Си Цзиньпин

Приезд председателя КНР на торжества в Москву был, конечно, событием принципиальным. Без него праздник превратился бы в и без того тяжелые будни. Чем меньше в Москве было остальных лидеров, тем больше становился он, председатель Си Цзиньпин. Я, честно говоря, даже сомневался до последнего, увидим ли мы и его. В конце концов, до неузнаваемости изменил же планы, причем именно в последний момент, руководитель КНДР (к общему, кажется, облегчению).

Но Си Цзиньпин приехал. Причем переговоры оказались такими, что мало, в конце концов, не показалось никому: ни лидерам двух стран, ни журналистам, ни экспертам, до изнеможения работавшим над документами (к примеру, «Заявление по сопряжению строительства Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелковый путь» было, по данным “Ъ”, окончательно согласовано только поздно вечером накануне переговоров, а китайцы, в отличие от европейцев, такой режим работы в мирной жизни не приемлют).

Кремль, куда китайский председатель приехал сразу из Внуково-2 утром 8 мая, выглядел словно припудренным: над ним поработали. Достаточно сказать, что даже на банкетках, которыми в изобилии усеян Большой Кремлевский дворец (БКД), перетянули обивку в цвет георгиевской ленточки.

Спасскую башню, которой, как обычно, в торжествах и церемониях была отведена особая роль, вернули людям после ремонта тоже к празднику. Теперь она отчего-то казалась ниже ростом. Причем видимых, даже очень внимательному глазу, причин для этого не было. Но раз так казалось всем без исключения, то можно было уверенно сказать, что так оно и есть.

Внутреннее убранство Кремля было избавлено от многочисленных турникетов, которыми регулировалось пешее, автомобильное, а также конное движение между зданиями.

Изменилась и сама схема движения. Так, журналистов на мероприятия в БКД и в первый корпус Кремля доставляли на автобусах, из Манежа, который несколько дней назывался Международным пресс-центром. И эти автобусы, сделав обширный круг по Моховой улице и Москворецкой набережной, попадали через Боровицкие ворота не просто на территорию Кремля, а и в самое его сердце, в потаенные дворики, под «кирпичи», куда заезд был в обычной жизни воспрещен даже скучным немецким машинам с роковыми номерами «АМР».

Китайский руководитель, несмотря на ранний перелет из Астаны, был свеж и подвижен. Владимир Путин, несмотря на отсутствие перелетов,— меланхоличен в движениях и выражении лица.

Прежде всего российский президент сказал коллеге, что «в результате Второй мировой войны Советский Союз и Китай оказались наиболее пострадавшими государствами, поскольку у нас погибло наибольшее количество граждан — как в Советском Союзе, так и в Китайской Народной Республике».

Так всегда и выходит: где больше всего живет, там больше всего и погибает.

А председатель КНР добавил, что Китай «раньше всех и дольше всех вел борьбу с японским милитаризмом, с фашистами».

Так Россия и Китай стали в этот день главными союзниками по антифашистской коалиции. Раньше это и голову как-то особенно никому не приходило, но теперь для этого появились более чем веские причины: в конце концов, другие мощнейшие союзники торжества проигнорировали, а еще одного серьезного игрока на полях Второй мировой войны должна была представить в Москве только через день канцлер Германии Ангела Меркель (впрочем, она намерена была появиться уже на полях дипломатических сражений и торжественных церемоний).

Си Цзиньпин пригласил приехать Владимира Путина в Пекин 3 сентября этого года на торжества, посвященные, как он сказал, 70-летию Победы «в Китайской народной войне в сопротивлении японским захватчикам» и по случаю Победы во Второй мировой войне. Так выяснилось еще одно и так известное обстоятельство: есть страны, которые официально считают эту войну закончившейся на четыре месяца позже, чем почти все остальные (да, Советский Союз, конечно, тоже воевал с японцами, но Победу празднует все-таки 9 Мая).

Между тем Си Цзиньпин высказался и по существу вопроса (а вопрос этот, конечно, все это время висел в маловентилируемой атмосфере гостиной, где начались переговоры):

— Когда мы с вами будем отмечать наш общий праздник, День Победы, мы исходим не из того, чтобы ненавидеть какие-то государства или страны, а будем отмечать его для того, чтобы отдать дань памяти павшим героям, чтобы увековечить память об истории...

Слова председателя КНР что-то да значили: в конце концов, к кому, если не к нему, прислушиваются в мире (о присутствующих, конечно, не говорим).

И он же был прав. Вся та громкая всероссийская информационная подготовка к празднику, свидетелем которой не мог не стать ни один человек, если бы он даже этого вообще никак не хотел, преследовала очевидную цель: после московского 9 Мая ни у кого в мире не должно было остаться никаких сомнений в том, кто на самом деле побеждал в этой войне.

И пока победа в этой войне, информационной, была далеко не очевидной.
Но впереди было еще несколько дней.

