Её актуальность со временем будет только возрастать, особенно если на внешней политике будущего президента ведущей мировой державы отразится растущее стремление американцев резко сократить уровень вовлечённости своей страны в мировые политические игры, формирующиеся в зонах, удалённых на многие тысячи километров от национальной территории.
Состояние отношений в треугольнике “Россия-Китай-Япония” во всё большей мере будет влиять на ситуацию, по крайней мере, в северной половине той морской полосы, которая охватывает Корейский полуостров и простирается на юг до Малаккского пролива.
Именно эта полоса начинает играть роль “Балкан” современного мироустройства и для России ясность понимания разворачивающихся здесь процессов приобретает особую актуальность.
В том числе и в связи с объективно обусловленным “разворотом на Восток” российской внешней политики.
Выступая на пленарном заседании ВЭФ, президент Республики Корея Пак Кын Хе главную проблему ситуации, складывающейся в зоне современных “Балкан”, обозначила термином “азиатский парадокс”.
Этим термином в последние годы определяют феномен разнонаправленности трендов в политических и экономических компонентах парных межгосударственных отношений, одним из участников которых чаще всего (но не всегда) выступает КНР.
Политика на азиатском континенте во всё большей мере становится препятствием на пути многосторонних проектов, сулящим очевидные выгоды всем. Именно она мешает переводу эффектных деклараций о возрождении “Великого шёлкового пути” в плоскость конкретных проектов.
В полной мере и прежде всего “азиатский парадокс” проявляет себя в японо-китайской стороне треугольника “Россия-Китай-Япония”.
Сколько-нибудь внятно объяснить, почему две ведущие азиатские державы не могут совместить (хотя бы не очень конфликтным образом) процессы их становления в качестве новых ведущих игроков на мировой политической арене, едва ли возьмутся сами участники данного “дуэта”.
Однако сейчас это представляется уже не слишком важным.
Для России исключительную важность приобретает другое, а именно констатация самого факта всё более конкурентного позиционирования Японии и Китая на мировой арене в целом.
Не только в северной части упомянутой выше полосы, но и в южной, а также в Индийском океане, Африке, Латинской Америке, в Европе.
И сколько-нибудь значимых “просветов” в этой негативной со всех точек зрения ситуации до последнего времени не наблюдалось.
Ранее мы отмечали знаковый в этом смысле характер публичного взаимного позиционирования лидеров Японии и КНР на ожидавшемся тогда форуме G-20. Состоится ли в ходе его проведения вообще (а если да, то в каком формате) встреча С. Абэ и Си Цзиньпина?
Этот вопрос казался не праздным вплоть до открытия заседаний G-20, когда (пожелавший остаться неизвестным) некий источник в японском правительстве сообщил, что встреча всё же состоится сразу после завершения форума, и не на ходу, а за столом.
Между тем, дополнительным поводом для сомнений послужило заявление С. Абэ перед вылетом в Пекин о том, что, “выражая позицию Японии относительно ситуации в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях”, он настаивает на соблюдении международного права в целях обеспечения свободы судоходства.
В этих (внешне невинных) словах нельзя было не прочитать, во-первых, подтверждение отказа Токио обсуждать с Пекином вопрос о статусе островов Сенкаку/Дяоюйдао в ВКМ и, во-вторых, одобрение Японией решения Гаагского арбитража от 10 июля с.г. по ситуации в ЮКМ.
Указанное решение является источником едва ли не самых серьёзных внешнеполитических проблем КНР последних лет.
Тем не менее первые за прошедшие полтора года краткие переговоры между лидерами двух ведущих азиатских держав состоялись. И, пожалуй, в самом факте их проведения заключается значимость этого мероприятия.
А не в дежурных словах о необходимости установления “долгосрочных, здоровых и стабильных” двусторонних отношений. Которые произносились и два года назад в Пекине в ходе очередного саммита АТЭС.
Станет ли состоявшаяся встреча лидеров Японии и Китая источником надежды на появление упомянутых выше “просветов” в отношениях между ними, теперь можно будет судить по итогам (вроде бы) запланированного на декабрь с.г. трёхстороннего саммита.
Его главной темой должно стать завершение, наконец, многолетнего “бега на месте” в попытках заключить японо-китайско-южнокорейское соглашение о свободной торговле.
В этот проект политика вклинилась самым очевидным и негативным образом.
Причём к сохраняющимся “болячкам” в японо-южнокорейских отношениях в последние месяцы прибавилась крайне серьёзная проблема в китайско-южнокорейских, возникшая в связи с развёртыванием на территории РК американской системы противоракетной обороны THAAD.
И на встрече с Пак Кын Хе на полях G-20 Си Цзиньпин прямо указал на озабоченность Китая этой проблемой.
Но при любом дальнейшем развитии событий в японо-китайской “стороне” треугольника “Россия-Китай-Япония” уверенно можно прогнозировать сохранение в той или иной мере элемента конкуренции в позиционировании двух ведущих азиатских участников мировой политической игры, которые являются и нашими важнейшими соседями.
Указанная конкуренция неизбежно распространится на Россию, которой необходимо, во-первых, просто принимать во внимание это обстоятельство и, во-вторых, сделать всё возможное для смягчения его негативного влияния как на российскую внешнюю политику, так и на решение ключевой для страны задачи экономического развития региона Сибири и Дальнего Востока.
В ходе вовлечения обеих ведущих азиатских держав в процесс решения этой задачи крайне важно, во-первых, снизить до минимума последствия переноса (видимо, неизбежного) на российскую территорию проблем в японо-китайских отношениях и, во-вторых, не способствовать (вольно или невольно) их усугублению.
Для этого потребуется ювелирная выверенность ходов в отношениях как с Китаем, так и с Японией.
Она особенно необходима в процессе решения пресловутой “проблемы Курильских островов” (“проблемы Северных территорий” в японской терминологии).
