Потом в город вошли украинские войска, была восстановлена гражданская администрация. Сейчас это глубокий тыл, а 5 июля уже нынешнего года местные власти организовали День освобождения от российско-террористической оккупации. Наш корреспондент отправился в Славянск, чтобы понять, как живет город-герой, город-символ через год после смены власти

«Мы живем одним днем».

Это рефрен. Это повторяли жители разрушенных домов, местные журналисты, волонтеры, чиновники, военные. Смутно не только будущее, но и прошлое.

Разговариваю с жителями дома на улице Мира в Николаевке, это пригород Славянска, который больше всего пострадал от обстрелов последних дней блокады.

Как и все длинные, советской постройки дома, он называется «китайская стена». Прямо посередине «стена» прерывается: от попавшего в дом снаряда полностью рухнул целый подъезд. В эти дни здесь не праздник освобождения, а годовщина гибели соседей и родных. На развалинах, которые даже не убраны и в которых, весьма вероятно, все еще лежат части тел погибших, — свежие цветы.

Разруха

— Годовщина. За год даже мусор не убрали, да? — многозначительно акцентируя этим «да» некое принципиальное согласие, говорит проходящий мимо мужчина.

— Вот вы и видели отношение к власти, — комментирует Анатолий, житель этого дома, которого я спросил, изменилось ли отношение к украинским властям со времени освобождения.

Все, больше никаких политических акцентов. Смотрите, мол, сами. После освобождения города приехал министр внутренних дел Украины Арсен Аваков, раздавал обещания, в том числе и по поводу этого дома в Нико­лаевке. Обещал, что все будет восстановлено.

— Здесь погибло пятнадцать человек. Ну, это тех, что вытащили МЧС, дальше выкапывать не стали. Дед хоронил свою жену дважды — руку, потом еще кусок тела, голову так и не нашли, — рассказывает хозяин магазина, прилегающего к рухнувшему подъезду. — Одна девчонка — ну как девчонка, лет сорок пять — выжила, раскопали под обломками. Сначала забрали в больницу здесь, потом родственники перевезли в Крым, там сделали операцию. Сейчас она снова в городе. Конечно, не в этом доме — ее-то квартира разрушена. Живет у родных, хромает, но работает.

Рядом с этим магазином на первом этаже еще был продуктовый — среди развалин можно увидеть искореженную витрину-холодильник, как в советских гастрономах. Удивительно, что стена осталась стоять. И за ней работает соседний хозяйственный — гвозди, шурупы, батарейки. Никак не возьму в толк, как в этом доме еще можно жить и тем более чем-то успешно торговать.

— А чего интересуешься? — это самый популярный ответ местных на любой вопрос, сопровождаемый обычно требованием не фотографировать и не называть имен. — Почему нет покупателей? Есть покупатели. Хозяйст­венный работал даже на следующий день после попадания. А что делать?

— И что, есть спрос? — спрашиваю у хозяина.

— Да какое! Спрос упал процентов на 95. Спасают украинские военные — приходят, что-то покупают. И почему интересуешься? Российский журналист? А как ты сюда попал? Да бывали тут западные немцы, польские журналисты. Полька мне и говорит: так вы же сами голосовали на референдуме.

— Имела в виду, что вы сами виноваты, что вас убивают?

— Не совсем так… Но да. Немцы, правда, на нее шикнули, притихла.

В самом Славянске по адресу Бульварная, 4 есть похожий дом с рухнувшим подъездом. Там, в отличие от Николаевки и разрушенной Семеновки, завалы все-таки давно разобрали, но тоже не восстанавливали. О возмущении жителей написала украинская газета «Вести», после чего заместитель мэра Славянска Андрей Белозеров заявил, что средства наконец-то выделили из областного бюджета.

А государственных вложений в восстановление практически еще не было. В украинском Агентстве по восстановлению Донбасса еще даже не назначен руководитель, власти страны обсуждают возможный дефолт, а не госинвестиции. Но при этом в Славянске многое сделано. Главный благотворитель на территории — Гуманитарный штаб Рината Ахметова. Здорово работают и относительно небольшие благотворительные и волонтерские организации.

