К месту будет отметить, что программа создания собственного ракетного потенциала сдерживания “мейнленда” была запущена почти сразу после так называемого “Третьего кризиса в Тайваньском проливе”, протекавшего с разной интенсивностью в 1994-1995 гг.
В ходе этого “кризиса” КНР продемонстрировала готовность к военному решению Тайваньской проблемы в целом.
Что, для особо чутких экспертов того времени, стало сигналом возобновления (чуть было не “закончившегося”) исторического процесса, который, однако, начал приобретать совершенно новый формат с новыми основными участниками.
Что касается упомянутой выше программы, то она продолжалась при всех последующих президентах Тайваня, включая пользовавшегося особым расположением Пекина Ма Инцзю, представлявшего в 2008-2016 гг. на этом посту партию Гоминьдан.
Поводом для (довольно редких) трений руководства КНР с президентом Ма служила не столько разнообразная продукция собственного (вполне дееспособного) военно-промышленного комплекса Тайваня, сколько сохраняющееся военно-техническое сотрудничество с США.
Здесь важно указать на фактор роста “национального самосознания” во всех слоях общественности КНР. Поэтому партия Гоминьдан, исповедующая со времён Сунь Ятсена принцип “единого Китая” (при всех различиях в толковании этого понятия), смотрится в глазах руководства КПК гораздо предпочтительней, чем Демократическая прогрессивная партия (ДПП) – политический оппонент Гоминьдана.
В прошлом десятилетии лидеры ДПП откровенно отказывались обсуждать с Пекином проблему “единого Китая”, придерживаясь позиции, что “Тайвань – самостоятельное государство, а тайваньцы – отдельный от китайцев народ”.
Поэтому, когда президентом Тайваня с мая 2016 г. стала нынешний лидер ДПП Цай Инвэнь, на “шалости” Ма Инцзю с собственной ракетной программой в Пекине стали смотреть гораздо серьёзней.
В этом плане заголовок редакционной статьи в (полу)официозе Global Times “Тайвань должен оставить иллюзии относительно [своих] ракет” выглядит как недвусмысленное предупреждение Тайбэю.
И хотя на тему “единого Китая” госпожа Цай не позволяет себе (пока) “вольностей” в стиле её предшественника на посту руководителя ДПП (и президента Тайваня в 2000-2008 гг.) Чэнь Шуйбяня, но её реальное отношение к ключевой политической проблеме КНР, связанной со статусом Тайваня, едва ли вызывает какие-либо сомнения в Пекине.
Поэтому в последние месяцы политические отношения КНР с Тайванем опустились на самый низкий уровень, о чём свидетельствует прекращение контактов между официальными правительственными органами, созданными в своё время в целях как раз развития всесторонних связей “между берегами” Тайваньского пролива.
Более серьёзный окрас приобретают и давние проблемы с символикой, под которой тайваньским спортсменам “разрешается” (Пекином) выступать на международных состязаниях, а также вопрос об участии Тайваня в работе тех или иных международных организаций.
Так, по требованию представителя КНР в комитете по проведению состязаний параолимпийцев (только что завершившихся в Рио-де-Жанейро) члены тайваньской команды были вынуждены изменить значки на костюмах и флаг, под которым они выступали.
Пекин заблокировал участие Тайваня в очередном заседании Международной организации гражданской авиации (ICAO) с 27 сентября по 7 октября с.г. в Монреале, где расположена штаб-квартира ICAO.
При этом обе стороны стремятся поддерживать (впечатляющий) уровень экономических связей, в которых, однако, тоже наметилась тенденция к понижению, но по причинам объективного плана, не имеющих отношения к текущей политике.
Среди них основная обусловлена постепенной утратой КНР главного конкурентного преимущества в виде низкого (до недавнего времени) уровня заработной платы в стране, что, в частности, способствовало притоку внешних (включая тайваньские) инвестиций и переносу в неё производственных мощностей.
Китайские рабочие больше не хотят “задаром” повышать величие своей страны.
Что же касается вброса в медийное пространство Тайваня информации о (якобы) прекращении разработки ракет, предназначенных для нанесения ударов по территории КНР, то в тот же день (20 сентября) она была опровергнута официальными представителями администрации президента и министерства обороны Тайваня.
Тем не менее, как представляется, сам факт появления подобной информации может свидетельствовать о размышлениях в тайваньском руководстве относительно целесообразности продолжения таких работ.
В условиях возрастания (как и везде) финансовых проблем вполне уместным представляется вопрос: а, собственно, что (кроме дополнительной головной боли) принесло бы тайваньскому руководству обладание уже сейчас некоторым количеством (заведомо ограниченным) подобного рода ракет?
Без ядерных боеголовок (а обсуждение иногда темы возможной разработки Тайванем собственного ЯО относится к малообоснованным спекуляциям) будущий арсенал таких ракет почти ничего не стоил бы в гипотетическом полномасштабном вооружённом конфликте в Тайваньском проливе.
Поэтому нельзя исключать, что отмеченная выше утечка в прессу является попыткой Тайбэя выдать (возможное) прекращение дорогостоящей и бессмысленной военной программы за “жест доброй воли” в адрес Пекина.
Однако новому тайваньскому руководству вряд ли удастся “продать” КНР (по крайней мере, за сколько-нибудь значимую цену) указанный информационный продукт. Во всяком случае, об этом свидетельствует содержание упомянутой выше статьи в Global Times.
Наконец, следует напомнить, что Тайвань является ключевым звеном в цепи зон (простирающихся от Корейского полуострова до Малаккского пролива), которые все вместе образуют “Балканы” современного мироустройства.
И до недавнего времени он представлял собой (относительно) “тихую заводь” во всё более неспокойном море политических проблем, непрерывно возникающих в регионе.
Было бы очень желательно, чтобы, вопреки отмеченным выше и прочим негативным тенденциям, Тайвань и далее оставался здесь исключением. Повторим, хотя бы относительным.
