Красивое звучное имя Деян очень популярно у славянских народов. Родители с удовольствием называют им своих горячо любимых сыновей. В основе имени – общеславянский глагол «деять», то есть «действовать, делать, совершать, быть в движении, употреблять усилия свои в дело». Это имя было характерно для энергичных, подвижных, деятельных людей, а со временем полюбилось и получило самостоятельный статус.
Характер сербского добровольца Деяна Берича, вставшего на защиту людей Донбасса, полностью соответствует его имени. Деян – скромный, добрый, серьезный, энергичный человек и отважный воин. Позывной Деяна – Деки – известен и детям Донбасса, которым он помогал продуктами и подарками в рамках гуманитарной миссии, и взрослым – как символ героизма и стойкости. Ополченцы уважают Деки, надежного, честного товарища и бойца с уникальным опытом. В наградном листе боевые заслуги Деки оцениваются одной четкой фразой: «Является примером воинской чести и доблести, самоотверженно борется против нацизма за свободу народа Донбасса и русской земли».
За плечами Деки – самые опасные, знаковые и горячие точки – оборона Севастополя, Мариновка, Саур-Могила, Дебальцево, Донецкий аэропорт, Марьинка. Три ранения. Три покушения на жизнь. Ежедневные боевые выходы. Сложнейшие задания. Важнейшие цели. Деки – разведчик и антиснайпер подразделения спецназа армии ДНР, работающий на выявление и подавление огневых точек иностранных наемников, устроивших из донецких городов и сел полигон для отработки своих навыков.
Тонкие черты лица, яркий взгляд, обаятельная улыбка, быстрая реакция. Деки напоминает стрелу, готовую поразить цель. Он никогда не сдается: ни врагам, ни унынию, ни сложностям жизни.
- Давай зайдем издалека. Кровавой раной по сердцу каждого серба и русского прошла война в Сербии. Вы всё это на себе испытали – ковровые бомбардировки американской авиации, гибель людей, геноцид сербов при молчаливой поддержке мировых и европейских структур. Сколько лет тебе было, когда началась война в Сербии, как ты всё это переживал, кого терял?
- Когда началась война в Сербии, мне было семнадцать, и я служил в сербской армии. Война тогда забрала многих моих друзей, за семьдесят восемь дней агрессии НАТО погибли более пяти тысяч сербов – и мирных людей, и военных. Война – это когда ты честно воюешь против кого-то, но когда интервенты бросают бомбы за десять километров, то это подлая бойня. Наши города стирали в пыль с воздуха, дистанционно, безжалостно, бесчестно. Но Сербская армия все равно была сильна и готова стоять за Родину до последнего солдата. Но нас предали, Милошевич подписал капитуляцию, а надо было биться до конца. Я тогда считал и сейчас думаю, что лучше бы мы сражались, терпели лишения, погибали, но потом выиграли бы эту войну, и остальные жили бы нормально. Сейчас Сербия не получила ничего. Может, это звучит резко и сурово, зато правда. В Сербии сейчас нет работы, цветущей и самостоятельной в своих решениях Сербии тоже больше нет, правительство полностью зависит от внешнего управления. Разве нормально, что Тони Блэр, человек, который причастен к бомбардировкам Сербии, теперь – советник премьера Сербии?
- Такая же ситуация, как и на Украине.
- Америка и Евросоюз работают по одному сценарию, ничего не меняется. Проходит, и прошло. Зачем менять сценарий? Богатую и независимую Югославию развалили специально, Европе оказалось не нужно такое сильное соседнее государство, как Югославия. Поэтому ее просто уничтожили, стравили людей между собой, расчленили на куски. Сербия, Сирия, Ливия, теперь Украина в итоге оказываются разрушенными, раздавленными. Гибнут люди, ломаются их судьбы, распадаются экономики сильных государств – разве это справедливо и правильно? В Сербии сейчас людям, и молодым в том числе, становится сложно заработать даже на еду. Люди уезжают из страны, чтобы найти работу, чтобы хоть что-то заработать.
