Сотрудники отделения анестезиологии Республиканского травматологического центра Донецка за время работы в условиях войны в Донбассе видели столько примеров человеческого героизма и стойкости, что по их рассказам уже сегодня можно писать книги. Мы предлагаем вам запись одной из бесед наших врачей.
…Врачи, медсестры, санитарки рассаживаются по местам, другие стоят, облокотившись о стены. Вспоминают истории людей, свои бессонные ночи дежурств и работы в главной больнице фронтового Донецка. У многих родственники живут на оккупированных территориях Донбасса, поэтому время назвать полные фамилии наших героев пока не пришло.
Заведующая отделением анестезиологии Ольга В.: «Война застала нас врасплох, 26 мая прошлого года, когда нам из аэропорта привезли раненых – в грузовиках, в огромном количестве, вперемешку с трупами. Все помещения от санпропускника до шоковой были заставлены каталками, заложены ранеными. Ну и кровью было залито все. Не было свободного от крови сантиметра пола. Мало того, в крови были и стены, и двери. Снимаем жгут, наложенный на месте ранения, – струя в потолок, в стену, куда угодно. Как правило, тяжелые ранения сопровождаются разрывами вен, артерий, кровь фонтанирует во все стороны, соответственно кровопотери страшнейшие.
Тогда мы впервые увидели тяжелые поражения, с которыми раньше в своей практике не сталкивались. Тогда же мы поняли, что произошло нечто страшное и непоправимое на нашей земле, свидетелями чего мы стали одними из первых.
Потом, когда начались обстрелы, было очень страшно. Но весь коллектив, за исключением тех, кто уехал, спасая своих маленьких детей, остался работать. Те, у кого дети уже подросли, отправили их с бабушками-дедушками или в Россию, или на Украину.
Из двадцати двух врачей во фронтовом Донецке остались десять. На тот момент это была достаточно высокая цифра: два анестезиолога могли обеспечить полноценную работу отделения, а при необходимости приезжали все остальные. Часто приходилось всем ночевать в отделении по двое-трое суток. Но у нас ситуация была еще очень даже терпимая, потому что в некоторых городских больницах анестезиологов вообще не осталось.
В июле из восьмисот сотрудников коллектива бывшей областной травматологии работали всего сто двадцать человек. Это врачи, медсестры, санитарки. И тогда мы показали, что можем нормально работать даже без заместителей, начмедов, завхозов, а некоторые отделения работали даже без заведующих.
Мы понимали, что нужны людям. Мы не имели права уехать. Есть такое понятие «врачи без границ». Так вот, в тот момент мы тоже были без границ. Потому что принимали всех, кого к нам привозили, вне зависимости от профессии, политических взглядов, национальности, убеждений. Мы принимали абсолютно всех, и это не пафос: мы отдавали и сердце, и душу, и весь свой профессионализм. На наше отделение смотрела вся больница. Люди приходили на работу: «О, анестезиология на месте. Значит все нормально!».
Если говорить о том, что больше всего запомнилось… Знаете, бойцы – военные люди, их работа всегда связана с огромным риском. А вот мирные люди… Лично меня потрясла одна женщина из Дебальцево. Когда там были жуткие обстрелы, жители находились под шквальным огнем по двое, по трое суток. Нину к нам привезли с тяжелым ранением, причем ранил ее снайпер. Сначала в бедро, потом в плечо. Ей было около семидесяти лет, активистка, организовывала референдум в Дебальцево. Когда украинская армия вошла в Дебальцево, то СБУ сразу же принялась искать активистов ДНР. Кто-то из «добрых соседей», естественно, указал на нее. И она уже знала, что за ней придут. Так вот, чтобы спасти свою семью, она вышла за ворота и стала ждать карателей. Те подъехали на БТР к дому и хладнокровно расстреляли женщину практически в упор. Кто-то из соседей чудом вывез Нину на нашу территорию, и уже здесь мы ее лечили.
Когда Нина пошла на поправку, несмотря на тяжелейшие ранения, у нее хватало душевных и физических сил подбадривать, поддерживать соседей по палате. Она потрясающе жизнелюбивый человек с огромным сердцем… Она умудрялась заразить своим оптимизмом даже самых отчаявшихся людей. Боец, герой! Потом сын забрал ее в Россию».
