Ни танков, ни другого вооружения я, конечно, не увидела. Оно отведено на значительное расстояние. Настроение у ребят решительное, ведь массированная атака врага может начаться в любой момент. И они это знают, а пока коротают время в импровизированной казарме. Тепло, уютно. На стене иконы, чтобы Господь не забывал их и хранил от пуль. «Бурятом» оказался молодой стройный парень славянской внешности.
- Сергей, - представился он.
- Откуда у вас такой позывной? Вроде не похожи вы на бурята...
- Конечно, не похож. Я родился и вырос в Бурятии, отсюда и позывной. Отец у меня – кадровый военный, так что вся моя жизнь с пеленок проходила в военных городках. Но потом так сложилось, что мы с мамой шесть лет назад переехали к ее родителям в Макеевку. Получилось, что у меня российские корни и украинский паспорт.
Когда начался беспредел на майдане, я служил в армии. Проходил службу недалеко от Чернигова. Сейчас говорят, если бы на подавление майдана бросили армию, не было бы войны. Думаю, что это так. В ноябре действительно была объявлена полная боевая готовность. К отправке в Киев готовились танки, другая тяжелая техника. Все ждали приказа. В самый последний момент Янукович струсил, и нам дали отбой. Но многие уже понимали, что происходит на самом деле и чего можно ждать в ближайшее время. Этот до тошноты знакомый американский сценарий был опробован в разных странах. В это время уже автобусы с головорезами стали гнать в Донбасс. От этого болела душа и щемило сердце.
В декабре нашу часть перебросили в Днепропетровск. Это уже было ближе к Донбассу. И когда командование отпустило меня в небольшой отпуск на Пасху, я решил пробираться в Славянск, поскольку уже там шли бои. Со мной пошел мой товарищ из Кривого Рога.
- Как понимать, пошел? От Днепропетровска до Славянска значительное расстояние.
- Да, мы отправились пешком. Иных вариантов не было. С небольшими перерывами шли 150 километров. Благо, уже было теплое время года. Самое трудное оказалось – миновать украинские блокпосты. Мы ведь понимали, что нас уже ищут. На каком-то заброшенном заводе переоделись в гражданское. Но нам не повезло. Уже был объявлен план-перехват.
- И что было дальше?
- Нас вернули в часть и посадили под арест. Поначалу и били, и издевались. Но потом стали пытаться промывать мозги. Конечно, о том, что нашей целью было вступление в ополчение, мы молчали, как рыбы. Говорили, что шли домой. А в душе творилось невыносимое. Я ведь уже знал, что украинская армия убивает мирное население Донбасса. В казарме было спутниковое телевидение, и мы его иногда смотрели. Примерно к осени у нас сменилось командование, и, хотя я был в списке неблагонадежных, решил испытать судьбу еще раз. Постепенно в мозгу созревал план побега. Я стал ждать удобного момента.
В тот день к нам заступил на дежурство новый командир, которого перевели из военного училища. Он опрометчиво отпустил меня в увольнение. В городе у меня уже было жилье, куда я мог пойти. Когда я уже купил гражданскую одежду и пришел на эту квартиру, чтобы переодеться, позвонил командир. Он был очень взволнован. Первый его вопрос был: «Ты где?» Я назвал адрес. Это было рядом с воинской частью. Он пришел проверить, и я пообещал, что в восьми вечера буду в части, как и положено. У меня оставался в резерве один час. По дороге на вокзал был один блокпост. Я уже имел информацию о том, что такси обычно не останавливают. Я переоделся, взял паспорт (у меня его не забрали) и в путь. Ровно в 20.00 я вынул сим-карту и выбросил ее. Меня не должны были вычислить.
- Но дорога из Днепропетровска – это далеко не один час. Поезд идет, если я не ошибаюсь, часов семь. Путешествие было довольно опасным?
- Да, вы правы. Меня в любой момент могли задержать. На вокзале я купил билет в купейный вагон, чтобы по закону подлости не встретиться с нежелательными знакомыми. Когда я зашел в купе, понял, что трое моих попутчика – иностранные наемники. Они говорили по-польски. Но дело даже не в языке. Как человек, вся сознательная жизнь была связана с военным делом, я понял, почувствовал это сразу. Рядом со мной были враги. Но поезд уже ехал на восток до станции Краматорск. Теперь предстоял самый сложный отрезок пути – на автобусе мимо украинского блокпоста. Но или солдаты были уставшие, или решили не проверять документы. И потом это было в конце сентября – сразу после минского соглашения. Короче, нас пропустили. Но в Донецкой Народной Республике мне предстояло пройти еще одно испытание неволей. К счастью, недолгое.
- А почему так случилось?
- Я пришел с той стороны, с украинской. Фактически был солдатом армии врага. Бдительность была необходима. Но, когда я ехал на восток, то хорошо запомнил расположение сил противника, видел, сколько какого оружие идет в нашу сторону. Причем обо всем мог рассказать, как военный специалист, точно описать виды вооружения. Потом оказалось, что моя информация оказалась полезной. Через два дня меня отпустили. Я увиделся с родными. Мама очень болела, а тогда Украина заблокировала доставку жизненно важного лекарства, которое могло продлить ей жизнь. Те две недели дома были последние, когда я видел маму. Скоро она умерла.
