Пре­по­доб­ный все­гда же­лал под­ви­зать­ся в Са­ров­ской оби­те­ли и в 1757 го­ду вы­ехал из Санкт-Пе­тер­бур­га. С ним вы­еха­ли неко­то­рые уче­ни­ки и уче­ни­цы. Ста­рец по­ме­стил уче­ниц в Ар­за­мас­ском де­ви­чьем Ни­коль­ском мо­на­сты­ре, а сам с уче­ни­ка­ми по­се­лил­ся в Са­ров­ской пу­сты­ни. Вско­ре уче­ни­цы пре­по­доб­но­го пе­ре­ве­де­ны бы­ли в Алек­се­ев­скую об­щи­ну, где жи­ли в стро­гом сле­до­ва­нии уста­ву, дан­но­му стар­цем.

Про­жив в Са­ров­ской пу­сты­ни два го­да, отец Фе­о­дор возы­мел на­ме­ре­ние воз­об­но­вить обед­нев­шую Са­нак­сар­скую оби­тель, на­хо­дя­щу­ю­ся в трех вер­стах от уезд­но­го го­ро­да Тем­ни­ко­ва, на ле­вом бе­ре­гу ре­ки Мок­ши. К при­ез­ду от­ца Фе­о­до­ра един­ствен­ная цер­ковь оби­те­ли бы­ла вет­ха и бед­на, де­ре­вян­ные ке­ллии и огра­да по­чти раз­ва­ли­лись, кров­ли сгни­ли. В стро­и­тель­стве от­цу Фе­о­до­ру по­мо­га­ли сред­ства­ми бла­го­тво­ри­те­ли, по­чи­тав­шие его за доб­ро­де­тель­ную жизнь в Алек­сан­дро-Нев­ской Лав­ре. Прео­свя­щен­ный Па­хо­мий, епи­скоп Там­бов­ский, при­звал к се­бе пре­по­доб­но­го и умо­лял его быть в Са­нак­са­ре на­сто­я­те­лем, при­няв свя­щен­ство. Ста­рец по сми­ре­нию от­ка­зы­вал­ся от хи­ро­то­нии, но, убеж­ден­ный епи­ско­пом, 13 де­каб­ря 1762 го­да был ру­ко­по­ло­жен в иеро­мо­на­ха. На­сто­я­те­лем пре­по­доб­ный Фе­о­дор был твер­дым и стро­гим. На бо­го­слу­же­ния по­свя­ща­лось в сут­ки ча­сов де­вять, а в вос­крес­ные и по­ли­е­лей­ные дни – де­сять и бо­лее то­го; при все­нощ­ном бде­нии до две­на­дца­ти. В церк­ви он тре­бо­вал раз­дель­но­го неспеш­но­го чте­ния. Ста­рец за­вел в оби­те­ли лич­ное ру­ко­во­ди­тель­ство бра­тии и пол­ное от­кро­ве­ние по­мыс­лов. Днем или но­чью вся­кий мог ид­ти к на­сто­я­те­лю. При вы­хо­де от стар­ца чув­ство­ва­лась на ду­ше сво­бо­да и ти­ши­на.

Пи­ща в оби­те­ли бы­ла са­мая гру­бая. На мо­на­стыр­ские по­слу­ша­ния вы­хо­ди­ли все, во гла­ве с на­сто­я­те­лем. Из­бе­гая по­во­дов тще­сла­вия, он не по­стил­ся бо­лее, чем бы­ло уста­нов­ле­но, и на брат­ской тра­пе­зе пи­тал­ся на­равне со все­ми, бе­ря все­го по­не­мно­гу.

Ко­гда бы­ли вы­ры­ты рвы в ос­но­ва­нии ка­мен­ной двух­этаж­ной церк­ви, во вре­мя мо­леб­на при­ле­тел рой пчел и сел на гор­нем ме­сте бу­ду­ще­го ал­та­ря, про­об­ра­зуя обиль­ную бла­го­дать в оби­те­ли и мно­же­ство мо­на­хов в ней. С тех пор от при­ле­тев­ше­го роя в оби­те­ли по­ве­лись пче­лы.

Но стар­ца вновь жда­ло тя­же­лое ис­пы­та­ние. По лож­но­му до­но­су тем­ни­ков­ско­го во­е­во­ды Нее­ло­ва ста­рец в 1774 го­ду был со­слан в Со­ло­вец­кий мо­на­стырь. Для до­про­сов отец Фе­о­дор был вы­зван в Во­ро­неж, а от­ту­да за­ехал в За­дон­ский мо­на­стырь к пре­бы­ва­ю­ще­му там на по­кое свя­ти­те­лю Ти­хо­ну. Он при­нял от­ца Фе­о­до­ра с ве­ли­кой лю­бо­вью; три дня про­дол­жа­лась меж­ду ни­ми ду­хов­ная бе­се­да. При отъ­ез­де свя­ти­тель Ти­хон про­во­жал от­ца Фе­о­до­ра через весь мо­на­стырь, низ­ко кла­ня­ясь на­по­сле­док. В Со­ло­вец­ком мо­на­сты­ре ста­рец про­жил де­вять лет в стро­гом за­клю­че­нии, нуж­да­ясь в са­мом необ­хо­ди­мом и ис­пы­ты­вая стра­да­ния от хо­ло­да и силь­но­го уга­ра. Не раз его ед­ва жи­во­го вы­но­си­ли из кел­лии и от­ти­ра­ли сне­гом. Но и в ме­сте за­клю­че­ния бра­тия Са­нак­сар­ской оби­те­ли и сест­ры Алек­се­ев­ской об­щи­ны не остав­ля­ли сво­е­го лю­би­мо­го на­став­ни­ка, ока­зы­вая ма­те­ри­аль­ную под­держ­ку и ис­пра­ши­вая его мо­литв.