С пастором евангельской церкви «Добрая весть» Петром Дудником мы встречаемся в большом строении из красного кирпича, которое служит и храмом, и местом собраний и прогулок с детьми, и благотворительным цехом. Здесь больше всего бросается в глаза разница протестантов-евангелистов с православными батюшками. Пастор Дудник выглядит скорее как гендиректор фирмы, без намека на умильное благочиние в глазах, — он «про дело».

— Если говорить за Славянск. Вы сейчас, если будете ехать по улицам, не заметите следов войны. В Николаевке, Семеновке, да и просто если зайти вглубь любого района — да. Но на основных улицах почти не видно. А год назад картина была ужасающая! Мы въезжали, был моросящий дождь, мрачноватая погода, провода оборваны, трава по пояс, дома разбитые, газа нет, воды нет, люди злые, голодные. Но практически вся инфраструктура была восстановлена. До 1 сентября заработали школы и детские сады. Силами волонтеров с Западной и Центральной Украины мы восстановили около ста двадцати домов, построили людям четыре новых дома. Представляетемасштаб, а мы же не строители!

Террор

Дудник и его церковь явно и открыто проукраинские. Другие активнейшие благотворительные центры, такие как волонтерский центр, созданный в самом начале войны Натали Киркач и ее родственниками и друзьями, сохраняют сильную позицию политической нейтральности, что позволяет им помогать мирному населению по обе стороны фронта. «Добрая весть» Дудника тоже помогает только мирным жителям и тоже с начала войны, но они «невъездные» в ДНР, и у них есть веские причины не любить ополчение и догматические причины ненавидеть все советское.

— Мы эвакуировали людей, привозили продукты, — рассказывает Петр Дудник. — Волонтер Гена Лысенко просто вывозил людей — его арестовали люди Стрелкова, держали несколько дней в подвале, пытали, щелкали затвором над ухом, угрожали расстрелом. В чем только не обвиняли! Будто бы он вывозил трупы «Правого сектора», передавал позиции ополчения. Бред всякий. В конце концов ему сказали, что цена его жизни — автомобиль. Машину отобрали и советовали больше не появляться в Славянске.

Таких случаев в церкви четыре. Пострадавшие от ополчения здесь различают людей Игоря Стрелкова и группу бывшего «народного мэра», местного Вяче­слава Пономарева. Город небольшой, через одного знакомого можно найти все выходы. Из здания СБУ, в котором властвовал «понаехавший» Стрелков, Пономарев, который и сам любил угрожать подвалом, мог вытащить или хотя бы попытаться вытащить знакомых. Автор этого текста и сам в то время неоднократно обращался к «народному мэру» с просьбой отпустить задержанных иностранных журналистов, которых тоже часто принимали за шпионов.

— Здесь была атмосфера 1937 года, как в фильмах, — тотальное подозрение, каждый твой шаг превратно трактуется, постоянное доносительство. Май прошлого года, мы сидим в этом кабинете, обсуждаем с советом, как и где, в каких районах открыть пункты горячего питания, как людям помочь, внизу режут хлеб людям раздавать — тогда уже были перебои с хлебом. А соседи сообщили, что мы здесь якобы «Правый сектор» кормим и что здесь детская порнография. В результате у нас все прошерстили, вплоть до мусорных корзин.

— А теперь стучат в обратную сторону — на тех, кто был за ДНР?

— Думаю, да. Я сам однажды попал в милицию, потому что моего дьякона забрали по подозрению в сепаратизме. Я пришел и сказал: «Если он сепаратист, то давайте лучше меня возь­мите». Я видел в кабинетах, люди явно писали в том духе, что видели соседей и знакомых на блокпостах1.

