Идейные личности власти стали не нужны. А властные кабинеты молодой республики все больше наполняются нужными, покладистыми, своими людьми. О том, почему так случилось, расскажет Эллада Шафтнер, которая одна из первых поддержала Русскую весну и осталась верна ее идеалам до конца. Митинги, баррикады, референдум, война - она все это прошла от начала до конца. Помогала ополченцам продуктами и медикаментами, доставляя их на передовую и в обстреливаемые районы.
Она была ранена, пережила плен, где подвергалась жестоким избиениям и издевательствам над личностью. Выстояла, была избрана депутатом парламента ДНР, не так давно на ее жизнь было организовано покушение – на пустой трассе ее машина была сброшена в кювет неким авто без номеров, в результате покушения Эллада получила тяжелые травмы. Кто организовал нападение, неизвестно до сих пор. Однако Эллада не из тех людей, кто отступает, испугавшись угроз. Ее позиция – всегда честная и бескомпромиссная, а ее цель – отстоять идеи республиканцев, за которые люди отдавали свои жизни.
-Эллада, что сейчас происходит в парламенте республики?
- Сегодня, к сожалению, наши парламентарии ищут легкие пути, а я всегда выступала за то, чтобы мы работали на перспективу. Есть такая притча. Три человека должны были выбрать себе кресты. Двое выбрали маленькие крестики, чтобы груз было легче нести. А третий человек выбрал большой крест. День идут, два идут, и вдруг перед ними появляется огромный ров. Тот, что нес большой крест, положил его и, как по мостику, перешел на другую сторону. У двух других осталось два варианта – либо они остаются, либо падают в пропасть. В парламенте та же ситуация. Депутаты сегодня принимают только те законы, которые не вступают в противоречие с законами Украины. Последние три месяца не было принято ни одного закона, который бы существенно отличался от закона Украины. Это касается и Процессуального кодекса, и Уголовного кодекса, Следственного комитета. Мы с командой давали свои предложения, но они не были услышаны. Особенно, я считаю, нам необходим Следственный комитет как неподконтрольный и самостоятельный орган, поскольку у нас нет Конституционной палаты и Конституционного суда. Единственный надзирательный орган – это Генеральная прокуратура.
Мы с ребятами готовили документы на основе кодексов РФ. Ведь если мы интегрируемся в российское экономическое и политическое пространство, и законы должны быть соответствующие. Мы их серьезно изучали и подгоняли под наши условия, ведь ДНР еще не такое стойкое и не такое большой государство, как Российская Федерация. У нас же принимают законы, которые писались под Украину, либо выдают сборную солянку из кодексов других стран. В одном таком «хорошем» законе использовали законодательство семи государств. Также мы подготовили закон о рынках. Да, он в корне отличается от украинского закона, но, чтобы жить по-новому, нужно себя переломить. Но нас не хотят слышать. (фото-2)
-На каком уровне блокируются законы?
-На уровне законодательного органа. Причем в принимаемых законах нет четкого разграничения между исполнительной и законодательной властью. Часто пишутся мертвые документы, которые нельзя исполнить. Например, закон по медицине можно исполнить процентов на 30, не более. Многие работают по внутренним постановлениям, которые можно переписать в любой момент. Причем за изменения в кодексе может проголосовать Совет министров. Где, в какой стране мира исполнительная власть принимает законы, а потом их сама же нарушает или переписывает? Такое нельзя вообразить. Когда я говорила, что в ДНР нет парламентаризма, это многим не нравилось.
Если мы народная республика, нужно чаще спрашивать у народа, какие местные выборы и по каким законам люди хотят видеть, кому они доверяют власть, какую экономическую модель желают строить.
-Эллада, давайте вернемся в начало событий на Донбассе, когда вы сделали для себя выбор?