На­ко­нец по хо­да­тай­ству мит­ро­по­ли­та Санкт-Пе­тер­бург­ско­го Гав­ри­и­ла и вы­со­чай­ше­му по­ве­ле­нию Ека­те­ри­ны II отец Фе­о­дор по­лу­чил пол­ную сво­бо­ду и воз­вра­тил­ся в Са­нак­сар­скую оби­тель. В лю­би­мой оби­те­ли ста­рец про­дол­жал усерд­но ра­бо­тать Гос­по­ду. По­сле непро­дол­жи­тель­ной бо­лез­ни отец Фе­о­дор скон­чал­ся в ночь на 19 фев­ра­ля 1791 г. Те­ло его, хо­тя и ле­жав­шее в теп­лой ке­ллии до по­гре­бе­ния, не из­да­ва­ло за­па­ха тле­ния. На мо­ги­ле пре­по­доб­но­го бы­ла по­ло­же­на ас­пид­но­го кам­ня пли­та с над­пи­сью: «Здесь по­гре­бен 73-лет­ний ста­рец иеро­мо­нах Фе­о­дор, по фа­ми­лии Уша­ков, воз­об­но­ви­тель Са­нак­сар­ско­го мо­на­сты­ря, ко­то­рый по­стри­жен в Алек­сан­дро-Нев­ской Лав­ре, про­дол­жал мо­на­ше­ское жи­тие 45 лет; со все­ми ви­да­ми ис­тин­но­го хри­сти­а­ни­на и доб­ро­го мо­на­ха 19 фев­ра­ля 1791 го­да скон­чал­ся».

Пле­мян­ник пре­по­доб­но­го Фе­о­до­ра Са­нак­сар­ско­го – бле­стя­щий фло­то­во­дец адми­рал Фе­дор Уша­ков, вый­дя в от­став­ку, так­же жил воз­ле Са­нак­сар­ско­го мо­на­сты­ря, скон­чал­ся в 1817 го­ду и был по­хо­ро­нен воз­ле сво­е­го дя­ди. Вме­сте со сво­им пре­по­доб­ным срод­ни­ком он про­слав­лен в ли­ке свя­тых Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви.

Па­мять пре­по­доб­но­го Фе­о­до­ра Са­нак­сар­ско­го празд­ну­ет­ся в день его кон­чи­ны – 19 фев­ра­ля (по ста­ро­му сти­лю; 4 мар­та, а в ви­со­кос­ный год 3 мар­та – по но­во­му сти­лю), а так­же в день об­ре­те­ния его мно­го­це­леб­ных мо­щей – 21 ап­ре­ля (4 мая н. ст.).

ПОЛНОЕ ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО ФЕОДОРА САНАКСАРСКОГО

Пре­по­доб­ный отец наш Фе­о­дор Са­нак­сар­ский ро­дил­ся в 1719 го­ду близ се­ла Ро­ма­но­ва Яро­слав­ской гу­бер­нии в ро­до­вом име­нии бла­го­че­сти­вых дво­рян Иг­на­тия и Ири­ны Уша­ко­вых и при Свя­том Кре­ще­нии был на­ре­чен Иоан­ном. Воз­рас­тав­ше­го в ро­ди­тель­ском до­ме от­ро­ка от юно­сти на­пи­ты­ва­ли бла­го­че­сти­ем, усерд­но на­учая его За­ко­ну Бо­жи­е­му и доб­ро­де­тель­ной жиз­ни. Ко­гда Иоан­ну бы­ло че­ты­ре го­да, у него умер­ла мать. Вско­ре отец же­нил­ся вто­рой раз. Его но­вая су­пру­га Па­рас­ке­ва и вос­пи­та­ла от­ро­ка Иоан­на в ве­ре и бла­го­че­стии.
Ко­гда Иоанн до­стиг со­вер­шен­но­ле­тия, его ро­ди­те­ли, как лю­ди со­сто­я­тель­ные, опре­де­ли­ли юно­шу на во­ин­скую служ­бу в гвар­дей­ский Пре­об­ра­жен­ский полк в Санкт-Пе­тер­бур­ге, где за осо­бое усер­дие Иоан­на вско­ре про­из­ве­ли в сер­жан­ты.
Жи­вя в сто­ли­це, в до­воль­стве, сре­ди ве­се­лых и бес­печ­ных то­ва­ри­щей, сре­ди раз­доль­но­го бы­та и уве­се­ле­ний, обыч­ных то­гда в сто­ли­це и гвар­дии, мо­ло­дой Иоанн Уша­ков лег­ко мог бы со вре­ме­нем по­те­рять свои при­род­ные бла­го­че­сти­вые на­клон­но­сти, ибо, по сло­ву апо­сто­ла, «ху­дые со­об­ще­ства раз­вра­ща­ют доб­рые нра­вы» (1Кор.15:33). Но че­ло­ве­ко­лю­би­вый Гос­подь, не хо­тя­щий смер­ти греш­ни­ка, но ожи­да­ю­щий об­ра­ще­ния его и «еже жи­ву бы­ти ему» (Иез.18:23), не оста­вил юно­шу окон­ча­тель­но укло­нить­ся от бла­го­го пу­ти прав­ды Бо­жи­ей и по­гиб­нуть в раз­вра­ще­нии, но спо­до­бил его прий­ти к по­ка­я­нию сле­ду­ю­щим об­ра­зом.
Во вре­мя обыч­но­го шум­но­го со­бра­ния гвар­дей­цев-то­ва­ри­щей Иоан­на, в са­мый раз­гар ве­се­лья, один из юно­шей, быв­ший до то­го со­вер­шен­но здо­ров и ве­сел, вне­зап­но упал за­мерт­во. Уви­дев умер­ше­го без по­ка­я­ния то­ва­ри­ща, Иоанн, слов­но оч­нув­шись от оба­я­ния мир­ских со­блаз­нов, вне­зап­но осо­знал всю непроч­ность то­го, что лю­ди на­зы­ва­ют сча­сти­ем. Тот­час же ре­шил­ся юно­ша оста­вить все: во­ин­ский чин, дру­зей, ро­ди­те­лей и всю кра­со­ту это­го ми­ра, и тай­но бе­жать в пу­сты­ню, же­лая стя­жать зва­ние во­и­на Ца­ря Небес­но­го, на­сле­до­вать граж­дан­ство Небес­но­го Иеру­са­ли­ма, «вчи­нить­ся в ли­це дру­гов Хри­сто­вых» сре­ди ис­тин­ной кра­со­ты Цар­ствия Бо­жи­его. Жаж­ду­щая су­гу­бо­го по­дви­га юная ду­ша укре­пи­лась то­гда сло­ва­ми пре­по­доб­но­го Иоан­на Ле­ствич­ни­ка: «Изы­ди­те от сре­ды их и от­лу­чи­те­ся и нечи­сто­те ми­ра не при­ка­сай­те­ся, гла­го­лет Гос­подь. Кто бо ко­гда у них со­тво­ри чу­де­са? Кто мерт­выя воз­ста­ви? Кто из­гна де­мо­нов? Ник­то­же. Вся бо сия ино­ком суть на­граж­де­ния, яже мир вме­сти­ти не мо­жет; аще же бы воз­мог, то к че­му бы был ино­че­ский по­двиг и от­шель­ни­че­ство?" (2 сту­пень Ле­стви­цы).
