Статья первая
Силы, перекладывающие с западных демократий на СССР ответственность за развязывание Гитлеру рук в его стремлении удовлетворить в мировой войне свой экспансионизм, ведут отсчёт с 23 августа 1939 года – дня заключения советско-германского Договора о ненападении. Мол, после сговора «двух диктаторских режимов» началось стремительное движение к мировой войне.
Однако факты указывают на иной рубеж, иную точку отсчёта мировой войны. Это Мюнхенское соглашение 30 сентября 1938 года, означавшее отказ Лондона и Парижа от противодействия движению Гитлера на восток. И дело не только в том, что западные демократии тем самым усилили всё более наглевшего агрессора – они резко ослабили и свои позиции.
Особенно это касалось Франции. В телеграмме от 12 октября 1938 г. советский полпред в Париже Я. Суриц докладывал в НКИД: «О том, что Франция пережила свой второй Седан и что в Мюнхене ей нанесено было страшнейшее поражение, сейчас отдает себе отчет любой француз». Конкретно это выразилось в следующем:
«1) Германия при помощи Франции без единого выстрела увеличила свое население (за счет поглощения Чехословакии. – Ю.Р.) больше чем на 3 миллиона человек и сейчас довела его до размеров, больше чем в два раза превышающих население Франции;
2) Германия увеличила свою территорию больше чем на 27 тыс. кв. км;
3) получила в подарок ряд высокооборудованных фабрик и заводов и важнейшие отрасли минеральных богатств;
4) захватила в свои руки линию укреплений, которая всегда рассматривалась как наиболее серьезный барьер против германской агрессии в Центральной Европе».
Одновременно Франция:
«а) лишилась своего наиболее верного союзника в Центральной Европе,
б) лишилась армии, которая в военное время могла быть доведена до 1 млн. – 1,5 млн. человек...
в) что Франция растеряла сейчас всех своих союзников, надорвала связь с СССР и значительно, даже в глазах Англии, обесценила свой удельный вес и свою роль союзника».
Обстоятельства совершённого в Мюнхене в считаные дни действительно стали очевидны «для каждого француза», но оказались напостижимыми для опытнейшей западной дипломатии (британский премьер Н. Чемберлен недалеко ушёл от своих французских коллег: вернувшись из Мюнхена на родину, он безапелляционно заявил, что «привез мир нашему поколению»).
Эффект «розовых очков» объяснялся просто – антисоветизмом правящих кругов Великобритании и Франции, их желанием путем серии дипломатических акций (Мюнхена в их числе) направить гитлеровскую экспансию на восток, к границам СССР. Одним выстрелом Запад норовил стравить Германию и Советский Союз, связать их войной и ослабить обоих до безопасного для себя состояния.
Этой цели были подчинены и уступки, сделанные Гитлеру. Последовательно осуществлённые гитлеровским режимом при попустительстве западных демократий ремилитаризация Рейнской зоны, аншлюс Австрии, аннексия Мемельского края, как и реализация мюнхенского сговора, разрушили Версальскую систему и окончательно развязали руки нацистскому режиму.
Как должен был реагировать на всё это Советский Союз? Ведь теперь он не мог полагаться даже на те страны, с которыми у него были договоры. Так, в 1934 г. между СССР и Францией был подписан договор о взаимопомощи в случае агрессии третьей страны; к этому договору сразу присоединилась Чехословакия. Однако последняя с участием той же Франции с лёгкостью была сдана Гитлеру. В Москве никак не могли исключить ситуацию, при которой с ней обойдутся точно так же. Тем более что шедшие весной 1939 г. переговоры с Великобританией и Францией никаких реальных результатов не сулили.
Опасения внешнеполитической изоляции стали в СССР главным мотивом к изменению внешнеполитического курса весной-летом 1939 г. В отчётном докладе ЦК ВКП (б) XVIII съезду партии 10 марта И. Сталин сформулировал этот курс следующим образом: «1. Проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей со всеми странами мира (в т.ч. с Германией); 2. Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками...»
Советское руководство не прерывало переговоры с западными демократиями, но одновременно перестало игнорировать дипломатические сигналы, поступавшие из Берлина. Подчеркнём ещё раз: Сталин не первым пошел на контакты с Берлином – этот сценарий, дополненный Мюнхенским соглашением с гитлеровским режимом, первыми опробовали западные демократии.
Сигналом к активизации советско-германских отношений в Берлине восприняли смещение в мае 1939 г. М. Литвинова с поста наркома иностранных дел и назначение на этот пост главы советского правительства В. Молотова.