Владимир Путин и Си Цзиньпин беседовали около часа, потом к ним присоединились переговорщики в расширенном составе (было, черт возьми, даже трогательно, как в Малахитовой гостиной до переговоров в расширенном составе влекло друг к другу экспертов по интересам: Алексея Миллера и Геннадия Тимченко к Игорю Сечину, Кирилла Дмитриева — к Владимиру Дмитриеву…), а после обеда уже подписали соглашения.

Эти соглашения производили впечатление. Во-первых, их было больше 30, а во-вторых, все вместе они стоили несколько десятков миллиардов долларов. Выделялись два: меморандум о совместном финансировании высокоскоростной магистрали Москва—Казань и заявление о сопряжении ЕаЭС и Шелкового пути.

Оба были многострадальными. Про ВСМ “Ъ” в день переговоров написал, что соглашения от китайцев удалось добиться в обмен на пункт о том, что там будет задействовано их оборудование.

С этим, впрочем, никак не согласился глава ОАО РЖД Владимир Якунин.

— Конечно, нет! — воскликнул он в ответ на мой вопрос с такой горячностью, что я подумал: о, кажется и вправду «да».

— Нет,— повторил Владимир Якунин.— Это ж только меморандум. Будем выбирать лучшее, и то только когда дойдет до производства. А это будет тогда уже оборудование следующего поколения. И российское, и китайское, и западное обязательно будет (видимо, он уверен, что к этому времени санкции уже отменят.— А. К.).

Впрочем, если это ж только меморандум, то по этому поводу и горячиться следует, только когда он превратится в контракты.

По поводу сопряжения Евразийского союза и Шелкового пути появилось, в конце концов, тоже только заявление. Но до сих пор и его трудно было себе представить. Один из моих собеседников, который работал над этим документом, признался, что история двинулась только в тот момент, когда ею стал заниматься первый вице-премьер правительства Игорь Шувалов. А теперь никто уже сильно не удивится даже тому, что между Россией и Евразийским союзом может появиться единое экономическое пространство.

По словам моего собеседника, который не захотел быть идентифицированным в “Ъ”, это заявление — сверхсобытие, которое очень сильно обеспокоит Запад.

— В понедельник они проснутся, и начнется! — пообещал он.— Недавно одного российского эксперта в этой области пригласили к другому эксперту, американскому, к Мадлен Олбрайт (к злому гению российско-американских отношений, бывшему госсекретарю США, той самой «Олбрайтихе».— А. К.). И он стал было рассказывать ей о своем видении перспектив двухсторонних отношений, а она его перебила и говорит: «Стоп, лучше расскажите мне, что у вас там с этим Шелковым путем!». Ну, он, конечно, не выдал тайн. Но и опасений, разумеется, не стал рассеивать.

На этом Владимир Путин и Си Цзиньпин, который уже стал солиднейшим довеском к празднику и вместе с президентом Индии самим фактом своего существования в Москве демонстрировал, в чьи объятия толкают Россию западные санкции, расстались. Ненадолго: обоим предстояло играть заглавные роли на следующий день.

СНГ

А в Кремль уже приехали лидеры СНГ. Их становится все меньше, но все-таки они есть. И они это продемонстрировали.

Но продемонстрировали, на мой взгляд, и то, что в скором времени их может стать еще меньше. Так как то, что случилось с ними во время этой встречи, я считаю событием московских торжеств. Именно поэтому было сделано многое, чтобы последствия этой встречи остались как можно более незамеченными.

В том числе и по этой причине я считаю необходимым рассказать о них подробно.
Причем начиналось-то все очень спокойно. Выступил Владимир Путин, такой же меланхоличный, как на утренней встрече с коллегой из Китая. Поздравил президента Казахстана с переизбранием на очередной срок. И президента Узбекистана тоже с этим поздравил. И оба они ему улыбались. И только президент Белоруссии Александр Лукашенко никому не улыбался: ему такое переизбрание только предстоит (а он уже выглядел сильно усталым, к тому же откровенно хмуро и подозрительно оглядывал коллег, как будто ждал от них какой-то неизбежной подлости, и готовился к ней, и ведь не проворонил, дождался).

А вообще-то количество постоянно переизбираемых президентов в Зимнем зале БКД казалось откровенно избыточным.

Еще и президент Таджикистана тут присутствовал.

В очередной раз президент России встал на пути попыткам пересмотреть итоги Второй мировой войны и констатировал, что это «покушение с негодными средствами».

То есть он, как и постоянно в последние недели и месяцы, использовал каждую возможность, чтобы самому написать эту историю в конце концов набело.

Но потом вступил Нурсултан Назарбаев. Он был тоже вроде и мирным, однако, выступив, вдруг предложил прессе покинуть помещение. Очевидно, президент Казахстана подумал, что он и в самом деле председательствует сейчас в СНГ и в Москве тоже способен руководить событиями. Однако господин Путин возразил ему, предложив сначала вместе с прессой выслушать коллег. Господин Назарбаев пожал плечами, и роль председательствующего не оставил. Он заявил, что до сих пор не согласована дата следующей встречи глав государств СНГ. Она была в свое время определена как 9 октября, но против этого выступили президенты Узбекистана и Таджикистана.

