- Сейчас день, слава богу, не стреляют, но с восьми часов и всю ночь стреляют постоянно и очень активно – минометы, танки, даже тяжелая артиллерия. В последнее время интенсивность обстрелов увеличилась, следовательно, увеличилось количество разрушений и раненых, только за последние три дня – шесть человек. Одна женщина - в тяжелом состоянии, у нее височное ранение, врачи борются за ее жизнь. Много раненых с осколочными ранениями. У мужчины, которого достали из-под завалов его дома, сломана рука. К нам не едут ни МЧС, ни «скорая», поэтому людей стараемся сами эвакуировать.
Улица Лисянского наполовину сгорела. Пожарные не едут, а люди стоят перед выбором – оставаться в подвалах, спасая свою жизнь, или под обстрелом спасать имущество. Вот и горят дома – за одну ночь семь домов недавно сгорело. Мы все время недоумеваем: чем же они стреляют, что даже песок горит?
Люди находятся в депрессивном состоянии. У нас как началась война, так ни на день не прекращалась. Ни на день. Постоянные обстрелы. Многие люди уехали, особенно с улиц, которые примыкают к блокпостам, но даже и там еще живут! Правда, живут не в домах, а в подвалах. Например, на улице около блокпоста в доме остались дедушка с бабушкой, говорят, а куда мы уедем? Живут и семьи с детьми. Считается, что в нашем поселке нет детей. Но это не так, они живут здесь, и даже учатся. Школа не работает, но мы оборудовали помещения в библиотеке, где учатся дети младших классов, приходится размещать несколько классов в одной комнате. С 1-го по 3-й вместе сидят, с 4-го по 6-й, с 7-го по 9-й. А старшие школьники ходят в Никитовку.

- Сколько людей до сих пор живет в Зайцево?

- До войны – три с половиной тысячи, сейчас остались две тысячи двести человек. Из них семьсот человек уезжают на ночь в Горловку или окрестные поселки, а днем возвращаются, потому что без огорода не проживешь, да и за домом присматривать надо. Вы напишете правду о том, как мы живем?

Ирина Дикун пристально смотрит на меня, оценивая прочность характера. В Зайцево нет полутонов: каждый из них, живущих прямо на линии фронта, рискует своей жизнью ежеминутно, поэтому никто не тратит время на условности, пафос или реверансы. Времени просто нет. Едва начнет сгущаться темнота, Зайцево попадет в ад взрывов, пожаров, смертей, ранений, страданий.

- Я – директор коммунального предприятия, но некоторые обязанности поселкового совета переданы нам, - продолжает рассказ Ирина, - Людям нужна власть, нужна поддержка, помощь. Но наш поссовет хотят вообще закрыть, постепенно забирают полномочия. Почему никто не думает, что в итоге людям не к кому будет обратиться за немедленной помощью? Уже сейчас к нам добраться можно только до обеда (автобусы ходят каждый час), а потом – проблематично. Но уехать, эвакуироваться, смогут не все. Старики – не смогут. Потому что не хотят. А некоторым семьям и податься некуда: и денег нет, да и никому они, по сути, не нужны…
Мы и справки, необходимые людям, выдавали, и пленку, чтобы закрыть окна. Если нас лишат этих обязанностей, то лишат последней надежды и жителей поселка.

- А как у вас с газом, электричеством, водой?

- Половина поселка обесточена. После каждого обстрела приезжают электрики, чинят линии, подсоединяют, но в эту часть поселка никак не могут восстановить подачу электроэнергии, потому что мы находимся в «серой» зоне. Однажды после повреждения ЛЭП электрики начали работать там, но были обстреляны. Украинская сторона отказывается подписать заявку на предоставление электрикам безопасных условий работы. Вот и живут люди уже почти пять месяцев без света. Сейчас еще холодно, продукты можно хранить в подвалах. А придет лето, жара, как тогда быть? С водой проблем практически нет – спасают колодцы. Но порывы воды не устраняются.

- А почему МЧС не приезжает?

- Они говорят, что их не пропускают военные – из-за опасности. Риск, действительно, очень большой. Но мы-то так живем все время. У нас одна мечта – победа и мир. Мы очень устали от войны, от жизни в подвалах, от постоянного страха. А я даже ночью, во время обстрелов не могу прятаться в подвале: вдруг позвонят и нужно будет кого-то вывозить, спасать? Я прошу об одном: не лишайте нас того, что мы еще имеем. Наоборот, дайте нам помощь, а не забирайте ее, как это сейчас пытаются сделать...

