Первые пациенты из числа незваных гостей – украинских солдат появились в больничных палатах ещё прошлой весной. Тогда их действительно выбросили на голую землю, обеспечение было из рук вон плохим, а погода ещё достаточно холодной. До стрельбы дело тогда не доходило, и солдаты ВСУ страдали сугубо гражданскими болезнями – фурункулами, пневмонией, бронхитом, дизентерией.

Народ у нас, надо сказать, сердобольный. «Бедных солдатиков» не просто жалели, а даже подкармливали. Кто же знал, как оно дальше обернётся? Моя дочь, медсестра одного из отделений Амвросиевской центральной больницы, потом рассказала, как, перевязывая такого вот «солдатика», привезённого с поля боя, поинтересовалась у него: «А в меня бы ты стрелял?». А тот, ни секунды не колеблясь, ответил: «Прикажут – пристрелю».

Хочу отметить, что оккупанты от недостатка питания не страдали, после их изгнания остались горы банок из-под тушенки, сгущёнки, рыбных консервов. А так называемые волонтёры из Львова присылали им пластиковые вёдра с залитой жиром домашней колбасой, солёным и копчёным салом, консервацией домашнего приготовления. Так что, если они от чего и страдали, так от переедания и пьянства.

-​ Вы работаете на «скорой помощи». Можете припомнить какой-нибудь случай из своей военной практики?

Запомнился мне ночной выезд в приграничную Успенку. Участвовала в нём и я сама, и мой муж, который также работает на «скорой». Когда наша бригада выезжала из города, на окраине слышалась стрельба из автоматов и гранатометов. Правда, нам удалось проскочить. Дальше ехали в полной тишине и темноте. Доехали до разбитой овощной базы, где буквально несколько часов назад шёл бой. Остановились, прислушались. Тишина. Посветили фарами, тоже никакой реакции.

Добрались до КПП «Успенка». Опять никого. Развернулись и отправились назад. А через несколько километров по машине начали стрелять из автоматов. Муж открыл дверцу и закричал: «Идиоты, это же скорая помощь!» Стрельба прекратилась, и из лесополосы выбралась группа вояк. Как выяснилось, это они звонили в «скорую», чтобы забрали раненых.

Больше я в такие ситуации не попадала. Бог миловал. Когда выезжали в район Григорьевки, где шли упорные бои, мы останавливались, не доезжая пруда, за которым село, и нам туда подвозили раненых. А потом мы их уже доставляли в больницу. Правда, они там не задерживались – после оказания первой помощи за ними приезжала военная «скорая помощь» (а иногда вертолёт), и их отправляли в Днепропетровск.

-​ А правду говорят, что в период оккупации в вашу больницу приезжал главарь Правого сектора Дмитрий Ярош?

Был такой эпизод. Рассказывали, что он получил легкое ранение, был злой, невменяемый, орал и угрожал устроить нашим медикам показательный расстрел, если не будем вокруг него суетиться днем и ночью, требовал себе персональных врачей и лекарств импортных. А у нас обычная нищая районная больница, которая в период боёв на территории нашего района вообще не снабжалась украинскими «освободителями» ни медикаментами, ни перевязочными материалами. Кстати, истерики Яроша нам были непонятны и с медицинской точки зрения – у него были незначительные повреждения мягких тканей верхней части бедра. Ярош унижал наш медперсонал недолго, его как «випперсону» очень быстро перевезли в госпиталь Днепропетровска. И Ярош, и его подельники никогда не вели себя по-человечески – ни с живыми, ни с мертвыми. Своих умерших от ран и убитых они вообще не хоронили. Долгое время трупы валялись в полях, в лесополосах. А были случаи, когда их сжигали или топили в водоёмах. Говорят, чтобы, во-первых, скрыть потери, а во-вторых, не платить семьям за погибших. Запах разложения тел тогда в воздухе стоял просто удушающий, а части останков «освободителей» в самых неожиданных местах – и сейчас не такая уж редкая «находка».

-​ Приходилось ли Вам оказывать медицинскую помощь раненым бойцам Донецкой Народной Республики?

К сожалению, редко. Ведь на севере района, где шли упорные бои, раненых спасали с республиканской стороны фронта медики из Снежного. А в августе из окрестностей Амвросиевки ВСУ и нацгвардию выбили настолько быстро и решительно, что у защитников республики потерь практически не было. Зато перед бегством оккупанты метались по городу как крысы, бегущие с корабля. Врывались в дома, требуя гражданскую одежду, искали машины, мотоциклы, чтобы быстрее бежать отсюда. Были случаи, когда прямо на улице и на автовокзале у людей забирали верхнюю одежду и тут же бросали свой грязный камуфляж на обочину.

-​ А какие наиболее острые моменты были в Вашей практике после освобождения района?

Уходя, оккупанты оставили множество неразорвавшихся боеприпасов, мин-ловушек. Естественно, были жертвы. Только наша бригада выезжала на шесть случаев подрывов. А если учесть, что у нас пять таких бригад, то нетрудно подсчитать, что в районе было несколько десятков людей, пострадавших от растяжек и противопехотных мин.

Запомнилось, как выехали в одно из сёл района, где от взрыва пострадала целая семья. Безработный мужчина занимался тем, что распиливал снаряды, извлекая оттуда взрывчатку, а металл сдавал. Восемь раз обошлось, а на девятый – нет. С головой у этого мужчины явно был непорядок. Как рассказывали потом свидетели, с этим снарядом у него что-то не получалось, поэтому он пустил в ход молоток. В результате самого «металлиста» разорвало на куски, шестилетняя дочка получила множественные осколочные ранения, семнадцатилетний сын потерял глаз, а престарелой матери осколки попали в плечо и ногу.

А вот ещё один эпизод. Осенью механизаторы проводили вспашку земли под озимые. И поле было вроде бы разминировано уже, и у тракториста был свой миноискатель. Тем не менее, когда он уже возвращался с поля, наступил на мину, и мужчине оторвало ногу. Его счастье, что он был не один, ему перетянули жгутом ногу и вызвали «скорую помощь». Когда наша бригада подъехала и выгрузилась с носилками для раненого, его товарищи, стоявшие на обочине, предупредили, что тут заминировано и чтобы мы далеко не ходили. «Так вы нас на мины посылаете? – Возмутилась я. – Раз вы сами уже там были и знаете дорогу, так почему ума не хватило вынести своего товарища?» Мужики поняли свою оплошность и побежали за раненым. Всю дорогу несчастный бредил, просил найти оторванную ногу, чтобы её пришить. Понятное дело, человек был в шоке. Да там и пришить-то было невозможно, даже если бы ногу и нашли, – коленный сустав был полностью раздроблен.

-​ Хочется верить, что Вам больше не придётся спасать раненых под обстрелами и подорвавшихся на минах. Война, похоже, уже ушла из этих краёв.

И путь она сюда больше не возвращается. Мы хоть и медики, но поверьте, очень тяжело смотреть на изувеченных и истекающих кровью людей. Особенно на детей – это уже что-то запредельное даже для психики врачей.