- Чем отличается война в Сербии от войны на Украине?
- Во-первых, силы НАТО не скрывали свою агрессию, устраивая «ковровые бомбардировки» Белграда и других сербских городов. Здесь НАТО еще опасается воевать открыто. Во-вторых, все-таки массовых зверств, полного истребления друг друга нет. Да, в Донбассе страшная война, ведь с двух сторон православные убивают друг друга. Но в войне в Югославии мусульмане, зайдя в сербское село, даже собак живыми не оставляли. Вырезали всех полностью. Война есть война, но здесь мне не так страшно. Нет столько зла. Есть зверства карательных батальонов, иностранных легионеров, Правого сектора, но эти бандиты и садисты стоят особняком, а у нас массовые убийства и резня мирных сербов со стороны мусульман албанцев, боснийцев или католиков-хорватов были нормой.
-В Сербии добровольцев, защищающих Донбасс, преследуют по политическим мотивам и арестовывают. Вам будет сложно или даже невозможно вернуться домой. И все-таки многие сербы пришли нас спасать. Почему?
- Надеюсь, что или власть в Сербии поменяется, или отношение к нам. Русские воины всегда помогали Сербии, а сербы должны помогать русским людям. Мой путь в добровольцы был таким. В феврале 2014 года я приехал в Севастополь, когда узнал, что украинские националисты готовят там провокации и засылают диверсантов. Так я решил принять участие в обороне города. Через три дня после референдума в Крыму всё успокоилось. Но началась война в Славянске. Стало понятно, что защищать надо Донбасс. В Славянске шли тяжелые бои. Украинская авиация бомбила, обстреливала город, уничтожались больницы, школы, детские садики. И все это только потому, что люди не согласились следовать американскому сценарию, захотели сами решать свою судьбу. Было столько потерь, столько друзей погибли. У меня был командир роты, он погиб, у нас все ребята погибли из нашего отряда. Когда Стрелков ушел из Славянска, нас бросили там, не предупредив об отходе. Мы прорывались сами несколько дней.
- А сколько человек прорывались?
- Шестеро. Мы шли ночью. Несколько раз попадали под обстрелы, два раза вели бой. Днем отдыхали, ночью шли, несли двух раненых после перестрелки с украинским патрулем на дороге. Бой с патрулем длился минут пятнадцать – двадцать, противник отошел, когда встретил сопротивление.
- Какова твоя воинская специальность?
- В сербской армии – водитель БМП. Но на войне всему учишься быстро – и разведделу, и антиснайперской работе, и навыкам разминирования. Первую нишу снайпера в Донецке я засек в июне прошлого года. Столкновение произошло у Мариупольской трассы, там с правой и левой сторон расположена деревня, где сидели польские наемники. Среди них был снайпер, который стрелял именно по гражданским машинам, которые ехали по оживленной трассе. Получив приказ командира, зашел на эту дорогу, залег на землю, нашел лежку врага. Потом в поселке у Донецкого аэропорта неизвестный снайпер начал каждый день убивать мирных жителей, несколько дней не могли его вычислить. Ему было все равно, кого убивать – женщин, мужчин. Я пошел его искать. Изучил, откуда он действует, определил свое место. Расчеты оказались верными. Больше он не стрелял. Данные радиоперехватов потом показали, что это был американский снайпер-наемник из частной военной компании «Blackwater». После этого и встала задача обезвреживать иностранных снайперов.
- У антиснайпера должны быть крепкие нервы, большое терпение и сильная интуиция. Ведь довольно тяжело вычислить опытного вражеского снайпера, его лёжки, работает ли он в паре или одиночка. Есть много нюансов и хитростей, чтобы засечь огневую точку и обезвредить ее. Какой самый сложный случай контрснайперской работы можешь вспомнить?
- Когда забросили в Донецкий аэропорт сразу шестерых снайперов. Особую опасность представлял один, стрелявший из винтовки большого калибра. Это тоже у трассы было, там есть «Мицубиси-сервис», ещё дальше гаражи какие-то стояли. Я ждал там четыре дня и три ночи.
