Сын навсегда запомнит, что его отец – настоящий герой, потому что решительно сделал этот трудный выбор: прикинуться беженцем да искать лучшей доли на чужбине - или защитить свое счастье на своей земле. Его отец ушел воевать, прекрасно зная, что там жизнь не дороже рубля. Он ушел воевать, чтобы своими руками остановить обезумевшего врага на подступах к своему городу. Он ушел туда, где смертью пропитаны и воздух, и земля. Он ушел, чтобы они – жена и сын – остались жить в своем доме и на своей земле.
...Его нет больше года. За все это время семья не получила никакой материальной помощи, никаких льгот, даже словесной благодарности. Они не имеют статуса членов семьи погибшего военнослужащего. Ни один чиновник в республике палец о палец не ударил, чтобы принять закон о статусе участников боевых действий и социальной защите семей погибших ополченцев. Мы воспитаны на уважении к ветеранам Великой Отечественной войны. Мы помним и чтим совершенный ими подвиг. Великая Победа – это стержень всего Русского Мира, оплот всей русской цивилизации, основа всех моральных устоев. Ветеранские льготы - это правильно и логично. Это честно. Но почему в ДНР, где буква «Н», означающая «народная», полностью выпала из аббревиатуры как бессмысленная, не оказывают должного внимания семьям погибших ополченцев? Почему нет ни политической воли для принятия закона, ни бюджетных средств для возмещения потери, ни простого человеческого участия?!
Ольга рассказала о своем погибшем муже, Викторе Михееве, просто и с улыбкой. Она не ждет каких-то компенсаций, но абсолютно черствое отношение к ее горю и на работе, и в чиновничьих кабинетах ранит ее сильнее, чем боль утраты. Она не может понять: почему молодому государству, которое выжило благодаря подвигу и жертве добровольцев, теперь совершенно не нужны их семьи? Не слишком ли зарываются новоиспеченные чиновнички, чья сытость и благополучие оплачены кровью и страданиями воинов и обычных дончан?
- Каким он был?
- В этом году будет двадцать лет нашего знакомства. Виктор был веселым, энергичным, на месте не сидел. С ним мы отдыхали только активно: походы, поездки, речка, лес. Ни минуты покоя. В жизни был очень справедливым. Никогда не молчал, если кого-то обижали или поступали нечестно.
Он был и электрогазосварщиком, и автомехаником, работал на Ясиновском коксохимическом заводе. На работе его настолько ценили, что даже оплачивали обучение на заочном отделении Макеевского металлургического техникума. В 2002 году у нас родился сын Кирилл. А тут начались сокращения, задержки зарплат, поэтому Виктор стал ездить по командировкам, чтобы заработать денег. Осенью 2013 года он поехал в Сумскую область. Тогда уже начинались волнения, майданы.
Местная сумская власть призвала его в ряды Вооруженных сил Украины. Причем парней с донецкой пропиской при временной регистрации «приглашали в военкомат в первую очередь»! Сначала пришло извещение - прийти на отметку, потом - встать на учет, потом - прибыть с вещами. Дошло до того, что стали пугать комендатурой и принудительной мобилизацией. И все это осенью 2013 года, когда еще никто не мог и подумать о войне. Оказывается, на Западной и Центральной Украине к ней уже вовсю готовились!
К февралю 2014 года начался откровенный прессинг: мол, вы просто обязаны стать добровольцем и пойти защищать единую Украину. Особенно жестко прессовались ребята из Донецкой области, на них моментально наклеивали ярлык сепаратистов. Весной 2014 года Виктор бросил работу и вернулся в Макеевку. И началась для него совсем другая жизнь: участвовал во всех митингах движения Антимайдан, ездил с другими ребятами в Киев, жили они там в палатках по неделям.
А потом пришла настоящая война, в августе Донецк и Макеевку, другие города уже активно бомбили. Тут митингами не поможешь. Сначала он помогал ополчению на добровольных началах, а в сентябре официально ушел воевать.