Для Петра Дудника «37-й» уже закончился. Для семей ополченцев он начался с «освобождения». Но объективно атмосфера подозрительности никуда не делась, количество арестованных с начала войны все время растет. — Было время, когда люди исчезали, потом через несколько дней появлялись, — рассказывает местный журналист, пожелавший сохранить свое имя в тайне (он перестал работать на местные СМИ из-за несогласия с установившейся цензурной линией). — Аресты производят СБУ и батальоны.

Были и те, кто сами сдавались, получили условные сроки. Семьи ополченцев все на контроле у органов. В середине июня в Дебальцево я встретил ополченца из Славянска, который ждет не дождется победного возвращения, хочет наступать. У него в городе остались родители. «К ним каждый месяц приходят, спрашивают, не вернулся ли я, — рассказал боец. — В первый раз перевернули дом — искали, может, я под комодом спрятался. Многие из тех, с кем мы вместе начинали ополчение в Славянке, успешно «переобулись», стали проукраинскими».

— Таких немного: активисты не дадут, — комментирует славянский журналист. — Город маленький — все друг друга знают. Если стоял на блокпосту, то теперь нельзя сделать вид, что ты ни при чем. Есть у нас человек — ведущий всех мероприятий. Он и при ДНР им был. А потом прилюдно, на воскресном вече, покаялся: мол, я из тех людей, которые попались на удочку российской пропаганды. И по-прежнему в городе светится, даже День Конституции вел.

Рубрика «Расплата» в местной газете буднично сообщает об аресте местных жителей, которые стояли на блокпостах ДНР, но это именно будничные репрессии — никаких публичных процессов. Здесь очень боялись батальонов, в частности батальона «Сич» и сейчас расформированного властями «Торнадо», ставшего знаменитым по делам о пытках и убийствах мирных жителей. Но ни военных, ни добровольческих войск в городе почти не видно. То есть местные жи­тели замечают их в магазинах, на блокпостах. Но в целом народ давно перестал бояться людей с оружием: они постоянно наблюдали их еще с конца марта, когда зашли бойцы ДНР.

Весной 2014 года на детской площадке у исполкома было много детей. Все с удовольствием фотографировались с вооруженными ополченцами. Но после первых тяжелых боев и Стрелков, и Пономарев говорили, что «есть приказ пленных не брать», ненависть и террор нарастали.

— Четырех братьев расстреляли.1 Не из нашей, из соседней церкви. Просто потому, что они молились по-другому, — рассказывает Петр Дудник. — В январе один из тех, кто расстреливал, он сейчас в Донецке, позвонил брату убитого и сказал, что если мы ему заплатим, он назовет имена других преступников. Но нам месть не нужна. Нас интересо­вало, за что, зачем. Он ответил: «Мы хотели деморализовать всех иноверцев в Славянске. Логика простая: вы — американская вера, а американцы — наши враги».

— А вы не просили за них православных священников? Они, вроде бы, имели влияние на ополченцев.

— Один батюшка обещал, но не помог. Их расстреляли на следующий день, а мы и не знали. Не нашли в подвале и подумали, что их увезли в Донецк. Но только в десятых числах июля уже точно было понятно, что их нет в живых. Тот, который нам звонил, сказал: «Ваши парни держались мужественно, пели и молились».

Праздник

— Я принципиально не пошла сегодня с ребенком на площадь. Праздником этот день я не буду считать никогда, — говорит местная жительница Елена. — Именно 5 июля, после обеда, когда в городе уже не осталось ни одного ополченца, улица, где жили мои родители, была буквально уничтожена. Обстрела такой силы не было при дээнэровцах, а тут, когда в город входила украинская армия, начался ад. До сих пор многие дома на улице Воронежская не восстановлены. А жители микрорайона Целинный рассказывают, как сразу после обстрела какие-то люди снимали на камеры горящие дома. Кто-то из военных тогда с ухмылкой сказал: в кино вас потом покажут.

— Для меня 5 июля навсегда останется значимым днем, — говорит другая жительница, Екатерина. — В этот день у меня появилась надежда, что я смогу вернуться в свой родной город, к себе домой. Помню, как позвонила подруга, которая оставалась все это время в Славянске, и сообщила, что ополченцы ушли из города. Те, кто оставался дома, не могли поверить, что для них война закончилась, потому и радовались этому дню.

