Воислав Шешель — одна из самых больших проблем не только для Гааги, но и вообще для западной политики на Балканах. Он несистемен и неудобен, он говорит и делает то, что, мягко говоря, не принято. Наконец, он — самый пророссийский сербский политик. Авторству доктора Шешеля принадлежит известная фраза: «Сербы — это маленькие русские на Балканах». Сейчас у него рак, но он продолжает бороться и с недугом, и за правду, как он ее понимает. Корреспондент «РР» встретился с Воиславом Шешелем в Белграде накануне операции

Хотя ваша вина так и не была доказана в Гаагском трибунале, вас не спешили выпускать на свободу. 4280 дней, около двенадцати лет, — это, вероятно, самое длительное предварительное заключение в истории. Но в итоге вас освободили. Почему?

Я этого не требовал. Не соглашался ни на какие условия. Прошлым летом они попробовали поставить мне условия, и если бы я их принял, то меня бы отпустили. Я отказался. Среди тех условий — домашний арест, лишение права на участие в общественной жизни и так далее. В итоге меня отпустили без условий. Выкинули из Трибунала. Я могу только догадываться, что стало тому причиной. Я был невыносим для них. Но сейчас я невыносим для американцев и других западных государств — уже в Белграде. Они рассчитывали, что я умру до лета, до начала июля. Таков был их прогноз. Однако я не умираю и пока не собираюсь. И сейчас им бы хотелось вернуть меня назад в Гаагу.

А вы бы снова добровольносдались? Или уже нет?

Нет. Больше я не сдамся. Если меня захотят туда вернуть — Александр Вучич (премьер-министр Сербии. — «РР») должен будет меня арестовать и отвезти в аэропорт.

Почему же тогда, в 2003году, вы добровольносдались Гаагскомутрибуналу?

Я хотел победить Гаагский трибунал. И если бы я туда не отправился, никто другой бы этого не сделал. Милошевич был близок к окончательному разгрому, однако он преждевременно скончался. Не будь я там, с Гаагским трибуналом некому было бы рассчитаться. Почти все остальные (сербские подсудимые. — «РР») переложили все на адвокатов, которых оплачивал трибунал, и у них не было никаких шансов на защиту. Я же отправился туда бескомпромиссно и боролся до конца, создал им огромное количество проблем. Прежде всего — в глазах мировой общественности я разоблачил сущность Гаагского трибунала, этого нелегитимного и антисербского суда. И даже если бы я ничего, кроме этого, в жизни не достиг — считаю, что этого достаточно для одной жизни.

А как вам удалось победить Гаагский трибунал?

Во-первых, я победил их в вопросе судопроизводства. Как только я туда прибыл, я сразу начал изучать англосаксонское процессуальное право и овладел им лучше, чем судьи и прокуроры. Каждый раз, когда дело касалось вопросов судебных процедур, я выходил победителем. Пять лет они пытались навязать мне адвоката, который делал бы вид, что меня защищает, однако я этого не позволил. Я был готов умереть, но не сдаться.

Когда начался судебный процесс, я легко разгромил всех ложных свидетелей и разоблачил сфальсифицированные документы. Они просто не знали, что со мной делать. У них был приказ меня осудить, но это ведь нужно чем-то объяснить! А это было трудно.

В итоге они сфабриковали уголовное дело «Риторика ненависти как преступление против человечности». «Риторика ненависти» по всей Европе наказывается денежными штрафами, иногда за это дают до года тюремного заключения, часто вообще никак не наказывают — а они провозгласили ее преступлением против человечности. Ссылаются они при этом на прецедент Международного трибунала по Руанде, где один подсудимый был осужден за поддержку геноцида, и среди всего прочего, что он делал для осуществления геноцида, упоминается и «риторика ненависти как преступление против человечности». То есть эта «риторика ненависти» должна достичь уровня геноцида, чтобы ее можно было провозгласить преступлением против человечности. В моем случае ничего подобного не было. И я заранее знал, что они не могут связать меня ни с одним конкретным военным преступлением.

И вы доказали, что невиновны в «риторике ненависти»? А как бы вы сами характеризовали свою политическую риторику?

