— Сейчас в Донецке идет война. У всех - у мирных жителей, у военных - нелегкое психологическое состояние. Хочется узнать, чаще ли стали обращаться к вам люди, с какими психологическими проблемами?
- Количество обращений вроде бы осталось на прежнем уровне, но тут надо учесть, что минимум треть жителей уехала из города, спасаясь от боевых действий. А вот тяжесть состояний и их клиническая картина изменились кардинально: война – серьезная психотравма для мирных граждан. Врачи Республиканского Медико-психологического центра стали больше выявлять нарушений в психическом состоянии людей и наблюдать их последствия. Раньше был редкий случай, когда за помощью к психологам или психиатрам обращались родители по поводу детей, а сейчас это стало печальной тенденцией. Практически каждый день к нам приводят детей, получивших ту или иную психотравму, связанную с войной, которая уже год убивает людей и калечит их психику и здоровье.
Никогда не забуду самый первый случай, когда ко мне поступил ребенок из Харцызска, из самой обычной - благополучной - семьи. Дети разбирали мину, она сработала, и мальчик подорвался на мине. Тогда еще остро не хватало медикаментов, а у мальчика – множественные осколочные ранения, повреждено зрение, сильные болевой синдром и стресс. Когда мы приехали на место и зашли в палату, ребенок заходился в крике. Мы провели короткофокусную флеш-психотерапию и забрали мальчика в Детскую республиканскую больницу Донецка, потому что травмы были очень сложные.
- Как конкретно влияет на психику жизнь под постоянными обстрелами?
- Все реагируют по-разному. Одни замыкаются на своих переживаниях и картинах увиденного, уходят в себя, другие ведут себя очень мужественно. Я был поражен: часто дети оказываются сильнее, чем взрослые. Многие дети даже не плачут, когда начинается канонада или рядом раздаются звуки разрывов. Хотя нельзя обобщать, все очень индивидуально. Вот был у меня случай, консультировал интеллигентную образованную женщину, доцента. На фоне войны и разногласий в семье она оказалась просто в неадекватном состоянии. Постоянно плакала, жаловалась на жизнь, задавала бесконечные бессвязные вопросы, в общем, сходила с ума от всего происходящего. В ходе беседы выяснилось, что ей предлагали переехать в Винницу и там в университете преподавать экономику. Она поехала - не понравилось. Вернулась в Донецк, а тут начались страшные обстрелы, одна стрессовая ситуация сменяла другую. В общем, попала в череду сложных жизненных ситуаций, как говорится, человек пошел полностью на разрыв. В результате психика самостоятельно не справилась, и у женщины возникло генерализованное тревожное расстройство, лечить которое пришлось уже нашим психиатрам, ведь речь шла о психотическом уровне реагирования. Сейчас ей уже намного лучше, состояние стабилизировалось, появилась четкая граница между «могу» и «хочу», амбивалентностью и амбитендентностью. Понимаете, отнюдь не каждый человек в ситуации войны и блокады выдерживает необходимость принять ответственность, сделать важное решение. Особенно в ситуации, когда семья осталась «по ту сторону конфликта» и надо в одиночку справляться с нахлынувшими трудностями.
- Какие еще возникают психологические проблемы у дончан?
- Чаще всего это неврозы и расстройства адаптации, гиперреактивность. Причем острые реакции на стресс прекращаются довольно быстро, стрессовый фактор уходит. А вот посттравматические состояния сохраняются довольно долго. Лечим рациональной психо-поведенческой терапией. Встречается затяжная реакция на стресс – кошмары, эмоциональная притупленность. Все это, увы, стало диагностироваться намного чаще. Встречаются повторяющиеся навязчивые состояния, расстройства адаптации с кратковременными депрессивными проявлениями, характерны и нарушения эмоций.
И, конечно же, лечим смешанное тревожно-депрессивное расстройство, посттравматическое стрессовое расстройство. Раньше мы это видели только у потерявших родных во время шахтных аварий или внезапных выбросов, приводивших к массовой гибели горняков. Кстати, приходилось работать и с пострадавшими на шахте Засядько, когда в марте на фоне военных действий произошла очередная авария, погибло более тридцати человек.
— А можно подробнее об аварии на шахте им. Засядько?
- Ну, для нас, врачей, казалось, это была привычная ситуация: случилась авария - необходимо немедленно ехать, чтобы на месте организовать и осуществить экстренную психологическую помощь. Я бывал на шахтах десятки раз. Но в этот раз… В этот раз все было иначе. Что поразило – у родственников шахтеров не было истерик. Только обреченное ожидание: скольких спасут, а скольких вынесут на поверхность. Конечно же, результат был ужасный, тридцать два горняка не вышли из забоя. Но люди восприняли эти смерти достойно, стойко и мужественно.