Анестезиолог Александр Ш.: «А помните, у нас в первой ортопедии лежала женщина Ирина с ампутацией руки и ноги? Когда ее городок заняли украинские военные и шли уличные бои, вся семья сидела в подвале. Выйдя из погреба, Ирина увидела, что к их двору идет незнакомая женщина в военной форме и почувствовала неладное. Тогда Ирина отошла от дома, чтобы фактически отвлечь огонь на себя. Никогда не забуду ее историю: «И тут я вижу, как в замедленной съемке, как женщина в форме из украинского карательного батальона поднимает гранатомет, целится и стреляет прямо в меня. Взрыв, и больше я ничего не помню. Слава Богу, что я вышла, потому что иначе, если бы наемница зашла в дом и увидела в подвале прячущихся людей, она безжалостно выстрелила бы туда». Ирина лишилась руки и ноги, у нее была большая кровопотеря и она выжила просто каким-то невероятным образом.
Анестезиолог Владимир К.: «Когда к тебе на операционный стол попадает из района боевых действий годовалый ребенок, это по-настоящему страшно. Это случилось на Гладковке. Мама двоих детей привезла годовалую крошку после того, как в их дом попал украинский снаряд. Ребенок был весь в крови. «Я привезла дочку, а где сынок, не знаю… просто не смогла найти.» Второму ребенку – семь лет. От таких слов холодеет кровь, когда представляешь, перед каким выбором оказалась мать. Слава Богу, через некоторое время нам позвонили и сообщили, что семилетнего ребенка нашли в завалах, целого и невредимого. И малышку тоже спасли...
Как-то дедушка привез трехлетнего ребенка с осколочным ранением плеча. Родители мальчика погибли прямо у него на глазах. Ребенок был в ступоре. Глаза открыты, ноздри раздуваются, на внешние раздражители не реагирует. Типичный тяжелый шок. Уже и в вену вошли, ввели наркоз, а ребенок все еще в ступоре... После операции, когда наркоз отпустил, малыш открыл глаза и расплакался. Мы все перекрестились, слава Тебе, Господи».
Анестезиолог Оксана Т.: «А Ванечка Воронов, про которого все мы знаем… Это же ужас. Без одной ручки, без ножек… Он тогда сказал нам: «Хотя бы у меня глаз один остался…». А Сонечка, которая осталась без родителей в одночасье… Папа с мамой просто гуляли с ребенком, когда неожиданно прилетела украинская стодвадцатимиллиметровая мина…».
Анестезиолог Кирилл Н.: «Мне запомнился бывший афганец, десантник, пятьдесят три года. Сейчас он в ополчении, разведчик. Были на задании. Рядом находились другие ополченцы, молодые ребята, они и попали в засаду. Естественно, разведчики выскочили из укрытия, раскрылись и кинулись помогать. Отбили всех, уничтожили противника. Снайперская пуля крупного калибра попала бывшему десантнику в руку. Причем одна пуля разрушила все предплечье. Вынуждены были ампутировать, потому что кость собирать было просто не из чего.
Когда человек пришел в себя и осознал, что остался без правой руки, долго не сокрушался: «Да, конечно, лучше бы без левой остаться, чем без правой, а так – нормально, главное, что все наши ребята остались живы…». Понимаете, какие люди у нас тут живут! Какое мужество и самоотверженность проявляют!
Медсестра Елена С. дополняет рассказ новыми подробностями: «Видела его на следующее утро после операции. Иду по отделению, а он со своими бойцами в коридоре разложил карту, сидит, что-то им рассказывает, вероятно, делали разбор ошибок по вчерашним событиям. Я просто была поражена. Тяжелая операция, шок, боль, а он бойцов учит!».