5 июля официально называется в Славянске Днем освобождения от российско-террористических формирований. Администрация и патриотическая общественность долго спорили о названии, популярным вариантом был «День освобождения от террористической оккупации», но кто-то сказал, что это звучит совсем уж несуразно.

С утра на центральной площади Славянска на митинге Орденом за мужество третьей степени был посмертно награжден боец ВСУ Андрей Ременюк, который погиб в битве за Донецкий аэропорт и был похоронен в Славянске, награду получила его мать.

Митинг посетил и скандальный политик Олег Ляшко. Его на местных форумах, конечно, обвинили в популизме на крови, а вообще для Донбасса лучшего раздражителя не найти. Ляшко делает себе славу на «военных» роликах, в начале конфликта он даже лично пытал пленных. Благо­даря его самопиару, в Донбассе он ассоциируется со многими диверсионными актами и убийствами, в том числе и совер-шенными добровольческими батальонами.

— Тысячи покалеченных судеб, сотни разрушенных домов, десятки погибших невинных людей — разве на этом может основываться праздник? — задает риторический вопрос горожанка Наталья Игоревна. — Это день, когда для нас закончилась война, но вместе с этим многим жителям города пришлось покинуть Славянск именно после освобождения. В городе началась мас­совая зачистка, и люди были вынуждены бежать. Кто стоял на баррикадах, кто помогал ополчению продуктами, у кого кум-брат-сват ушел в ДНР — новой власти все эти люди стали в городе ненужными.

Но, конечно, многие рады тому, что в этот день для Славянска кончилась война. Последние недели были чистым ужасом — перебои связи, нет света, хлеба, кончается вода. В конце июня по просьбе российской родст-венницы мы пытались помочь выехать женщине, ветерану войны. Она плохо слышала, пришлось громко ломиться в железную дверь. Оставшиеся в доме люди спрашивали, кто мы и откуда, сетовали, что кого-то эвакуируют, а их оставляют умирать.

На въезде в Славянск, недалеко от разрушенных больницы и детского сада, — памятник-могила первых погибших здесь украинских военных. Нынешние военные принесли цветы. Они в напряжении, местное население для них все еще чужое и опасное, они ждут подвоха.

— Вы их знали?

— Конечно, знали. А вы кто, зачем интересуетесь?

Преображение

— Люди меняются. Кто-то пересмотрел свои взгляды после всех ужасов, — говорит Петр Дудник. — Люди стали осознаннее, многие переживают, как говорят по-украински, «переймаються» судьбой своего города, начинают его менять своими силами, восстанавливают детские площадки, красят остановки. Феноменом стало волонтерское движение. Кто-то армии, кто-то мирным людям помогает.

— Все-таки жертвовать на армию — это жертвовать на войну…

— Этому, наверное, есть объяснение, у кого-то сын, у кого-то брат на войне. Но большинство христианского мира, евангельских церквей помогают именно мирным людям. Мы по тысяче пакетов в день порой раздаем: Авдеевка, Красногоровка, Попасное, Счастье. Ну, люди прокачаны российской пропагандой! Хлеб даю, человек хлеб берет, а потом машет на меня рукой: «У-у-у, киевская хунта». Потом, правда, привыкают, начинают сами помогать друг другу.

— Но вы же понимаете, что на референдум 11 мая многие люди пошли искренне?

— На то есть много причин.

Восприятие Майдана здесь было очень негативным. У народа донбасские «очки», Майдан сверг власть, которую они выбирали. Православная церковь и Святогорская лавра годами готовили людей к идеям русского мира. Мы это только сейчас поняли. Здесь были определенные группы, те же казаки, что охраняли Лавру. Был такой отец Виталий, к нему и пришел Стрелков. В его помещении, как говорят, Стрелков переоделся, взял оружие.

Были и такие священники, кто с автоматом бегал.