Германский посол Ф. фон Шуленбург на встрече с В. Молотовым 20 мая зондировал почву, заведя речь о торговом соглашении. Безусловно, он был рад ответу советского наркома, заметившего, что «для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база». Рад потому, что Берлин первостепенное значение придавал выяснению общеполитической позиции СССР (особенно в свете утверждённого к тому времени плана операции «Вайс» по «решению польского вопроса»), а слова Молотова открывали для этого возможность. 28 июня на встрече с послом Германии В. Молотов высказался в том смысле, что нормализация отношений между двумя странами – дело желаемое и возможное.
Во второй половине июля Берлин форсировал политические контакты с Москвой, учитывая шедшие в то время в советской столице советско-британо-французские переговоры. Немцы стремились предупредить возможные негативные последствия этих переговоров для себя. Советское руководство находилось в состоянии выбора между двумя возможными коалициями. Оно учитывало и закулисные манёвры британской дипломатии. Так, 8 июня британский премьер Н. Чемберлен, беседуя с сотрудником МИД Германии А. Трот фон Зольцем, заявил, что «с того самого дня, как он пришел к власти, он отстаивал идею о том, что европейские проблемы могут быть решены лишь на линии Берлин – Лондон».
Эти дипломатические комбинации не оставались в тайне от Москвы, резонно опасавшейся нового сговора западных демократий с Гитлером по типу мюнхенского, но уже за счёт СССР.
Вместе с тем Гитлер шел к войне против Польши и готов был на многие уступки, лишь бы не допустить создания против него единого фронта с участием Красной армии. Для этого ему надо было во что бы то ни стало сорвать московские переговоры и нейтрализовать СССР. Трудно не согласиться с мнением историка И. Челышева: «Обе стороны в тайне друг от друга вели переговоры с Германией, играли сразу на двух столах. Можно сказать, что на переговорах в Москве незримо присутствовала третья сторона – Германия. Гитлер тоже вел свою партию».
3 августа последовало официальное заявление министра иностранных дел И. фон Риббентропа о готовности Германии достигнуть с Советским Союзом договорённости «по всем проблемам, имеющим отношение к территории от Черного до Балтийского моря». Предложение было по-своему соблазнительным, ведь Москве предлагалось оговорить зоны влияния и интересов, обезопасив свои западные рубежи. Однако решение Политбюро ЦК ВКП(б) о начале официальных контактов с Берлином состоялось лишь 11 августа.
Куда сильнее Москвы торопился Берлин. Когда 19 августа было подписано торгово-кредитное соглашение, предполагалось, что подписание договора о ненападении последует 26 или 27 августа. Однако А. Гитлер не остановился перед тем, чтобы личной телеграммой поторопить И. Сталина.
Вопрос решался буквально в течение дней, а затем и часов. Учитывая, что западные демократии на переговорах в Москве продолжали, говоря словами Сталина, тянуть волынку, стремясь любой ценой выскочить из возможной ловушки, которая возникла бы в случае, если бы Лондону удалось договориться с Гитлером за спиной Москвы, Сталин дал согласие на прибытие в Москву И. Риббентропа. Выбор был сделан в пользу договорённости с Германией.
(Продолжение следует)
***
Момент истины, или В августе 1939-го
09.08.2019
80 лет назад Запад сделал все, чтобы СССР и Германия заключили Пакт о ненападении …
С некоторых пор сам факт заключения советско-германского договора ставится чуть ли не в вину России: дескать, вместо того чтобы объединиться с миролюбивыми странами Европы (такими как Англия и Франция), СССР снюхался с нацистами. Первой жертвой этого тоталитарного сговора стала несчастная Польша, которую, мол, зверски раздербанили немцы с русскими. Ну а потом агрессоры сами сцепились друг с дружкой в борьбе за мировое господство.
Эта байка стала весьма популярной у либеральной общественности, которая любит тупо делить мир на демократический, то есть хороший, и тоталитарный, то есть плохой. К хорошим странам относятся, естественно, англосаксы и их союзники, к плохим - фашистская Германия и Советский Союз.
Да, договор о мире и дружбе между СССР и Германией действительно был заключён. Однако, такие же договоры с нацистами в 1930-е годы заключали многие европейские страны. И первой среди них оказалась Польша - та самая «невинная жертва» двух кровожадных агрессоров. Так что ничего крамольного Советский Союз в 1939 году не совершил: аналогичные пакты до него подписали правительства многих стран Европы.
А во-вторых, нелишне было бы вспомнить о событиях, которые предшествовали заключению пакта Молотова-Риббентропа, и о причинах, которые подтолкнули советское руководство принять предложение Германии. События эти происходили в августе 1939 года и на языке дипломатов именовались англо-франко-советскими переговорами о совместном противодействии агрессии в Европе.
Начать такие переговоры предложил Советский Союз - ещё 23 июля того же года. Две недели англичане и французы делали вид, что размышляют над советским предложением. Затем сделали вид, что согласились. Как показали дальнейшие события, ни англичане, ни французы изначально не собирались заключать какое-либо конкретное военно-политическое соглашение.