Тут выяснилось, что они совсем не против.

— Что-то я не помню, чтобы мы возражали,— пожал плечами Ислам Каримов.— Плохо работает информация.

— Девятое пусть остается? — удивился господин Назарбаев.

— Пожалуйста,— разрешил российский президент.— Нас устраивает вполне.

— Давайте тогда по алфавиту,— снова взял инициативу в свои руки Нурсултан Назарбаев.

— Плохими мы оказались наследниками для тех ветеранов, которые еще живы, особенно для тех 30 миллионов, которые не пришли с войны,— вдруг, ни кого не глядя, с таким выражением, как будто тут и смотреть не на кого, произнес Александр Лукашенко.— Мы не сберегли ту страну, которую они защищали...

То есть СССР, за упразднение которого Белоруссия вместе с Россией и Украиной однозначно проголосовала в Беловежской пуще.

— Конечно же, жаль,— вздохнул президент Киргизии Алмазбек Атамбаев,— что не все нашли возможность приехать на этот саммит, потому что в какой-то мере это и дань уважения нашим отцам, нашим дедам, да и нашим матерям и бабушкам, которые тоже работали на трудовом фронте. Потому что тех, кто забывает прошлое, просто покарает будущее. Нельзя забывать свое прошлое, тем более, такую великую Победу!

И тут обратил на себя внимание Ислам Каримов:

— То, что здесь наш друг Атамбаев Алмаз как будто упрекает кого-то за то, что есть попытки забыть то, другое,— это неуместное само по себе замечание, которое ничего хорошего не принесет кроме одного: что кто-то в войне сыграл какую-то роль, или очень дисциплинированный, а другие как будто уходят от той ответственности, которую несет в себе та победа, которая была плодом тех испытаний неимоверных, что привело к общей Победе, и как говорят здесь правильно люди, это Победа общая! И каждая страна, каждый народ, и каждый руководитель страны, который сегодня избран и является представителем и олицетворяет свой народ, он вправе определять, что где проводить, как проводить! Упрекать за эти вещи или где-то нравоучения читать на эту тему я бы считал некорректным.

И с таким же недовольством, внешним и внутренним, выступил президент Таджикистана Эмомали Рахмон. И если бы еще кто-нибудь был среди них, то так же бы выступил.

Они словно ждали мгновения, когда можно выкрикнуть что-нибудь в лицо друг другу — и, может, полегчает.

Они сидели друг перед другом нахохленные, недовольные друг другом, и словно им было неловко, что они тут вместе, но что же делать, надо сидеть и изображать постсоветское братство, а уже так смертельно надоело…

О чем же была вся эта история? О тех, кто так давно сидит за одним столом, что кажется, не может не договориться, да просто обречен договориться, потому что так близки, что слов вообще не нужно,— а на самом деле договориться не в состоянии, а в состоянии за пять минут стать врагами.

И о тех, кому, казалось бы, договориться тяжелее тяжкого, но договариваются так легко, как будто они и есть друзья.

И все они уже, и те и другие, кроме Ангелы Меркель, были в Москве.

Киргизия

И, кажется, правда полегчало. На следующем заседании (Высшего Евразийского экономического совета), которое случилось с небольшим перерывом, почти все те же выглядели поспокойнее и даже подписали соглашение о принятии в состав Евразийского союза Киргизии, которая этого, конечно, очень хотела.

Президент Киргизии Алмазбек Атамбаев казался взволнованным (и даже был им):

— Для себя я давно принял решение, я очень переживал, смогут ли наши эксперты найти общее решение, практически две-три последних ночи, можно сказать, не спал (господин Путин наконец-то оживился и поинтересовался, а что же он тогда делал.— А. К.). И я знаю, что буквально меньше часа назад наконец-то эксперты нашли решение, которое устраивает и главных членов Союза, и Кыргызстан! И, конечно же, я могу вздохнуть спокойно!

Может даже поспать. Спокойно.

Парад

Нет такой гордости страны, которая не откликнется на приглашение прийти на парад. Правда, не всех хотели пускать.

Еще на дальних подступах я обратил внимание на главного раввина России Берла Лазара, президента Федерации еврейских общин России Александра Бороду и на одного высокопоставленного мусульманского лидера вместе с ними. Они шли могучей кучкой, их документы и приглашения были у Александра Бороды, и его и Берла Лазара пускали через все рамки (а их было три только в начале Никольской улицы) безоговорочно и даже с каким-то удовольствием, а вот их спутник в каждой рамке застревал надолго и надежно. И не потому, что она начинала звенеть.

— О, в чалме не пускают,— удовлетворенно сказал полицейский, который со стороны наблюдал, с какой страстью его коллеги проверяют документы у человека в чалме.