- Как он объявил вам, что идет на войну? Чем объяснял свое решение?
- Эта тема вообще не обсуждалась. На все мои вопросы: как там, что там, а там стреляют, а там убивают? - он отвечал: спи спокойно, оно тебе не надо. По обрывкам фраз я догадывалась, что бои были жестокие, что ребята погибали, что было очень страшно. Но дома он об этом никогда не говорил.
Служил в Ясиноватой, это близко от дома. Виктор часто приходил домой, как после работы – выспится, отдохнет, постирается. Иногда дежурство было неделю, иногда три дня. Но надолго никогда не пропадал. Часто звонил. Подробностей никогда не рассказывал, но предупреждал: сегодня уезжайте к бабушке. Ее дом находится в тылу, и в доме есть подвал. А окна нашей многоэтажки смотрели прямо на скопления украинской бронетехники.
Казарма и служба Виктора совсем не тяготили. Он еще в девяностые учился в Донецком военном лицее, потом в Донецком высшем военном училище. Лейтенантом не стал, но военный порядок ему знаком. На этой войне он был командиром взвода. С руководством отношения складывались ровные. Да и ребята были все знакомые: поселок Ясиновский, город Ясиноватая - все местные. Были парнишки из нашего двора, из соседнего подъезда. Сейчас многие вернулись на работу. Некоторые ушли из армии, потому что не согласны с минским перемирием, с состоянием замороженного конфликта.
- А как вы узнали о том, что случилось непоправимое?
- 17 декабря он пришел домой. В форме, такой красивый, торжественный. Одел сына в свою форму, сфотографировался с ним. Хотя раньше такого не было. Им вообще не разрешали по улице в форме, с оружием ходить. В течение всей последней недели он перезвонил всем нашим знакомым и близким, даже тем, с которыми лет десять не общались. Просил меня разыскать их телефоны. Со всеми переговорил, со всеми помирился, как будто попрощался, как будто чувствовал...
17 февраля 2014 года он заступал на дежурство, мы поговорили с ним в восемь часов вечера, все было нормально. А в 11 вечера его уже не стало. Вот такой подарок мы получили и на праздник Святого Николая, и на Новый Год.
- Вам помогали справиться с горем?
- Понятно, что Виктор останется с нами - в памяти нашей семьи. И так обидно, что вот он погиб, а уважения к его памяти нет. Защищал ведь наш город, нашу республику. Но ни элементарного уважения, ни благодарности, ни помощи мы не видим вообще. В тот год Кириллу было 12 лет, так он не получил ни одного новогоднего подарка. Никто не позаботился: ни государство, ни школа, ни коллектив. Никто. В школе все ведут себя так, как будто ничего не случилось. Как будто нашего папы вообще никогда не было. Я сама в этой школе работаю. И мой ребенок не попал ни в один льготный список! Ни питания бесплатного, ни помощи гуманитарной, ни путевки в лагерь – ничего!
Сын был один на 400 человек, у кого папа погиб в ополчении, в этом году – уже двое таких ребят. И абсолютно никакого понимания в школе. Прошлым летом в летних лагерях в России побывали чуть ли не все дети из ДНР, а нам никто не предлагал, и даже не сообщили, что есть путевки.
Только от батальона «Восток» мы получили путевку, и Кирилл отдыхал в лагере. На государственном уровне – никакой поддержки. Да и на местном – тоже. Представляете, наш папа погиб в декабре 2014 года, Кирилл в те дни в школу не ходил. Как раз в это время в школу привезли гуманитарную помощь. Всем детям раздали столько подарков: и сладости, и мягкие игрушки, и канцтовары. Но нам ничего не дали потому, что он не ходил в школу. Я даже просила: ну дайте хоть один сладкий подарок, у нас папа позавчера погиб… Не дали.