Вняв, та­ким об­ра­зом, всем су­ще­ством сво­им гла­су Бо­жию, зо­ву­ще­му к каж­до­му серд­цу, но не в каж­дом на­хо­дя­ще­му от­клик, Иоанн, на­ско­ро со­брав­шись, спеш­но вы­ехал из сто­ли­цы с од­ним слу­гой, как бы в ро­ди­тель­ский дом, же­лая лишь оби­те­лей От­ца Небес­но­го. Отъ­е­хав да­ле­ко от го­ро­да, юно­ша от­пу­стил слу­гу, пе­ре­одел­ся в ни­щен­скую одеж­ду и по­шел на бе­ре­га Дви­ны в по­мор­ские ле­са.
По­сле несколь­ких дней пу­ти по­пустил Гос­подь Иоан­ну ис­пы­та­ние тще­сла­ви­ем, же­лая укре­пить через это Сво­е­го ра­ба.
На до­ро­ге вбли­зи Яро­слав­ля неожи­дан­но встре­тил­ся ему род­ной дя­дя, вы­ез­жа­ю­щий из го­ро­да в рос­кош­ной ка­ре­те со мно­же­ством слуг. Же­лая при­вет­ство­вать род­ствен­ни­ка, Иоанн по­кло­нил­ся дя­де, но тот, не узнав в обо­рван­ной одеж­де сво­е­го пле­мян­ни­ка, да­же не об­ра­тил на него вни­ма­ния. Силь­ная скорбь и сму­ще­ние воз­му­ти­ли ду­шу мо­ло­до­го по­движ­ни­ка. Вспом­нил он свою преж­нюю без­бед­ную жизнь и бо­гат­ство, не усту­па­ю­щее дя­ди­но­му. Враг спа­се­ния на­ше­го, обод­рен­ный мгно­ве­ни­ем сму­ще­ния, тот­час пред­ста­вил во­об­ра­же­нию юно­ши осле­пи­тель­ные кар­ти­ны ба­лов и тор­же­ствен­ных вы­ез­дов. Пред­ста­вил он мно­же­ство слуг и лег­кую жизнь в рос­ко­ши и неге, все яр­кие со­блаз­ны сто­лич­ной жиз­ни и уда­лое ве­се­лие гвар­дей­ско­го пол­ка. Но Иоан­на, по­знав­ше­го су­ет­ность зем­но­го сча­стия, уже не пре­льсти­ли диа­воль­ские ухищ­ре­ния. С мо­лит­вою, осе­нив се­бя крест­ным зна­ме­ни­ем, юно­ша пре­воз­мог ми­нут­ное со­мне­ние и с но­вы­ми си­ла­ми на­пра­вил­ся к по­мор­ским ле­сам, став­шим для него на­ча­лом пу­ти ко спа­се­нию.
Вско­ре, неуклон­но пре­одоле­вая бо­ре­ния и со­блаз­ны, Иоанн, ед­ва пе­ре­сту­пив­ший по­рог два­дца­ти­ле­тия, до­стиг ле­сов на бе­ре­гах Дви­ны. Углу­бив­шись в лес­ные де­бри, мо­ло­дой по­движ­ник на­шел в ча­ще опу­стев­шую кел­лию и жил в ней один бо­лее трех лет, од­но­му лишь Бо­гу ра­бо­тая в со­кру­ше­нии серд­ца, под­ви­за­ясь в по­сте, мо­лит­ве и тер­пе­нии скор­бей. Пи­щу, са­мую скуд­ную, и все немно­гое, необ­хо­ди­мое для жиз­ни, ему при­но­си­ли бо­го­лю­би­вые жи­те­ли окрест­ных се­ле­ний.
Вско­ре мест­ное на­чаль­ство уси­ли­ло го­не­ния на се­лив­ших­ся в се­вер­ных ле­сах рас­коль­ни­ков, а при слу­чае тес­ни­ло и уеди­нив­ших­ся там пра­во­слав­ных пу­стын­ни­ков, про­жи­вав­ших без до­ку­мен­тов. На­ча­ли при­тес­нять и Иоан­на, по­до­зре­вая в нем рас­коль­ни­ка; он же тер­пе­ли­во сно­сил все оскорб­ле­ния и да­же по­бои.
Од­на­жды, уви­дев свя­то­го, вы­нуж­ден­но­го прий­ти в бли­жай­шее се­ле­ние за са­мым необ­хо­ди­мым, неко­то­рые по­се­ляне вновь ста­ли неспра­вед­ли­во оскорб­лять Иоан­на. По­движ­ник все сно­сил в мол­ча­нии и сми­ре­нии. Не вы­но­ся та­ко­го об­ли­че­ния сво­ей зло­бе, нече­стив­цы на­столь­ко рас­па­ли­лись нена­ви­стью, что с по­бо­я­ми по­во­лок­ли свя­то­го в бли­жай­ший го­род Ар­хан­гельск для су­да и рас­пра­вы. Скор­бя о та­ком па­де­нии со­бра­тьев, пре­по­доб­ный умо­лял их от­пу­стить его и обе­щал со­вер­шен­но по­ки­нуть по­мор­ские ле­са, лишь бы не быть при­чи­ной со­блаз­на и зло­бы. Но му­чи­те­ли пре­по­доб­но­го лишь усерд­нее влек­ли Иоан­на на рас­пра­ву, слов­но про­об­ра­зуя бу­ду­щие его му­че­ния за прав­ду Бо­жию. Но вско­ре силь­ная уста­лость овла­де­ла нече­стив­ца­ми, и они, вняв, на­ко­нец, усерд­ным мо­ле­ни­ям свя­то­го, как бы нехо­тя от­пу­сти­ли его. С та­ким боль­шим тру­дом осво­бо­див­шись, Иоанн вы­нуж­ден был спеш­но пе­рей­ти из сво­ей уеди­нен­ной кел­лии в Пло­щан­скую пу­стынь Ор­лов­ской гу­бер­нии.