Но потом все-таки пускали. Придраться-то к приглашению и документам было с самого начала невозможно.

А мне стыдно было признаться самому себе, что такая бдительность мне по сердцу. Ведь в конце концов, может, и кого надо остановят.

Перед четвертым, последним оцеплением, уже у самого входа на трибуны (я уже преодолел строй азербайджанских гвардейцев, вооружившихся американскими винтовками и словно собравшихся на войну в джунглях, а поэтому и раскрасивших свои лица по-боевому с таким неслыханным энтузиазмом), я увидел лидера ЛДПР Владимира Жириновского, который в давке, образовавшейся в связи со сменой караула у Мавзолея, пользовался особой популярностью. С ним хотели сфотографироваться все без исключения, в том числе и политические противники, которые в основном и создавали давку.

Господин Жириновский никому не отказывал, каждый раз перед съемкой снимал очки, потом обязательно надевал их, чтобы через секунду опять снять, и каждую съемку снабжал отдельным комментарием.

— Дайте фотоаппарат вон тому интеллигенту! — командовал он.— Что, не получается?! Эх, интеллигенция!.. Да вас пока через камеру не прогонишь, ничего нормально делать не сможете! Или деньги вам надо давать… Дать денег, интеллигент?

Интеллигент пятился, пытался все-таки сфотографировать, да ведь уже и руки дрожали.

Даже в праздник Владимир Жириновский оставался непреклонным в своих принципах говорить на первый взгляд всякую ерунду. Но на самом деле единственный в стране профессиональный политик ничего не делает зря. 9 мая в половине десятого утра он произнес эти слова хотя бы для того, чтобы сегодня их прочитали вы.

Еще через минуту я снова слышал его голос, уже на трибуне:

— Четыре врага у нас: Лондон, Берлин, Париж и этот… Вашингтон! Конечно, не приехали на парад! Они же наши враги! Враги на чужой парад не ездят! Олланд куда-то в Африку сбежал (на самом деле он только на следующий день должен был лететь на Кубу.— А. К.), Обама в гольф играет, а Меркель вообще в кустах…

Спорить с ним никому не хотелось. По-моему, хотелось поддержать.

Триумфальным стало появление байкера Александра Залдостанова, который сквозь толпу тащил на своих кожаных плечах дюжину висевших на нем журналистов, причем в основном западных. Их он, впрочем, не баловал: всем рассказывал про то, что в России два праздника: Пасха и День Победы.

Сильнейшее впечатление производил сидящий на трибуне глава президентской администрации Сергей Иванов. Он был в парадном мундире генерал-полковника СВР, а на груди его матово переливался значок парашютиста. Позже Сергей Иванов рассказал, что значок носит, потому что и в самом деле три раза взял и прыгнул.

На трибуне собрались уже почти все лидеры, за исключением Владимира Путина, с которым они только что демонстративно почти час здоровались в Кремле.

При этом английская, например, пресса с утра отмечала, что бойкот военного парада в Москве удался: не приехал никто, кроме президентов Зимбабве и Египта.

Но сами гости Владимира Путина так, безусловно, не считали. Я, например, рано утром оказался в холле отеля «Метрополь» и видел, как из него на рукопожатие с президентом России выходил позавтракавший президент Венесуэлы Николас Мадуро. Да Барак Обама не смог бы сравниться с ним своей статью! Выходил по всем признакам великий человек. И судя по количеству охраны и машин сопровождения, так оно и было (а рассчитывали-то на гораздо большее количество гостей, так что все равно все это надо было куда-то девать).

И простые люди вокруг чувствовали это! Что-то отчаянно кричала ему старушка, стоя перед оцеплением из пяти десятков полицейских.

— Что вы кричали? — потом спросил я ее.

— Помощи просила, — легко рассказала она.

— У кого?

— А кто это? — заинтересовалась она.

Но что-то же такое в нем почувствовала.

Из ворот Спасской башни показалась машина с министром обороны Сергеем Шойгу. Потом все обсуждали, как это он перед тем, как продолжить движение, перекрестился. А вот так. Арка, под которую он въехал, всегда была частью храма. Во время реконструкции, совсем недавно, здесь даже нашли икону, которую какие-то надежные люди в свое время спрятали в каменный тайник. И когда еще эту арку в свое время проезжали на лошадях, всегда крестились. Говорят, что год назад, после очередного парада, Сергею Шойгу рассказали эту историю. И он принял ее близко к сердцу.

Никто не знает, сколько раз до этого он крестился. И не узнает. Это его ведь личное дело. Но мы теперь точно знаем, что 9 мая он все сделал правильно.

А не потому, что очень опасался какого-нибудь конфуза с бронетехникой. Но и поэтому, конечно, тоже.

Парад начался. Сразу скажу: очень хороши были индусы.

А я, как и, надеюсь, все, очень хотел, чтобы все получилось у наших танкистов. И с содроганием (а и в самом деле земля тряслась под ногами) смотрел, как идут по площади уже знаменитые (в том числе и печально) танки «Армата».