-Для меня таким спусковым крючком был майдан. Когда я смотрела по телевизору, как к молодым людям на майдане подходят репортеры, и они с горящими глазами говорят, что Россия – тиран, а мы стоим за безвизовый режим, понимала, что нужно действовать. Нельзя допустить, чтобы эта зараза пришла в Донбасс. К тому же я прочитала все 800 страниц текста о так называемом ассоциированном членстве в ЕС. Я пришла в ужас. Сначала пыталась спорить с приверженцами майдана в сети, спрашивала, читали ли они договор. Но никто и не думал этого делать, люди были зомбированы обещанием безвизового режима и вхождением в Европейский Союз. Еще я не понимала, что на майане делают все эти люди с барабанами и кастрюлями на головах, когда основная часть украинцев работает, чтобы пополнить бюджет, удержать на плаву государство, которое уже трещало по швам. Донбасс работал, а на майдане кричали, что на востоке живут рабы и быдло.
Когда я услышала слово «Даунбасс», все стало окончательно ясно. Я была на самых первых митингах, была назначена в отдел пропаганды и агитации в аппарат Андрея Пургина. Все листовки к референдуму – это деятельность моей команды. Был огромный энтузиазм. Ночью ты пишешь и печатаешь листовки, а утром едешь в город и раздаешь их людям. Мы убирали из города украинскую символику, которая сегодня уже приравнивается к фашистской, рисовали граффити патриотической тематики и флаги Новороссии. Чтоб было понятно, все это происходило в Донецке, когда здесь еще была украинская власть. Мы всю работу делали с огромным риском. Мы разговаривали с населением, и люди нам верили. Но мы сделали главное – провели референдум. А ведь еще за день до 11 мая точно не было известно, состоится ли он. Но людей пришло очень много, и почти все высказались за самостоятельность региона. Это дорогого стоит.
-Эллада, это правда, что на референдум первоначально хотели вынести два вопроса. Второй – о вхождении республики в состав Российской Федерации? Говорят, что перед самым началом второй вопрос по какой-то причине убрали.
-Да, это правда. Было сказано, что второй вопрос преждевременный и о присоединении Донбасса к России будет чуть позже проведен второй референдум. Я его с нетерпением жду уже полтора года. Если помните, сам референдум был неожиданностью и для России. Владимир Путин тоже назвал его преждевременным.
-За этот небольшой период времени в вашей жизни были и ранения, и контузии, и плен. Наверное, некоторые моменты вспоминать тяжело, но расскажите и об этом.
-В конце мая, когда был первый бой за аэропорт и полегло много наших ребят, я поехала туда в качестве репортера. Хотелось показать все, как есть на самом деле, тем более что журналисты других изданий, едва услышав первые взрывы, ретировались в безопасное место. По нам работал снайпер, но мы продолжали снимать. После вместе с другими российскими журналистами выезжала в горячие точки. Для меня очень важно было показать, что это не мы стреляем по городам и поселкам, а каратели.
Была и волонтерская работа. Возила воду, еду, лекарства в Иловайск, Дебальцево, на Жилплощадку и в поселок Октябрьский. Иногда это приходилось делать под обстрелами. Третье осколочное ранение в руку я получила в Иловайске, когда мы оттуда вывозили раненых. Я там увидела старушку 82-лет, которая всю жизнь проработала санитаркой. Она, несмотря на возраст, помогала нам вывозить троих раненых бойцов. Вы понимаете, вот эта бабушка-санитарка и есть тот народ, о котором может мечтать каждый президент. На Петровке в Донецке, когда мы делали репортаж, снаряд попал в жилой дом. Вместе с МЧС тушил пожар двенадцатилетний мальчик. Он, не раздумывая, взял ведро с водой и пошел в огонь. Он так понимает свою ответственность и свой долг. Этот ребенок – герой. И таких примеров очень много.
В плен я попала, можно сказать, случайно. Я и российский журналист сопровождали скорую помощь. Наша цель была снять сюжет о героической работе хирургов, которые сутками оперировали раненых, спасая их жизни. По оплошности заехали на украинскую сторону. Когда нас остановили, и я услышала фразу: «Вы знаходытэсь пид охороною Украины», в груди похолодело и стало понятно, что эти «охоронци» могут с нами сделать все, что угодно. Нас долго везли. Впоследствии мы оказались в Харьковском СБУ. Начались пытки и допросы. На российском журналисте не было живого места. Его сильно били. Мне задавали стандартные вопросы, поддерживаю ли я ДНР, зачем ехали на съемки. Но как я могу не поддерживать, когда у меня документы и пропуск ДНР?