Впоследствии достоянием общественности стали и секретные инструкции, которые выдали английским переговорщикам в британском МИДе. Суть их сводилась к следующему: тянуть время. А попутно подсовывать советской стороне заведомо невыгодные для неё условия, чтобы в случае отказа взвалить вину за срыв переговоров на Советский Союз. Именно это и произошло.
Итак, 12 августа 1939 года в Москве начались переговоры между представителями Англии, Франции и СССР о создании системы коллективной безопасности на случай возможной агрессии со стороны Германии и её сателлитов. Эти переговоры, о которых на Западе сегодня не очень любят вспоминать, вполне могут стать образцом дипломатической клоунады.
Начнём с того, что английскую делегацию возглавил отставной адмирал Дракс, бывший комендант Портсмутской крепости. Удивительное дело: решается вопрос исключительной важности, имеющий колоссальные последствия для судеб миллионов людей, а британцы присылают в Москву отставного адмирала, который к тому же не имел полномочий на подписание соответствующих договоров. Какого чёрта, спрашивается, англичане приперлись в Россию? Просто поболтать о будущем Европы?
Кстати, именно это обстоятельство сразу же повергло в недоумение советскую делегацию. Её, в отличие от британцев, возглавлял не отставной адмирал, а нарком обороны маршал Климент Ворошилов. В состав делегации входили также начальник генерального штаба Б. Шапошников, нарком военно-морского флота Н. Кузнецов, командующий ВВС Красной Армии А. Локтионов и заместитель начальника генштаба И. Смородинов. Как говорится, почувствуйте разницу!
Естественно, обменявшись формальными любезностями, Ворошилов попросил у британских коллег подтвердить свои полномочия. В ответ Дракс долго и нудно говорил о своем желании вести переговоры, а его полномочия, дескать, должны были подтвердить в британском посольстве. Ворошилов снова чётко поставил вопрос: вы можете что-либо решать, или наша встреча носит сугубо познавательный характер?
Тогда Дракс заявил, что не имеет возможности, в отличие от советских коллег, быстро сноситься со своим правительством. Вот если бы переговоры проходили в Лондоне, то можно было бы быстро нашлепать какую-нибудь бумагу, подтверждающую его, Дракса, полномочия.
Честно говоря, не устаешь удивляться, когда читаешь стенограммы этих, с позволения сказать, переговоров! Нам еще со времен горбачевской перестройки упорно внушали, что маршал Ворошилов был простым красным кавалеристом, не искушенным в тонкостях военного, а тем более военно-дипломатического ремесла. Может, так оно и было. Но кем в таком случае был адмирал Дракс, который полдня пытался ответить на простой, казалось бы, вопрос: есть ли у него полномочия вести переговоры?
К слову сказать, французы в этом смысле оказались куда более искренними и деловыми, чем их коллеги из Туманного Альбиона. Глава французской делегации генерал Думенк по первой же просьбе Ворошилова зачитал текст, из которого явствовало, что его, генерала Думенка, уполномочили вести переговоры в Москве председатель совета министров и министр национальной обороны Франции. Более к Думенку ни у кого вопросов не возникало.
А Дракс всё прикидывался дурачком, ссылаясь на большое расстояние между Лондоном и Москвой, мешающее ему, дескать, получить письменные полномочия. В конце концов, чтобы не тратить времени зря, Ворошилов объявил, что переговоры начались, а с главы английской миссии взял слово, что тот представит свои письменные полномочия, как только в этом возникнет необходимость.
Необходимость, однако, так и не возникла. За семь дней переговоров маршал Ворошилов так и не сумел добиться от адмирала Дракса внятного ответа ни на один из поставленных вопросов. Сначала от англичан добивались оглашения их военных планов, а именно: каким конкретно образом британская армия намеревается противодействовать немецкой агрессии в Европе.
К концу второго дня переговоров англичане всё-таки слегка приоткрыли свои военные секреты. Например, с гордостью сообщили о том, что недавно ввели обязательную воинскую обязанность и готовы сформировать в случае необходимости большую армию в количестве... 16 дивизий. Нечего сказать, серьезный план противодействия агрессору!
Французы и в этом отношении оказались более порядочными. Генерал Думенк огласил вполне достойные цифры французской военной мощи, которую можно реально задействовать для борьбы с агрессором. Так, в случае войны Франция была готова выставить 110 дивизий, 4 тысячи танков, 3 тысячи пушек крупного калибра, а также подтянуть, если понадобится, войска из Северной Африки. Кроме того, генерал Думенк заверил советскую сторону в том, что войска прикрытия в случае надобности займут укрепленные районы в течение шести часов, а полностью французские вооружённые силы будут сосредоточены у границы с Германией максимум через 10 дней.