Да и в связи с Т-34 были озабоченности. В конце концов, это же один из них на репетиции 4 мая смог въехать в ограду храма Василия Блаженного. И как хорошо, что там оказалась эта ограда. Ведь если бы не она, среди маковок появилась бы башенка.

Но на этот раз все обошлось. И уже одно только это может являться предметом особой гордости России.

А то в советское время один бэтээр заглох уже на Васильевском спуске, и его, чтоб не встал весь парад, быстрее столкнули прямо в Москву-реку (экипаж успел, так сказать, катапультироваться, ибо по-другому назвать то, что они сделали с такой скоростью и желанием жить, нельзя). А позже достали машину, конечно.

Так что это обычное дело, когда очень, буквально до смерти, хотят себя показать.
Произвели впечатление и азербайджанцы. Прежде всего тем, что сразу за ними прошли армяне. Не хватало еще одной такой же пары, которая просто напрашивалась в такой ситуации: израильтян и палестинцев.

И кстати, еще неизвестно, чем все закончилось: скрылись за бугром Васильевского спуска, и разве с тех пор кто-нибудь хоть что-то о них слышал?

Между тем, парад всем, кого ни спроси, понравился. И разве это плохо?

Те, кому он не понравился, просто не приехали.

А гости президента России возложили венки к Могиле Неизвестного Солдата. Среди прочих там можно было увидеть внука Уинстона Черчилля.

И на его фоне лично мне не хватало еще одного человека. Вот Александр Лукашенко, как известно, на парад в Москве не остался и уехал на парад в Минск. Хотя я-то понимаю, что возможно все: в конце концов, в свое время президент Украины Виктор Янукович утром успевал и в Москве парад посмотреть, и своим в Киеве в этот же день покомандовать. Такой уж это был человек.

Так вот, Александр Лукашенко мог после себя в Москве на парад хотя бы сына своего Колю оставить. Известно же, как мальчик игрушки любит. Вот Уинстон Черчилль, можно сказать, внука своего на парад делегировал.

А Коля, сын, уже и так здесь был.

И главное, зачем Лукашенки вернулись-то раньше времени? Все равно в этот день белорусы россиянам в хоккей проиграли 0:7. И тут главное даже не в том, что семь. А в том, что ноль.

Бессмертный полк

Не было еще двух часов дня, когда гостевые трибуны на Красной площади снова оказались заполнены. На трибунах сидели люди с военными, полувоенными и послевоенными фотографиями в руках. Это были, теперь известно всем, фотографии их отцов, дедов, прадедов, матерей, бабушек… В самом начале Красной площади, там, откуда утром начинали движение по площади многотонные «Ярсы», сейчас длинной шеренгой в несколько рядов стояли молодые люди в белых футболках с такими портретами. Это были волонтеры. Они ждали, когда подойдут основные силы, начавшие движение от Белорусского вокзала.

Акция была проста и гениальна. Увеличить фотографию своего родного воевавшего человека, приклеить к картонке, картонку прикрепить к металлическому или деревянному черенку. Взять в руки и пройти с ним от Белорусского вокзала до Красной, а вернее по Красной площади. Или по любому другому отрезку любой дороги в стране. Все.

Это настолько очевидно, что я потом не мог понять, почему этого не делали раньше. Даже обидно: потеряно столько лет.

Потому что именно вот это и есть тот праздник со слезами на глазах, о котором столько лет только пелось. Слезы текут из глаз, когда видишь этих людей на площади — тех, кто на фотографиях, и тех, кто их несет. Слезы в глазах тех, кто несет, и в глазах тех, кто стоит и сидит на трибунах с такими же фотографиями.

На фотографиях все люди были с именами, то есть каждая подписана. И все они теперь наконец-то прошли парадом по Красной площади вместе со своими детьми.
А на утренний торжественный парад все они и не мечтали никогда попасть.

Теперь у них есть свой парад.

Я знаю, теперь это будет каждый год и, наверное, всегда. Но этот первый раз не забыть уже никогда. Я стоял на Красной площади уже второй час и не мог заставить себя уйти. Там, за кремлевской стеной, куда ушел российский президент, уже в разгаре были многочисленные двусторонки с его участием. Когда я об этом вспомнил, меня вдруг взбесило само это слово: «двусторонки».

А здесь девочка на плечах отца несла фотографию своего прадеда и спрашивала:

— Папа, а в России была война?

— Была,— отвечал он ей.

— А в Москве была? — переспрашивала она.

— А в Москве не было,— говорил он ей.

— Как это? — спрашивала она.

— Немцев в Москву не пустили.

— И поэтому не было? — снова уточняла она.

Он задумался. По крайней мере, замолчал.

