- Пацанов, наших пленных, украинцы пытали и мучили, как в гестапо - штыками пробивали ноги, одному парню, у него шесть детей, сначала прострелили руку, потом - ногу, потом эту рану еще и штык ножом пробили. Из лекарств дали на камеру зеленку и йод, этим я немного подлечил напарника. Купаться, правда, он больше месяца не мог, я ему не разрешал. Только рана начинает коркой затягиваться, он собирается помыться, рана опять открывается и гноится. Но долечились, всё нормально. А недели за две до моего освобождения завезли новую партию наших мальчишек, так у одного на груди «сепар» был выжжен, а на пояснице - немецкий крест-свастика. Выжигала эти «узоры» на коже живого человека женщина. Да, это делала женщина.
- Женщина-следователь Службы Безопасности Украины?
- Нет, из карательного батальона зоны АТО. На СБУ-шке чего пытать? Кто из наших попал в лапы садистов из карбатов, немногие выжили, а выжившие остались инвалидами. Повезло вырваться относительно целыми считанным единицам. Арсенал издевательств был широкий. Душили полиэтиленовыми пакетами, затягивая их на голове, били насмерть, заливали воду через воронку в рот, потом прыгали на живот, ребята в камере рассказывали – в машину один пленный не поместился, его отвели в посадку – расстреляли и всё. При этом палач приговаривал: «Оба на, как испугался». Пацану 22 или 23 года было всего, а вина только в том, что не влез он в машину...
От рассказа Виктора Никитина, который провел 51 день в украинском плену, леденеет кровь. Ему повезло попасть в списки на обмен пленными и выйти на свободу в первых партиях. Другие узники, и ополченцы, и политзаключенные, проходят эти круги ада до сих пор. По разным данным, в плену остаются более 400 ополченцев и несколько тысяч политзаключенных из разных регионов бывшей Украины. Точные цифры не оглашаются, что характерно для государств с фашистской диктатурой. Международные конвенции и права пленных не соблюдаются. Свидетельства ребят, вырвавшихся живыми из лап боевиков нацбатальонов в Мариуполе, рисуют картину страшных зверств и преступлений против человечности: одних наших пленных закапывали живыми в землю, других избивали дубинками от поясницы до колен и тело превращалось в сплошную гематому, третьим загоняли иглы под ногти и били электрошокером. Известны случаи, когда люди не выдерживали пыток и обрывали свою жизнь добровольно, делая выбор между болью и смертью. Сколько человек погибли в результате пыток или побоев, пропали навсегда, останется под грифом «совершенно секретно».
- Виктор, расскажи, почему ты ушел в сопротивление?
- Я не хотел танцевать и скакать, как на Майдане. Это если коротко. А подробно – это целый рассказ. Сам я из Ясиноватой, обычный водитель. У меня старенькая «двоечка». Еще до митингов мы создали в Ясиноватой ячейку из одиннадцати человек и поднимали город против Майдана. Потом построили блокпост на ясиноватском посту ГАИ. Нас тогда начали милиция и СБУ-шники преследовать. Флаги мы вывесили на блокпосту ясиноватский и георгиевский. Приедут менты: «А зачем вы тут стоите?» А что, мы нарушаем что-то? Закон мы не нарушаем. Приставили к нам двух наблюдателей – один майор, другой подполковник. Один курил, другой водку пил. Потом нагрянули люди крутые, солидные, на «джипах»: «Ребята, скажите, в чем вы нуждаетесь?». Тогда ещё супермаркеты нормально работали. И серьезные ребята, до сих пор их вспоминаю с искренней благодарностью и теплом, привезли нам палатки, мешки спальные. Потом приезжали Пушилин, Кофман, интересовались нашими делами, всего ли хватает, чайку с ними попили. Посещали нас корреспонденты, каждый день и много. Гражданское население несли термоски. С деревень люди ехали, отдавали пакеты и записки в них, многодетная семья, например, две курицы приготовила и пишет «Мы за вас». Вот так мы начинали. А потом начались митинги, в каждом из них мы участвовали. Когда правосеки в Донецк приехали, мы их гнали отсюда взашей. Мой товарищ поймал одного, залез к нему в карман, а там заточка, паспорт с закарпатской пропиской, билет на обратный путь и 300 долларов. Он берёт и ему в рожу это все швыряет с криком: »Зачем ты сюда приехал?». Ну а потом, когда взяли администрацию, там был первый медицинский отряд, и я им помогал как водитель. Начались бои в Славянске, Семёновке. И я на своей «двойке» ездил вытаскивать хлопцев, помогать людям. Забивали машину гуманитаркой и возили. Помню, как обратно однажды на своей «двойке» одновременно троих лежачих раненых и одного на переднем сидении вывез. Хотели мне на багажник ещё погрузить, но из опасения не довезти не стали рисковать. Если бы можно было растянуть машину, всех бы забрал…
А когда в Северске украинцы разнесли наш блокпост, когда от шестидесяти человек осталось в живых двое, не забуду и не прощу этого майдановской мрази никогда! Каждая деталь тех дней в памяти отпечаталась. Накануне Лена Пургина выбила на медчасть реанимобиль. Я уехал домой на побывку, мне звонит начмед, давай срочно сюда, машину нам дают. Я на парах прилетаю, смотрю: стоит машинка-красавица такая, у меня сразу на душе потеплело, сколько же я парней смогу вывезти! В тот же день бросаю свою «двойку» и мчусь на этой. На Северск приезжаю и забираю всего двух ребят. Двух выживших из шестидесяти! Одному лет 25, а другому под 40. Молодой пацанчик рассказывает, что когда ВСУ начали по ним бить снарядами, то один мужчина, пару дней как пришедший в ополчение, взял его за шиворот и собой накрыл. Мужчину искромсало, а пацанчик ранен, но живой. С тех пор я проклял убийцу-Украину. В моем сердце она умерла окончательно и бесповоротно. Свою семью отправил в Россию, так как начались похищения семей ополченцев, а сам стал постоянно мотаться на Славянск.