При­дя в Пло­щан­скую пу­стынь, Иоанн при встре­че с на­сто­я­те­лем оби­те­ли на­звал­ся цер­ков­но­слу­жи­те­лем. Ста­рец игу­мен дол­го не со­гла­шал­ся при­ни­мать при­шед­ше­го без ви­да (пас­пор­та) юно­шу, осте­ре­га­ясь рас­коль­ни­ков или бег­лых пре­ступ­ни­ков. Лишь усту­пая на­стой­чи­вой и уси­лен­ной прось­бе, на­сто­я­тель по­ста­вил Иоан­на чи­тать в церк­ви бо­го­слу­жеб­ное по­сле­до­ва­ние и из его чте­ния сра­зу по­нял, что пе­ред ним не цер­ков­ник, а ка­кой-ни­будь дво­рян­ский сын. Опа­са­ясь, как бы из-за него не бы­ло в оби­те­ли ка­кой-ли­бо непри­ят­но­сти, на­сто­я­тель по­се­лил Иоан­на в од­ной из от­да­лен­ных кел­лий в ле­су, устро­ен­ных преж­де жив­ши­ми там по­движ­ни­ка­ми.
Но недол­го по­жил лю­би­тель без­мол­вия в пу­сты­ни. По про­ше­ствии немно­го­го вре­ме­ни бла­го­во­лил Гос­подь явить Сво­е­го све­тиль­ни­ка ми­ру. По вы­со­чай­ше­му по­ве­ле­нию по­сла­на бы­ла сыск­ная ко­ман­да для вы­яв­ле­ния всех, укры­ва­ю­щих­ся в ле­сах от за­ко­на, и для ра­зо­ре­ния их тай­ных жи­лищ. Взят был и Иоанн как не име­ю­щий ви­да. При до­про­се он от­кро­вен­но ска­зал, что тай­но ушел из служ­бы в гвар­дии, а по­то­му сра­зу был до­став­лен в Санкт-Пе­тер­бург к им­пе­ра­три­це Ели­са­ве­те Пет­ровне.
Слу­чись та­кое со­бы­тие на несколь­ко лет рань­ше, в цар­ство­ва­ние су­ро­вой Ан­ны Иоан­нов­ны, несдоб­ро­вать бы Уша­ко­ву. Но Ели­са­ве­та Пет­ров­на бы­ла лас­ко­ва, на­бож­на, чти­ла мо­на­хов и по­кро­ви­тель­ство­ва­ла на­сто­я­щим пу­стын­ни­кам.
При­ве­ден­ный во дво­рец, Иоанн в ожи­да­нии при­е­ма у го­су­да­ры­ни был по­став­лен под цар­ским крыль­цом. А так как преж­де ухо­да из ми­ра он был из­ве­стен мно­гим как при­род­ный дво­ря­нин и нема­лый чин в Пре­об­ра­жен­ском пол­ку, то по Пе­тер­бур­гу, а в осо­бен­но­сти в гвар­дей­ских пол­ках, быст­ро про­нес­лась весть, что сер­жант Уша­ков сыс­кан. Мно­гие до­пу­щен­ные ко дво­ру со­бра­лись по­смот­реть на мо­ло­до­го по­движ­ни­ка, сми­рен­но сто­я­ще­го у крыль­ца. За про­шед­шие шесть лет Иоанн силь­но из­ме­нил­ся, и труд­но бы­ло в этом из­мож­ден­ном по­стом че­ло­ве­ке узнать бле­стя­ще­го гвар­дей­ца, ве­се­ло­го то­ва­ри­ща по сто­лич­ным за­ба­вам и раз­вле­че­ни­ям. От ве­ли­ко­го воз­дер­жа­ния Иоанн был сух и бле­ден ли­цом, одет лишь во скуд­ную вла­ся­ни­цу, под­по­я­сан про­стым рем­нем. Но осо­бен­но по­ра­жа­ла всех ле­жа­щая на пре­по­доб­ном пе­чать глу­бо­ко­го сми­ре­ния и по­слу­ша­ния во­ле Бо­жи­ей, слов­но про­ни­зы­ва­ю­щая мо­ло­до­го по­движ­ни­ка. Ви­дя это, мно­гие уми­ля­лись и кла­ли в сво­ем серд­це на­ме­ре­ние оста­вить мир и сле­до­вать тес­ным пу­тем, по­доб­но Иоан­ну, в Цар­ство Небес­ное.
По­сле до­кла­да Иоан­на про­ве­ли к им­пе­ра­три­це. Уви­дев пре­по­доб­но­го, она по-ма­те­рин­ски ми­ло­сти­во спро­си­ла его: «За­чем ты ушел из мо­е­го пол­ка?» «Для удоб­ства спа­се­ния ду­ши, Ва­ше им­пе­ра­тор­ское Ве­ли­че­ство», – с кро­то­стью от­ве­чал Иоанн. «Не вме­няю те­бе по­бе­га в про­сту­пок и жа­лую те­бя преж­ним чи­ном, – ска­за­ла го­су­да­ры­ня, ис­пы­ты­вая твер­дость на­ме­ре­ния Иоан­на, – всту­пай в преж­нее зва­ние». На это свя­той от­ве­тил: «Ва­ше ве­ли­че­ство, в на­ча­той жиз­ни для Бо­га и спа­се­ния мо­ей ду­ши же­лаю пре­быть до кон­ца, а преж­ней жиз­ни и чи­на не же­лаю». Сно­ва спро­си­ла его им­пе­ра­три­ца: «Для че­го же ты то­гда не спро­сясь ушел из пол­ка? К та­ко­му де­ла­нию и от нас ты мог быть от­пу­щен». «Ес­ли бы то­гда про­сил я об этом ва­ше ве­ли­че­ство, то не по­ве­ри­ли бы Вы мне, мо­ло­до­му и не ис­пы­тав­ше­му всей труд­но­сти мо­на­ше­ско­го жи­тия. Те­перь же, по­сле убо­го­го мо­е­го ис­ку­са, утруж­даю ва­ше ве­ли­че­ство прось­бой – дай­те мне уме­реть мо­на­хом». Ви­дя та­кую ре­ши­мость по­движ­ни­ка, им­пе­ра­три­ца спро­си­ла Иоан­на, где бы же­лал он под­ви­зать­ся. «В Са­ров­ской пу­сты­ни, ва­ше ве­ли­че­ство». Го­су­да­ры­ня со­гла­си­лась, но, ис­пы­ты­вая сми­ре­ние мо­ло­до­го по­движ­ни­ка, оста­ви­ла его для при­ня­тия мо­на­ше­ско­го по­стри­га в Алек­сан­дро-Нев­ской оби­те­ли Пе­тер­бур­га.