Действительно, славянское ополчение было очень и очень православным. Я помню полушутливый разговор с ополченцем с позывным Тор 9 мая 2014 года во время праздника на площади. Он жаловался, что «Бог бороду благословил, стричь не хочется, а жарко». Другой ополченец с повязкой на лбу говорил, что они не выжить здесь пытаются, а принести себя в жертву ради веры и России.

В этом смысле эта война религиозная: киевский патриархат и грекокатолики благословляют украинских военных и добровольческие националистические батальоны, Московский патриархат осторожничает — часть паствы воюет на стороне ДНР и ЛНР, часть против. Националистическое меньшинство поддержи­вают массы «проевропейских», антисоветски настроенных людей, которые не замечают или прощают свастики и насилие. Воинов «русского мира» поддерживает пророссийски, или, вернее, просоветски настроенное большинство.

Но между ними нет большого разрыва. Ссорятся до вражды и ненависти очень близкие, похожие люди. В Донецке у меня есть знакомая семья, где все, кроме отца, главы семьи, интеллигентного шахтера, поддерживают ДНР. А в Северодонецке (на украинской территории) вся семья, кроме главы, физика и предпринимателя, — Украину. Все эти хорошие, умные люди, которых война заставляет само­определяться, делают выбор между злом и злом. В отличие от Киева в Донбассе иллюзии редки, на гражданской войне преступления совершают обе стороны.

Но есть и различие. Антироссийская и антисоветская позиция требуют в Донбассе пере­смотра базовых ценностей.

«Настоящий советский пломбир» и прочие маркетинговые ностальгические ходы пользу­ются спросом в Славянске даже в условиях борьбы с советской символикой.

— Я бы вообще называла улицы названиями типа Мира, Добра, Любви, — говорит чиновница местной администрации, которая, как и многие, выражает осторожное недовольство многомесячным вандализмом по отношению к памятнику Ленину на главной площади Славянска с последовавшим его сносом.

— Наверное, надо бороться с советским прошлым, — говорит ее коллега. — У меня в семье и репрессии были, у меня свое отношение к Ленину. Просто сейчас не тот момент. Надо сначала улицы восстановить, а потом уже переименовывать. У нас 9 мая прошло нормально, не было никакой агрессии. Маки были, и георгиевские ленточки никто не срывал.

Фактически раскол в базовых ценностях проходит по пункту, надо ли переделывать советских и русских людей — или, скорее, надо уважать базовые и тради­ционные ценности. Националисты, некоторые очень искренние, считают, что ценности и людей надо «улучшать», советских людей переделывать в украинских. Другую, но в этом похожую позицию исповедует Петр Дудник. Он  пришел в евангелическую церковь, то есть коренным образом изменил себя и нашел свою веру еще в 1989 году:

— С того времени я посвятил свою жизнь помощи людям. Мы стали одними из организаторов движения «Украина без сирот», у меня двое своих и шестеро усыновленных детей. Вопрос не только в том, чтобы взять ребенка, а в том, чтобы изменить биологический код нации. Усыновить ребенка — это не взять, а отдать, от себя — другому. «Моя хата з краю», «Не з’їм так понадкусюю» — такие у нас в народе поговорки, и этот индивидуалистический код надо менять. И мы меняем. Раньше меня считали сумасшедшим, когда я говорил, что будут в очереди стоять, чтобы усыновить ребенка. Сейчас и правда — очереди за детьми до двенадцати лет.

— А как с большинством населения, может быть, не надо обижать его борьбой с советскими символами?

— Процесс декоммунизации лично я поддерживаю. Я объясню: когда люди поклоняются идолам, цивилизация рушится. Для меня это вопрос не памятников, а снятия идолов. Для меня этот вопрос теологический.

— Но почему нынешние власти не хотят пойти на компромисс со значительной частью населения, в большинстве своем пока мирного? Почему было не дать федерализацию?