- За это время сколько удалось вывезти людей?
- Ну, из Славянска больше двадцати раненых вывез. Из Снежного – восемнадцать человек, из них трое были с тяжелыми ранениями. Боялся, не довезу, но бог милостив, довез. Раненых врач сопровождал, и Лилечка Родионова часто с нами ездила. Умница она, смелая, настоящая! Не чета некоторым! У меня сначала был напарник, но трусливым оказался. Когда был обстрел, он прибежал, шапку кидает, кричит: «Машину убил, запаску вырвало!». Я вышел, смотрю - ну да, запаска вырвана, дверь боковая шатается. Я ему говорю: «Людей вывез? Сколько?». «Да, троих». Я вообще никогда не ругаюсь, а тут: «Ну и фиг с ней, с этой машиной, главное, людей вывез». А Лилечка не боялась ничего: и в дальние рейсы ездила, за свои деньги покупала медикаменты, чтобы завезти на блокпост, вот такой человек!
- Часто приходилось бывать под обстрелами?
- Помню, как на Петровку и Александровку ездил, там ещё немцев не было, это я украинских карателей так называю. А как их еще называть, если они детей, людей убивают, разбивают школы, больницы, хлебозаводы? В общем, раздается звонок врача: «Витя, поехали, поехали». Я – куда поехали? Смотрю, с базы одна, потом вторая скорые выезжают. В одной машине девчушка лет 25-ти сидит и говорит: «Я боюсь…». Я водителям скорых сказал – «стоять там, а я буду вывозить раненых к вам на блокпост, куда не стреляют». В общем, подъехал за ранеными прямо в зону обстрела. Тут я первый раз за свои 50 лет увидел, что такое война на самом деле. Раньше по телевизору показывали фильмы про Великую Отечественную. Смотришь – ну, война и война, мурашки по телу пробежали. А тут я в живую увидел, что такое война и что такое гибель мирного населения. В Славянске я же только ополченцев вывозил, а тут – захожу в пятиэтажный дом, снаряд попадает в 4-й этаж, рушатся 4-й, 5-й, крыша… Голуби летают, мы заходим в подъезды, выбиваем некоторые закрытые двери – лежат там тела, там трупы, там живые кричат, там стонут.…И начинаем вытягивать… Штабелями грузили, потому что одна машина. Всех довезли живыми.
- Когда вы выносили людей, что они говорили?
- А что они могли сказать? Не верили, что остались живыми, плакали, благодарили. Потом тех двухсотых, которые были под завалами, мы с Лехой-врачом проверяли и перепроверяли, жив или нет, трехсотых загрузили, тут МЧС подъезжает, мы им показваем – там, там и там двухсотые – забирайте, чтобы не бегать, не искать, обстрелы ведь продолжались. Мирное население, кто успел в подвал убежать, тоже пришли помогать: там, в подвалах, говорят, тоже есть трехсотые. Ходячих раненых вывели, в бессознательном состоянии - на руках вынесли. Это было в том году, перед тем, как я в плен попал.
- Как это случилось?
