Не так давно вице-президент США Джо Байден «прозрел» и весьма недвусмысленно намекнул своим киевским «партнёрам» на желательность фактической федерализации их страны. Превращение вице-президента США в бытового сепаратиста на первый взгляд было весьма неожиданным — до сих пор американцы поддерживали на постсоветском пространстве практики («один вождь, одна мова»), максимально удалённые от той, которую оставляют для внутреннего употребления (напомним, что в США до сих пор нет официального государственного языка, полномочия штатов весьма обширны, а родители французского меньшинства в Канаде борются за право отдавать детей в англоязычные школы, а не наоборот). Иными словами, это отказ от превращения Украины в Эстонию 2.0. и фактическая отмашка для региональных элит на реальную (а не по Порошенко) децентрализацию.
Секрет прост — американцы действуют по принципу «не можешь предотвратить — возглавь». Украина, так или иначе, столкнётся с серией шоков, при которой сохранение идеальной «соборности» без уже действительно дорогостоящего внешнего вмешательства представляется маловероятным.
Уровень жизни нынешнего «маленького украинца» на первый взгляд выглядит достигшим относительно устойчивого дна, но в действительности это не так. Нынешний бюджет фактически принимала не Рада, а внешние «инвесторы» украинского проекта, при этом буквально ломая сопротивление местных властей. На днях министр финансов США Джейкоб Лью призвал украинские власти к принятию сбалансированного бюджета, угрожая отменой помощи. Ранее то же сделали главы «Большой семёрки».
Бюджет-2016 в украинском исполнении довольно своеобразен. Так, он предусматривает повышение социальных стандартов (минимальная заработная плата, служащая точкой отсчёта при любых социальных выплатах, в т. ч. пенсионных) на 12,5% при прогнозируемой МВФ инфляции в 23,4%. Кое-что (например, стипендии) будет заморожено полностью. Типичную картину обращения с «немонетарными» социальными гарантиями даёт, например, здравоохранение, номинальное финансирование которого урезано 6%, а фактическое — с учётом инфляции — в разы радикальнее. Физическим выражением этого «секвестра» является сокращение койко-мест на четверть. При этом макроэкономические показатели, заложенные в бюджете, вызывают смутные, но обоснованные сомнения — даже за исключением инфляции, которая почти вдвое ниже, чем предсказывает сам МВФ.
Между тем, ТАКОЙ общеукраинский бюджет представляет собой лишь вершину айсберга — ибо правительство продолжает политику в традиционном китайском стиле «город грабит деревню», т. е., в данном случае, местные бюджеты, фактическая доходная часть которых сократится минимум на 30%.
Иными словами, МВФ, «Семёрка» и минфин США согласованно предписывают украинцам очередной раунд «потребительского сжатия», и это закономерно.
Даже в нынешнем своём состоянии Украина потребляет слишком много. Если 2014-й был годом, когда она ещё могла держаться в основном за счёт собственных ресурсов («мобилизуемых» с помощью безудержно работающего печатного станка), то 2015-й оказался периодом, когда её экономика держалась только благодаря внешним вливаниям. В уходящем году она стоила спонсорам более $ 10 млрд., что составляет порядка 40% её бюджета на следующий год; непосредственно в бюджете — 2016 на заимствования приходится около трети, при дефиците в 3,7% ВВП. При этом валовый внешний долг страны на 1 октября составил 135% ВВП, и, несмотря на списание его части коммерческими кредиторами, выходит за всякую грань приличий.
Положительный торговый баланс, которым так гордятся украинские власти, и, как следствие, относительная стабильность ЗВР достигаются методами, которые просто нельзя использовать до бесконечности — ограничения на покупку валюты импортёрами (т.е. её вывоз за пределы страны) делают бессмысленными внешние инвестиции и не позволяют использовать такое безусловное преимущество, как нищая рабочая сила рядом с Европой. 75% продажа выручки экспортёрами на практике означает истощение экспортного потенциала в среднесрочной перспективе.
