«Украинские каратели окончательно закрепились в наших краях ещё в мае прошлого года. Вначале их главные позиции были под посёлком Кутейниково и в районе посёлка Володарское. Крупная часть, оснащённая артиллерией, расположилась непосредственно в володарском карьере. Летом оккупанты начали продвигаться севернее, в сторону Иловайска, и заняли центр нашего сельского совета – Многополье, а также остальные его сёла – Григорьевку, Придорожное и другие.
Именно с территории Многопольского сельсовета вёлся ожесточённый огонь по Иловайску. Я подсчитал: не менее сорока залпов из «градов» в течение суток, а это без малого две тысячи снарядов. Если бы все они разрывались, от Иловайска осталась бы одна щебёнка. Но, к счастью, каратели пользовались старыми, ещё советскими боеприпасами, срок годности которых уже вышел, поэтому разрывалось не более трети снарядов.
Моя дочь жила неподалёку от иловайской школы № 14. Спаслась только потому, что я успел вовремя переправить её в Седово. Но её дом сильно пострадал, а имущество захватчики разграбили. Украинские мародёры забирали буквально всё – от одежды и люстр до батарей центрального отопления и калиток. «Освободители» отправляли почтовыми службами награбленное добро к себе, на Западную Украину.
Огонь далеко не всегда каратели вели прицельно, потому что обычно были пьяны. Иначе чем объяснить, что они даже ставки обстреливали? Не рыбу же в самом деле собирались глушить…
Конечно, было страшно. Мы целый месяц просидели в погребах, а над нами кружили украинские вертолёты. Потом появилась и боевая авиация. Эти стервятники бомбили Иловайск, сбрасывая фосфорные бомбы. Вой пикирующих самолётов я, пожалуй, не забуду никогда, как и все мои земляки. Особенно дети.
К этому времени мы уже находились в самом центре Иловайского котла. Ополченцы занимали большую часть Иловайска и Моспино. Продвигались в тыл ВСУ со стороны Амвросиевки. Киевское командование нагнало к нам целую армаду бронетехники, которая передвигалась колоннами по тридцать-сорок машин. Хочу сразу сказать, что разведка ДНР работала очень чётко, и многие колонны были накрыты огнём артиллерии ополченцев и полностью уничтожены. Долго ещё над полями и лесопосадками стоял удушливый запах гари и трупного разложения. Своих убитых украинские вояки либо не хоронили вообще, либо небрежно прикапывали. А когда началось генеральное наступление ополчения, бежали, бросая все – раненых, оружие, технику, провизию.
Однако разрушить домов и школ они успели изрядно. Один выродок из автомата буквально изрешетил голову и грудь памятника Ленину в Многополье. Другие нелюди разгромили и разграбили многопольскую школу, а потом били по ней из танков. Однако Бог правду видит, мародёры, укравшие у детей компьютерную технику, попали под огонь артиллерии и далеко не ушли. Добивали пытавшегося вырваться из Иловайского котла врага уже в районе Екатериновки, на территории Старобешевского района.
Оккупанты оставили о себе очень недобрую память. Только в моём селе они убили трёх мирных жителей. Проживал у нас в Красносельском бывший чернобылец, талантливый художник-оформитель. Когда начались интенсивные обстрелы, он на своём автомобиле хотел выехать из села. Поехал по объездной дороге, затем свернул на поле и подорвался на мине. Ещё живого каратели вытащили его из машины и тут же зверски добили. Прикопали неподалёку и в течение месяца не позволяли по-человечески перезахоронить.
А во время одного из обстрелов погибла сестра моей соседки, которая приехала к ней из Осыково. Взрывом ей оторвало голову. В тот же день погиб и мужчина, работавший на кукурузном поле. В другом селе каратели забили до смерти мужчину, который отказался стать участником АТО.
Часть оккупантов стояли на виноградниках, в двухэтажном доме. Подошедшие ополченцы предложили им сдаться. Некоторые были готовы, но другие заявили, что перестреляют «предателей Украины». Тогда по двухэтажке ударили из дээнэровского танка, и все, в том числе и «патриоты», посыпались оттуда с поднятыми руками.
Знакомый из Иловайска рассказывал, что когда после очередного обстрела выбрался из подвала, неподалёку валялись трое убитых украинских вояк. В кармане одного из них зазвонил телефон. Мужик взял телефон и услышал женский голос с западноукраинским акцентом: «Сынку, ты у Харкові?». Он ответил, что, мол, тут не Харьков, а Иловайск, а её сын только что убит. С женщиной случилась истерика. Она не хотела верить. «Не верите, приезжайте сами и заберите тело сына», - ответил мой знакомый. Насколько мне известно, никто из родственников убитого здесь так и не появился.
Мы часто вспоминаем оккупантов недобрым словом, ведь они успели заминировать всё, что смогли. У нашего села два поля – одно мы смогли вспахать, а другое так и стоит нетронутым, поскольку его не успели разминировать.
Память о страшных днях сохранили не только люди, но и животные. В наших местах собаки, услышав звук, напоминающий взрыв, ложатся на брюхо и ползут, жалобно повизгивая. Что уж говорить о душевном состоянии людей! Этих карателей надо гнать как можно дальше за пределы Донбасса, чтобы у них даже мысли не возникало снова сунуться в наши края».
