В сложнейший для Ирана и его экономики период развязанной Западом войны санкций, Китай установил своеобразный рекорд. В то время, когда товарооборот Исламской республики с ее основными партнерами сокращался, а с Россией вообще упал до исторического минимума, объем торговли между Тегераном и Пекином только нарастал. 1997 − $12 миллиардов, в преддверии «калечащих санкций», в 2009 году − $28 миллиардов. На их пике в 2012 − $36 миллиардов. В 2013 – $40 миллиардов. И, по итогам прошлого года, с учетом нефтяного экспорта − $47,5 миллиарда долларов.
Словом, за период с 2009 года, в условиях ужесточения Вашингтоном и ЕС санкционного режима против Исламской республики, рост товарооборота составил почти 60 процентов – более чем убедительно доказательство того, что для Пекина санкции никогда не были и не будут сдерживающим фактором в развитии экономического партнерства с Тегераном.
Избегая громких заявлений, Китай использовал любую возможность как для «размывания» санкций, так и для осторожного, но эффективного подталкивания остальных членов «шестерки» к мысли о том, что соглашение по ядерной программе Ирана должно быть подписано, а политика изоляции Тегерана является контрпродуктивной и наносит серьезный ущерб региональной безопасности. Причем, к убеждению партнеров Пекин подходил комплексно, гибко сочетая экономические решения с демонстративными шагами военно-политического характера.
К примеру, в 2009 году Иран обеспечивал около 12 процентов китайских потребностей в импорте нефти, занимая третье место в списке импортеров – после Анголы и Саудовской Аравии. Не вступая в прямую конфронтацию с резолюциями Совета Безопасности ООН и односторонними санкциями, введенными США и Евросоюзом, Пекин в 2010-2012 году снизил объемы закупаемой нефти. Но как только в ноябре 2013 года, по итогам переговоров в Женеве, антииранские санкции были ослаблены, Китай тут же вновь начал наращивать объемы импорта, только за первые шесть месяцев 2014 года увеличив объемы закупок у Ирана на 48 процентов.
Что же касается шагов военно-политического характера, то стоит напомнить, что в 2010 году, когда Вашингтон и его союзники изо всех сил проталкивали идею о «принуждении Тегерана к переговорам» путем создания вокруг него режима международной изоляции, намекая при этом на возможные военные меры, эскадрилья истребителей китайских ВВС демонстративно прибыла с «визитом дружбы» на авиабазу в Иране. А в 2014 году состоялась серия ирано-китайских контактов на уровне глав военных ведомств. Китайский и иранский министры обороны провели содержательный диалог по вопросам сотрудничества в сфере безопасности и перспектив партнерства. Стороны обменялись представительными военными делегациями, а под «занавес» − корабли китайского военно-морского флота нанесли визит в Бандар-Аббас.
Непростые нюансы ирано-китайского партнерства
Но крайне наивно и нечестно было бы изображать отношения между Тегераном и Пекином как ровную дорогу к сияющим вершинам стратегического партнерства, над которой всегда безоблачное небо и ярко сияет солнце ирано-китайской дружбы. История отношений между этими государствами за последние два десятилетия включает в себя и провалы, и нереализованные проекты. Нет ни одной стратегической сферы сотрудничества между Тегераном и Пекином, у которой не было бы своего персонального «скелета в шкафу».
В начале 90-х годов Китай и Иран заключили ряд протоколов о сотрудничестве в ядерной области. Так, в 1993 году был подписан контракт об участии Пекина в достройке Бушерской АЭС и строительстве еще одной атомной электростанции мощностью 300 МВт на юго-западе Ирана. Кроме того, в 1995 году стороны достигли соглашения о том, что Китай построит под Исфаганом завод по обогащению урана. Эти договоренности вызвали крайне нервную реакцию Вашингтона, давлению которого тогда Китай предпочел уступить, и в 1999 году ирано-китайское сотрудничество в сфере атомной энергетики было свернуто.
До определенного времени Пекин не только поставлял в Исламскую республику готовые образцы вооружений, но и передал ряд технологий для иранского военно-промышленного комплекса, касающихся ракетной техники, артиллерийских систем и строительства боевых кораблей и катеров. А итогом сотрудничества двух стран в космической сфере стал запуск в сентябре 2008 года с помощью китайской ракеты совместного искусственного спутника Земли Environment-1.
