Корреспондент «Газеты.Ru» спустя год побывал на месте катастрофы — в небольшом селе Грабово Донецкой области.
Эту трагедию часто связывают с городом Снежное, откуда предположительно выпустили ракету по самолету, или с городом Торезом, который вроде как ближайший к месту падения. Но в реальности это Шахтерский район Донецкой области, в котором тела и обломки самолета были разбросаны от села Рассыпное до села Грабово.
Местные жители чаще всего добираются до Грабово через Шахтерск и Кантарное, откуда, не доезжая до Рассыпного, сворачивают просто в поля. Дорога на Грабово очень зависит от погодных условий. В дождь любые машины в полях вязнут. В хорошую погоду даже дешевые «жигули» жалко убивать на здешнем «асфальте».
— Ездить через Торез форменное самоубийство, — рассказывает житель Грабово Володя, взявшийся нас повозить по окрестностям. — Вокруг же копанки (нелегальные шахты-норы для добычи угля. — Д.К.), там никаких норм и условностей. Уголь вывозят четырехосные здоровые фуры с наращенными бортами, грузят иной раз до 30 тонн. Ну какая дорога это выдержит?
Мы едем через Шахтерск, смотрим на разбитые, обгоревшие стены шахтоуправления в центре города, на тщательно заложенный кирпичом след от прямого попадания в угол жилого дома рядом.
— Украинская армия стреляла из-за города, а те, что здесь стояли, били в ответ с поля местного стадиона, — рассказывает наш проводник. — И снаряды и тех и других летали туда-сюда над поселком Ольховчек, где живут мои родители.
Мы выезжаем из Шахтерска в горку и останавливаемся возле окопов и капониров, оставшихся от позиций украинской армии. Сразу за ними в низине поселок Кантарное — туда, с перелетом, прилетали снаряды ополченцев. Обгоревшие развалины размещавшейся тут Шахтерской инфекционной больницы светят разбитыми крышами и проемами окон.
— Дорога через поле не заминирована? — на всякий случай спрашиваем мы и… едем.
После поля упираемся в ржавую железную стелу со старой надписью «Грабово», поверх которой кто-то намалевал баллончиком с краской непонятные надписи про фашистов и ФРГ. Рядом развалины старого блокпоста, деревянная будка, остатки мешков с землей.
— Тут местные блокпост устроили, когда все началось (имеются в виду боевые действия), — рассказывает наш водитель. — «Федеративная республика Грабово» звучало круто! Они же и побежали на место падения первыми.
Мимо натужно проезжают три тяжелых грузовика с наращенными бортами. Наш спутник провожает их злым взглядом: «С копанок уголь повезли!»
Грабово встречает нас тучами. Место падения кабины «Боинга» на окраине села, через дорогу от охранного креста со словами «Спаси и сохрани». Оно до сих пор выделяется черной землей. Ее всю перекопали в поисках останков и обломков. Кроме того, она густо пропитана авиационным керосином — его слабый запах слышен до сих пор. На этом участке трава пока не пробивается. На кривом бетонном столбе висит деревянный щит с любительскими стихами. Под ним на таком же бетонном обломке выложены в ряд детские игрушки. По черной земле вышагивает лысый человек и гоняет над полем то на бреющем полете, то выше дрон с камерой. Красивая игрушка светит зелеными и оранжевыми огоньками, касается проводов, высекая искры. Человек время от времени что-то выкрикивает на английском. Я слышу фразу: «And at last bring them justice!»
Буквально в тридцати шагах за дорогой группа местных. Они сидят и с озадаченным ужасом взирают на это волхование мало известного в этих глухих местах британского журналиста Грема Филипса. В руках у каждого селянина персональная палка.
— Ой, какой же ужас был тогда, — вспоминает местная жительница Татьяна. — Грохот такой был! Самолет летит, думаю, упадет на нас. А он как грохнет и начал валиться кусками! На эту сторону дороги мало что полетело. Вот на том месте был стог сена, он загорелся, да керосином фрукты-овощи залило. Огурцы у нас пропали в том году!
Остальные представляться не хотят. Но рассказывают.
— Тела голые, без голов лежали, — вторит старушка с палкой. — Наш пастух как услышал это все, в ярок сразу упал! А потом тикать в село, а коровы вниз, подальше от взрыва. Так пастух босой прибежал, тапочки только осенью нашли!
— Тут сразу как-то и люди вооруженные появились и журналисты. Буквально за час! Народу нагнали потом, с шахт людей сняли и цепью послали. У меня муж и сын туда попали, тела искали. Я не ходила — покойников боюсь! — продолжает Татьяна.
У местных свое измерение и своя правда.
Они свято уверены, что единственный обстрел села произошел из-за «Боинга» и его крушения. Ни один дом не был поврежден, но воронки видны вдоль дороги. Одна очень большая. Все уверены, что снаряды летели на место падения, чтобы скрыть улики. Чьи были снаряды на самом деле? Как все в этой войне — стороны обвиняют друг друга.