Так, по во­ле Бо­жи­ей и со­глас­но им­пе­ра­тор­ско­му по­ве­ле­нию, по­сле трех­лет­не­го по­слуш­ни­че­ско­го ис­ку­са в Алек­сан­дро-Нев­ской оби­те­ли 13 ав­гу­ста 1748 го­да 29-тилет­ний Иоанн Уша­ков был по­стри­жен в мо­на­хи. По­стриг в при­сут­ствии им­пе­ра­три­цы Ели­са­ве­ты Пет­ров­ны со­вер­шил на­чаль­ство­вав­ший то­гда в оби­те­ли вы­со­ко­прео­свя­щен­ней­ший Фе­о­до­сий, на­рек­ший но­во­го мо­на­ха име­нем Фе­о­дор, те­зо­имен­но ве­ли­ко­му кня­зю Фе­о­до­ру Смо­лен­ско­му (па­мять 19 сен­тяб­ря).
С са­мо­го пер­во­го дня сво­е­го мо­на­ше­ско­го де­ла­ния Фе­о­дор, вни­мая сво­е­му спа­се­нию, неис­ход­но под­ви­зал­ся в той оби­те­ли, лю­бя без­мол­вие, неустан­но упраж­ня­ясь в по­сте и мо­лит­ве.
Ко­гда же вос­хо­тел Гос­подь ис­пы­тать Сво­е­го ра­ба и укре­пить его твер­дость и тер­пе­ние, то по­пустил ему плот­скую брань, та­кую, что и сам Фе­о­дор удив­лял­ся ей. Од­на­ко, воз­ло­жив все упо­ва­ние на Бо­га и ожи­дая лишь от Него из­бав­ле­ния, пре­по­доб­ный уси­лил при­леж­ное мо­ле­ние и по­стил­ся до из­не­мо­же­ния. Бог же, ви­дя Сво­е­го ра­ба, в по­дви­ге усерд­но под­ви­за­ю­ще­го­ся, об­лег­чил ему плот­скую брань, по­сра­мив за­вист­ни­ка на­ше­го спа­се­ния.
Но вско­ре яви­лась по за­ви­сти вра­жи­ей но­вая брань. Про­изо­шло это по сле­ду­ю­щей при­чине.
Ви­дя и зная ис­тин­но по­движ­ни­че­скую жизнь пре­по­доб­но­го Фе­о­до­ра, го­су­да­ры­ня им­пе­ра­три­ца Ели­са­ве­та Пет­ров­на бы­ла к нему по-ма­те­рин­ски ми­ло­сти­ва и вни­ма­тель­на. Бы­вая в оби­те­ли, она вся­кий раз спра­ши­ва­ла, не оби­жа­ет ли его кто. А на­след­ник, впо­след­ствии им­пе­ра­тор, Петр Фе­до­ро­вич и во­все лю­бил при слу­чае по­вто­рить, что «в Алек­сан­дро-Нев­ском мо­на­сты­ре толь­ко один мо­нах – Уша­ков», ува­жая его под­лин­ное бла­го­че­стие, пост­ный, в от­ли­чие от про­чих мо­на­хов, вид и доб­ро­де­те­ли. Жи­те­ли же Пе­тер­бур­га, вся­ко­го чи­на и зва­ния, вспо­ми­ная ве­се­лую жизнь се­го от­ца в быт­ность его гвар­дей­цем, удив­ля­лись, ви­дя на­сто­я­щее его стро­гое мо­на­ше­ское жи­тие и по­чет от цар­ствен­ных особ, и скло­ня­ли свои ду­ши к по­ка­я­нию.
Вско­ре пе­тер­бург­ские жи­те­ли, хо­тя­щие жить в ми­ре бо­го­угод­но, на­ча­ли при­хо­дить к нему, умо­ляя дать на­став­ле­ние: как им, с детьми в ми­ре жи­ву­щим, уго­дить Бо­гу. Пре­по­доб­ный Фе­о­дор со сми­ре­ни­ем от­ка­зы­вал­ся от это­го, ука­зы­вая при­хо­дя­щим на мно­гих уче­ных мо­на­хов, жи­ву­щих в оби­те­ли, мо­гу­щих на­учить пра­вед­ной жиз­ни. Од­на­ко по­се­ти­те­ли ис­ка­ли не уче­но­сти, а опыт­но­сти ду­хов­ной. Пост­ни­че­ская жизнь са­мо­го Фе­о­до­ра, усерд­но сле­до­вав­ше­го пу­тем Хри­сто­вых за­по­ве­дей, по­буж­да­ла лю­дей вновь про­сить мо­ло­до­го по­движ­ни­ка раз­ре­шить их ду­хов­ные нуж­ды и недо­уме­ния, нераз­ре­шен­ные уче­ны­ми мо­на­ха­ми. В чис­ле об­ра­ща­ю­щих­ся к нему бы­ли и гвар­дей­цы, преж­ние его со­слу­жив­цы.
Ви­дя неот­ступ­ность при­хо­дя­щих к нему и край­нюю необ­хо­ди­мость по­мочь лю­дям, пре­по­доб­ный Фе­о­дор со­кру­шал се­бя при­леж­ной мо­лит­вой, про­ся у Бо­га про­све­тить его ра­зум к по­ни­ма­нию Пи­са­ния, ес­ли Его свя­той во­ле угод­но, чтобы лю­ди на­зи­да­лись через его недо­сто­ин­ство. И не оста­вил Гос­подь Сво­е­го угод­ни­ка, спо­до­бив его да­ра ра­зу­ме­ния Пи­са­ния и уме­ния яс­но раз­ре­шать все ду­хов­ные нуж­ды в лю­дях. Чте­ние же тво­ре­ний свя­ти­те­ля Иоан­на Зла­то­усто­го на­пол­ни­ло его ду­шу от чи­сто­го ис­точ­ни­ка ду­хов­ной муд­ро­сти и по­уче­ни­ям стар­ца Фе­о­до­ра да­ло изящ­ность и яс­ность. По­это­му и об­ра­тил­ся к свя­то­му скор­бя­щий на­род за со­ве­том и уте­ше­ни­ем.
