— Господин президент, спасибо за возможность этого интервью. Мы беседуем с вами незадолго до Петербургского международного экономического форума. Как на нем будет представлена Боливия? Планируется ли подписание каких-либо российско-боливийских документов?

— В первую очередь позвольте вас приветствовать в Боливии и большое спасибо за интервью. Боливия и Россия — это страны с огромными идеологическими, программными сходствами, поэтому инициативы братского президента Путина всегда нами ценятся и уважаются. Все эти споры экономического характера являются серьезным вызовом для развивающихся стран, как нам задействовать эти экономические мировые споры. Поэтому я приветствую эти инициативы братского президента Путина. И вся наша поддержка — на то, как нам продолжать развивать эту форму освобождения экономики.

— Подписание соглашения об участии "Газпрома" в разведке шести газовых месторождений в Боливии может совпасть с Петербургским экономическим форумом? Это уже уточнено?

— Наш министр углеводородов (и энергетики Луис Альберто Санчес), наша компания YPFB (Yacimientos Petrolíferos Fiscales Bolivianos) работают… Хотим отметить, что совместить эти соглашения было бы хорошо…

— Чтобы они были подписаны в Санкт-Петербурге?

— Да, этого мы и хотим. Мое желание состоит в присутствии России в Боливии, присутствии России в Латинской Америке и Карибском бассейне. Единственная возможность остановить какой-либо шантаж, выставление условий и принуждение со стороны североамериканской империи. Как раз нужно по максимуму использовать такие возможности. Дай бог, сможем подписать соглашение, используя возможности этого саммита.

— Все чаще говорят о китайском и российском проникновении в Латинскую Америку, а вы говорили, что США делают все возможное, чтобы помешать китайским и российским предприятиям работать в Боливии.

— Я очень сожалею о такой политике Соединенных Штатов, направленной на торможение новых инвестиций от новых развитых, промышленных стран типа Китая и России.

Это политика преследования при помощи имеющихся у них "инструментов", которые тоже являются боливийцами, но имеют проимпериалистическую, прокапиталистическую ориентацию, и их используют, чтобы не допустить инвестиций Китая и России в Боливии. Повторюсь — я чувствую, что это происходит по всей Латинской Америке. Однако есть политическая сила, социальная сила, чтобы затормозить такую политику США.

Когда я пришел к президентству, у меня было две проблемы: одна в части инвестиций, а другая в части торговли. По торговле, чтобы гарантировать рынок, особенно текстильные поставки в США, мы должны были подчиниться ATPDEA (закон о тарифных предпочтениях для Андских стран и уничтожении наркотиков — ред.), который дает некоторые преференции в части пошлин, но в обмен на полное уничтожение листа коки, в обмен на размещение военных баз в Боливии под предлогом борьбы с наркотрафиком. Мы это отвергли, подобные условия для нас неприемлемы. Борьба с наркотрафиком — это ответственность всех, и здесь нельзя поддаваться шантажу. А США используют борьбу с наркотрафиком в Боливии и некоторых странах Латинской Америки с целью чистой геополитики. Мы этого не принимаем. Мы вышли из ATPDEA, но сейчас наша торговля с США и наши поставки стали лучше без участия в ATPDEA.

Второе. У США были кредиты, названные "счет тысячелетия". Нас попросили подготовить предложения — мы подготовили. По мнению нашего МИДа, это было лучшее предложение из стран Латинской Америки, чтобы получить доступ к кредитному счету. И было еще одно условие: кредит нам давали в обмен на приватизацию наших предприятий и наших природных ресурсов. И мы от этого отказались. Мы не стали участвовать, и сейчас у нас нет доступа к этому "счету тысячелетия" США. Но без этого кредита ситуация по теме инвестиций стала лучше. Однако ни Китай, ни Россия никогда нам не ставили условий по инвестициям или кредитам. И боливийский народ это знает. А в Европе такие условия моментально продолжались. Сейчас, благодаря национализации наших предприятий и особенно возврату наших природных ресурсов, наше экономическое положение стало лучше, мы сейчас не такие, как раньше.

Для меня национализация является синонимом экономического освобождения. А политическое, социальное, культурное, программное освобождение нужно сопровождать экономическим освобождением. Это наша модель. Нам не ставят уже условий, и нас не шантажируют. Повторюсь — сейчас у нас с инвестициями лучше.

В 2005 году, под контролем американской империи, сколько было у Боливии инвестиций? 600 миллионов долларов. 70% из них были кредиты, дотации. 30% шли с нашей стороны. На текущий год у нас запланировано более 8 миллиардов долларов инвестиций. В итоге я чувствую, что мы освободились от этой ментальности доминиона, и теперь Китай и Россия знают, что у нас есть экономическая стабильность, и хотят инвестировать, а США противостоят наших братьям, тормозя их, задавая вопросы, наблюдая за инвестициями Китая и России.

Мы не остановимся. Сейчас наш министр планирования (развития Рене Гонсало Орельяна) находится в Китае, и мы хотели получить доступ к теме инвестиций, кредитов и передаче технологий из России. Для нас важно присутствие России не только в Боливии, но и во всей Латинской Америке, что нам даст гарантии экономического освобождения.