Когда я вернулся в Донбасс, мой путь лежал в Первую Славянскую бригаду, где я получил боевое крещение. Ребята из «Спарты» уже тогда предлагали стать танкистом, все-таки я служил в инженерных войсках и хорошо разбирался в технике. Но я решил начать с разведки. Потом перешел в бригаду «Кальмиус» разведчиком-корректировщиком. Это было уже рядом с поселком Абакумова в Донецке. Некоторые ополченцы знали, что я пришел из украинской армии, и в шутку стали звать меня укропом. Тогда наш командир с позывным Дед так и сказал: «Кто «Бурята» еще раз этим словом назовет, будет иметь дело со мной». Там мне выдали оружие – автомат с полным комплектом. Но к бою он был не готов. Пришлось долго чистить. Через двое суток я уже был в полной боевой.
- В чем заключалась ваша функция?
- Главным образом разведка. Я должен был докладывать о расположении сил карателей, об имеющейся технике, где конкретно она стоит. Нам удалось наладить радиоперехват разговора противника. Была, конечно, и иностранная речь, но больше всего говорили на украинском с характерным западным акцентом. Днем мы патрулировали Старомихайловку. Однажды по рации услышали разговор, который особенно насторожил. Это была наводка на нас с точным описанием вплоть до формы одежды и вида оружия. Мы стали оглядываться по сторонам. Мы не понимали, кто нас в этот момент может видеть, и какими точными средствами наблюдения пользуются каратели. Но оказалось, что все гораздо проще. В Старомихайловке жила женщина-наводчица, она за нами следила, а ночью специальными световыми сигналами с крыши дома передавала информацию. Мы этот свет и засекли. Они о ней после говорили по рации: «Таки гэрои нам потрибни». После ребята вспомнили, что встречали эту женщину поздно вечером, когда уже был комендантский час. Видимо, ходила встречаться с карателями. Она сказала, что ищет свою собаку. Ее взяли и увели на допрос.
- Сложно было?
- Да, непросто. Каратели лезли со всех дыр, да и они там и сейчас ведут постоянные обстрелы. На их потенциальном пути мы разбрасывали битое стекло, чтобы ночью было слышно продвижение вражеской техники. Использовали мы и другие способы обнаружения противника. Главное, что после Старомихайловки я вошел в большое доверие. Теперь самое время было попробовать себя в роли танкиста.
К тому времени, как мне дали танк, я уже многое знал о нем по книжке: как управлять башней, как наводить огонь. Танк мне достался не из лучших. Долго его ремонтировал, потом сколотили экипаж. Я – командир, механиком-водителем пошел местный тракторист.
- Воевали там же в Старомихайловке?
- Нет, нас перебросили на Запорожскую трассу. Это северо-западное направление. С танком в боях мы, можно сказать, сроднились. Но однажды в бою все-таки случилась поломка, приходилось, как говорят, на ходу пересаживаться в БМП и продолжать бой. У Песок, аэропорта нужно было прикрывать нашу пехоту. Но БМП по сравнению с танком коробочка. Правда, выручала хорошо. Но сейчас мой танк отлично отремонтирован после боев и покрашен в заводских условиях. Если нужно будет, в бой пойду только на нем. Мне даже казалось иногда, что он живой, со своим характером. А ведь приходилось наших ребят прикрывать и глубокой ночью, когда ничего не видно, делать броски через посадки, и он ни разу не подвел. Участвовали мы с ним в танковом биатлоне под Торезом. Но теперь, как раненому бойцу, ему пришлось подлечиться.
- Сергей, скажите, как сейчас ведут себя каратели. По сводкам они продолжают каждодневный обстрел территорий. Собственно, мы и сами это слышим.
- Сегодня их стиль – провокация. Она и раньше присутствовала, но теперь особенно. Отец моей девушки сейчас воюет в аэропорту. Он рассказывает, что каждый день наблюдается такая картина. Выезжает танк или танки и начинают выписывать круги недалеко от нас. Палят они обычно издалека, а эти странные маневры иначе как провокацией не назовешь. Хотя, возможно, они там что-то употребляют и слетают с катушек. Как-то пришли к нам два укропа с мешками на головах. Это еще в Старомихайловке было. Вот представьте, идут по селу два мешка. Мы их остановили. Те, когда поняли, что попали к ополченцам, стали кричать: «Мы за ДНР, но против сепаров». Мы решили их попугать. Говорим, мол, мы не из ДНР, мы Правый сектор. Они действительно сильно испугались. Похоже, были в состоянии наркотического опьянения. Сдали их в МГБ.
Но по большому счету, обстановка тревожная.
- Что для вас было самым тяжелым на войне?
- Терять друзей. Недавно погиб в бою мой товарищ пулеметчик с позывным «Дядюшка Хо», его застрелил снайпер. Другого нашего пулеметчика с позывным «Гус» накрыло миной на Ясиноватском посту. Он смелый был, не любил в тылу отсиживаться, рвался на передовую. Тяжело контужен афганец «Мираб». Лежит в госпитале.
Сейчас украинская пропаганда говорит о присутствии в Донбассе российских войск. А я вам скажу, кто воюет. Воюет, например, учитель из Красногоровки. Он перешел через линию фронта. Оказалось, метко стреляет. Теперь стрельбе других учит. Он понял, что школьники за партой и без него обойдутся. Именно для них, этих детей и подростков надо очистить нашу землю от фашизма. Воюют и шестнадцатилетние добровольцы. Такие, как Максим из Донецка. Такой смелый пацанчик. Позывной у него, «Малой», кажется. Мы его «сыном полка» называем. Сейчас осваивает БМП, я его немного учу. У него одна мама, отца нет. И так хочется, чтобы все они жили.