Но США сумели заставить Китай уступить и во второй раз, в 2009 году, когда была принята резолюция Совета управляющих МАГАТЭ, осуждающая Тегеран за сокрытие информации о строительстве второго завода по обогащению урана вблизи города Кум и ставшая предлогом для введения дополнительных санкций против Ирана Советом Безопасности ООН. Правда, для этого американской стороне пришлось прибегнуть к откровенному шантажу – сначала Вашингтон принял решение о поставках оружия Тайваню, затем в Белом доме с помпой встречали духовного лидера Тибета Далай-ламу.
Ну а уже после этих демонстративных шагов, за две недели до официального визита Президента США Барака Обамы в Китай, который состоялся 15-18 ноября 2009 года, в Пекин прибыли эмиссары американского Совета национальной безопасности Денис Росс и Джеффри Бадер. Которые недвусмысленно дали понять, что если Китай, оставшийся со своей особой позицией по Ирану в стратегическом одиночестве, – напомню, Россия к тому времени уже приняла американские правила игры по ядерному досье Тегерана – не согласится с необходимостью ужесточения позиции по Ирану, не свернет программу ВТС и наложит вето на антииранскую резолюцию СБ ООН, то «недружественные шаги» США в отношении Пекина примут гораздо больший масштаб.
Взвесив в той ситуации все «за» и «против», китайское руководство приняло решение не вступать в открытый конфликт с американцами и их союзниками в Европе. Но при этом – использовать все возможные «лазейки» в санкционном режиме для продолжения взаимовыгодного сотрудничества с Ираном. Что, как показывает динамика товарооборота, и было сделано. Но осадок у иранской стороны остался.
Отдельного разговора заслуживают периодически возникающие между Тегераном и Пекином разногласия в экономической сфере – от совместных проектов по нефти и газу, до проблем с китайскими инвестициями в иранскую экономику и политикой жесткого протекционизма Тегерана в отношении присутствия китайских товаров на рынке страны. Защищая интересы отечественного производителя, руководство Ирана не намерено проводить политику «открытых дверей» для изготовленной в КНР продукции массового потребления. Что, разумеется, вызывает откровенное раздражение китайского бизнеса и добавляет недопонимания в двухсторонние отношения.
Претензии Тегерана
Но и без экономической составляющей у Тегерана раз за разом прорывается раздражение уклончивой, по его мнению, позицией Пекина по целому ряду вопросов, главный из которых – признание Китаем за Ираном статуса «эксклюзивного партнера». На том основании, что Иран занимает последовательную антиамериканскую позицию и, по расчетам руководства страны, должен быть автоматически занесен Пекином в категорию «внешнеполитического приоритета» с соответствующими преференциями в экономике¸ политике и сфере военно-технического сотрудничества. Особенно эти настроения у части иранских политических элит усилились сейчас, после подписания «Венского пакта». Основная причина здесь, как представляется, –непонимание в Тегеране основных принципов той внешней политики, которую проводит Китай.
Именно экономические рычаги, не зависящие от политических симпатий, в первую очередь используются Пекином для продвижения своих интересов в регионе, для оформления его в своеобразное «открытое акционерное общество». Членство в котором должно приносить китайской экономике прибыль, а не служить источником проблем из-за того, что в клубке местных конфликтов Пекин открыто принял чью-то сторону. И благодаря этой линии сегодня Китай реализует свои политические и экономические задачи в той же Африке, в Центральной Азии и на Ближнем Востоке пусть и менее «зрелищно», но куда как успешнее, чем США, Россия или Иран.
Что, повторюсь, вызывает все большее непонимание в Тегеране. Тем, например, что Китай временно диверсифицировал источники поставок энергоресурсов, в результате чего Саудовская Аравия – главный противник Ирана в региональном противостоянии – занимает место в тройке основных экспортеров нефти в Поднебесную, а вот Тегеран места в ней лишился. Или тем, что придерживаясь твердой позиции в отношении того, что законные права палестинцев должны быть удовлетворены, Пекин, тем не менее, стал одним из главных импортеров израильского оружия. Вдобавок, в 2013 году импорт из Китая в Израиль без учета алмазов впервые превысил по объему импорт из США, и теперь Пекин выступает одним из главных поставщиком товаров и услуг «сионистскому режиму».