Померкла вся страшная суета этого дня. Ее вообще не стало. Были только человеческие волны, накатывавшие на Красную площадь. Мусульманка в платке, из которого сверкали одни глаза. Тонкошеий юноша в очках в танкистском шлеме. Дети. Дети в колясках, дети на роликах (им было сейчас тяжелее катиться по булыжной мостовой, чем танкам «Армата», но ни один не останавливался). Дети… Пожилые женщины, успевающие за всеми (потому что шли тут все медленно: в конце концов, торопиться им на Красной площади было совсем уже некуда — дошли); и счастье на их лицах объяснялось еще и этим. Поющие «Катюшу» подростки.

Тут уж было не до георгиевских ленточек. Во всем происходящем чувствовалась какая-то не то что сила, но даже мощь, и при этом никому не приходило в голову выкрикивать жизнеутверждающие лозунги, а когда кто-то попытался скандировать «Рос-си-я!» (а конечно, попытался), то это зависло в воздухе и в нем же сразу растворилось.

Не было маршей. Играли мелодию «Бьется в тесной печурке огонь», и от этой простоты — мурашки по коже. И этот океан людских портретов.

Владимир Путин прошел Красную площадь в первом ряду, вернее, немного отступив и оказавшись не в первом, но и не во втором. И фотографию отца он держал как-то странно: не на вытянутой в небо руке, чтоб видели все, а на уровне своего лица, немного справа. Как будто его отец шел рядом с ним. Президент еле заметно улыбался, и это тоже было странно: у меня, например, не было такого настроения в этот момент, чтобы хотелось улыбаться. Но он улыбался.

К нему прорвался какой-то старик с огромным количеством орденов и медалей и что-то долго говорил. В это время президент уже вышел из колонны, которая разбивалась в начале Васильевского спуска на две части и теперь шла мимо него, и никто не останавливался.

Потом с ним умудрился сфотографироваться один относительно молодой человек, который потом долго рассказывал мне, как он, представитель крупнейшей западной компании, которая предлагает отличного качества товары и услуги, не может получить заказы в России, потому что их обычно выигрывают дети губернаторов.

— И вы все это успели сказать президенту? — удивился я.

Этот человек вообще-то казался мне очень неуместным в этой ситуации.

— Ну да,— кивнул он. – Немного, конечно, помягче. Сказал, что пытаемся трудиться, но не всегда встречаем взаимопонимание.

— А он?

— Сказал, что сегодня не будем об этом, а вообще отреагируем. Координаты мои записали…
— Как вас, кстати, зовут?

— Я бы не хотел… — вздохнул он.— Скажут, что я ябедничаю.

— Так вы ведь все равно уже наябедничали,— напомнил я ему..

— Нет,— не согласился он.— В конце концов, я с ним только сфотографировался. Я, конечно, понимаю, что в моей жизни сейчас произошел поворот. Пока только не знаю, какой.

Я вернулся к Мавзолею и простоял около идущих мимо людей еще полтора часа. Рядом переговаривались организаторы:

— Надо что-то делать… Милиция говорит, там уже больше четырехсот тысяч, а будет пятьсот… А еще же вечером концерт…

— Ничего, может, за три часа пройдут…

— Нет, через полчаса будем перекрывать.

Не перекрыли и через два. Я понимаю: рука не поднялась. Язык не повернулся.

 

Двусторонние встречи

Впрочем, Владимира Путина, наверное, должны были воодушевить и двусторонки.

Герой и заступник России, чешский президент Милош Земан сказал Владимиру Путину, что в политике как в погоде: «Бывает охлаждение, бывает отопление». И что «человек радуется, если после охлаждения приходит отопление». И что «это во-первых».

Его «во-вторых» оказалось еще сказочнее во всех смыслах. Он не захотел говорить «как генсек ООН», то есть в целом. А в частности, «санкции — это краткосрочное дело». Но почему? А потому что Милош Земан «публично выступал против санкций».

Но и генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун не подвел президента России. Во-первых, он вместе с президентом ЮНЕСКО (Ириной Боковой.— А. К.) приехал в Москву.

А во-вторых, сказал буквально следующее:

— Я видел, что после парада на улицах остались сотни тысяч людей. Сначала я думал, что они проводят демонстрацию против вашего правительства, но понял, что нет, наоборот, они приветствовали ваше правительство! Я увидел, что они делали это с гордостью, видел это на их лицах! Они махали нам руками, когда делегация ООН проезжала мимо них! Поэтому я действительно думаю, что вы заслужили эту любовь народа.

Так что в этот день был повод несколько раз испытать чувство умеренного воодушевления.

Таким образом, их было уже не так мало: Си Цзиньпин, Пан Ги Мун, Милош Земан, Ирина Бокова в конце концов.…

При этом, без сомнения, всех, кто не приехал, Владимир Путин будет помнить поименно. Не забудет, не простит. По-другому никак.

Они, может, даже не узнают никогда, что он им ничего не забыл. А он не забудет.

Концерт

Между тем привел в чувство вечерний концерт на все той же Красной площади.

То, что его открыли все те же «Ночные волки» во главе с господином Залдостановым, вызывает уже просто оторопь. Они и так уже превратились в мотоциклетный эскорт Владимира Путина.

