- Зовите меня Юрась, как в армии звали. Сейчас собираюсь уезжать в Россию, чтобы устроиться на работу по специальности на один из заводов. На Украине был слесарем шестого разряда на предприятии, имевшем отношение к оборонке. Когда началась эта проклятая война, вместо того, чтобы дать бронь специалистам и мастерам своего дела, нас начали выдёргивать в военкоматы. Желающих идти в добровольцы среди заводчан не нашлось. Поэтому сначала вызывали в отдел кадров, уговаривали, потом заставляли. А после вообще начали забирать прямо на проходной и отправлять в военкоматы. Так что отвертеться мне не удалось, а вовремя уехать не сообразил. Так и загремел в одну из воинских частей, формировавшуюся на Днепропетровщине.
- И какие у тебя остались воспоминания о службе?
- А разве это служба? Это издевательство над людьми и здравым смыслом. Загнали нас в палатки. Из всего обучения – марш броски и стрельбы на полигоне. Даже оружия сразу не дали. Кормили кое-как - каши, вздувшиеся рыбные консервы, сгущенка, потом получали польские и американские сухпайки, но с перебоями. Многие как были в гражданской одежде, так в гражданском долгое время и оставались. Остальные, в том числе и я, получили форму.
Наша часть стояла вместе с нацгвардией. Вообще, я заметил, да и другие рассказывали, что ни одна армейская часть нигде не находится самостоятельно. Всегда в сопровождении ментов из нацгвардии или наемников из тербатов. Они выступают и как заградотряд, и как «особый отдел».
Все «пряники» доставались именно им. Бывало, наших солдат сфотографируют в новой форме, в бронежилетах, с пакетами съестного. Покажут киевским журналистам, возьмут интервью, а потом мы всё сдавали обратно или командирам, или тербатовцам. Сплошная показуха.Не изменилось скотское отношение к нам и когда поехали на боевые. Относились к нам, как к пушечному мясу. А кто возмущался или отказывался выполнять бессмысленные приказы – арест или расстрел. Сам я однажды присутствовал при такой экзекуции.
- И не вступились за своих?
- А как вступишься? Да и боялись особо друг с другом откровенничать, а уж тем более о чём-то договариваться. Кто-то из трусости мог сдать, кто-то из подлости.
- А иностранных наёмников тебе приходилось видеть?
- Чаще других встречались поляки. Видел и снайперш из Прибалтики. По-моему, из Латвии. Но что характерно, обе говорили чисто по-русски, без акцента. Потом одна на растяжке подорвалась, а что со второй стало – я не знаю.
- А свидетелем расправ над населением и пленными быть приходилось?
- Слышать – слышал, но сам не видел. Мы обычно стояли в поле – в населённые пункты нас не пускали. Видел пару раз, как пленных ополченцев вели. Они были все в синяках и кровоподтёках.
- А когда ты решил сдаться в плен?
- Когда мы стояли уже под Волновахой неподалёку от небольшого села, набрался духу и переговорил с одним из местных жителей. Тот показал дорогу, как пробраться к позициям ополченцев. Я бросил автомат и безоружный пошёл сдаваться.
- И как с тобой обращались?
- Сгоряча врезали пару раз, но потом не били. Несколько дней держали в полуразрушенном доме, но дали матрац и одеяло. Кормили тем же, что сами ели. Потом отвезли в Донецк, где мне и другим пленным показали руины домов и городской морг, где лежали разорванные на части люди. Такого кошмара я не видел даже на фронте. После этого я решил, что на Украину больше не вернусь. Для Украины и как гражданин, и как солдат я больше не существую. Пусть в Киеве обо мне забудут.
