Впоследствии славянский гарнизон сражался на самых тяжелых участках фронта, и его бойцы становились легендами при жизни. А оценку тем или иным решениям должна дать история, потому что людям неочевидны все мотивы случившегося. Каковы были оперативная обстановка на тот момент, снабжение, разведданные, общие установки, политические расклады? Слишком много факторов нам не известны, чтобы выносить то или иное категоричное суждение. Мы предлагаем вашему вниманию рассказ очевидца, бойца ополчения Славянского гарнизона с позывным Арс, который вспоминает подробности того похода:
- За последние три дня в Славянске, перед отходом в Донецк, наше подразделение сменило трех командиров. Первый подал в отставку из-за болезни, второй был арестован за мародерство и получил пулю в бедро при попытке бежать, а третий погиб в ночь выхода. Четвертый командир, молодой бывший офицер ВСУ, перешедший на нашу сторону, принял командование 4 июля. И именно ему пришлось руководить выводом полутора сотен человек из трижды оцепленного города.
И сделал он, похоже, все, что мог. Через многие месяцы после того, как Славянск уже был оставлен, ребята сокрушались об оружии, которое не удалось сохранить. Да, к тому моменту обрасти оружием, захваченным у врага, мы успели, но вывозить его было нечем. Машин и для людей остро не хватало.
Время шло к ужину. «Собери ещё троих мне, только нормальных! Все, я пошел коридор вам делать», – бодро и деловито командовал кому-то в коридоре Славянской городской АТС, где мы базировались, командир разведывательной группы. Услышав это из своей комнаты, я понял, что сегодняшний вечер не будет обычным. Наверное, ночью не придется ни спать, ни дремать на скамейке в убежище, как это было при обстрелах, если мы не шли на боевые выходы.
С этим убежищем – капитально сделанным, с ручной вытяжкой и висящими под потолком цистернами для воды, расположенным в здании просторной пятиэтажной телефонной станции, где были столовая, душевая, где каждый вечер зажигался свет, потому что заправляли и заводили зиловский движок-электрогенератор, с медпунктом, ломившимся от лекарств – для многих из нас, славянцев, связан Золотой век. Золотым он был не потому, что мы почти не несли потерь, а наши диверсанты жгли колонны и базы карателей. Не потому, что мы видели, как простая зенитка сбивает вражеские самолеты на большой высоте. Даже не потому, что наивно думали, будто бы допотопные ракетницы способны переломить ход войны, а в сталинские автоматы Калашникова верили как в магические талисманы. Дело было в том, что мы еще не вкусили настоящего страха, не замечали глупости начальства, а главное – точно знали, что наша победа – дело ближайших месяцев, если не недель. А еще в Славянске почти не было случайных людей, тех, кто пришли в ополчение от безысходности или отсутствия работы. Но это все уже в прошлом, куда я смотрю с печалью и радостью из-за сопричастности к происходящим событиям и людям, знакомство с которыми забыть невозможно.
«Личные вещи сказали не брать, только самое необходимое!» – «Мы вернемся?» – «Конечно, повоюем и вернемся!». О том, что мы покидаем город, должны были знать только командиры, но попробуйте что-нибудь утаить в казарме, где все живут как большая семья! Я уверен: в течение часа, отпущенного на сборы, о предстоящем маршруте «Славянск – Краматорск – Донецк» стало известно почти всем. И понимаю, отчего бойцы помалкивали о том, что узнали. А еще славянцы почти не задавали лишних вопросов.
Стемнело. Ограда церкви, у которой мы стоим, смята вражескими снарядами. Позади остался наш блокпост, а перед нами лежит дорога на Краматорск.
«Если никто за вами не вернется, забирайте первый попавшийся автомобиль и догоняйте нас!», – командир бронебойной группы близок к панике: трое бойцов расчета пулемета «Утес» вместе с оружием забыты в городе. Машина, которая должна была их забрать, уехала и пропала.
Мы перегружаем оружие и вещи в армейский «КАМаз», единственный в видимой части колонны, освещенной лишь сигаретами. Чего в колонне только нет – разве что мотоциклов. Они присоединятся к колонне позже, на пыльных и изъеденных минами проселках Степановки.
Командир-бронебойщик не знал, что почти все машины, догоняющие колонну, будут расстреляны украинскими артиллеристами и снайперами. Как не знал он и того, что никакой машины его парням раздобыть не удастся, что в Краматорск они придут своим ходом, благо, один из них родом из здешних мест. И уж о чем он точно не подозревал, так это о том, что бойцы притащат с собой свой «Утес», махину на трех лапах весом в сорок килограммов, не считая патронов и собственного оружия, и успеют выехать с нами из Краматорска, отшагав за ночь больше двадцати километров.