- А какова обстановка, когда приезжает ОБСЕ?

- При ОБСЕ – тишина. Но как только они уезжают – сразу же обстрел. Не знаю, сообщает ли кто-то украинской стороне об этом, или они сами контролируют приезды ОБСЕ. Между нашими и украинскими блокпостами не больше 500 метров, а иногда и намного меньше. В Жованке, например, всего одна улица разделяет воюющих. Иногда, очень редко, когда ночью уж очень сильно обстреливают, я звоню в ОБСЕ, и, наверное, по их звонку и требованию украинцы прекращают обстрел. Но это бывает очень, очень редко.

- Можете ли вы привести примеры личного мужества жителей, которые вас особенно поразили?

- Каждый день такие примеры, даже не вспомню сразу самый яркий пример. Героизма у людей хватает. Вспоминаю, сколько хороших и добрых людей погибло. Одна женщина, которая помогала старикам, подорвалась на растяжке, когда шла к старой женщине, чтобы ее накормить. Мы с мужем оказывали первую помощь (я окончила курсы ГО уже во время войны), приехала «скорая», но женщина умерла в больнице. Я не знаю, что украинцы за снаряды такие посылают, почему погибают уже в больнице люди даже с самыми легкими ранениями, даже если им вовремя и правильно оказали первую медицинскую помощь? У них развивалось заражение крови. 

Когда школа работала еще в своем здании, была договоренность о режиме тишины во время учебного процесса. Мы пришли на работу, все тихо и спокойно. И вдруг начинается интенсивный обстрел – именно по школе. Снаряды ложатся прямо возле территории школы. Что делать с детьми? Как помочь? Я звоню в райисполком. А там говорят: а чем мы можем помочь? И тут подъезжает машина ритуальной службы. Шофер – молодой парнишка. Говорит: давайте спасать детей. Мы выбрасываем из машины гробы, венки и всю атрибутику. И под снарядами, под пулями едем в школу. Ребята – молодцы, выскочили сами через окна, а когда мы приехали, вместе стали вытаскивать детей и выводить их на менее обстреливаемую сторону. Так и вывезли всех ребятишек.

Когда мы возвратились, пришел страх, слезы, понимание, что мы могли погибнуть. У меня своих двое детей, правда, сейчас они живут не со мной, а с бабушкой. Верю, что если они окажутся в опасности, рядом с ними в критический момент тоже окажутся люди, которые помогут им.

Наши люди – настоящие. Соседи помогают друг другу - спасают из разрушенных домов и подвалов, делятся стройматериалами. Недавно был пожар на улице Обручева. Эта улица находится в зоне сильных обстрелов, но люди вылезли из подвалов и начали тушить горящий дом. А ведь каждый боялся за свою жизнь. Но и оставить соседей без помощи нельзя – стыдно. Как потом в глаза смотреть, как жить рядом? И наша служба, а у нас много женщин, всегда помогает тушить пожары. Страшно, конечно, но иначе никак.

- Гуманитарная помощь вам поступает?

- Да, но в основном потому, что мы сами связались и с российской стороной, и с Красным Крестом. Недавно привозили помощь представители Крымской епархии. Нам помогают и частные гуманитарщики. Очень многие люди откликнулись на нашу беду и помогают.

- Идет ли восстановление разрушенных домов?

- Зачем вкладывать деньги и материалы, если продолжаются обстрелы? И неизвестно, когда прекратятся. Но вот Красный Крест, например, выделил пленку для окон. А крыши покрываем тентом. Бессмысленно делать капитальный ремонт, пока идет война. Но как мы устали – от страха, от неустроенности, от неопределенности.
Все, кто не уехал из родного поселка, кто остался здесь, - герои. Люди остаются добрыми, отзывчивыми, часто, рискуя жизнью, помогают и соседям, и даже незнакомым. Я не знаю случаев, чтобы при этом люди опустились до злобы, ожесточились. Александр Жигун с улицы Есенина во время обстрела накрыл собой ребенка и принял осколки на себя. Девочка осталась жива. А Александр ходит со своими не извлеченными осколками и говорит, что пока они ему не мешают. Я горжусь нашими людьми. Они настоящие. Люди с большой буквы.