Но жив­шие в оби­те­ли уче­ные мо­на­хи из за­ви­сти, а за­тем и нена­ви­сти, на­ча­ли жа­ло­вать­ся Вы­со­ко­прео­свя­щен­ней­ше­му, что про­стой-де мо­нах при­вле­ка­ет к се­бе на­род, бес­по­ко­ит оби­тель и про­из­во­дит со­блазн. Вла­ды­ка, еже­днев­но слы­ша до­но­сы и ви­дя мно­же­ство лю­дей, иду­щих к пре­по­доб­но­му, при­ка­зал каз­на­чею не пус­кать в оби­тель лю­дей, иду­щих к пре­по­доб­но­му за со­ве­та­ми и уте­ше­ни­ем, чем вверг чад стар­ца Фе­о­до­ра в ве­ли­кую скорбь и уны­ние.
Пре­по­доб­ный Фе­о­дор, си­дя в без­мол­вии в сво­ей кел­лии, слы­ша и ви­дя со­вер­ша­ю­ще­е­ся непра­вед­ное по­ве­ле­ние, раз­дра­жил­ся ду­хом, как и о ве­ли­ком Зла­то­усте го­во­рит­ся, по­шел в кел­лию каз­на­чея той оби­те­ли и, при обыч­ной скром­но­сти сво­ей, ска­зал ему: «Про­шу ва­ше пре­по­до­бие объ­яс­нить мне, по­че­му за­пре­щен вход в мо­на­стырь для же­ла­ю­щих при­хо­дить ко мне и кто это за­пре­тил?». Каз­на­чей от­ве­чал стар­цу: «Не го­дит­ся те­бе в де­ла учи­тель­ства вхо­дить и через хож­де­ние к те­бе тол­пы на­ро­да бра­тию со­блаз­нять. Уже и вы­со­ко­прео­вя­щен­ней­ший, ви­дя та­кую непри­стой­ность, при­ка­зал все это за­пре­тить». На это бла­жен­ный от­ве­тил ему: «Ес­ли в мо­ем уче­нии есть что-то неза­кон­ное, то пусть ар­хи­ерей об­ли­чит ме­ня. А без при­чи­ны на­во­дить та­кую скорбь лю­дям, же­ла­ю­щим ви­деть мое убо­же­ство, не ар­хи­пас­тыр­ское де­ло. Су­дит ему за это Гос­подь Бог». Тут же об этом от­ве­те ста­ло из­вест­но вы­со­ко­прео­свя­щен­ней­ше­му, ко­то­рый, тща­тель­но ис­сле­до­вав уче­ние стар­ца, не на­шел ни­че­го за­пре­щен­но­го и вы­нуж­ден был вновь до­пу­стить к пре­по­доб­но­му на­род, но с то­го вре­ме­ни стал гне­вать­ся на Фе­о­до­ра и из­мыш­лять на него коз­ни с про­чи­ми кле­вет­ни­ка­ми и за­вист­ни­ка­ми. Так до­са­жда­ли они свя­то­му, что и день и осо­бен­но ночь был ста­рец Фе­о­дор в опас­но­сти. Но пом­ня, что и влас гла­вы на­шей без во­ли Бо­жи­ей не по­гибнет (Мф.10:30), пре­по­доб­ный не остав­лял сво­е­го учи­тель­ства и по­учал всех, при­хо­дя­щих к нему в раз­лич­ных ду­хов­ных неду­гах – на­став­ле­ни­я­ми вра­чуя и уте­шая. Креп­ко дер­жал в па­мя­ти пре­по­доб­ный сло­во Си­ра­хо­во: «Луч­ше сло­во, неже­ли да­я­ние» (Сир.7:35). И в тво­ре­ни­ях Зла­то­уста то­же: «Слу­ча­ет­ся ча­сто, что при­ят­ное (по­лез­ное) сло­во боль­ше до­воль­ству­ет неиму­ще­го, чем по­да­я­ние...доб­рым со­ве­том мо­жет быть боль­шее при­об­ре­те­ние, ибо не го­лод на­сы­ща­ет­ся, но спа­са­ет­ся от лю­той смер­ти» (25 бе­се­да на Де­я­ния; 41 бе­се­да на Бы­тие).
Так бла­жен­ный Фе­о­дор не остав­лял сво­е­го доб­ро­го по­дви­га и усерд­но по­мо­гал всем, при­хо­дя­щим к нему в ду­шев­ных скор­бях. От­во­дил от от­ча­я­ния страж­ду­щих недо­уме­ни­я­ми и на­став­лял на путь ис­тин­ный; пе­ча­ли от диа­во­ла, на­но­си­мые на ду­шу, от­се­кал от сер­дец ме­чем здра­во­го сво­е­го рас­суж­де­ния и при­во­дил их в со­вер­шен­ный по­ря­док хри­сти­ан­ско­го лю­бо­муд­рия. И от это­го мно­гие так воз­лю­би­ли его, что всю свою жизнь на него воз­ло­жи­ли, и что бы он им ни ска­зал, все с ра­до­стию и ве­ли­ким усер­ди­ем спе­ши­ли ис­пол­нить за лю­бовь к Бо­гу. Все уче­ни­ки его ка­за­лись меж­ду со­бою как еди­но­утроб­ные бра­тья через при­ча­стие небес­ной люб­ви. Не бы­ло в них ни за­ви­сти, ни рев­но­сти, но уди­ви­тель­ное крот­кое со­гла­сие и еди­не­ние. Им да­но бы­ло от от­ца Фе­о­до­ра на­став­ле­ние, как обе­ре­гать­ся гре­хов­ных стра­стей и сла­стей, во­ю­ю­щих на ду­шу (1Пет.2:11), по­то­му что тот, кто друг мир­ским стра­стям, тот враг Бо­гу и Кре­сту Хри­сто­ву. Учил пре­по­доб­ный, как жить в ми­ре, тер­петь скор­би ра­ди Бо­га с ра­до­стию и бла­го­да­ре­ни­ем; учил, ка­кое но­сить пла­тье и как в пи­ще и пи­тии быть уме­рен­ны­ми; как быть не строп­ти­вы­ми и раз­вра­щен­ны­ми, но жить по свя­тым пра­ви­лам. В празд­нич­ные дни для ду­ше­спа­си­тель­но­го со­бе­се­до­ва­ния и чте­ния свя­то­оте­че­ских тво­ре­ний схо­дить­ся к од­но­му из бо­лее све­ду­щих и об­ра­зо­ван­ных уче­ни­ков его, а для ре­ше­ния недо­уме­ний при­хо­дить в оби­тель к стар­цу Фе­о­до­ру. Да­но им бы­ло и мо­лит­вен­ное пра­ви­ло.
