Россия традиционно высоко ценит стабильность, поэтому появившиеся признаки возможного распада традиционной концепции государственности, сложившейся в двадцатом веке, вызывают здесь особую озабоченность. Однако суть российского подхода к любым потенциальным переменам в конфигурации стран и границ в регионе, в сущности сводится к следующему: только народам, живущим в этих странах, принадлежит право решать на основе всеобщего внутреннего диалога и без какого-либо вмешательства извне, в каких странах, в пределах каких границ и под властью какого правительства они хотят жить. Причем эти решения должны приниматься и исполняться с неукоснительным соблюдением внутреннего законодательства и международных норм. Впрочем, любые потенциальные негативные последствия распада системы национальных государств ближневосточного региона будут компенсироваться для России тем фактом, что ей удалось, в основном благодаря эффективной и изобретательной дипломатии, сформировать хорошие диверсифицированные отношения (равноудаленные или равноприближенные в зависимости от ситуации) со всеми вовлеченными в борьбу региональными игроками в нынешней весьма непростой для России обстановке.
В этой связи особого внимания заслуживают заявления некоторых лидеров регионального правительства иракского Курдистана, откровенно провозгласивших иракскую государственность нежизнеспособной, а также объявивших о том, что на севере Ирака должно быть создано независимое курдское государство. В то же время, некоторые московские аналитики утверждают, что подобные смелые заявления в значительной степени являются результатом страстного желания снискать популярность электората в преддверии выборов в иракском Курдистане, намеченных на 20 августа.
Примечательно, что глава Совета Безопасности Курдистана Масрур Барзани, всячески избегая малейших намеков на какую бы то ни было общую перспективу для курдского народа, упоминает о независимости лишь в пределах границ Иракского Курдистана. Вполне понятно, что этот курдский политик даже гипотетически не допускает, что северо-восток Сирии может стать частью будущего государства. Его позиция обусловлена тремя основными причинами.
Во-первых, учитывая крайнюю враждебность Анкары по отношению к Партии демократического союза (PYD) и ее военному крылу – Отрядам народной самообороны (YPG), связанным с Курдской Рабочей Партией, подобный шаг привел бы к резкому ухудшению отношений между Турцией и руководством Регионального правительства Иракского Курдистана.
Во-вторых, существуют некоторые проблемы, сильно омрачающие отношения между властями курдской автономии и сирийскими курдами.
И, в-третьих, самой автономии еще много предстоит сделать, чтобы преодолеть разногласия между различными соперничающими социальными и политическими силами, которые препятствуют консолидации сил в рамках движения Пешмерга.
Следует также отметить, что потенциал перекройки границ на Ближнем Востоке все более интенсивно обсуждается даже в тех странах региона, чьи лидеры решительно поддерживают территориальную целостность таких стран, как Ирак и Сирия. Последней угрожают главным образом силы транснациональной группировки «Исламское государство» (ИГ), возглавляемое самопровозглашенным Халифом Ибрагимом (Абу-Бакаром аль-Багдади). Согласно утверждениям иорданского аналитика Махера Абу Таира, «сирийский режим находится на грани краха, и его осколки долетят до нас; иракское государство также находится на пороге распада; то, что остается от Западного Берега реки Иордан и Восточного Иерусалима, борется за свое выживание.
С одной стороны, необходимость противодействовать угрозе, с которой сталкиваются все государства региона, объединяет их. С другой стороны, те же причины вынуждают их выступать с односторонними инициативами. Некоторые из этих инициатив указывают на растущее соперничество среди главных суннитских режимов региона – Саудовской Аравии, Турции, Египта и Иордании. (примечательно, что в шиитском мире нет ни одной страны, способной оспорить лидерство Ирана). Именно в этом контексте следует рассматривать, например, недавние попытки Аммана обосновать свои претензии на роль регионального лидера, одновременно обращаясь к наследию как суннитского халифатизма, так и арабского национализма. Так, 9 июня король Абдалла II торжественно вручил Арабской Армии Иордании бордовое знамя Хашимитов.