Оказывался огромный моральный и психологический прессинг. Были люди, которые ломались и оставались на Украине. Когда видишь парня с вывихнутым голеностопом, или мужчину со сломанными ребрами, которому не оказывается никакая помощь, или ополченца, которому во время пыток свезли всю кожу, и человек похож на сплошную рану, становится не по себе. Ты понимаешь, что это могут сделать с тобой. Нас вывозили в поле в наручниках с завязанными глазами. И мы сидели под палящим солнцем с полиэтиленовыми кульками на голове. Потом врачи удивлялись, как у нас не случился отек мозга. Нас заставляли рыть себе могилы. Потом снова возвращали в СБУ и громко, чтобы мы слышали, говорили, как ночью нас будут живьем закапывать. С тех пор у меня фобия сна. Я могу несколько раз просыпаться в течение ночи. В подсознании остался страх, что за мной придут. Но самое страшное было даже не это. Когда меня допрашивал офицер СБУ, он все время допытывался, зачем мы спасаем людей. Я ему отвечала, что мы спасаем стариков, раненых детей, всех, кому требуется помощь. Его следующий вопрос был: «Зачем вы спасаете детей?» «Вы хотите сказать, что нужно проходить мимо?» - ответила ему я. Он сказал: «Да». И это говорил человек, у которого, видимо, есть свои дети.
-Эллада, как вам удалось вырваться из плена?
-Тогда прошли переговоры в Минске и договорились провести обмен пленными. В нашей группе числились медики и волонтеры. Во всяком случае так нас заявил Андрей Пургин, который участвовал в переговорном процессе. Но еще было не ясно, освободят ли нас. Тогда в знак протеста я объявила сухую голодовку. Но скоро нас освободили.
-Скажите, почему сейчас остановлены обмены пленными? Возвращаются из плена единицы. А мы ведь знаем, что в украинском плену остаются тысячи наших ребят. Кого-то уже нет в живых.
-Когда я была в плену, встретила ополченца, которого считали погибшим. Даже его матери сообщили, что сын погиб. Его год держали в плену. Мы нашли способ сообщить об этом его родным, потом парень пошел по обмену. Но наши ребята находятся в плену и год, и больше. Их нужно спасать. Почему сейчас пленных почти не меняют? Это вопрос к Минским соглашениям и к нашим госорганам, который явно не дорабатывают такую важнейшую проблему. Министерство обороны этим занимается слабо. Понимаете, нельзя вести переговоры с позиции подчиненности, с позиции лояльности. Нужно помнить, что враг – это враг, он даже не противник. Отсюда такие плачевные результаты.
-Сейчас на территорию республики возвращаются те, кто вольготно чувствовал себя на территории Украины. Они приезжают и, как ни в чем не бывало, садятся в свои прежние кресла.
-Руководству ДНР не хватает жесткости. Наверное, им так удобнее. Приказ дан, но ведь выполнить его можно по- разному. Наше руководство идет проторенной дорожкой, но это путь в тупик. Сейчас говорят об амнистии политзаключенных. Обратите внимание и на такой момент. На любого политзаключенного в течение пяти минут СБУ может повесить статью «Терроризм». И тогда он не подпадает под обмен. Все. И человек пропал, его сгноят в застенках. Но этот момент никто не учитывает. Война в Донбассе в тексте Минских переговоров названа «некими событиями, которые произошли на территории Донецкой и Луганской областей». Что это? Получается, подобная формулировка нашу переговорную группу вполне устраивает?
-Нужны ли договоренности, которые не работают и которые Украина отказывается выполнять?
-Нужны. Во всяком случае, центры городов уже не бомбят. В какой-то степени договоренности сдерживают противника. Но война не прекращается. Знаете, я не хочу видеть «Минск-24». Все-таки в договоре должны быть оговорены разные моменты. Например, что делать, если противник продолжает обстреливать населенные пункты? Возможно, такой вопрос следует задать людям, жителям тех же населенных пунктов. Они бы дали правильный ответ. Не нужно думать, что народ глупый. Это большое заблуждение. (фото-3)
-Эллада, тебя считают врагом «укропов». Но и здесь, на территории ДНР ты пострадала за свою честную, принципиальную позицию.