На непроглядных ухабах трехосный «КАМаз» переваливается, как корабль в бурю, – каково же бедным разбитым легковушкам! Никто не шутит, не говорит громко. Лица товарищей выглядят серыми в полутьме. Сказывается усталость и напряжение последних дней. Мы прислушиваемся, упираемся то в спинки сидений, то в плечи соседей, то в выставленные перед собой автоматы. Где-то неподалеку трещит и рвется, а ведь у нас в кузове десяток противотанковых мин. Мысли, что будет, если они сдетонируют при попадании снаряда в машину, навязчиво крутятся в голове.
Здание Краматорского дома культуры величественно и как-то по-военному грозно. Это, наверное, из-за прямоугольных колонн. Ополченцы кишат на площади перед ним, охрипшие командиры гонят их внутрь. Повезло, что затуманил Господь разум карателей – не дали они тогда залпов по центру столицы донбасского машиностроения…
В громадном подвале, где не страшна никакая бомбежка, дают горячий чай. Те, кто не могут уснуть на древних деревянных стульях, то и дело ходят курить в помещение бассейна. Подвижный, нервный, необъятной толщины боец Семеновского батальона не может никак накуриться, еще меньше – понять, зачем мы оставили Славянск и его родное село: «Мы Семеновку держали честно! Каждое утро становились на молебен. Знаешь, работает: сколько было обстрелов, целы все. Почти…». Он всхлипывает, отворачивается от меня и пытается прикурить очередную сигарету. Спичка гаснет…
Тронулись. Молчим, боимся сглазить. Колонна встала. «Приехали…» – «Покатались, и хватит…» – «И так десять метров провезли!» – «Отдыхаем.» – «Закуривай…».
В мирное время дорога из Краматорска в Донецк занимает от силы два часа, мы же ехали с утра и до вечера. Люди знающие говорили, что колонна дважды обошла вокруг Енакиево, потом вокруг Горловки.
Машина останавливается поминутно, но выходить нельзя. В парнике под тентом кузова тридцать человек измождены и взвинчены одновременно. В днище машины попадаются отверстия размером с пятак, в них удобно выбрасывать окурки. Бойцы обрезают пустые баклажки – импровизированный туалет.
Этой пытке мы обязаны своими жизнями: как потом оказалось, огромная и беззащитная колонна буквально прокралась по извилинам донецкой степи, не попавшись карателям на глаза. Но пока что нам не до благодарности: только раздражение, злость и острая боль в задранных на коробки с патронами ногах.
Донецк еще не изранен снарядами, но будним летним вечером пуст, словно глубокой ночью. Редкие машины на улицах, в Парке кованых фигур – ни души. И это выглядит невероятнее работающих светофоров! Объявления на витринах закрытых статусных бутиков поясняют: «В связи с событиями в городе…».
Через два дня в коридоре одного из корпусов Политеха нас построил командир батальона: «Отдохнули, попили водочки, и хватит. Итак, мы вышли из Славянска с огромным боевым опытом и практически без потерь…». К тому времени мы уже знали о наших потерях. Пожилой боец, в свое время вернувшийся инвалидом из Нагорного Карабаха, потерял глаз. Юный дородный сангвиник, сидевший рядом с ним на броне, лишился головы. Погиб и наш только что назначенный командир подразделения. Одна из отставших легковых машин заблудилась и выехала на незнакомый блокпост, откуда по ней открыли огонь. В полуметре от ветрового стекла пронеслась реактивная граната. Выскочив из машины, двое ребят повели себя по-разному. Один, перемахнув через блочную стену поста, добежал до борта какого-то путепровода, спрыгнул вниз и сумел скрыться, а затем добрался до уже пустого Краматорска, спрятал оружие и документы, раздобыл гражданскую одежду и приехал в Донецк на попутках. Второй, с застрявшей в стенке живота пулей, бросил автомат, поднял руки и закричал: «Сдаюсь!». …В последнюю секунду он все же разглядел, что блокпост был нашим.
На пост карателей угодила вторая из отставших машин с двумя молодыми женщинами: нашей кухаркой и журналисткой-фрилансером из Санкт-Петербурга. Один из бывших в машине бойцов, отстреливаясь из пистолета, прыгнул с моста в воду, под яростным огнем сумел отплыть на безопасное расстояние и в ту же ночь зашел в Краматорск. Он чудом не получил ни царапины, но когда, спустя сутки, я встретил его в Донецке, он все еще не мог выговорить ни слова. Предмет зависти всего подразделения, пистолет «ТТ», по-прежнему торчал у него за поясом.
Кухарка, фрилансер и водитель попали в плен. Женщин, никогда не державших в руках оружие, объявили российскими снайперами, а водитель через несколько дней исхитрился прислать своему командиру сообщение: «Я жив, девушки тоже, их пытали, они кричали всю ночь». Их потом, после долгих мытарств, обменяли.
Узнали мы и о погибшей бронегруппе, отвлекавшей на себя артиллерию. И о множестве машин с теми, кто пытался прорваться, и был расстрелян прямо на дороге. Но в этот вечер думали только одно: «Славянск, мы все равно вернемся…».
