Более того, если в Москве Северную Корею представлял формальный глава государства Ким Ен Нам, в Китай был отправлен секретарь ЦК ТПК Чхве Рён Хэ, который считается ответственным за курирование отношений КНДР и Китая. Чхве не находился среди почетных гостей, и даже прибыл и убыл не правительственным бортом, а рейсовым самолетом. Конечно, в неформальной иерархии КНДР Чхве занимает более высокий пост, чем Ким Ен Нам, а какое-то время его даже считали «вторым человеком» в стране, занимающим это место после казни Чан Сон Тхэка и унаследовавшим в том числе портфель «главного по Китаю», но, судя по всему, на данный момент он не является человеком «номер два» или «номер три».
Этот момент породил целый ряд как слухов, так и «надежд»: антисеверокорейские комментаторы стали делать из этого вывод, что отношения Пхеньяна и Пекина на данный момент хуже некуда, и что то ли Пхеньян демонстративно поставили на место, то ли Ким не желает мириться с Китаем, но так или иначе, Китай, скорее всего, вот-вот откажет КНДР в поддержке.
Честно говоря, разговоры о том, что «Пекин вот-вот сдаст Пхеньян и объединение неизбежно» являются не менее затасканной темой, чем «Корейский полуостров снова на грани войны», и поэтому нам надо объяснить, как выглядят в целом китайско-северокорейские отношения и то, почему Ким Чен Ын не поехал в Пекин.
Первый визит главы государства всегда привлекает к себе внимание и довольно часто оказывается явной демонстрацией того, на кого будет ориентироваться страна в этот период. На Дальнем Востоке, где значение церемоний выше, это особенно важно и достаточно внимательно посмотреть на расписание визитов большинства руководителей Южной Кореи, чтобы понять, где сюзерен. В этом контексте автор даже сталкивался со слухами о том, что одной из причин отсутствия Ким Чен Ына на параде в Москве было нежелание Пекина: дескать, при нынешних отношениях Китая и КНДР первый визит руководителя Северной Кореи должен быть совершен в Китай. Ведь формально Китай является ведущим торговым партнером КНДР, хозяином шестисторонних переговоров и страной, позиция которой частично определяет корейский вопрос в ООН. Поэтому нельзя исключить вариант, при котором северокорейский руководитель, отличающийся острой реакцией на попытки учить его жизни, из принципа проигнорировал сентябрьское мероприятие.
Дело в том, что в Пекине иностранные гости присутствовали как бы двух типов: почетные гости, наподобие руководителей РФ или РК, или условные данники. Не секрет, что активизация китайской внешней политики воспринимается многими как изменение отношения Китая к приграничным странам и территориям. Если раньше, лет пятнадцать назад, документы китайских аналитиков определяли приграничные страны как «благоприятную окружающую среду», теперь отношение к ним более потребительское или более гегемонистское. Китай выстраивает модель, в рамках которой «малым странам» не следует открыто противопоставлять свою роль роли Срединного государства. Корея в этом контексте занимает довольно важное место. Во-первых, с геополитической точки зрения, Северная Корея прикрывает важный для Китая Северо-восточный регион и является своего рода буфером. Во-вторых, в историческом прошлом, Корея всегда воспринималась как самый ближний и теоретически образцовый вассал Китая. Настолько, что в 17 – 18 веках корейские конфуцианцы воспринимали свою страну как «малый Китай», в котором традиции и духовность даже более верны, чем в «большом Китае», где у власти оказались маньчжуры. Экономическое проникновение КНР на Корейский полуостров очень велико и можно сказать, что Китай пытается привязать к себе КНДР, тем более что благодаря пришедшим к власти неоконсерваторам Юга, китайцы заняли и те площадки, которые изначально рассчитывались под межкорейское экономическое сотрудничество.
Но государственной идеологией Северной Кореи остается чучхе, как курс опоры на собственные силы. Всю свою историю Северная Корея старалась обеспечить себе пространство для маневра за счет лавирования между сверхдержавами. Курс этот продолжается и по сей день, и главным балансиром китайского влияния на данный момент является Российская Федерация. В искренности Пхеньяна здесь не приходится сомневаться потому, что у него нет другого выхода и других союзников в этом вопросе. В рамках такой политики Север, естественно, воздерживается от шагов, которые бы церемониально подчеркнули его ориентацию на Китай.
К тому же пекинский праздник, посвященный 70-летию победы во Второй мировой войне, связан с определенным противоречием между китайским и северокорейским государственными мифами по этому поводу. Корейский МИД говорит о том, что страна была освобождена Ким Ир Сеном при участии Советской армии. Роль СССР в истории затушевывалась более или менее явно, но, заметим, никогда не отвергалась полностью, и установление коммунистического режима на Севере в 1948 году произошло раньше, чем победа коммунистов в Китае в 1949 году. Более того, в определенной мере Север был базой для коммунистов в Маньчжурии или Северо-восточном регионе Китая, а дивизии, состоящие из корейцев (китайских или местных), сыграли важную роль в Гражданской войне, а затем, переданные КНДР, отличились и в межкорейском конфликте 1950-1953 гг.
Но современный китайский государственный миф, касающийся Второй мировой, заставляет некоторых скептиков вспомнить высказывание, приписываемое главе немецкой делегации, когда перед капитуляцией он увидел французскую делегацию и не мог удержаться от реплики: «А что, французы тоже нас победили?!». Безусловно, китайские войска (как гоминьдановцы, так и коммунисты) не допустили захвата всей страны японцами и сковывали значительные силы агрессора, которые могли бы быть использованы на других театрах военных действий, но решающей роли в ее разгроме, особенно в разгроме Квантунской армии, китайские войска не сыграли.
Между тем сегодня преодолевший «век позора» официальный Пекин активно позиционирует себя как не меньшего участника Второй мировой, чем Советский Союз или Соединенные Штаты. Это подкрепляет национальный престиж, а также позволяет подкреплять свои претензии к Японии разговорами о недопустимости пересмотра итогов Второй мировой войны. Антияпонизм является определенной частью китайского государственного мифа, но, более того, уже несколько лет подряд китайцы заявляют о том, что именно их страна, а не СССР, понесла наибольшие потери во Второй мировой, составляющие 30 и более миллионов человек. И хотя неясно, являются ли это потери только от рук японцев или потери всего данного времени, включающие в себя и противостояние КПК и Гоминьдана, отдельные представители Китая идут еще дальше, предлагая отказаться от европоцентризма и считать началом Второй мировой войны не 1939 год, когда Германия вторглась в Польшу, а 1937, когда Япония начала крупномасштабные военные действия против Китая. Эти заявления автор оставляет без комментариев, отметив, что в свое время с этим тезисом выступали и представители Эфиопии, для которых Вторая мировая началась с итальянской агрессии их страны, окончательно обнажившей несовершенство системы Лиги Наций.
Таким образом, напряженность в отношениях двух стран есть. Однако противоречие в идеологиях и желание «укоротить поводок» не отменяет ни развивающихся экономических контактов, ни того факта, что при всем своеволии режим Ким Чен Ына более важен для Пхеньяна, чем превращение всего полуострова в горячую точку или появление американских войск на реках Амноккан и Туманган. Именно в этом контексте мы и должны рассматривать недавние события.