Анестезиолог Владимир К.: «А помните, как граната от ВОГ в голени у бойца застряла? И мы были вынуждены вызвать в операционную саперов. И саперы вместе с хирургом без всяких защитных средств ее извлекали! Нестандартная рабочая ситуация, можно сказать. Все прошло успешно, но сам факт, когда в операционной одновременно работают саперы, хирурги и анестезиологи запомнится навсегда. Конечно, опыт мы тут приобрели бесценный. Но, увы, печальный. И раньше случаи отрывания конечностей и взрывных травм у нас, в силу специфики региона, бывали нередко. Все-таки шахтеров и металлургов приходилось оперировать достаточно часто. Но теперь это преобладающая картина ранений.
Что касается психологического состояния наших пациентов, то психологический надлом испытывают в основном те, кто пережил смерть близких, детей или родителей. Вы только представьте, простой горожанин из вчерашней мирной жизни, отродясь не видевший войны, попадает буквально в ад. Вот была у нас женщина, Антонина. Помните, когда обстреляли улицу Артема, оттуда сразу к нам поступило человек шесть или семь. Было где-то одиннадцать часов утра, каждый человек вышел на улицу с какой-то своей целью — кто в магазин, кто на работу, кто к родственникам. И вдруг их жизнь останавливает украинский снаряд. Один, второй, третий... Так вот, Антонина рассказала, как с ней это приключилось: «Я сначала упала, подумала, что всего лишь оступилась. Потом услышала страшный взрыв, попыталась подняться и лишь после этого ощутила жуткую боль в ноге. Посмотрела, а у меня ноги-то уже больше нет». Потом у этой пациентки на ее страшнейшую травму наложились еще и семейные проблемы: уехали дети, уехал муж, она осталась одна, брошенная. Невозможно представить ее страдания, не наблюдая такое лично».
Анестезиолог Оксана Т.: «Была у нас одна пациентка лет сорока пяти. Рассказала историю своего спасения. Шла по улице, а сзади шел незнакомый мужчина. Вероятно, он сориентировался по свисту летящего снаряда и успел оттолкнуть ее в сторону. Женщину ранило достаточно серьезно, но благодаря тому, что она оказалась на земле, сумела выжить. Мужчина, спасший ее, погиб, приняв на себя основной удар. Его буквально разорвало шквалом осколков. Еще случай. Подъезжают «Жигули». Привезли раненого. На переднем сидении мужчина, спинка откинута, на заднем сидении сидит его шестнадцатилетний сын, поддерживает его голову. А отец уже умер. Долго мы отпаивали мальчика успокоительным. Он не мог поверить, что отец мертв, и все это время он старался помочь уже умершему…».
Анестезиолог Кирилл Д.: «Поступила женщина с Лидиевки. Когда начался обстрел, они бежали в подвал. Зять буквально затолкал ее и детей в погреб, а сам, не успевая, прикрыл вход своим телом. В этот момент в дом попала мина, зятя убило на месте. Благодаря его подвигу все остальные остались живы. Вот так, в экстремальной ситуации, порой совершенно неожиданно, проявляются лучшие качества наших людей. Мужья, зятья, а подчас совершенно чужие люди спасают людей. Многие – ценой собственной жизни».
Анестезиолог Александр Ш.: «Знаете, что я сейчас вспомнил? Француз, представитель Красного Креста, приехал к нам, чтобы научить нас работать в военное время. Посмотрел, как мы работаем, и сделал заключение: «Господа, это мне надо у вас учиться». Хочется еще сказать, что к нам привозили достаточно много украинцев. И мы ни от одного не отказались. Для нас они были и остаются всего лишь ранеными, которые нуждаются в нашей помощи. А уж потом пусть правоохранительные органы решают их дальнейшую судьбу.
Заведующая Ольга В.: «А я вспомнила наших коммунальщиков. За время боевых действий на Донбассе погибли сорок шесть работников коммунальных служб. Вы посмотрите, насколько бережно наши люди относятся к городу. К траве, к растениям, к чистоте. Мы так хотим сохранить все, что нас окружает, нам настолько все это дорого, что готовы работать даже под бомбежками. Когда в совершенно пустом городе едешь на работу и видишь тут и там оранжевые жилеты коммунальщиков, то думаешь: «Господи, или мне это мерещится, но нет! Стоят люди, убирают газоны, подпушивают розы, убирают мусор, делают наш город ЖИВЫМ.