При этом, просто взглянув на соотношение объёмов заявок на покупку валюты с объёмами предложения, достаточно легко установить, что рыночный курс гривны, позволяющий уравновесить экспорт и импорт на нынешнем уровне без административных манипуляций лежит около 50 гривен за доллар — однако в этом случае сжатие номинального ВВП выводит валовый внешний долг в безусловно мёртвую зону свыше 200%.
При этом неблагоприятная внешняя конъюнктура (падение цен на традиционные статьи украинского экспорта) и отток капиталов даже с гораздо более устойчивых развивающихся рынков лишает Украину надежд даже на бледную тень «экономического чуда». В реальности общий тренд для «народного хозяйства» юго-западной соседки был бы направлен вниз даже при отсутствии политических потрясений.
Далее, и буквально завтра, и в обозримом будущем местная экономика должна будет испытать ряд малоприятных шоков. Одновременное обнуление пошлин на европейский импорт и сжатие доступа на российский рынок должно будет существенно скорректировать торговый баланс страны в весьма неприятном направлении; неизбежный рост цен на углеводороды и возобновление «массивных» выплат по внешнему долгу в перспективе нескольких лет делает ситуацию ещё более неблагоприятной.
Выбор, стоящий перед спонсорами Киева, достаточно прост — либо финансировать местное потребление годами, по результатам чего небольшие на первый взгляд суммы выльются в уже весьма внушительную дополнительную задолженность (и расходы хозяев), либо скорректировать потребление сателлита вниз, не вызвав при этом катастрофического обвала; при этом потребление следует понимать в широком смысле — включая содержание силовых структур. Несмотря на всю ценность Украины как антироссийского проекта, неизбежен именно второй вариант.
Иными словами, сейчас мы видим очередной раунд сокращения финансового пирога при параллельном дрейфе доходов с местного уровня на «общеукраинский», и по крайней мере первая тенденция сохранится на ближайшую перспективу. Между тем, межрегиональные экономические противоречия, спровоцировавшие украинскую катастрофу 2014-го, никуда не делись.
Посмотрим на украинскую экономическую географию ещё раз. В первом приближении украинская экономика — это два ключевых промышленных района, Большой Донбасс (Донецкая и Луганская области) и связка Днепропетровск-Запорожье; промышленный узел второго эшелона (Харьков); Одесса, как ключевой логистический центр, привязанный к днепропетровско-запорожскому узлу (в случае Донбасса приблизительно ту же роль играет Мариуполь). Всё остальное — и прежде всего «собственно Украина» — это балласт, при этом играющий роль метрополии.
События весны 2014-го — это, по сути, антиколониальное восстание, при этом центробежные тенденции проявились независимо от расцветки флага и геополитической ориентации. Восстание на Донбассе, как и движение в Харькове, было прямо пророссийским. Такое же движение в пределах дуги Днепропетровск-Запорожье-Одесса было подавлено традиционно доминировавшими на независимой Украине днепропетровскими элитами, однако последние тоже стремились к чему угодно, но только не к сохранению статус-кво.
На что именно рассчитывали днепропетровские «гасконцы», можно вполне уяснить из мартовских высказываний Корбана: «Пора навести порядок в Киеве. В Киеве, который нам обещал децентрализацию в финансовой сфере. Нам много чего обещали, и никто ничего не сделал». При этом, судя по масштабам самоуправства подручных Коломойского, заставлявших высокопоставленных чиновников из центра писать заявления на отправку в АТО, строго финансовой децентрализацией их планы не ограничивались. То, что над Днепропетровском не поднялся флаг откровенного сепаратизма, объясняется в основном тем, что команда Коломойского хотела совместить приятное с полезным — то есть одновременно безраздельно властвовать в «своём» регионе и грабить центральный бюджет. Весьма парадоксальным образом гражданская война 2014-го была в значительной степени (хотя её не стоит преувеличивать в духе «русские воюют против русских») внутренней войной в Большой Новороссии: между сепаратистами… и фактическими сепаратистами.