Расширение сотрудничества Пекина с Багдадом в освоении южных нефтяных полей Ирака, несут в себе, по мнению Тегерана, «угрозу ослабления иранского влияния в стране». Иранское руководство, наблюдая за активностью Пекина, всерьез опасается, что вскоре ему придется вслед за американцами повторять слова, сказанные Робертом Капланом в Wall Street Journal: «Мы освободили Ирак, чтобы китайские фирмы могли беспрепятственно добывать там нефть».
Вызывает настороженность Тегерана и активность Китая в пакистанском Белуджистане, являющемся одним из ключевых узлов «нового экономического пространства Шелкового пути». Пекин не скрывает, что рассматривает Пакистан вообще и эту провинцию в частности, как будущую промышленную базу. И в Тегеране задаются вопросом – не станет ли динамично развивающийся пакистанский Белуджистан причиной роста сепаратистских настроений в Белуджистане иранском, тем более, что сравнимых по размерам с китайскими инвестиций в регион Исламская республика делать не может.
И, в завершение, еще об одной из причин иранского недовольства − достаточно жесткая позиция Китая в отношении попыток иранских религиозных организаций заниматься пропагандой исламский ценностей в непосредственной близости от западных границ КНР. Стоит напомнить, что когда бывший президент Ирана Мохаммад Хатами предложил Пекину помощь шиитского духовенства в урегулировании проблем с мусульманами Синьцзяна, китайская сторона вежливо, но настоятельно посоветовала никогда больше не поднимать тему.
Через тернии – к стратегическому партнерству
Подписание итогового Соглашения по иранской ядерной программе в Вене было воспринято в Пекине как новая возможность укрепить стратегическое партнерство с Тегераном. Тем более, что к благополучному исходу тринадцатилетних переговоров китайская сторона приложила максимум усилий.
Руководство КНР сегодня прекрасно осознает ключевое значение Ирана в регионе, важность полноценного и масштабного сотрудничества с ним в реализации как грандиозного проекта «экономического пространства нового Шелкового пути», так и программ по обеспечению региональной безопасности, совместного противостояния наркотрафику, экстремизму и, что актуально и для Тегерана, и для Пекина, сепаратизму.
Иран рассматривается Китаем и как важнейший элемент обеспечения безопасности энергетической, поскольку, во-первых, даже с учетом диверсификации источников импорта останется одним из важнейших поставщиков нефти для китайской экономики. Во-вторых, трубопроводы, которые в перспективе могут протянуться из Ирана в КНР, менее уязвимы для недружественных шагов третьих стран, чем нынешние морские маршруты Пекина, проходящие через узкие ворота Ормузского и Малаккского проливов.
А потому и до «Венского пакта», и после его подписания официальные лица КНР заявляли и заявляют о готовности оказать Тегерану помощь в решении двух наиболее важных задач иранской экономики – получение технологий и инвестиций. Причем, с опережением утвержденного в ООН графика снятия санкций. По итогам Вены Пекин уже подтвердил три принципиально важных момента сотрудничества с Тегераном. Первый − готовность инвестировать создание «экономического коридора» из Иран в Пакистан (включая строительство газопровода). Второй − предоставить для модернизации иранской экономики средства Азиатского банка инфраструктурных инвестиций. И, наконец, третий − в случае заключения с Тегераном соглашения о его участии в создании «экономического пространства нового Шелкового пути», Пекин готов в ближайшие годы довести объем своих инвестиций в экономику Ирана до 52 миллиардов долларов.
Ну и, разумеется, Китай намерен расширить сотрудничество в сфере транспорта, то есть продолжить полномасштабную реализацию подписанного с Ираном в 2003 году «Протокола о взаимодействии в транспортной сфере». Который сам по себе является более чем серьезным проектом, включающим в себя и дальнейшее развитие магистрали «Тегеран-Север», и строительство метрополитенов в Исфагане, Мешхеде и Тебризе. А кроме того, создание китайской China National Heavy Truck Corporation совместно с Iran Khodro Diesel в Иране заводов по сборке грузовых автомобилей и микроавтобусов, с последующей их реализацией на рынках Ближнего Востока и Центральной Азии.
******
Иран и Китай – переговорщики крайне сложные. Ко всему, в их отношениях достаточно спорных моментов и взаимного недопонимания. От того, сумеют ли они их преодолеть, во многом зависит и то, станет ли реальностью стратегическое партнерство «амбициозного льва» и «крадущегося дракона». Партнерство, способное сформировать новую политическую и экономическую реальность Востока, от Турции и Ирака до Пакистана, от Центральной Азии до Синьцзяна.