-Скажу, что при большом желании вы не найдете человека, у которого нет врагов. Должны быть и друзья, и враги. Это нормально. Люди, которым не нравилась моя прямота, советовали быть аккуратной в высказываниях. Да, я не совсем стандартный человек, я говорю не стандартно. Но это же и лучше. Если будет идти обсуждение, парламент будет живой. А наш Народный Совет стал напоминать Верховную Раду периода Януковича. Все дружно проголосовали, развернулись и ушли.
У меня есть несколько знакомых министров. Они недавно были на Украине, теперь работают здесь. Они говорят, что будут внедрять новые молодые кадры. Я хочу спросить, куда. В старую систему? В первую очередь нужно менять систему. Все эти люди, которые привыкли жить по старинке, как удобно, не способны к созиданию нового и полезного, они могут строить только жесткий феодализм. Понятие народность изживается, ему на замену приходит термин «нарядность», когда шоу и флешмобы выходят на первый план, отодвигая в сторону жизненно важные и значимые вопросы, которые действительно волнуют людей.
-Как вы считаете, Ахметов и его менеджеры сейчас имеют влияние на республику?
-Конечно. Господин Ахметов и господин Колесников видят ее своей вотчиной. Но Ахметов, как мне кажется, все-таки иногда думает и о душе, что выражается в гуманитарной помощи жителям региона. Но я, как и все остальные жители ДНР, вовсе не за то голосовала на референдуме, чтобы сюда вернулись бывшие хозяева Донбасса. Мне говорят, что они хотят нам помочь. А почему полтора года назад не помогли? Недавно в Донецк приезжала госпожа Бахтеева. Итогом ее поездки стало закрытие первого военного госпиталя, который располагался на территории больницы имени Калинина. Я лично связываю фамилию Бахтеевой с медицинской «реформой», когда была убита полностью лучшая система советского здравоохранения. А какое было финансирование и куда ушли деньги! А теперь говорят, что в помещении военного госпиталя госпожа Бахтеева будет открывать центр эстетической хирургии. Недавно господин Колесников заявил, что он готов возглавить республику. А люди готовы их здесь видеть? Цели на самом деле у них две – это не упустить прибыльные предприятия, вернуться на финансовые потоки и опять сделать людей управляемыми. Но мы знаем, какие условия были на их предприятиях. Наших регионалов, таких как Ахметов, Колесников, Бахтеева, Левченко, Бондаренко и других надо ставить на одну сторону с украинской властью. Им давалось время, чтобы навести порядок в стране, когда были при власти. Теперь Бондаренко на ток-шоу говорит, что они собираются строить Украину на Украине. Это как понимать? Я не за это теряла друзей, получила контузии, прошла плен, чтобы меня вернули в то же стойло, в то же болото, которое уже разлагается.
-Эллада, а как вы относитесь к предложениям сделать из республик конфедерации или автономии? Это возможно на данном этапе?
-Мы помним Крым в составе Украины. Первоначально у него были очень большие полномочия. Что сделала Верховная Рада? Она все полномочия урезала. За час проголосовали изменения, и Крым стал такой же областью, как и остальные регионы, без каких-либо прав. Будет что-то подобное. Если мы останемся в составе Украины, то снова со временем превратимся в одну из ее областей. Этого нельзя допустить.
Вообще, Минские соглашения - это некий свод правил, попытка вернуть на Украину здравый смысл. Но в них обязательно должны были быть подзаконные акты. Если минские договоренности не выполняются, то мы становимся на жесткую позицию. Там ничего такого нет. Теперь говорят, что действие меморандума может быть перенесено на следующий год. Это латентная, вялотекущая ситуация не дает плюсов никому. Она даже минусов не дает. Это, как в поговорке о том, что худой мир лучше доброй ссоры. Но это очень опасная ситуация, поскольку растет недовольство людей. Так может тянуться еще три, четыре года.
-Народ еще верит в Донецкую народную республику?
-У нас народ держится. Я общалась со многими людьми. Они ждут перемен. Идея народной республики не погибла и не ушла в тень. Но беда в том, что люди, получившие власть, перестали слышать народ. Вернее, слышат его выборочно. Критику они не приемлют. И это беда. Но все-таки я оптимист. Мы прошли большой и трудный путь, и сворачивать с него нельзя. Уже не получится.