- Ехали к раненым на машине “скорой помощи”, случайно выскочили на украинский блокпост, сплошной линии фронта не было, а тут еще произошел неожиданный прорыв ВСУ. Лилечка, Лада, доктор Алексей, московский корреспондент и я попали прямо к ним в лапы. Привезли нас на КПП «Должанка», там таможня их была, нас под Мариновкой взяли. На головы всем натянули пакеты и начали бить, поставили к стенке, два или три раза ствол приставляли к виску, щелкали.…Изобьют, потом воды дадут попить или сигарету, потом опять бьют. Потом на машине в поселок Солнечное привезли, там тоже нас били. Вскоре прилетела «вертушка», чтобы нас отправить на АТО в Краматорск. Первая «вертушка» пришла и забрала украинских раненых, а те вояки, которые прибыли во втором вертолете, вылезли из кабины и тоже пошли нас бить. А затем вывезли нас в Краматорск, где людей жестко ломали.
- И какую статью вам вменили, в чем обвинили?
- У меня статья 110-я пункт 1-й. Хотели 185-ю припаять, по-моему, за оружие, но не получилось, а 110-я – это сепаратизм, пункт 1-й. В обвинении написали: «Подвозил питание на блокпосты сепаратистам, которые мешали продвижению украинским войскам». Когда избивали, приговаривали что-то вроде «когда ты уже сдохнешь, сепар?». Один молодой вояка меня изметелил так, что, думал, кишки совсем вывернет. Тут подошел другой и говорит: »Эй, а что же ты земляка своего так зверски бьешь? Ты же вчера только приехал… Перестань, не трогай деда»
- То есть кто-то из ваших земляков служил полицаем у силовиков?
- Я сегодня встретился с парнем, который со мной сидел. А он тоже видел этого иуду и знает его позывной. Иудушка ясиноватский оказался, пошел добровольцем воевать еще с начала конфликта. Пробили его данные, выяснили, кто он, что. Теперь на нашей земле места ему больше не останется.
- Условия содержания пленных какие были?
- На АТО вообще никаких поблажек не делали, в Краматорске создали просто невозможные условия содержания. Из Краматорска нас опять в машину какую-то кинули и в Изюм привезли. В райотделе переночевали и нас в Харьков отправили, в СБУ. Если у кого-то были деньги, то там можно было иногда попросить охрану купить сигарет или сладостей. Когда наши начали наступление под Иловайском, мы подумали: «О, классно, недельку посидим и выйдем». Но нет. Освободились только по программе обмена пленными с 11 на 12 сентября прошлого года. Я еще считаю, повезло мне, только легким испугом и побоями отделался.
- А в камере людей много сидело?
- Сначала, когда нас кинули с Симоном, было шесть человек плюс нас двое. Эти шестеро сидели еще в Киеве, их там, бедолаг, замучили до состояния живых трупов, а в Харькове ну что – стукнут иногда по голове или в печень…Ребята рассказали, что один из тех, кого перевели к нам из Киева, больше двух недель в туалет не мог сходить, почки совсем отбили ему. Тут как было, когда новую партию пленных пригоняют, осматривать их некому. Наших врачей, которые со мной в плен попали, уже освободили к тому времени. Вот меня по камерам и вызывают, надо, мол, осмотреть ребят побитых. «Да я же не доктор», говорю, они мне - «Ну ты же водитель на «скорой». Странная логика. Но шел, смотрел ребят, как мог, раны им обрабатывал.
- «Подсадные утки» были в камерах?
- Со мной один сидел, крепкий такой, я с ним кашей делился, большому человеку больше кушать надо, а как поменяли, разобрались, что он – подсадная утка. Вот так бывает. А бывает, что судьба сталкивает с хорошими людьми, настоящими воинами. Вот я вам такой эпизод расскажу. Я вернулся из плена с 11 на 12 сентября прошлого года. 15 уже вышел на работу, вскоре присутствовал на обмене двух пацанов наших. Они спрашивают, а мы встречались когда-нибудь? Оказывается, я их со Славянска забирал. Получается, я бойцов оттуда вывез, потом они подлечились, отправились на фронт и ранеными попали в плен. И после обмена опять этих ребят вез в «скорой».
- Вить, было у вас, после всего пережитого, сомнение, продолжать борьбу или сделать передышку?
- Нет, какие сомнения?? Когда начали Ясиноватую уничтожать обстрелами, я уже тогда все понял – назад дороги нет. Жена говорит, тебе же уже шестой десяток, сиди дома. Я – нет, я ухожу в ополчение. И она меня отпустила. А как иначе-то? Разбили спокойный город, разбили мой дом, и какая такая теперь Единая Украина? Вы что, издеваетесь? У меня ребята при встрече спрашивают: «О, батя, что ты живой, мы слышали, что из плена вырвался – знаем. А почему у тебя наград нет?» А я ему: «Вот ты у меня - самая большая награда, что я тебя вывез, ты подлечился, и ты воюешь».