Фронда Коломойского, лишённая активной массовой и серьёзной военной поддержки (весьма закономерный итог попытки совмещать регионализм с «ультрапатриотизмом) провалилась. Однако, во-первых, для этого пришлось задействовать непреодолимую внешнюю силу в лице посла США; во-вторых, ситуация имеет неприятное для Киева свойство воспроизводиться — на местных выборах в Днепропетровске борьба шла между «коломойскими» и «зрадниками» из Оппозиционного блока. При этом, как показывают уже только открытые заявления Коломойского, от борьбы за преобладающее влияние в регионе он отнюдь не отказался.
Между тем, для Украины в её нынешнем формате этот регион является системообразующим. Именно днепропетровские, а не какие-либо другие элиты фактически правили на независимой Украине на протяжении большей части её истории, и здесь же наблюдается наивысший среди крупных промышленных центров уровень «проукраинской» индокританции. Вряд ли стоит уточнять, что в случае с лояльностью Харькова и Одессы дела обстоят ещё хуже.
С потерей основной части Донбасса на «лояльный» Юго-Восток и ОСОБЕННО на «проукраинский» Днепропетровск ложится дополнительная почётная обязанность содержать Украину без его поддержки. О дальнейших перспективах украинской экономики в целом было сказано выше. Как следствие, в ближайшем будущем пример Донбасса, безусловно, сдержит открытое сопротивление, однако оппозиционные настроения на Юго-Востоке в целом будут расти. Равным образом, никуда не денется и днепропетровская фронда, погасить которую удастся лишь в том случае, если днепропетровским элитам вновь достанется вся Украина.
Какова будет ситуация по другую сторону традиционной разделительной линии, отделяющей Юго-Восток от «метрополии»? До сих пор мы рассматривали «собственно Украину» как единое целое, однако это далеко не так.
Западная Украина представляется большинству обитателей «незалежной» кристально чистыми борцами за «соборность», но западноукраинский автономизм процветал с начала независимости (теория «двух наций» присутствовала и там, хотя и с обратным знаком), утихая лишь на те периоды, когда «захиднякам» казалось, что им принадлежит вся Украина. Автономизм, впрочем, оставался верхушечно-интеллигентским. Однако сжатие доходов приведёт к довольно предсказуемому результату.
У Киева всё меньше денег на спонсирование ЗУ, при этом сама «Большая Украина» уже обошлась «захиднякам» довольно дорого. Так, вопреки мифу о «войне русских против русских» наибольшие потери относительно численности населения понесла… Волынь, отчасти Галиция; Харьков, Одесса и другие традиционно пророссийские регионы, за исключением Днепропетровска, оказались в аутсайдерах. Минимальные показатели, естественно, у патриотичного Киева. В то же время традиционно «западные» политические силы оказались в системе власти постмайданной Украины сначала на вторых, а потом и на третьих ролях.
Иными словами, западный регион тоже потенциально может стать проблемным. Посмотрим на него внимательнее. Западная Украина, вопреки общепринятому представлению, отнюдь не однородный регион. Вдобавок к очевидно изолированному Закарпатью, весьма явная разделительная линия существует между Галицией и Волынью; последняя больше тяготеет к центральной Украине и этнически, и религиозно, и исторически, и по политическим предпочтениям. Однако потенциально это может быть довольно рыхлое, но вполне жизнеспособное образование.
Западная Украина в целом — это транзит и экспорт рабочей силы. Галиция — это газовый транзит, газохранилища и собственная газодобыча, ГЭС. Волынь — это угледобыча и Ровненская АЭС (ещё одна станция находится прямо на границе области).
При этом ключевым пострадавшим от более или менее ползучей децентрализации остаётся центральная Украина, представляющая собой, по сути, экономический вакуум, посреди которого находится черная дыра в форме огромного и почти бесполезного мегаполиса.
Дальнейшее расползание украинского «лоскутного одеяла» практически неизбежно, равно как и снижение жизненного уровня. В оптимистическом для Киева случае оно будет происходить в тихом и управляемом варианте, но оснований для этого оптимизма меньше, чем ему хотелось бы.
Это главный итог 2015-го и одновременно прогноз на следующий год.