Еще поразило поведение нашей республиканской полиции – трое полицейских спокойно контролировали ситуацию, вели себя как люди, а не как зомби в форме. Хотя могло в любой момент произойти что угодно – диверсия в толпе, артналет…
- Помощь семьям погибших оказывали и ваши российские коллеги-психологи, вы с ними общались?
- К сожалению, не довелось. Они были на похоронах, помогая справиться с горем всем, кто пришел тогда на кладбище проститься с погибшими шахтерами под звуки отдаленной канонады, а мы в это время работали с родственниками, которые забирали тела своих мужей и братьев из морга в больнице Калинина. У меня тогда от напряжения, от градуса человеческой боли и страданий сильно повысилось давление. Во время похорон приходилось массово применять быстрые психотерапевтические техники, когда не надо вести пациента.
- Как это?
- «Вести пациента» означает говорить с пациентом по душам. Также психологи владеют техникой «зацепа», когда врач выводит пациента на доверительные отношения. Но в тот момент срабатывали и были необходимы только экспресс-методики и только когнитивная, рациональная терапия.
На таких массовых похоронах шахтеров я присутствовал впервые. Не смогу забыть, как суровые мужики, макеевские шахтеры, расступились, когда привезли хоронить двух ополченцев, погибших накануне в боях за донецкий аэропорт. На фоне шахтерского массового горя несколько ополченцев прошли сквозь толпу. Они несли скромные венки, скромные гробы. И шахтеры расступились. Все понимали, кого привезли хоронить. Гробы ополченцев были закрыты.
Работали мы и с пострадавшими и их родственниками после расстрелов 17-го троллейбуса и 17-й маршрутки. Особенно тяжелое состояние было у водителя, у которого на глазах все это произошло.
- Какие подробности он рассказывал?
- Рассказывал, что видел ужас. Полыхающий троллейбус, куча мертвых тел, звонящий мобильник погибшего напарника, обугленный остов легковой машины с обгоревшим человеком внутри… Дважды, практически подряд, с разрывом всего в несколько дней, человеку неподготовленному довелось наблюдать такое. Я видел, что этот мужчина просто прячется от реальности. После увиденного он, убежденный трезвенник, сорвался и запил. Водителю помогло лечение, и через сутки он уже вышел на работу.
У нас в Донбассе люди вообще необыкновенно стойкие, с невероятными механизмами защиты от стресса и фрустрации. Посмотрите, как они себя ведут – достойно, смело, отважно! Зря я волновался, зря предполагал шквал психических расстройств. Средний донецкий человек сам для себя находит средства защиты от стресса, от депрессии, фрустраций, военного и других синдромов.
- А чем, по-Вашему, объясняется такая запредельная стойкость наших людей?
- Трудно сказать. Наверное, воспитание, характер, хорошая генетика. Сейчас дончане ждут победы и мира. Может быть, осознание великой жертвы помогает. Я не знаю. Люди находят личностные ресурсы, прибегают и к юмору. Большая часть старых пациентов – они остались. А новые – они борются. Несмотря на обстрелы и смертельный риск. Вот, видите, у нас здесь кабинет пострадал. Вернее, оба моих кабинета пострадали. Один пострадал сильно, а второй – меньше. В 27-ой больнице пострадали не только кабинеты - оборудование практически все уничтожено. Везде горе. У нашей сотрудницы, Натальи, погиб муж, Сергей. Просто вышел на улицу и попал под минометный обстрел. Какие слова, какое утешение ей могут помочь? Хорошо, что у Натальи быстро включился механизм самозащиты. Потом она мне призналась: «Доктор, я часто с ним разговариваю, мысленно представляю, что он и сейчас рядом со мной». Вообще, мы уже похоронили четверых мужей наших врачей и медсестер.
- В связи с тем, что ведутся боевые действия, встречаются ли случаи откровенной социопатии или некие садистские патологии?
— Мне и моим коллегам пока не доводилось сталкиваться с такими проявлениями. Но, разумеется, у людей в форме – другие понятия, другой характер. Я наблюдал случаи, когда форма и служба дисциплинировали личность и делали ее принципиально другой. К примеру, юноша раньше был хулиганом, а теперь армия дала ему уверенность в себе. Он стал взрослым, знающим цену своим поступкам человеком.
Два моих соседа раньше постоянно дрались и выясняли между собой отношения. Сегодня они оба служат в армии ДНР. Люди мобилизовались, а их негативные стороны характера трансформировались в лучшие качества. Мало того, знаю один случай, когда даже ортодоксальный наркоман бросил наркотики. Сам. Без медицинской помощи. Он стал нормальным, здоровым человеком, нашел себя в военной службе, в защите Отечества. Сейчас он отлично выглядит, поджарый, подтянутый. Такой интересный результат военной терапии.