Ну а Советский Союз? Что он был готов противопоставить немецкой агрессии? Борис Шапошников поделился с коллегами советскими планами ведения войны. В тот момент против Германии СССР мог выставить 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, а также 5 тысяч тяжелых орудий, до 10 тысяч танков и 5 тысяч самолетов. Полное сосредоточение войск у западных границ СССР произойдет максимум через 20 дней после начала военных действий. В случае если Германия нападет на Францию и Англию, СССР обязался немедленно направить против агрессора две трети от всех сил, которые выставят против Германии англичане и французы. Иначе говоря, на подмогу союзникам СССР был готов бросить 90 дивизий и огромное количество боевой техники.
Такой же серьезной военной помощи советская сторона ожидала и от союзников в том случае, если возникнет угроза нападения Германии на Советский Союз, а именно: две трети от тех сил, которые выставляет СССР. Кроме того, на стороне Советского Союза, Англии и Франции должны выступить Польша и Румыния, с которыми англичане и французы были связаны союзными договорами. Это означало бы дополнительно ещё не менее полусотни пехотных и кавалерийских дивизий. Таким образом, общее число дивизий, задействованных против Германии, должно было превысить 250. Этого вполне хватило бы, чтобы надавать Гитлеру по зубам еще осенью 1939 года.
Вот такой план предложил английским и французским товарищам начальник советского генерального штаба. Кстати, так и не дождавшись от англичан сколько-нибудь вразумительной информации. Единственная проблема, которая всерьез мешала претворить эти планы в жизнь, заключалась в отсутствии у СССР границы с Германией. Потенциального агрессора от Красной армии отделяла территория Польши и Румынии.
В связи с этим возник вопрос о пропуске советских войск через территорию этих стран в случае начала совместных военных действий против Германии. Поскольку правительства Польши и Румынии отказались предоставлять свою территорию для пропуска советских войск, Ворошилов обратился к английским и французским властям с просьбой оказать дипломатическое давление на поляков и румын в решении вышеуказанного вопроса.
Выслушав вполне дельные предложения советской стороны, Дракс, как водится, начал тянуть кота за хвост. Дескать, решить вопрос о пропуске советских войск будет нелегко, поскольку Польша с Румынией суверенные государства. Как будто кто-то это оспаривал! Ворошилов резонно заметил, что без решения этого вопроса все наши усилия заранее обречены: Красная армия просто не сможет вступить в войну с Германией.
Дракс снова завел свою любимую песню о государственном суверенитете и международных соглашениях, которые, дескать, свято чтут на Западе. Так продолжалось несколько дней кряду. Впоследствии, уже через много лет, выяснилось, что англичане хитрили. Ворошилову они устами Дракса внушали мысль о том, что не могут давить на поляков в этом вопросе. А поляков в то же самое время науськивали не соглашаться ни с одним из советских предложений, обещая взамен полную поддержку в случае германской агрессии. Поляки, разумеется, верили: они вообще готовы были верить хоть черту лысому - лишь бы насолить Москве. А потому все попытки советского правительства договориться с польскими властями заканчивались категоричным и грубым отказом Варшавы.
К концу первой недели переговоров с англичанами и французами стало ясно: «союзники» договариваться с Россией не желают. Если французы ещё хоть что-то внятно предлагали, то англичане выглядели на переговорах откровенными шутами. Неудивительно, что стенограммы переговоров время от времени прерываются ремарками типа: «оживление в зале» или «всеобщий хохот».
К сожалению, несмотря на деловитый тон генерала Думенка, французская делегация на переговорах ничего не решала: всем заправлял от имени союзников адмирал Дракс, а французы смотрели ему в рот и боялись слово вякнуть без его санкции. Такая позиция французской стороны не нова: Франция уже давно пляшет под британскую дудку, напрочь забыв о своем былом величии. Весьма скоро после переговоров французы жестоко поплатились за свою чрезмерную любовь к англичанам. Равно как и поляки - за своё агрессивное упрямство и нежелание вступать в переговоры с СССР.
Итак, после семи дней «всеобщего хохота» советское руководство пришло к выводу, что продолжение переговоров бессмысленно. 21 августа англичане и французы покинули Москву. А еще через два дня в Москве был подписан договор о ненападении между СССР и Германией сроком на десять лет.
В отличие от англичан и французов немцы, получив согласие советской стороны, отправили в Москву не отставного адмирала, а имперского министра иностранных дел, имевшего все полномочия для подписания документов такой важности. И нет ничего удивительного в том, что советское руководство предпочло иметь дело с серьезными политиками, а не с отставными клоунами. В той ситуации это было единственной возможностью оттянуть начало войны, выиграть хотя бы несколько лет, чтобы завершить перевооружение армии и укрепить обороноспособность страны.
Сергей Холодов, историк, член Попечительского совета Войсковой Православной Миссии