- Вообще не спал?
- Спал, конечно. Не спят только в сказке, надо спать, иначе вообще ничего не увидишь. Я вел наблюдение, проверял, та ли это группа снайперов, о которой нам сообщили. Один из военных был похож на снайпера-профессионала, с ним были еще пятеро – они сильно и не маскировались. Это все случилось перед наступлением на аэропорт, поэтому было важно устранить угрозу в виде иностранных вражеских снайперов. Что меня удивило: когда их позиции были засечены, они просто поднялись на колено и начали открыто стрелять, как будто находятся в тире или на учениях. Видимо, не думали, что их могут достать. Знаете, это совершенно американский стиль снайперской школы. Оказалось потом, что это американцы и два поляка.
- То есть американские наемники здесь были в большом количестве?
- Они были в аэропорту. Но когда начали один за другим гибнуть, просто ушли. Они приехали сюда и думали легко заработать. Им украинское командование говорило: убейте немножко гражданских, убейте немножко военных, это легкие мишени, мы хорошо вам заплатим и риска для вас никакого. Им не нужно было грабить, у них зарплата огромная. Иностранные частные военные компании послали на Донбасс наемников-убийц, для которых русские или украинские люди были мишенями, и за их убийства хорошо платили.
- Есть сведения, что в Донбассе воюют и хорваты-усташи, раньше убивавшие мирных сербских жителей.
- Да, они находятся в Мариуполе и служат в украинской артиллерийской части, их там шесть или семь человек. Нацисты везде одинаковы, как бы ни назывались – бандеровцы или усташи. Хорваты, воюющие на стороне украинских нацистских батальонов типа «Азов», имеют поддержку своего государства и считаются там героями. А государство Сербия объявило нас, сербских добровольцев, помогающих защитить русских Донбасса от геноцида, преступниками, и нас ожидает преследование на Родине. Разве это справедливо? И разве это отражает настроения и волю жителей самой Сербии, чье большинство, пережившее несколько страшных войн и геноцид, искренне поддерживает Донбасс и его людей. О хорватах могу добавить, что один из них попал в плен где-то под Дебальцево, потом его поменяли.
- А в Дебальцево много было захвачено иностранных наемников?
- Не знаю, не могу сказать точно. Наше дело было зайти и принять бой. Специально никто никого не искал. О хорватах мы знаем потому, что у нас когда-то была одна страна. Хорваты говорили, что приезжают воевать не столько против Донбасса, сколько против сербов-добровольцев. Они врут. Они пошли в артиллерию, а вы знаете, как артиллерия работает – бьёт по гражданским объектам, по школам, по больницам. Вы это хорошо сами знаете.
- Что тебя поразило в этой войне?
- Меня поразило, сколько было убито детей и женщин. С этим вообще никогда нельзя смириться. Если ведешь войну – будь воином, воюй против военных, будь честным. Но украинская власть говорит, что охраняет Донбасс, защищает народ. Но как можно защищать народ, когда ты убиваешь этот народ? Как можно? Когда Иловайский котел был и окруженные вояки попробовали прорваться, в их уничтоженных машинах нашли одежду мирных граждан, белье, детские вещи, даже ограды металлические забирали. Ну это же просто убийцы и мародеры, а не защитники. В войне на Донбассе нет ничего нового по сравнению с какими-то другими войнами. Ты строишь свой дом, украинцы – свой, там живут обычные люди, не желающие воевать. Многие понимают, что так нельзя, но выбора им не оставляют. Этот конфликт разожгла Америка, ей все равно, сколько людей погибнут, сколько будет страданий и горя. Я никогда не забуду глаза детей Дебальцево, которые рассказывали мне: «Кушаю кашу утром и вечером, на обед каши не хватает». И мы, добровольцы, приезжали к ним с подарками, продуктами, конфетами. Несколько раз приезжали, дети прижимались к нам, обнимали, радовались. Как может украинская армия по детям из орудий стрелять? Не понимаю. Как можно после такого не встать на защиту людей и детей Донбасса? Не понимаю.