По словам короля, «в цветах и мотивах флага Хашимитов объединены элементы истории, законности, религии и арабизма, присущие династии Хашимитов и в Великой арабской революции». Автор полагает, что эта целенаправленная демонстративная акция иорданского монарха, призванная возродить идею Великого арабского государства и исторического Арабского Халифата, преследует несколько целей, включая делегитимизацию «Исламского государства» и его халифа. Это церемониальное действо должно было напомнить всем, что для арабов и мусульман есть гораздо более достойный и легитимный, как в национальном, так и в религиозном аспекте, кандидат на роль «собирателя» арабского Леванта и мусульман в целом.
Кроме того, это было косвенным вызовом Саудовской Аравии (Хашимиты еще не забыли тех времен, когда они правили Хиджазом) и Турции (именно против нее была направлена Великая Арабская Революция), которые претендуют на роль главных защитников суннитских интересов. Шариф Хуссейн бин Али поднял это восстание против Османской империи 5 июня 1916 г., напрасно понадеявшись, что Лондон выполнит обещание, данное Генри Макмагоном в переписке с шарифом Хусейном, и создаст под его эгидой общеарабское государство в Магрибе (Шариф Хуссейн провозгласил себя королем арабской нации в Мекке 2 ноября того же года). Между прочим, Россия в то время считала, что арабские войска сражаются в том числе и за ее интересы, поскольку она вела войну против Османской империи на Кавказе.
События в этой части ближневосточного региона стали вызовом учрежденной в те годы «системе Сайкса-Пико», о кризисе которой нередко упоминается в последнее время. Впрочем, кризис государственности захлестнул и те страны, которых не коснулись реформы, определившие территориально-государственное устройство региона, например, Ливию и Йемен. Российская империя, с одной стороны, принимала участие в разделе османского наследства, поскольку являлась одним из победителей Османской империи. С другой стороны – именно Россия, (точнее, правительство советской России) опубликовала этот секретный пакт в ноябре 1917 году, сделав его известным всему миру, а затем выступив с предложением дружбы новой Турции – светскому государству Ататюрка.
Анализируемые процессы во многих отношениях тесно переплетаются с историческими связами России в ближневосточном регионе. Любой россиянин, который не поленится посмотреть в YouTube видеозапись церемонии вручения хашемитского знамени командованию иорданской армии, может увидеть позади монарха человека, одетого в черкеску с серебряными газырями, особую униформу, хорошо известную любому жителю России. Это один из командиров личной черкесской охраны короля Абдаллы. Еще с девятнадцатого века в Иордании живет большая община черкесов и их этнических сородичей, кабардинцев и адыгов, численностью приблизительно в 170 тысяч человек. Некоторые из них на протяжении нескольких поколений верно служат в рядах королевской стражи. Среди представителей меньшей по численности чеченской общины также есть выдающиеся военные, например, генерал Ахмад Алауддин Арслан, единственный человек, дважды отмеченный званием Героя Иордании.
Хотя в рядах активных борцов против Исламского Государства есть немало выходцев с российского Северного Кавказа, несколько тысяч человек схожего этнического происхождения воюют на противоположной стороне, в рядах ИГ. Подобная поляризация неудивительна. В сущности, среди боевиков «Исламского государства» также немало иорданцев, противостоящих своим землякам (иорданцам и палестинцам), сражающимся против джихадистов, несмотря на то, что все они принадлежат к одной и той же суннитской ветви ислама.
Это непосредственно касается российских интересов, и даже потомки тех, кто покинул Кавказ много десятилетий назад, поддерживают тесные связи с родиной предков. Россию связывают с ближневосточным регионом и финансовые интересы. В качестве примера можно упомянуть недавнее вступление в силу беспрецедентного соглашения о партнерстве между Российским фондом прямых инвестиций (РФПИ) и суверенным саудовским фондом Public Investment Fund, в рамках которого саудовцы намерены инвестировать 10 миллиардов долларов в различные проекты на территории России. РФПИ заключил подобное соглашение и с другим суверенным фондом королевства – Saudi Arabian General Investment Authority.
На фоне обострения регионального кризиса ведущие региональные игроки изо всех сил стремятся диверсифицировать систему своих внешних связей с мировыми державами. Это в полной мере относится и к России, для которой открываются новые возможности.
Источник перевод для MixedNews — Игорь Абрамов