Мы выходим из здания поссовета, чтобы передать в Зайцево несколько пакетов с гуманитаркой от жительницы Дебальцево Натальи Ш. Горькая ирония: кому, как не жителям многострадального Дебальцево знать о тех испытаниях, что выпали на долю обитателей несчастного Зайцево? Отдаем продукты и идем по улице генерала Карбышева. Как таковой, улицы нет: это руины домов и обоженная снарядами земля, на которой островками пробивается к солнцу зеленая трава, к которой печально склонили головы первые тюльпаны, желтыми и красными пятнами выделяясь на фоне серых остовов и закопченных стен. 2016 год. Так выглядит война на Донбассе на улице Карбышева. А во дворе постоянно расстреливаемой школы номер 15 стоит памятник: каменные лица солдат в каске и в буденовке строго и непреклонно смотрят туда, где находятся нынешние защитники Зайцево и командир подразделения мотострелковой бригады республиканской армии, позывной Архар. Беспримерный героизм и стойкость солдат отряда Архара сравним с подвигом советских воинов, оборонявшим Брестскую крепость. Их берут на измор, окружают, уничтожают, методично расстреливая, как в тире, а они стоят, держат оборону, смотрят на лица каменных солдат и не сдаются. Местные жители стараются помогать своим защитникам, прекрасно понимая, чем грозит падение этого рубежа для поселка. Двор школы усыпан осколками снарядов всех калибров, а асфальт утыкан не взорвавшимися минами 82 мм, возле стены школы - воронки с белыми краями, что характерно для взрыва боеприпаса, содержащего фосфор. В рубеж обороны отряда украинцы почти беспрерывно бьют из САУ, танков, минометов, рпг, птуров, агс. Старая крепкая кирпичная кладка в 70 см пробивается, как картон.

- Какова ситуация на вашем участке фронта?

- Украинская армия прекращать войну не собирается. Они стоят в буферной зоне, в которой по Минским соглашениям не должно быть ни их, ни наших войск.

- Давно они заняли буферную зону?

- Прошлым летом. Потихонечку, часть за частью. Мы докладывали своему начальству, а нам ответили: мы должны соблюдать Минские соглашения – не стрелять, не выбивать противника с их позиций. ОБСЕ принципиально не видит нарушений со стороны украинской армии. Вот ВСУ и окопались здесь, укрепились, понастроили капониров. Нас разделяет расстояние в 600 метров с одной стороны, и около трех километров – с другой. Украинцы не бьют прямой наводкой только потому, что мешает бугор. Против нас стоит около двух батальонов, но у них происходят частые ротации, поэтому трудно точно определить количество живой силы противника.

- Как часто они пытаются прорваться?

- Почти каждый вечер. Но это не штурмовые отряды, а отдельные группы, которые различными путями при поддержке минометов и даже тяжелой артиллерии пытаются подобраться к нам поближе и нанести максимальный урон или совершить диверсию.
Мирному населению достается столько же, сколько и нам.

- Говорят, что украинская армия сейчас находится в состоянии боеготовности №1. Брали ли вы пленных и что они говорят?

- Пленные рассказывают разную информацию. Один пленный, родом из Хмельницкой области, сказал, что он дембель и ничего почти не знает. И это так. Им не разрешают свободно передвигаться по территории, поэтому они знают ситуацию в своем взводе, в своей роте – не больше. Он, конечно, рассказал то, что знал, но нам и так это было известно.

- А как он себя вел?

- И смех, и грех с ним вышел. Оказывается, он три дня отмечал дембель. Вот и доотмечался, что заблудился и случайно вышел к нам. Мы ему, конечно, помогли и довели. Сначала он не понял, куда попал, и все порывался сходить за выпивкой: «Хлопцы, давайте выпьем, где купить?». Потом с трудом, но до него дошло, что попал к нам. Националисты, «Правый сектор» стоят против нас совсем недолго. Если такие пленные к нам попадают, их сразу отправляем в штаб. Но и они дают информацию, ничего не держат в себе.

- Применялось ли против вас необычное вооружение?

- Я воюю с 14-го года, меня мало, что может удивить. А из того, чего не должно быть по Минским договоренностям, - это фосфорные снаряды, 120-е минометы, БМП – у них крупнокалиберные пулеметы, САУ, танки работают, 152-ые. А вот гаубицы и «Грады» по нам не работают – мы слишком близко стоим, они через нас перелетают.

- Расскажи о себе.