А на сцене советское снова стало лучшим. Концерт начался песней «Я, ты, он, она, вместе целая страна». Продолжился популярной предвоенной песней «Широка страна моя родная», где так вольно дышит человек. Стилизованные под конец тридцатых черно-белые рубашки подтанцовки казались арестантскими робами: время и в самом деле было адово.

Местами становилось получше. Но потом все равно выходил Сергей Трофимов.

И не было ни одной песни, которую нельзя было бы предсказать (за исключением «Спасите наши души» с Григорием Лепсом во главе). И ни одной сцены.

Хорошо, что хоть для председателя КНР все это было в новинку.

Для него, наверное, прежде всего и предназначался этот концерт.

Роберт Мугабе

Утром 10 мая Владимир Путин уже встречался с легендарным президентом Зимбабве Робертом Мугабе.

Встречу, в отличие от всех других двусторонок, начали планировать только за день, и по просьбе самого Роберта Мугабе. И даже нашли куда поставить — прямо перед прилетом немецкого канцлера Ангелы Меркель.

Таких людей, как Роберт Мугабе, не много осталось в мировой политике. Что с того, что про него ходит странная какая-то слава: как будто бы он в молодые годы увлекался, стыдно или, вернее, страшно сказать, чем-то вроде людоедства. Ни секунды, конечно, не верю в это. Ну, если что-то и было, то уверен, крайне фрагментарно… Да нет, не могло быть. Или?.. Эх…

С другой стороны, любой, кто столько лет в политике, просто вынужден съесть столько людей живьем, что сам должен смотреться страшным людоедом на фоне той художественной самодеятельности, которой по молодости вряд ли баловался Роберт Мугабе.

Ну и потом, я же его видел 10 мая своими глазами. Не производит впечатления, по крайней мере такого. Зимбабвийский лидер, которому 91 год, твердо стоит на ногах, и больше 75 ему никак не дашь (возможно, этому способствует правильное питание и здоровый сон). Даже морщины трудно разглядеть на его лице. Правду сказать, на его лице вообще трудно что-либо разглядеть.

Москву он посещал в 1985 и 1987 годах, в то время, когда и Владимир Путин ее еще не посещал. Невысокого роста, худощавого телосложения. Но как только начал говорить, превратился в исполина. Да, 10 мая президент Зимбабве сполна отплатил России за все, что для него сделал Советский Союз. Он защитил ее, прикрыл ее собою. И так, как даже президент Чехии не смог бы.

— Победа над нацизмом и фашизмом — это наша общая Победа,— признался президент Зимбабве президенту России,— и на самом деле некоторые военные подразделения из Африки также участвовали в войне. К сожалению, те военные подразделения, которые участвовали на стороне Советского Союза в борьбе с фашизмом и нацизмом, а затем и с японским милитаризмом, впоследствии сами стали угнетателями Африки. Дело в том, что когда они сражались против нацизма и фашизма, они оставались по-прежнему колонизаторами.

Владимир Путин оживленно кивал. Ему было очень интересно. Он же понимал, что Роберт Мугабе не только не пытается принизить роль преемницы СССР в победе над фашизмом, говоря о том, что у Зимбабве и России партнерские отношения в достижении этой победы, а даже не пытается возвысить роль Зимбабве в победе над фашизмом. Роберт Мугабе просто говорил как есть.

— Советский Союз распался,— не без горечи отметил президент Зимбабве,— это правда, однако Россия сумела выстоять, она является ядром Советского Союза (до сих пор; и разве это не так?! — А. К.) и сумела выстоять перед натиском Соединенных Штатов Америки и Европы. И они ввели против вас санкции.

Он вздохнул и даже развел руками: вы должны быть готовы к этому, как были готовы мы.

— Нам тогда тоже пришлось бороться с британским империализмом (как сейчас — России.— А. К.), нам требовалось вернуть назад наши земли от британских фермеров. Когда мы преуспели в этом начинании, Соединенные Штаты Америки, Европа и Британия, конечно же, ввели против нас санкции!

Да, история с санкциями повторилась. И на этот раз, конечно, в виде фарса.

Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заметил что-то неладное и вопросительно посмотрел на Владимира Путина. Видимо, журналисты уже не должны были слышать этого. Но Владимир Путин еле заметно покачал головой: он, похоже, хотел, чтобы мы дослушали до конца. Лишать такого было бы и в самом деле жестоко.

— Вы боретесь с санкциями,— заметил Роберт Мугабе,— и мы тоже. И вершиной этой империалистической пирамиды являются Соединенные Штаты Америки. За ними следует Европа. И это причина, по которой мы должны работать вместе! Поэтому вчера нам было так приятно наблюдать все это действо: возрождение России.

Хоть кто-то по достоинству оценил происшедшее и, не раздумывая, протянул нам руку помощи.

И неудивительно, что этим человеком стал президент Зимбабве.