- Твое мнение, какие украинцы воины, горят ли они желанием воевать?
- Я думаю, многие украинцы понимают, что нельзя воевать с Донбассом, нельзя идти против единоверцев, но они уже сами стали заложниками политики Порошенко и его заокеанских покровителей. У украинцев тоже есть добровольцы, националисты и нацисты, которые могут и хотят воевать. Мы как-то столкнулись с «Азовом» и «Айдаром», могу сказать, что они как воины хорошие. И это факт, и не надо убегать от этого. Они мотивированы воевать, хотя это ложная мотивация. А призванные украинские солдаты не всегда хотят и не умеют воевать. Они не ведут серьезные длительные бои, не идут врукопашную, человек на человека, обычно бои длятся максимум два часа. В Сербии, например, были бои, длящиеся несколько суток.
- Скажи, какой бой был самым страшным или самым тяжелым из всего, что ты видел за этот год?
- Самым тяжелым был большой бой, когда делали коридор Степановка – Мариновка. Там погибли многие наши парни. Мы зашли втроем – мой командир, как брат он мне теперь, мой напарник и я. Друг тоже со Славянска еще был, вместе сражались. Потом он погиб при освобождении Углегорска. Так вот. В Мариновку мы первые зашли, из оружия – две винтовки и один автомат.
- Это против БТР и авиации противника?
- Тогда было так. Мы три раза забирали блокпост на входе в Мариновку, потом по нам артиллерия работала – и украинская, и наша, был перекрестный обстрел, потом мы оттуда уходили, потом снова штурм. Нам помогла группа Моторолы, у них был командир с позывным Малой. Он невысокого роста, когда я увидел его впервые, думал, это подросток, но он оказался опытным, жестким, умным бойцом и хорошим, настоящим командиром. Снова забрали блокпост, снова мощный артобстрел, потом с группой командира Рязань заходили, а потом, наконец, укрепились в деревне. Там многие погибли наши. Нас было семьсот пятьдесят человек, три танка и несколько БТР, а у противника было несколько тысяч солдат, куча техники и неограниченное количество боеприпасов.
- Расскажи про плен. Что случилось и как удалось освободиться?
- Я был ранен на Саур-Могиле, меня везли в больницу, но под Луганском украинцы напали и взяли в плен колонну раненых. То ли было предательство, что маршрут колонны стал известен, то ли другие причины, не могу сказать, не знаю. На мне была гражданская одежда, украинцы стали просить выкуп. И меня выкупили через две недели за девятнадцать тысяч долларов, а сразу просили сорок тысяч. Деньги на выкуп ребята собирали везде, где можно. Их давали и люди с Западной Украины, которые работали со мной раньше на стройке. Я благодарен всем-всем, кто помогал мне.
- Украинцы проводят беспорядочные обстрелы городов и подтягивают технику для атак. Каков твой прогноз хода войны?
- Сейчас накал войны снижен. Настоящий бой был бы, если бы украинская армия взяла пятьдесят танков и пошла в наступление. Но они боятся, потому что знают, что получат отпор. Сейчас идут в основном позиционные перестрелки. Надо понять одно, теперь в ДНР есть настоящая армия, есть командование. Приказ получил, даже если он тебе не нравится, ты знаешь, что можно дальше идти, но приказ надо выполнять. Если надо ждать два дня или два года, ты ждёшь, таков приказ…
- На днях дончане выразили свой протест наблюдателям ОБСЕ, которые игнорируют украинскую агрессию и обстрелы. Я знаю, в Сербии тоже были международные наблюдатели из Кейфор, которые всегда становились на сторону албанцев, а не сербов.
- А «Врачи без границ»? Они в Боснии попали под артобстрел, их мусульмане обстреляли на своей территории. Но у нас был приказ спасти эту миссию. Спасли. И что же мы нашли в машине организации «Врачи без границ»? Салон, под завязку забитый оружием для мусульман, наших врагов на тот момент. Я не доверяю международным структурам, которые ангажированы и предвзяты в оценках.