Я политик, и когда наша страна находится с кем-то в состоянии войны, то естественно ненавидеть врагов. Пока длились боевые столкновения, у меня можно было обнаружить так называемую «риторику ненависти» по отношению к военному противнику, включая «риторику ненависти» по отношению к американцам и их союзникам по НАТО во время бомбардировок Сербии. Я и сегодня могу сжечь и американский, и хорватский, и натовский флаг, как и флаг косовских албанцев и Европейского союза. Можно сказать, что если я сжигаю их флаг, то я их ненавижу. Ну так я их действительно ненавижу, но при этом я не готов преследовать кого-либо только потому, что он представитель другой нации, веры или расы. А подсудная «риторика ненависти» — это когда вы подвергаете кого-нибудь нападкам, потому что он представитель определенной нации, определенной расы и определенной веры. Именно это Совет Европы определяет как «риторику ненависти». В этом смысле юридическое определение «риторики ненависти» ко мне неприменимо.

Какое состояние у вас было в тюрьме? Почему под конец судебного процесса ваше здоровье и жизнь оказались под угрозой?

Медицина в Гаагском трибунале ужасная. Первые несколько лет у меня не было проблем со здоровьем. Затем появились проблемы с сердцем, хотя кровеносные сосуды у меня были в отличном состоянии. У меня холестерин и триглицериды в норме, но возникли проблемы с сердцебиением, с пульсом и с аритмией. Тогда мне вживили кардиостимулятор. Потом начались проблемы с печенью, были повышены некоторые показатели, и, наконец, у меня обнаружили рак. От появления первых симптомов до осмотра прошел год. С момента, когда я заметил кровь и потребовал, чтоб меня осмотрели, и до самого осмотра прошел целый год! За это время образовались метастазы. Так и во всех остальных случаях. Они просто не заинтересованы в жизни и здоровье подсудимых. Там умерло много людей. (По официальной статистике на 2010 год, умерло шесть сербов. — «РР».) Они внезапно заболевали и быстро умирали.

Вы считаете, вас пытались отравить, вам намерено не оказывалимедицинскую помощь?

Что касается печени, я убежден: имело место намеренное отравление. Я и сам там открыто об этом говорил. А они ждали, чтоб прошло несколько месяцев, и только потом проводили токсикологические анализы. И в итоге говорили, что протестировали печень на две тысячи ядов и ничего не нашли. Но почему они не сделали анализы сразу, когда я сказал? Ждали, чтобы организм очистился?

Я следил за вашим судебным процессом, вы часто шутили и ставилисудей в тупик… Это из-за вашего политического стиля или просто потому, что вы не уважали этот трибунал?

Я его совершенно не уважаю. Трижды меня осуждали за неуважение к суду и в общей сумме набрали пять лет тюрьмы. Тогда я решил выставить их на посмешище перед международной общественностью. И преуспел в этом.

Когда вы были в Гаагском трибунале, ваша Сербская радикальная партия раскололась и новообразованная Сербская прогрессивная партия перетянула большую часть электората. Считаете ли вы, что государства, заинтересованные в вашем осуждении, были к этому причастны?

Да, да.

Как у них получилось развалить вашу партию?

Они взяли в оборот ключевых людей партии, Александра Вучича и Томислава Николича (нынешние премьер-министр и президент Республики Сербии. — «РР»). Целые американские институты были вовлечены в этот процесс. Они изучали их психологические характеристики. И когда все проанализировали, начали их обрабатывать уговорами, лестью, расхваливанием: какие они умные, и такие, и сякие — и потихоньку взяли их под свое крыло. И вот тогда начали приходить большие деньги: от американцев, немцев, вроде даже от французов, от режима Бориса Тадича (тогдашнего президента Сербии. — «РР»), от Мило Джукановича из Черногории, от Станко Суботича (это крупный криминальный авторитет), от Мирослава Мишковича, главного сербского олигарха, и так далее. Это были огромные денежные суммы, и они пробудили в них алчность. Алчность — худшая из болезней. По-моему, лучше иметь рак, чем алчность. Вот это и привело к расколу. Я заметил, как постепенно происходят эти перемены, и ждал, чтобы начать расправу. Я принялся действовать в последний момент и победил: Томислав был исключен из партии, а через две недели после этого ее самостоятельно покинул и Александр Вучич. Но они имели огромную поддержку — и медийную, и финансовую, — поэтому добились успеха, хотя и ненадолго.