- Я местный, из Горловки. В украинской армии не служил. Гражданская специальность – составитель поездов. В ополчение пришел в июне 14-го года. Почему пошел воевать? Я пошел воевать против фашизма. Мои деды воевали против фашизма в Великую Отечественную войну. И когда бандеровцы пришли на мою землю, пришел мой черед воевать. А как иначе? И я, и мои товарищи не говорили высоких слов о борьбе с фашизмом. Мы нутром чувствовали: пришел враг. И спокойно, как на работу, пошли в ополчение.

- В вашем подразделении большие потери из-за обстрелов?

- Да, потери есть.

- Кого из ребят ты хотел бы выделить особенно?

- Все ребята достойны добрых слов, все одинаково достойно несут службу и выполняют свои обязанности. Иные здесь не задерживаются. Каждый боец должен быть уверенным в каждом товарище. Фронт быстро определяет цену человеку. Мы даже по двору, где стоим, передвигаемся определенным образом – так близко вражеские позиции. Им и снайперы даже не нужны – всё в зоне видимости невооруженным глазом.

- Мы победим? Когда?

- Победим. А вот когда? Мы сами этого очень ждем.

- Помогают ли вам люди, которые еще остались здесь?

- На переднем крае все – и солдаты, и мирные – в одинаковом положении. Мы уже с ними сроднились. Если ранен наш боец, мы часто ждем, когда уменьшится интенсивность обстрела, а вот если ранен мирный – сразу же пытаемся оказать помощь: и из-под обстрела достаем, и на своей машине вывозим.
Мы не сдвинулись с позиций, определенных Минскими договоренностями. А украинцы, захватив буферную зону, подставили мирных людей под постоянные обстрелы. Сократив обговоренные позиции, они кошмарят мирных людей без меры и без сочувствия. Но всех не запугаешь.
Люди пытаются нас подкормить, а мы делимся всем, чем можем, с ними. Вот только от компота редко какой боец откажется. Мы знаем всех детей, которые живут недалеко от наших позиций, относимся к ним по-отцовски.
Сейчас время работы на огородах. Укры не дают людям спокойно работать, специально обстреливают, это абсолютно неприемлемая ситуация. Еще одна опасность – неразорвавшиеся снаряды. По мере возможности помогаем от них избавиться. А если не можем сами справиться, вызываем МЧС.

- Бывают ли случаи минирования украинскими диверсантами гражданских дорог?

- Месяца два назад заминировали тропу к колодцу. Несколько жителей подорвались на растяжках.

- Всех своих раненых вы вывозите в тыл?

- Да. Но некоторые, особенно легкораненые, не хотят уезжать, остаются. Мы даем им несколько дней отдохнуть, а потом они возвращаются на позиции.

Мы осматриваем разрушенные классы школы. В одном лежит прилетевший с украинской стороны противотанковый управляемый снаряд, от него змеится по парте тонкая прочная проволока, в другом классе школьная доска исписана уравнением с интегралами, пол подсобки химкласса покрыт слоем стекла и осколков и только чудом уцелевшая реторта игриво отражала солнечных зайчиков, пропадавших в черном проломе стены. В библиотеке колышется на колонне портрет Тараса Шевченко, на полках лежат запыленные книги, среди которых самая видная – учебник по истории Украины. По нему тоже когда-то учились все эти украинские снайперы и артиллеристы, что теперь убивают людей Донбасса. Даром преподаватели время на них потратили…

Осознавать масштаб случившегося некогда: приближалось время очередного обстрела. Повезло посетить Зайцево потому, что в этот день машины ОБСЕ стояли возле домов, как приклеенные, а через полчаса, когда они уехали, обстрелы вспыхнули с новой силой.

Уже в Горловке узнали о раненых, поступивших в больницу: мирной женщине и армейцах, один поступил в реанимацию, второй получил множественные ранения и ампутацию части руки: в помещение той самой школы влетела граната от рпг и боец выжил чудом. По неизвестной причине в прифронтовой больнице сложилась острая нехватка лекарств. Много ли могут даже самые умелые руки врачей без медикаментозной поддержке в случае тяжелейших ранений? Как вообще могла возникнуть такая ситуация, это серьезный вопрос и он требует ответа.

Уезжая, постоянно возвращалась мыслями к полуразбитой обугленной школе и памятнику воинам. Казалось, их посеченные осколками каменные лица выражали не боль, а стыд: за тех, кто своим бездействием, соглашательством или равнодушием предал их память...