— Потому что это война не за федерализацию. Я сейчас скажу то, что люди светские не поймут верно, но это скорее для вас, чтобы вы задумались. На самом деле у Бога конфликт с Россией. Это не потому, что я злорадствую — нет, наоборот. Просто почитайте: Исайя, 10 глава. Россия была в истории сдерживающим фактором для многих, оружием Божьим. Но в какой-то момент она решила, что это она сама такая крутая, а не Бог, который действовал через нее. Гордыня. Почитайте: «И рука моя захватила богатство народов, как гнезда, — и как забирают оставленные в них яйца, так забрал я всю землю, и никто не пошевелил крылом, и не открыл рта, и не пискнул». Как с Крымом.

— И сейчас 75% процентов симпатизируют ДНР, — неожиданно сообщают мне в администрации. — Пережив все это, люди все равно верят в светлое будущее с ДНР.

— Нелюбовь к украинскому правительству здесь была всегда и сохраняется по сей день, — говорит все тот же коллега-журналист. — Но те, кто раньше громко выступал, теперь сидят тихо.

Блокада

Славянск все еще в блокаде — в окружении блокпостов. Гаишники часто из Западной Украины, они даже немного стесняются:

— Мы понимаем, что это не наша поляна, но как-то зарабатывать же надо.

Но главное — в осаде весь Донбасс и по ту, и по эту сторону.

Даже у многих чиновников остались родственники в Донецке. А переход через украинские блокпосты на ту сторону и обратно — это ад и унижение. Вот что рассказывает вполне «проукраинская» женщина, которая только что приехала из Донецка в Славянск:

— Искусственно делают очередь, а сами каких-то своих за деньги пускают. Просто смертоубийство было сегодня. Между блокпостами, где нельзя проехать самим, можно только пешком с вещами, ходят какие-то автобусы в сговоре с военными, за деньги. Сегодня вообще была грузовая «Газель», люди стоя туда набились. Водитель требовал по 80 гривен, хотя обычно по 40. Люди агрессивные, одна женщина пыталась проткнуть шины, ей показалось, кто-то идет без очереди. Люди ненавидят солдат, солдаты — людей. Главное — не начать ненавидеть Украину… Ну, в смысле, не Украину, а правительство.

— В чем смысл этой пропускной системы?

— Чтобы мы никуда не ездили, сели попой в одном месте и сидели. Так проедешь и не знаешь, что ты хочешь, как тебя зовут, человек ли ты, гражданин и какого государства. Так и думаешь, что делать дальше.

— Что делать, жить надо.

— Но где жить? Маму я там оставила…

Год назад украинские власти начали, вроде, правильно: с того, что полностью выплатили замороженные пенсии за апрель, май и июнь. За время, когда не было воды и электричества, не взяли плату. Привозили хлеб, крупы. Военные раздавали, люди ругались на хунту, но брали. Но потом с управлением явно не заладилось. Было два месяца перерыва выплаты пособий вынужденным переселенцам, потому что Минсоцполитики забыло внести изменение в постановление правительства. С 1 апреля по всей стране ввели новые тарифы на ЖКХ.

— В ДНР нет повышения тарифов, есть там такие бонусы, это тоже надо понимать, — признают в администрации.

Пара десятков местных проукраинских активистов каждое воскресенье проводят вече в Славянске, как на Майдане. Неделю назад они протестовали против новых тарифов на воду. «Стоп тарифному террору» — основной лозунг. Видимо, следующее освобождение будет от тарифно-террористической оккупации.

После митинга активисты пошли проверять наличие украинских флагов на машинах чиновников. У многих флагов не оказалось, в том числе и у зама по коммуналке. Тем временем неплательщиков по ЖКХ отрезают от услуг. Только 23 июня в районе Железнодорожный в частных домах Водоканал отрезал от поставок воды четырнадцать человек. В городе 4507 исполнительных дел на арест имущества. Растет, как по всей стране, преступность. Милиция боится всего — непонятно, кем окажется преступник. Вернулись по довоенным адресам наркодилеры, которых везли «на подвал» при Пономареве и Стрелкове.

С начала года в Славянске родились 596 детей, умерли — 1359 человек.