Когда начался обстрел моста в Буденновском районе, там работали восемь электриков, восстанавливали пробитый предыдущим обстрелом кабель, подающий электричество на Донецкий металлургический завод. Пятерых из них убили. Троих в тяжелом состоянии привезли к нам. И никто из них не сказал: «Какого рожна я туда полез». Они знали, что если бы не их работа, могла бы остановиться доменная печь, случилось бы что-то непоправимое, был бы нанесен колоссальный ущерб и без того ослабленной войной экономике Донбасса.
Думаю, окажись в подобной ситуации киевляне, они бы в большинстве своем оставили город. Вот такой страшный маркер: на похороны Олеся Бузины пришли меньше трехсот человек. Это говорит о том, что в Киеве, в отличие от Донецка, в людях живет полнейшее равнодушие. Я лично не хочу, чтоб они пережили то, что переживают жители Донбасса. Но не могу не поражаться бездуховности, внутренней пустоте этих людей».
Анестезиолог Александр Ш.: «Помните, как украинский БТР сбил насмерть маленькую девочку в Константиновке? И как отозвались на эту трагедию пропагандисты и националисты: «Слава Богу, погибла, а иначе могла бы размножаться». В противовес этому вспоминается история, когда к нам привезли маленькую девочку, ее семья погибла в бомбежке. Узнав об этом, у нас стояла очередь из дончан на ее удочерение!».
Медсестра Юлия Р.: «Иду как-то по коридору, останавливает меня женщина: «Девушка, извините…». Я думала, она сейчас начнет спрашивать, как пройти в какое-нибудь отделение. А она: «Я вот насобирала денег и хочу помочь кому-нибудь из ополченцев». При этом женщина - пенсионерка, а старики больше чем полгода уже ничего не получали… Начала она у меня выпытывать, в каком отделении лежат ополченцы. И ни в какую не согласилась оставить деньги в регистратуре или администрации. Я, дескать, хочу помочь конкретному человеку».
Заведующая Ольга В.: «Меня поразило вот что. Когда мы все остались практически без средств к существованию, нам привозили помощь ополченцы. Привозили в основном продукты, чтобы медсестры могли поесть, отвезти домой детям макароны или сгущенку. Что меня еще поражало: приходили волонтеры на пищеблок, приносили свои продукты, готовили и разносили всем раненым. А еще старушки приходили, приносили собранную на собственных огородах клубничку, малинку. И вот скажите, как на этом фоне можно было куда-то уехать? Как можно было бросить этих людей? Это просто невозможно.
Что касается сложных случаев, то они были, конечно. К нам привезли парня из аэропорта. Я не знаю, что это был за снаряд, но он прошел через нижнюю часть лица. У него были вырваны нижняя челюсть, верхняя челюсть, нос и половина одной из глазниц. Через рану было видно основание черепа. При этом человек был не только жив, но и в сознании. Мало того, он пытался еще что-то говорить… Первую помощь мы ему оказали, вывели из шока и отправили в отделение челюстно-лицевой хирургии. Там ему наложили трахеостому, укрыли все это его собственными тканями, сделали все, что могли. Операция длилась двенадцать часов. Затем при первой же возможности его отправили в Ростов. Парень выжил».
Анестезиолог Александр Ш.: «Одному бойцу пуля попала в спинномозговой канал. Был полностью перебит нерв. Через месяц парень ушел отсюда на своих ногах. Вот это – настоящее чудо. Ведь даже после обычного ущемления часто перестают ходить, а тут серьезное ранение».
Медсестра Юлия Р.: «В январе раненых привозили «Уралами». В мою смену привезли одного парня с осколочным ранением головы. Голова была, без преувеличения, нашпигована осколками. Нейрохирург буквально руками вытаскивал железо. Наутро бойца перевели из реанимации в интенсивную терапию, а сейчас с ним все нормально – я видела его после выписки».
Анестезиолог Владимир К.: «Интересный случай был. Лежат в одной палате украинский военный и ополченец. А напротив них в этой же палате разместили тяжелого мирного гражданина. И оба дончанина выздоравливают прямо с какой-то фантастической скоростью. Оказалось, что помогла банальная ненависть к украинскому артиллеристу, до которого они просто не могли дотянуться в своем состоянии. Впрочем, эмоции за всю нашу практику военно-полевой хирургии так никогда и не перешли в рукоприкладство.