— Многие эксперты хвалили выборочную национализацию, которую провела Боливия. Вы не допускаете возможности выборочной приватизации? Может быть, российские компании могли бы когда-нибудь поучаствовать в какой-либо приватизации в Боливии? Или приватизации не будет?

— Приватизации в наших планах нет. Но в качестве партнеров — это да. У нас много компаний, работающих как партнеры, раньше они были хозяева, особенно в части углеводородов. Но сейчас нет. Мы партнеры. Некоторые оказывают услуги. Добро пожаловать "Газпрому" как партнеру наших компаний, это та модель, которая у нас есть, и мы согласны.

Другая вещь — это частные инвестиции, которые уважаются нашей конституцией. Мы одобрили новый закон об инвестициях при участии частных предпринимателей, но также при участии некоторых послов из аккредитованных в Боливии стран. Они наблюдали, мы поняли и учли их волнения.

— Одной из больших новостей было начало строительства ядерного центра с участием Росатома. Как продвигается проект, какое у него будущее и как вы видите в целом развитие атомной отрасли в Боливии?

— Все страны Южной Америки имеют свои центры — маленькие, средние, частные, некоторые государственные. Боливия была единственной страной, у которой такого центра не было. И мы решили в течение срока нашего правления продвинуться с этим центром ядерной энергии, особенно в медицине и сельском хозяйстве. И поэтому мы вели переговоры не только со специалистами из России, но даже с президентом Путиным. Процесс очень продвинулся. Росатом окажет услуги. Сейчас у нас зарезервировано 300 миллионов долларов для платежей. И если будет нужно, мы, конечно, расширим (финансирование — ред.). Мы хотим, чтобы этот центр стал лучшим центром ядерной энергетики в Южной Америке. Я знаю, что президент Путин нас не бросит, и мы построим этот центр.

У меня нет последней информации, но я знаю, что министерство углеводородов (и энергетики) продвигается вперед. Я уже выбрал и назначил руководство в виде управляющих после определенных консультаций по части научных знаний. Это будет новое предприятие, знаю, что на это нужно время, но я хочу запустить его как можно скорее. Мы сильно доверяем России.

— В будущем Боливия сможет развивать атомную энергетику?

— Это желание, которое у нас есть. С мирными целями. Почему бы и нет? Есть некоторые крупные государства, которые спорят со странами, которые хотят войти в атомную энергетику, однако у них самих есть атомные бомбы. Мы не думаем об атомных бомбах, но нам не дают развиваться.

По моему опыту этого короткого времени президентства, мощные государства, как США, не хотят, чтобы страны развивались в части энергетики, промышленности, нефтехимии. Продажа энергии станет соревнованием. И это большая разница по сравнению с такими странами, как Китай и Россия, и поэтому мое правительство, правительство Боливии имеет разногласия с США, но нас весьма ободряет, что мы — с Россией, с Китаем. Они нам не ставят условий, мы работаем для наших народов на совместной основе.

— Недавно министр углеводородов заявил о намерении Боливии пригласить российские компании участвовать в развитии гидроэнергетических проектов.

— Когда мы пришли к власти в 2006 году, между внутренним рынком, производством и генерацией энергии было почти равенство. У нас было 700 мегаватт внутреннего рынка. Сейчас это 1,3 тысячи мегаватт. Есть резерв в 500-600 мегаватт. Мы преодолели энергетическую проблему. И даже решили, что Боливия будет экспортировать энергию. Важно создавать партнеров. Если какое-либо частное или государственное предприятие России хочет инвестировать как партнер боливийских компаний, добро пожаловать. У нас есть большие проекты: гидроэлектростанции, термоэлектрическая станция продвигается с помощью Германии, нам нужно использовать эколическую систему, солнечную энергию, геотермическую.

Боливия может стать мощной державой в энергетической теме. Вы знаете, как обстоят дела в некоторых соседних странах по части энергетики. Это произойдет, потому что Боливия — горная страна, потому что у нее есть природные ресурсы. Это дает большую надежду боливийцам. И, конечно, все эти большие проекты, которые у нас есть, мы не сможем реализовать в одиночку. Мы это осознаем. Нам нужно присутствие иностранных инвестиций. Если мы говорим России "добро пожаловать", у нее будут инвестиции в Боливии, гарантированные конституцией.

— На какие суммы могут быть эти контракты?

— Мы намерены экспортировать 6 тысяч, 7 тысяч, 8 тысяч мегаватт. Внутреннее потребление в 2025 году по промышленности составит 3 тысячи мегаватт. Так представляете, сколько мы можем на этом заработать? У нас определены стратегические зоны размещения ветряных генераторов. Мы уже начали, уже провели испытания и хотим это расширять. Будем развивать энергетику на четырех направлениях: геотермическая, чистая — солнечная и ветряная, термоэлектрическая и гидроэлектрическая. Так что конкретной суммы пока нет.