Как бы вы охарактеризовали сегодняшнюю политическую ситуациюв Сербии?

Она становится все хуже и хуже. Этот режим пытается усидеть на двух стульях. Прислуживается Западу, стремится в Европейский союз, а с другой стороны играет в дружбу с Россией. То есть они пытаются добиться от России всевозможных выгод, а при этом идут в противоположном направлении и все больше сближаются с ЕС и НАТО.

Вы считаете подобный внешнеполитический курс невозможным?

Мы будем этому противостоять. Впрочем, экономический кризис настолько серьезен, что, как я полагаю, этот режим долго не продержится. А мы приложим все усилия к тому, чтобы он пал как можно раньше.

Но как это возможно сейчас, ведь в парламенте нет ни одной оппозиционной партии?

Так и есть, но мы устроим демонстрации и вынудим их провести досрочные выборы. У них ведь ничего не функционирует. На улицы выйдут пенсионеры, безработные, рабочие, которым не платят зарплату, и так далее.

Да, но очевидно, что сейчас народ в Сербии очень пассивен, и ведь уже не девяностые, когда людей было легко вывестина демонстрации…

Народ пассивен, это верно. Он безмолвствует, но постепенно закипает, и однажды вскипит — это будет мощный поток.

По вашим оценкам — как скоро это произойдет?

Я думаю, что это может случиться до конца года.

А какую политику проводили бы вы, будь вы у власти?

Мы против вступления в Европейский союз. Мы вернули бы пошлины на все товары из Евросоюза, стандартные пошлины. А сейчас Европейский союз может беспошлинно ввезти в Сербию что угодно. Наше сельское хозяйство в упадке, ведь нам, например, поставляют мясо, у которого в ЕС истек срок годности. Они его не держат в морозильнике дольше шести месяцев, а у нас можно сколько угодно. Польша перестала экспортировать яблоки в Россию — и теперь завалила ими Сербию, и так далее… Так что мы должны установить таможенные барьеры.

Мы стремимся к равноправному сотрудничеству со всеми странами. Хотим войти в Таможенный союз России, Белоруссии и Казахстана, в Евразийский союз и ОДКБ. Считаем, что в этом — перспектива для Сербии. Мы желаем максимально тесной интеграции с Россией. Только это может нас спасти.

Но многие ссылаются на то, что Сербия не может вступить в ТС или ЕАС, поскольку она окружена странами ЕС и НАТО, подобно острову, и не имеет общей границы с РФ.

Границы и соседство имели значение в XIX веке. Тогда наличие общей границы было важным условием для крепкого союза, интеграции. Сейчас же XXI век, так что коммуникации возможны. Нет общей границы — есть Дунай. Никто не может запретить России, чтобы ее корабли ходили по Дунаю.

Как вы считаете, насколько Россия сейчас активна или пассивна на Балканах, в особенности в Сербии?

Я думаю, что Россия активна до определенной меры. Не настолько активна, как бы нам того хотелось. Впрочем, Россия проявляет огромное терпение по отношению к Сербии. Ведь нынешний режим совершает серьезные антироссийские выпады. И Томислав Николич, и Александр Вучич несколько раз делали заявления, что признают Крым составной частью Украины. С одной стороны, они требуют от России отстаивать Косово как составную часть Сербии, а с другой — ставят под вопрос территориальную целостность России. Это вопиющий пример неискренности их политики.

Но нынешнее сербское правительство сравнивает Косово с Крымом: мол, если мы поддерживаем целостность Сербии, то должны поддержать и целостность Украины.

Это никак не взаимосвязано. Крым издавна был составной частью России и был отнят у нее в эпоху коммунизма. Население Крыма почти на 90% — русские (на самом деле, по статистике, около 60%2. — «РР»). А Косово испокон веков было неотъемлемой частью Сербии, там жили одни сербы. Под турецкой оккупацией сербы оттуда изгонялись и вместо них искусственно заселялись албанцы. Это огромная разница. До 1690 года в Косово не было ни единого албанца1 (это спорное утверждение. — «РР»). С того времени началось изгнание сербов и заселение албанцев. Так что это не одно и то же. А если кто-то апеллирует к международному праву, то его уже давно не существует. Бомбардировками Сербии, осуществленными НАТО, международное право было окончательно уничтожено.

А как следует решать наболевшую Косовскую проблему?