- Вернемся к боям и товарищам. Что для тебя значит фронтовое братство?
- В нашем подразделении мы постоянно прикрываем друг друга, где можно. Каждый спас много жизней. Вспоминаю одну историю. Надо было заходить на аэропорт, в группе нас четверо, моя задача – с разных сторон страховать от снайперов. А с правой стороны шли несколько казаков, которых надо было бы охранять, они очень хорошие бойцы были. Заняли позиции и ведем наблюдение. По нам сразу из аэропорта начали вести шквальный огонь из минометов, вскоре мы получили приказ на отход. Немного задержались, пережидая обстрел. И тут увидели, как с боем прорываются в нашу сторону другие группы ополчения – одна отходит, другая прикрывает, а укропы вообще в наступление на них пошли. Надо было отвлечь огонь от наших ребят. Противник засек мою позицию и сместил огонь на меня. Не знаю, сколько рядом мин легло. Как живой остался, непонятно до сих пор. Это вообще чудо было. Не ранен, не контужен, только на штанине одна прореха от осколка. Надо было отходить, у меня два патрона осталось и три гранаты. А группы ополченцев уже отошли в безопасную зону. И вдруг, откуда – не знаю, наши минометчики пришли на помощь и отогнали атакующего противника. Через несколько дней командир другого отряда добровольцев, которые вырвались из окружения, нашел меня и сказал: «Ну, серб, ты – волкодав, ты нам жизнь спас. Чеченцы – воины, и ты – воин! Хочу тебя лично поблагодарить за смелость». Были и забавные истории. Случайно выскочили на маршрут колонны украинской техники и личного состава. Их много, мы на машине, из оружия – две гранаты и автоматы. Остановились, смотрим друг на друга, и тут наш товарищ с позывным Душман поднимает автомат и кричит: «Привет, хлопцы, привет!», а они в ответ: «Привет, привет, привет». Подумали, что мы – их разведка. Так и разъехались мирно. Душман – настоящий человек и товарищ, не трус. До войны у него были серьезные проблемы со здоровьем, ноги не работали вообще, что-то с позвоночником.
- И он пошел воевать с такой травмой?
- Да, он пошел воевать. Его дом здесь, надо защищать свой дом, землю, Родину. Я не понимаю мужчин, которые не хотят защищать свой дом, бросают его, бегут. Совсем не понимаю
- Знаю, что твой товарищ Фокс, тоже сербский доброволец, спас тебе жизнь в бою.
- Ну, как говорят, русские своих не бросают, так и сербы тоже своих не бросают. В бою под Донецким аэропортом мы попали под плотный обстрел, ночь, темнота, каждая кочка там пристреляна. Меня ранило, он меня вынес с поля боя на себе, рискуя своей жизнью. В другом случае мы напоролись на засаду в одной деревне, и я дал приказ Фоксу отходить. Но он ответил твердо: мы вместе пришли, вместе должны возвратиться. Я горжусь Фоксом, он отважный, честный и надежный друг и искренний, добрый, благородный человек. Будучи раненым, Фокс вернулся на поле боя, чтобы найти нашего товарища, который пропал. Такие поступки говорят о человеке больше, чем любые слова. Вообще, у бойцов, у добровольцев, много стрессовых ситуаций. Что видишь и переживаешь – не все люди способны такое перенести. Бывает очень тяжело. Многие добровольцы, которые приходили, несколько дней терпели и уезжали, не могли выдержать все это. Просто надо быть очень сильным.
- Бог даст, все наладится. Мы победим и еще поедем к тебе в гости в Сербию, где поймут и оценят, что ты – истинный герой и настоящий патриот Сербии, России и Донбасса.
-Да, конечно, очень хочется, чтобы так и было.
Деки сдержанно улыбнулся, встал и с грустью посмотрел туда, где красное закатное солнце садилось за рыжие терриконы и грохотала от орудийных раскатов жаркая донецкая степь.