Но нена­ви­дя­щий доб­ро диа­вол не пе­ре­ста­вал мно­ги­ми коз­ня­ми, дей­ствуя через раз­вра­щен­ных лю­дей, до­са­ждать стар­цу и его уче­ни­кам. Уче­ные мо­на­хи по­но­си­ли их, на­зы­вая свя­то­ша­ми и да­же рас­коль­ни­ка­ми. Ча­да же стар­ца мно­гие го­ды все тер­пе­ли со сми­ре­ни­ем, при­ни­мая по­но­ше­ния с ра­до­стью. Рос­ла за­висть и к са­мо­му от­цу Фе­о­до­ру за со­бран­ное им ду­хов­ное брат­ство. Осо­бен­но воз­рос­ла нена­висть к пре­по­доб­но­му по­сле то­го, как, по­став­лен­ный у мо­щей св. бл­гв. кня­зя Алек­сандра Нев­ско­го, при­но­сил он де­нег мно­го боль­ше, чем быв­шие до него на этой долж­но­сти за­вист­ни­ки. На­столь­ко воз­рос­ла зло­ба вра­жия, что уже и к смер­ти го­то­вил­ся свя­той Фе­о­дор, но, не же­лая мстить, все тер­пел ве­ли­ко­душ­но, мо­лясь за сво­их обид­чи­ков, хо­тя и имел воз­мож­ность до­ло­жить им­пе­ра­три­це о тво­ря­щих­ся без­за­ко­ни­ях. Как ни же­ла­ли за­вист­ни­ки со­слать пре­по­доб­но­го в даль­ние мо­на­сты­ри, но не мог­ли сде­лать это­го без во­ли го­су­да­ры­ни и толь­ко злоб­ство­ва­ли на бла­жен­но­го и при­чи­ня­ли ему до­са­жде­ния и неудоб­ства.
По­тер­пев та­ким об­ра­зом де­сять лет и ви­дя се­бя ис­точ­ни­ком гне­ва, силь­ной зло­бы и со­блаз­на, пре­по­доб­ный Фе­о­дор ре­шил­ся уехать из оби­те­ли по сло­ву Хри­сто­ву: «Ко­гда же бу­дут гнать вас в од­ном го­ро­де, бе­ги­те в дру­гой» (Мф.10:23). Свя­той Фе­о­дор про­сил на­чаль­ство Лав­ры от­пу­стить его в Са­ров­скую пу­стынь, ку­да и преж­де хо­тел по­сту­пить. Вско­ре же­ла­ние стар­ца, не без со­дей­ствия воз­ли­ко­вав­ших вра­гов свя­то­го, бы­ло ис­пол­не­но. По­лу­чив же­ла­е­мое уволь­не­ние, пре­по­доб­ный ис­хо­да­тай­ство­вал у Св. Си­но­да от­пуск­ные гра­мо­ты для сво­их ду­хов­ных чад, же­лав­ших сле­до­вать за стар­цем в Са­ров, и в 1757 го­ду вы­ехал из Санкт-Пе­тер­бур­га с ра­до­стью, по­сле дол­гой борь­бы и том­ле­ния ду­ха. С ним вы­еха­ли и при­вя­зан­ные к нему ду­хов­ной лю­бо­вью уче­ни­ки и уче­ни­цы, оста­вив­шие бла­га гра­да зем­но­го ра­ди Гра­да Небес­но­го. При­быв в г. Ар­за­мас и не до­ез­жая 60-ти верст до Са­ро­ва, ста­рец по­ме­стил немно­гих сво­их уче­ниц в де­ви­чьем Ни­коль­ском мо­на­сты­ре, а сам с уче­ни­ка­ми по­се­лил­ся в Са­ров­ской пу­сты­ни. Вско­ре умно­жив­ши­е­ся уче­ни­цы пре­по­доб­но­го пе­ре­ве­де­ны бы­ли в Алек­се­ев­скую об­щи­ну, где жи­ли в стро­гом сле­до­ва­нии уста­ву, дан­но­му стар­цем.
Про­жив в Са­ров­ской пу­сты­ни два го­да, отец Фе­о­дор, ви­дя рас­ту­щее чис­ло сво­их уче­ни­ков, счел неудоб­ным ру­ко­во­дить ими, так как и сам был лишь по­слуш­ник са­ров­ский. На­учен­ный горь­ким опы­том бла­го­ра­зум­ной осто­рож­но­сти, ста­рец про­сил от­цов са­ров­ских дать ему обед­нев­шую Са­нак­сар­скую оби­тель, на­хо­дя­щу­ю­ся в трех вер­стах от уезд­но­го го­ро­да Тем­ни­ко­ва, на ле­вом бе­ре­гу ре­ки Мок­ши.
Са­нак­сар­ская пу­стынь по­лу­чи­ла свое на­ча­ло в 1659 го­ду в цар­ство­ва­ние ца­ря Алек­сия Ми­хай­ло­ви­ча. Ме­сто под бу­ду­щую оби­тель дал жи­тель го­ро­да Тем­ни­ко­ва дво­ря­нин пи­сец Лу­ка Евсю­ков, при­гла­сив­ший из Ста­ро-Ка­дом­ско­го мо­на­сты­ря пер­во­го стро­и­те­ля и на­сто­я­те­ля игу­ме­на Фе­о­до­сия, по­стро­ив­ше­го в 1676 го­ду, по бла­го­сло­ве­нию свя­тей­ше­го пат­ри­ар­ха Мос­ков­ско­го и всея Ру­си Иоаса­фа II, пер­вый храм оби­те­ли в честь Сре­те­ния ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри Вла­ди­мир­ская. На­зва­ние свое мо­на­стырь по­лу­чил от рас­по­ло­жен­но­го под его сте­на­ми неболь­шо­го озе­ра Са­нак­сар (что на мест­ном на­ре­чии озна­ча­ет бук­валь­но «ле­жа­щее в бо­ло­ти­стой лож­бине у воз­вы­шен­но­сти»). Про­су­ще­ство­вав око­ло ста лет, Са­нак­сар­ская оби­тель от недо­стат­ка средств и бра­тии за­пу­сте­ла и бы­ла при­пи­са­на к Са­ров­ской пу­сты­ни, в са­мую цве­ту­щую ее по­ру.