У нас до сих пор нет никакого статуса. Кирилл получает обычную минимальную пенсию по утрате кормильца – 1890 рублей. Даже российскую гуманитарную помощь мы получаем не потому, что мы – семья погибшего, а потому, что у нас минимальный размер пенсии. Особенно обидно смотреть по телевизору, как детей ополченцев возили в аквапарк бесплатно, на елку в театр, в цирк, даже в Москву на Президентскую елку. Все это проходит мимо нас. Общественная организация Союз вдов и матерей – единственное место, где мы можем собираться, узнавать хотя бы новости. Но реальной помощи они тоже оказать не могут: все на общественных началах, никакого финансирования нет.
- А ребята-сослуживцы посещают, помогают?
- Нет. За полтора года прошли такие ротации, что уже никого не найти. Многие ушли из армии, подразделения расформировали. Командиров уже не найдешь. Очень редко переписываемся в социальных сетях, но только общие фразы. Душевного тепла нет.
- А как ваши знакомые и родственники относятся к вам после трагедии?
- Родственники все на нашей стороне, понимают и жалеют нас. А вот знакомые, подруги не все понимают поступок Виктора. Говорят, зачем это я его отпустила. Хвастаются, что их мужья дома, живые и здоровые. Только ведь их мужья даже не работают, сидят под боком у жены. Какой пример могут показать эти диванные отцы своим детям?
А мой сын не позволит себе быть слабым или совершить что-то плохое - ради памяти отца! У нас есть родственники на Украине, там у нас бабушка в селе живет. Из этого села парень погиб в зоне АТО. Они разговаривают с нами только о том, что мы убили их мальчика, как мы посмели. А о наших погибших они не знают и даже слышать не хотят. Они всерьез уверены, что мы сами себя обстреливаем, что нас захватили российские войска, что нашу территорию необходимо просто зачистить. Разговаривать с ними очень трудно.
- Сын тяжело переносит смерть папы?
- Конечно. Он даже заболел на нервной почве. В школу не ходил. Хотел казаться взрослым, но рыдал часами. Лежал в больнице. И за все я платила. Анализы, исследования, УЗИ сердца, сборы на моющие средства… Платить надо было много: 500 гривен, 300 гривен, 700 гривен. Суммы немыслимые. Никакой скидки. А ведь в январе 15-го мы, бюджетники, зарплаты вообще не получали. Кстати, за февраль, март и апрель 2015 года до сих пор не получили. Денег катастрофически не было. Когда я уже в истерике расплакалась, нам сделали бесплатно электрокардиограмму – сэкономили целых 20 гривен!
Кирилл тогда возненавидел Украину. У него пять лет над столом висела поделка – украинский флаг, который он сделал своими руками в первом классе. Вернувшись из больницы, он его порвал и выбросил. Сам. О том, что мы будем снова на Украине, даже слышать не хочет. Когда идут политические разговоры, он замыкается в себе. Тревожить его очень опасно. Он написал в своем стихотворении:
С невыносимой тяжкой болью
Смотрю на фото за стеклом,
Глаза твои горят любовью,
Ведь ты же лучшим был отцом!
…Сколько еще сыновей на Донбассе вырастут без отцов? Остаться без отцовской поддержки трудно. Еще труднее каждый день ощущать пустоту и не понимать: а за что же отец погиб? Почему, когда твой отец мерз в окопах, под прицелом снайперов или «слепых» украинских артиллеристов, другие отцы спокойно отсиживались в тихих городах? Почему льготы и двойные пенсии получают те, кто хитрее и проворнее? Почему несколько тысяч солдат полегли в донецких степях, а их семьи брошены на произвол судьбы? Почему семьи погибших в самые первые дни войны, когда воевала не армия, а ополчение, вообще не могут доказать факт смерти своих близких на фронте?
Почему государство, позиционирующее себя как народная республика, не может обеспечить статус семьи погибшего военнослужащего по образцу советского? И как теперь объяснить сыну, что его отец – действительно герой. Просто это не все понимают. Пока.