Слишком рано еще ее решать — и в этом ошибка режима Тадича, а затем Вучича и Томислава Николича. Они исполняют желания Запада и спешат с решением, а в этом процессе сербы лишь теряют. Следовало бы сделать то же, что сделали кипрские греки, которые не могли решить проблему, заморозили ее и отложили. Сорок лет назад турки оккупировали часть Кипра и провозгласили там свое государство. Греки молчат, они выжидают, пока появятся условия для ее возврата. Так нужно было поступить и нам.

То есть играть на долгосрочную перспективу?

На долгосрочную перспективу. Нужно было помогать сербам, которые там остались, обеспечивать их, насколько возможно, и отложить переговоры, пока не падет Америка и пока не поднимется еще выше Россия.

Если бы международная ситуация в будущем изменилась на более благоприятную, что должна была бы делать Сербия с Косово?

Сейчас ничего не следовало бы делать. Но однажды, когда изменится расстановка сил в международных отношениях, когда Сербия выйдет из экономического кризиса и усилится, когда будет покончено с нищетой в стране, тогда Сербия станет весомым фактором и вернет Косово в свой состав. Каким образом? Политическим давлением, военной угрозой, введением наших войск и полиции — это уже кто-то другой будет решать. Я не могу давать рецепты на такое далекое будущее. Все зависит от обстоятельств — надеюсь, у нас будет мудрое руководство, которое это осуществит.

Вы упомянули Крым. А как вы относитесь к украинскому кризису?

Все это заварили американцы и другие представители Запада. Им нужна еще одна горячая точка, которая истощала бы Россию. К сожалению, Янукович не принял правильных решений, когда бунт только начался. Следовало бы использовать все законные средства, чтоб подавить этот бунт. Своей трусостью, я бы так это назвал, он сделал возможным приход прозападных элементов к власти. И в будущем они эту власть так легко не отдадут. Тем не менее Украина без России и российской помощи не сможет выйти из экономического кризиса. Запад будет предоставлять Украине оружие, чтобы она создавала России проблемы и утверждала диктатуру над своим народом, но при этом не даст ей ничего, чтоб оздоровить ее экономику. Я убежден, что в перспективе этот режим падет — и тогда Украина накрепко интегрируется с Россией. Впрочем, все украинцы — русские по происхождению. Там и первое русское государство сформировалось.

Видите ли вы сходство между нынешней войной на Украине и войнами в Югославии в 1990-х?

Сходство есть, оно выражено в  том, что Запад замешан и там, и здесь. У нас замешан отчетливо антисербски — помогая словенцам, хорватам, мусульманам и албанцам против сербов. На Украине Запад вовлечен отчетливо антироссийски.

Как вы себя чувствуете, каково сейчас состояние вашего здоровья?

У меня два метастаза на печени, которые пока не разрастаются. Один пять миллиметров, другой девять. Нахожусь под наблюдением врача. Кроме того, обнаружили и рак околоушной слюнной железы.

Да хранит вас Бог. Я вижу, вы полны решимости продолжить политическую борьбу?

Я буду бороться, пока во мне есть дыхание.

Но есть ли у вас какая-нибудь стратегия на будущее после вас, подготовили ли вы преемника, который продолжит ваше дело?

Я безоговорочно верил Томиславу Николичу и в этом обманулся. Вучичу никогда настолько сильно не доверял, но все же и ему верил. Оба были большими русофилами. Томислав Николич и дальше играет эту роль. Вучич в меньшей степени, но не забывайте, что Вучич, когда я был председателем партии, в которой был и он, отправил свою дочь Милицу в русский детский сад в Белграде и в русскую среднюю школу, где, полагаю, она и сейчас учится. Таким русофилом он был. Однако того, что они так слабохарактерны, я и предположить не мог. И сейчас моя цель — пока  я жив, найти молодых людей, которые возглавили бы партию…(Разговор прерывается гимном России — у Воислава Шешеля звонит мобильный телефон. Шешель извиняется и поднимает трубку, чтоб попросить звонившего связаться с ним позже, когда закончится интервью.) …Эти двое разделяли нашу идеологию, но я сделал ошибку, неверно оценил их. Теперь я учитываю этот опыт, чтобы не сделать новую ошибку. Я ищу людей, которые будут тверды, надежны, умны и на многое способны.