У жителей Грабово своя жизнь и палки в руках не для обороны, а для коров. Как только вдали появилось стадо, интерес к нам был потерян и все бросились навстречу, разбирать коров. Стадо большое, больше сотни голов. Это значит, что «кормилицы» живут почти в каждом доме.
Мы прожили в Грабово сутки, говорили с людьми. Нашли, например, семью пасечников из Шахтерска. Хозяин еще с лета повесил ловушку для пчел на дерево в Грабовском урочище. Очень волновался — зеленый ящик на дереве при такой концентрации вооруженных людей могли принять за мину и расстрелять. Но семья в сентябре нашла ловушку с роем нетронутой на том же месте, а на поле вокруг еще валялись алюминиевые кресла с самолета. Мы им верим. Мой спутник на вдоль и поперек изрытом поле на краю села тоже нашел обломок алюминиевой застежки ремня безопасности.
Жизнь здесь не денежная и трудная.
— Понимаете, деньги есть у очень немногих, — рассказывал нам один из «дачников» из Шахтерска. — Они крутятся вокруг магазинов и рынков с продуктами, немного есть у социальных работников — что-то платят нерегулярно учителям и врачам. Получают пенсии по обе стороны линии противостояния пенсионеры. Я своему отцу так и сказал: «Пока Украина платит, надо ездить! Потому что они хоть регулярно это делают, а что будет с рублями от ДНР, пока не понятно».
Последняя возможность заработать для мужчин — копанки и ополчение.
— Мой кум ушел воевать в ополчение, — продолжает рассказ местный житель. — Воевал под донецким аэропортом. Поначалу было неплохо, платили долларами, по 400 в месяц. Потом перешли на гривны, потом на рубли. А как сейчас — уже не знаю. Прилетела мина, двоих убила, одного тяжело ранило, а моему куму порвало серьезно руку. Лечился в Ростове, теперь инвалид.
От слов собеседника веяло спокойным фатализмом. Инвалид, так инвалид. Какая разница, из-за чего?
Другой человек из Грабово, бывший горный мастер, рассказал нам про копанки. Мы их насчитали пять штук только вдоль поля, где были рассыпаны в свое время кресла от самолета. Копанка – сооружение простое: нора вглубь земли, над ней простая постройка и лебедка. Внутри, из механизации, только компрессор и отбойный молоток. Тонна угля на рынке стоит сейчас 1000–1300 гривен (для перевода в рубли нужно умножать примерно на 2,5. — Ред.), один забойщик за смену может «нарубить» около 20 тонн, платят ему сдельно. Сколько сейчас, мой собеседник не знал, но рассказывал, что до войны при курсе 8 гривен за доллар дневной заработок мог достигать 500-700 гривен. Это по местным меркам очень много.
Но риск запредельный, а условия внутри просто адские. Спичка, загораясь, часто тухнет сразу, как только выгорает сера. Кислорода очень мало! Местные рассказали несколько историй о погибших и ставших инвалидами. Рассказали с тем же фатализмом — нелегальные шахты, естественно, не производят никаких выплат пострадавшим и не тратятся на охрану труда. Все «честно» — договоренности устные и расчет наличными на месте. Сколько нарубил — столько и получил.
И тут становится понятно, что после копанок донецкий аэропорт не такое уж и опасное место.
Но большинство людей в Грабово живут все же со своего хозяйства. Коровы дают молоко, масло, сметану, сыр. Большие огороды — все остальное. Местный борщ потрясающе вкусный и не имеет ни одного покупного ингредиента. Работа на огороде, заготовка сена для коров, уход за скотом — каждый день похож на предыдущий. Война здесь вспыхнула прошлым летом после крушения самолета и обошла местные села стороной. Война где-то там — за Донецком. А здесь Грабовый лес, в который местные, побаиваясь растяжек, ходят неохотно. Река Миус и удивительно красивое Миусское водохранилище. Здесь стоял знаменитый немецкий «Миус-фронт», на котором шли бои с декабря 1941-го по август 1943-го. И по-немецки аккуратные, выложенные еще тогда камнями позиции зениток с линиями траншей видны до сих пор.
Здесь всегда была жизнь и время от времени воевали.
На въезде в село стоит крест. Его здесь очень почитают — считают, что в том, что дальше него на дома ничего не прилетело, есть Божий промысел. На кресле венок с черной потрепанной ветрами лентой с надписью «Жертвам крушения от жителей Грабово». А еще канцелярскими кнопками к кресту кто-то прикрепил ламинированную фотографию лысоватого мужчины. Он улыбается в камеру, а позади его угадывается небо, океан, женщины у прибоя. Я посмотрел фотографию со всех сторон и не нашел ни одной надписи. Но даже если бы она там была, вряд ли в этих местах нашлось много людей, которые смогли бы ее интерпретировать.
Местные очень жалеют «детишек из самолета», но представить себе Нидерланды, Малайзию или Австралию не могут при всем желании. Это где-то далеко, в другой галактике. В которой о существовании села Грабово тоже вряд ли кто-то подозревал.
До 17 июля 2014 года…