 

Ангела Меркель

Как же ждали в Москве канцлера Германии Ангелу Меркель! Ждали. Когда других не ждут, позабыв вчера. Она и в самом деле сделала то, что и должна была сделать, что уж там говорить. Не предала шестнадцатичасовую близость в Минске, в конце концов. В отличие от некоторых.

И прямо с самолета приехала в Александровский сад возложить венок к Могиле Неизвестного Солдата. И ничего, что в этот день над этой могилой, в самом сердце страны, освободившей мир от фашизма, играли гимн Германии. И пусть: главное, что приехала.

И потом она с Владимиром Путиным по его предложению (а оно стало неожиданностью, кажется, для него самого) прошла по аллее Славы до Кутафьей башни, и люди, гулявшие в саду, потому что не сидеть же безвылазно все праздники дома, а надо и проветриться, запомнят этот день.

И потом долго разговаривала с Владимиром Путиным наедине, а когда вместе с ним вышла к журналистам, выглядела человеком поразительно мягким. И так ничто и не сломало этой мягкости, и не могло сломать: в мягкость можно только уткнуться, как в колени матери.

Российский президент благодарил немецкого канцлера за ее извинения насчет той фашистской Германии, говорил о вреде санкций, причем не для России, конечно, а для немецкого бизнеса, поднимающегося с колен еще с тех пор, благодарил за то, что «минский процесс все же двигается», за их не частые телефонные разговоры, наконец. Но ведь и не редкие.

А она признавалась, в какой непростой ситуации она сейчас:

— Я возложила венок к Могиле Неизвестного Солдата и тем самым хочу сказать русскому народу, что я как федеральный канцлер Германии склоняюсь перед миллионами жертв, которые повлекла за собой развязанная национал-социалистской Германией война. Мы постоянно будем отдавать себе отчет в том, что на долю народов тогдашнего Советского Союза и солдат Красной Армии пришлась большая часть жертв в этой войне. Я напоминаю о том, что война на востоке велась как жестокая расовая война и война на уничтожение, и что она навлекла невыразимые страдания на миллионы людей. При этом я думаю о жителях блокадного Ленинграда, погибших от голода и изнеможения, о миллионах мирных граждан, подвергшихся истязаниям, и убитых, об узниках концлагерей и военнопленных, о тактике выжженной земли, когда вермахтом и СС были буквально стерты с лица земли бесчисленные деревни и города.

Она говорила, и с каждым ее словом информационная война, которую Россия вела в эти дни, становилась победной. Она, гражданка Германии, открыла второй фронт.

И ее не в чем было упрекнуть. Она все говорила правильно и безошибочно. Польский министр иностранных дел, возможно, расстроился, услышав все эти слова. Да и не только он.

Более того, она, кажется, и вправду сейчас переживала.

Это было неожиданное продолжение вчерашнего дня.

Она взяла очень высокую ноту.

Конечно, она не могла не сказать, что «окончание Второй мировой войны не всем европейцам принесло свободу и демократию» и что «разделение Германии и Европы мы смогли преодолеть лишь 45 лет спустя». Но даже про это она могла бы сказать совсем по-другому, а не так: «В том числе… благодаря мирным изменениям в Советском Союзе».

И про «аннексию Крыма» не могла не сказать, и про «нарушение международного права в Украине», но опять оговорилась:

— Тем не менее именно в эти дни для меня важно сказать следующее. Урок, который мы извлекаем из истории: нам необходимо сделать все для того, чтобы в конфликтах, какими бы сложными они ни были, искать мирное решение, решение путем переговоров, то есть дипломатическим путем.

То есть даже как-то чудно было ее слушать.

Решающая фраза прозвучала еще через пару минут:

— Своим сегодняшним визитом я хотела показать, что мы работаем с Россией, а не против нее.

То есть уже прямым текстом про второй фронт.

Отвечая на вопросы, Владимир Путин потом еще защищал пакт Молотова—Риббентропа, а Ангела Меркель утверждала, что он был заключен на противоправной основе (хотя, казалось бы, они могли и поменяться в ответе на этот вопрос местами), а потом по собственной воле в который раз оговаривалась:

— Тем не менее, конечно, Вторая мировая война исходила от Национал-социалистской Германии, и мы, Германия, несем на себе за это ответственность. Это наша историческая ответственность, и мы постоянно будем напоминать о том, что по нашей вине потеряли жизни миллионы людей, и что Красная армия сыграла решающую роль в освобождении Германии.

И никто не заставлял ее опять сказать через две минуты:

— Я приехала сюда потому что я склоняюсь перед миллионами жертв, которые понес советский народ и другие люди по вине национал-социалистской Германии.

Это была уже совсем не дань высшей дипломатической вежливости. Она выговориться хотела, что ли?

Если так, то выговорилась.

Выговорился и Владимир Путин.

Эти три дня были не самыми, конечно, трудными в его политической биографии.

Но может быть, самыми мучительными.

Ну да, и светлыми тоже.