— Ранее была информация о возможных поставках российских вертолетов Ми-17 для борьбы с наркотрафиком. Идут ли сейчас такие переговоры?

— Я говорил с предыдущим президентом (Дмитрием) Медведевым, но мы не смогли дойти до подписания соглашений. И в виду чрезвычайности, срочности проблемы, мы даже обратились к ООН, купили французские Super Puma. Уже прибыли еще три вертолета специально для борьбы с наркотрафиком. Я очень сожалею, что мы не продвинулись в этом вопросе с Россией через наших непосредственных исполнителей. Но хотелось бы. Я знаю, что есть интересные вертолеты. Рассуждая вслух, если бы нам захотели поставить большие вертолеты, особенно работающие на больших высотах, для горных районов, это была бы замечательная возможность приобрести и получить доступ к такой технике.

— А сейчас переговоры ведутся об этом?

— Пока эта тема без движения, парализована. Надо к ней вернуться. Воздушные силы Боливии нам рекомендовали российские вертолеты, но прогресса тогда не было и из-за срочности нам пришлось обратиться к Франции.

— В России оценили позицию Боливии, когда она проголосовала против резолюции Генассамблеи ООН с осуждением присоединения Крыма. Можно ли ожидать, что Боливия предпримет дополнительные шаги на этом направлении, которые свидетельствовали бы о признании Боливией Крыма как части России?

— Перед лицом любой американской агрессии в отношении России мы всегда вместе с Россией. Идет ли речь об агрессии политического характера, экономического, географического, военного — пусть она рассчитывает на Боливию, на любую нашу поддержку. У нас глубокие расхождения с той политикой, которую США проводят в Латинской Америке, и мы не молчим. Благодаря единству боливийского народа, как результат того, что мы политически освободились от посольства США, а экономически от МВФ, нам теперь стало лучше. И народ это поддерживает. Мы здесь антиимпериалисты и всеми силами поддерживаем антиимпериалистические страны. И прежде всего уважаем Россию и восхищаемся ей.

— Каково чувствовать себя первым в мире индейцем, ставшим президентом?

— (Смеется) Не знаю. Для себя я продолжаю быть по-прежнему тем Эво времен руководства (профсоюзами) несмотря на то, что я президент. Десять лет пролетели быстро. Я не только первый президент-индеец, я еще и первый президент из такого департамента, как Оруро (один из самых бедных регионов Боливии — ред.), я еще первый президент Многонационального Государства Боливия (такое официальное название страна получила при Моралесе — ред.). Я президент, побивший рекорд по числу реализованных решений с момента основания республики в 1825 году. Иногда задумываюсь: во что я влез, что я делаю? Когда есть результаты, это вдохновляет, дает силы для того, чтобы продолжать выкладываться ради Боливии. А когда возникают какие-то проблемы, я говорю себе: ну, и что после десяти лет я тут делаю? Но я понял, что политика — это служение. И сюда мы вместе с вице-президентом пришли, чтобы служить. Мы думаем не о деньгах и не о выгоде. Поддержка народа на выборах священна, и я понял, что служение ему почетно. И вот теперь я лишь хочу хорошо завершить свое дело. Но я еще вбил себе в голову, что я первый президент (Боливии), руководивший профсоюзом. И это достояние профсоюзного движения, вселяющего в него гордость. Мы, представители профсоюзов, умеем администрировать не хуже академиков. Это и гордость, и вера. Поэтому это и внутри, и во вне — постоянное сражение.

У меня еще осталось три с половиной года президентства. Мы побили все рекорды с 1825 года. В этом наша сила, и я думаю, что мы вошли в историю. И если позволит жизнь и судьба, мы будем продолжать служить боливийскому народу. И учиться у него тоже, каждый день учиться. Вы знаете, откуда я пришел. Мое самое заветное желание — чтобы никогда больше у детей не было бы такого детства, какое было у Эво. Это нас обязует, мобилизует на то, чтобы больше не было в Боливии отверженных и страдающих. Мы сделали достаточно, мы сделали много — есть статистика. Но мы очень амбициозны, наши амбиции в политике заключаются в том, чтобы для всех моих братьев базовые услуги стали доступны, а у наших сырьевых ресурсов была бы прибавленная стоимость.

— Тогда возникает вопрос. Мы говорили с боливийцами, многие говорят, что не видят альтернативы Эво. В эти оставшиеся три с половиной года (до завершения срока нынешнего мандата) будет еще один референдум (разрешающий новый срок; предыдущий референдум 21 февраля 2016 года этого не позволил)? Или появится человек, которому вы сможете доверить продолжение своего дела?

— Вот в этом и заключается другая задача и другая ответственность. 21 февраля стал тяжелым ударом, но все это из-за вранья, и есть часть общества, которая говорит, что надо аннулировать результаты референдума, потому что нас обманули соцсети и СМИ. Даже предприниматели шлют мне такие сигналы: "Если Эво уйдет, что станет с Боливией?" Еще один референдум законен и конституционен. Нет в этом конституционной проблемы. Но говорят и о легитимности. В общем, не знаю, как все будет.