Но вот еще штришок к портрету того самого артиллериста. Как-то, идя по коридору, я случайно услышал, как этот украинец по телефону общается со своей мамой и горестно жалуется, как к нему здесь плохо относятся, как его за человека не считают и как над ним издеваются. При этом лежит, разговаривает по мобильному, а рядом на тумбочке – огромная тарелка с гречневой кашей и кусками сервелата. Тут же – книжка, какой-то ноутбук… и он жалуется, как ему плохо. На этот раз я уже не выдержал и отчитал его».
Медсестра Юлия Р.: «Ну а как вам такое: сотрудники нашей больницы носили раненым украинцам из дому футболки, трусы и другую одежду. Ведь большинство поступали в таком рванье, что смотреть стыдно было. Но вот раненые женщины, мирные дончанки, не были столь лояльны к украинцам. Однажды выздоравливающие тетки узнали, что в отделение поступили украинские военные. Похватали все, что под руки попалось, и ринулись на них. Хорошо, что палату охраняли наши бойцы. Но и они насилу оттащили разъяренных женщин от дверей».
Анестезиолог Кирилл Д.: «Как-то к нам поступил украинский вояка, причем, судя по возрасту, явно не призывник. Положили его в отдельную палату, так получилось. Собрал всех ходячих в курилке и предупредил: «Так, мужики, в этой палате лежит украинский военный». Они: «Да мы его щас…». А я сказал: «Послушайте меня. Вы не только его пальцем не тронете. Вы его еще и охранять будете». Потому что уподобляться скотам – не стоит. Посмотрел каждому в глаза, повторил несколько раз, вижу – дошло».
Заведующая Ольга В.: «А помните, как к нам поступил украинский военный, молодой совсем, водитель БТР. Ну мы как обычно: «Потерпи, сейчас сделаем то и это…». Заглядывают ополченцы, которые его привезли, и справляются о самочувствии. Я отвечаю, что он не умрет. А они: «Да в принципе, пусть и умрет…». Оказалось, что он десятерых наших раненых раздавил колесами. Намеренно. А теперь лежит такой, как овечка: «Ой, а шо менi будуть робити? Я ж нiчого, я тiльки водiй…». Тяжело было после этого сдерживаться. Но лечили, выхаживали…».
Медсестра Елена С.: «Привезли одного с легким ранением. Ждет своей очереди в коридоре, сидит в углу. Я ему стульчик железный вынесла. Ополченцы ему говорят: «Видишь, урод, какие у нас девушки добрые», и мне – «А вы, девушка, не были бы такой с ним доброй, если бы знали, что у него в кармане мы нашли женские сережки, вырванные из уха с мясом и кровью». Я гада чуть не прибила этим стульчиком…».
Анестезиолог Владимир К.: «Понимаете, эти западенцы мечтали попасть в Европу, а очутились в средних веках – пляшут вокруг костров и мародерствуют в зоне АТО. Книги сжигают, памятники сносят. Мой институтский друг работает в Мариуполе, хирург. Привезли к ним раненого военного. Китель с него сняли, а штаны он наотрез снимать отказывается. Когда сняли насильно, оказалось, что обе ноги обмотаны различными цепочками, кулончиками, под скотч. Какое украшение с кровью, какое без…».
Заведующая Ольга В.: «Я лично этому не удивляюсь. Знаете, часто привозят украинских раненых с наколками – эсэсовские руны, свастика, кресты и т.д. Это настоящее звериное лицо фашизма».
Послесловие
Донецкие врачи, люди, работающие не за деньги или звания, рассказали еще немало случаев. Но по этическим соображениям мы не сможем этого опубликовать. Никогда. Но мы сможем передать эти материалы следственным органам для будущего суда над извергами и палачами, которые пришли на нашу землю убивать, грабить, насиловать.
А врачи, медсестры, санитарки – люди с титановым стержнем допили чай и потянулись из ординаторской по своим рабочим местам. Дальше спасать людей. Русских, украинцев, мирных и военных. Всех.
