Минобороны самопровозглашенной Донецкой народной республики заявило вчера утром, что потери украинской армии в Дебальцеве составили 3088 человек. Только в ночь с 18 на 19 февраля, по словам замкомандующего корпусом Минобороны ДНР Эдуарда Басурина, были убиты 40 украинских военных, а ранены – 50.
В свою очередь, Генштаб вооруженных сил Украины 18 февраля огласил совершенно другие данные о потерях. Официально на Дебальцевском плацдарме погибли 22 украинских военных (из них 6 – при выходе из окружения), ранено более 150.
Бессмысленно искать среднее арифметическое между двумя числами, чтобы приблизиться к истине. Происходит столкновение двух пропагандистских стратегий, причем обе в значительной мере ориентированы на украинскую аудиторию. Ополченцы стремятся показать, что упрямство и безразличие Киева к жизни военных превратило бой за ранее мало кому известный населенный пункт в гекатомбу.
Военное и политическое руководство Украины, напротив, пытается убедить граждан в том, что ситуация вполне рядовая.
В Киеве предпочитают говорить о Дебальцевском плацдарме, но отрицают наличие каких-либо «котлов» или «колец». Это даже стало темой споров во время Минской встречи лидеров стран «нормандской четверки», и Владимир Путин заявил, что российские и украинские эксперты должны побывать на месте событий и разобраться, как все происходит на самом деле.
Однако в ситуации, когда настоящий, горячий конфликт с убитыми и ранеными становится конфликтом медийным, найти устраивающее всех экспертное мнение практически невозможно. Оно в любом случае не впишется ни в одну из двух пропагандистских линий, следовательно, одними будет признано объективным, а другими – нет.
Нынешняя война является глубоко медийной. Затруднительно не только составить более-менее объективное представление о том, кто виноват в той или иной ситуации, но и в принципе получить достоверные данные о происходящем. Трагизм заключается в том, что кровь в Украине действительно льется, но невозможно узнать точно, кто погиб, сколько их и т.д. Даже поездка на место событий не гарантирует свободу от пропагандистских течений.
Россия может утверждать, что не отправляла офицеров инструктировать ополченцев, а западные страны – что не поставляют Киеву оружие. Если говорить о классической, горячей войне, где стреляют, где гибнут люди, то можно сказать, что бьются украинцы, а Москва, Вашингтон, Берлин, Париж и Брюссель за этим заинтересованно наблюдают, время от времени так или иначе вмешиваясь в конфликт.
Если же вести речь о медийной войне, сопровождающей украинское противостояние, то участников в ней гораздо больше, чем Киев, олигархические батальоны, ополченцы и наемники. Западные публицисты, например, ретранслируют «украинскую правду» о войне, превращая любую непроверенную информацию киевских источников в повод для рассуждения.
Российское федеральное телевидение, в свою очередь, трактует любые сведения, исходящие от ополченцев, как достоверное знание. Если руководство ДНР и ЛНР заявляет, что убиты несколько тысяч, а не несколько сотен, значит, так оно и есть. Если условный Захарченко утверждает, что Мариуполь обстреливала украинская сторона, то его слова не подвергаются критическому анализу. Они становятся печкой, от которой тележурналисты в России пляшут.
Ополченцы могут окружить украинских военных в Дебальцеве, а Киев действительно может занижать данные о потерях. Однако охват российских массмедиа, а следовательно, и транслируемой ими «правдой ДНР и ЛНР» весьма ограничен, и Russia Today здесь погоды не делает. А без максимально широкого охвата победить в глобальной медийной войне весьма затруднительно, даже если транслируемые месседжи выглядят очень убедительно.