Пре­по­доб­ный Фе­о­дор, об­ла­дав­ший пу­стын­но­лю­би­вым ду­хом, пле­нив­шись кра­со­тою мо­на­стыр­ских окрест­но­стей и со­вер­шен­ным уеди­не­ни­ем, удоб­ным для мо­на­стыр­ско­го жи­тия, сра­зу возы­мел твер­дое на­ме­ре­ние воз­об­но­вить Са­нак­сар.
По­лу­чив со­гла­сие и бла­го­сло­ве­ние от сво­е­го стар­ца, стро­и­те­ля Са­ров­ско­го, бла­го­сер­до­го от­ца Еф­ре­ма, пре­по­доб­ный в 1759 го­ду пе­ре­се­лил­ся в Са­нак­сар­скую пу­стынь со все­ми уче­ни­ка­ми сво­и­ми, по­ло­жив на­ча­ло доб­ро­му по­дви­гу о Гос­по­де.
К при­ез­ду от­ца Фе­до­ра един­ствен­ная цер­ковь оби­те­ли бы­ла вет­ха и бед­на, де­ре­вян­ные кел­лии и огра­да по­чти раз­ва­ли­лись, кров­ли сгни­ли. Оста­ва­ясь по­ка офи­ци­аль­но в за­ви­си­мо­сти от Са­ро­ва, пре­по­доб­ный, как ко­ман­ди­ро­ван­ный стро­и­тель, на­чал воз­об­нов­лять кров­ли те­сом, а неко­то­рые кел­лии и огра­ды по­стро­ил за­но­во де­ре­вян­ные. В стро­и­тель­стве от­цу Фе­о­до­ру по­мо­га­ли сво­и­ми сред­ства­ми бла­го­тво­ри­те­ли, знав­шие и по­чи­тав­шие его за доб­ро­де­тель­ную жизнь в Алек­сан­дро-Нев­ской Лав­ре Пе­тер­бур­га. Мно­го ста­ра­ния при­шлось при­ло­жить стар­цу, чтобы воз­вра­тить и укре­пить вновь за оби­те­лью неко­гда при­над­ле­жав­шие ей лес­ные уго­дья, сен­ные по­ко­сы и рыб­ные лов­ли.
В то вре­мя епар­хи­аль­ным ар­хи­ере­ем был прео­свя­щен­ный Па­хо­мий, епи­скоп Там­бов­ский. Зная от­ца Фе­о­до­ра и ра­ду­ясь воз­рож­де­нию Са­нак­сар­ской оби­те­ли, вла­ды­ка при­звал к се­бе пре­по­доб­но­го и умо­лял его быть в Са­нак­са­ре на­сто­я­те­лем, при­няв свя­щен­ство. Ста­рец по сми­ре­нию усерд­но от­ка­зы­вал­ся от хи­ро­то­нии, но, убеж­ден­ный, 13 де­каб­ря 1762 го­да был ру­ко­по­ло­жен в иеро­мо­на­ха.
Глу­бо­ко про­ник­ну­тый со­зна­ни­ем вы­со­ты и свя­то­сти при­ня­то­го им са­на, свя­той Фе­о­дор по воз­вра­ще­нии сво­ем в пу­стынь на­чал слу­жить Гос­по­ду со стра­хом и чи­стой со­ве­стью. С невы­ра­зи­мым бла­го­го­ве­ни­ем со­вер­шал он бо­го­слу­же­ние в церк­ви. Во вре­мя со­вер­ше­ния Бо­же­ствен­ной ли­тур­гии ста­рец си­ял необы­чай­ной кра­со­той и весь тот день на­хо­дил­ся в осо­бой ра­до­сти, яр­ким ру­мян­цем вы­ра­жав­шей­ся на его ли­це, так что ис­пол­ня­лось на нем сло­во про­ро­ка: «серд­цу ве­се­ля­щу­ся, ли­це цве­тет» (Притч.15:13).
На­сто­я­те­лем пре­по­доб­ный Фе­о­дор был твер­дым и стро­гим. По сло­вам мо­на­стыр­ской ле­то­пи­си, он «на­блю­дая сей вы­со­ко­свя­щен­ный сан свя­щен­ства, прав­ле­ни­ем пу­сты­ни и всея в ней на­хо­дя­щи­я­ся бра­тии до­стой­но со­от­вет­ство­вал долж­но­сти на­чаль­ни­ка: на­став­лял ис­тин­ной ве­ре и бла­го­че­стию всех при­хо­дя­щих к нему, же­ла­ю­щих пре­про­вож­дать жизнь бо­го­угод­ную; ибо как он чрез мно­гия ле­та мо­на­ше­ство­вал доб­ро­по­ря­доч­но и в бла­го­че­стии, то от­мен­ны­ми был укра­шен да­ро­ва­ни­я­ми: на­ро­чи­тое имел в на­став­ле­ни­ях ис­кус­ство, в рас­суж­де­ни­ях был остр и про­стра­нен, и про­чия, ка­са­тель­но бла­го­устрой­ства жиз­ни че­ло­ве­че­ской, имел пре­вос­ход­ныя ка­че­ства; от­нюдь не скло­нял же­ла­ние свое к стя­жа­нию сла­вы и бо­гат­ства ми­ра се­го, но лю­бил па­че уеди­не­ние и по­уче­ние сло­вес бо­же­ствен­ных, жизнь свою по­свя­щал тру­дам и по­пе­че­нию о спа­се­нии душ че­ло­ве­че­ских».
В церк­ви отец Фе­о­дор тре­бо­вал раз­дель­но­го неспеш­но­го чте­ния – так, чтобы и про­стым лю­дям бы­ло по­нят­но. В об­щем на бо­го­слу­же­ния по­свя­ща­лось в пу­сты­ни в сут­ки ча­сов де­вять, а в вос­крес­ные дни и по­ли­е­лей­ные дни – де­сять и бо­лее то­го; при все­нощ­ном же бде­нии до две­на­дца­ти. Но при внят­ном чте­нии мо­ля­щи­е­ся чув­ство­ва­ли в се­бе осо­бую си­лу и усер­дие и не ску­ча­ли от дол­го­ты служ­бы. О необ­хо­ди­мо­сти хо­ро­ше­го чте­ния на­сто­я­тель го­во­рил так: «Ес­ли, по сло­ву апо­сто­ла, в во­ин­ских пол­ках тру­ба бу­дет из­да­вать неопре­де­лен­ный звук, кто станет го­то­вить­ся к сра­же­нию? (1Кор.14:8). Так и мы ско­ро­чте­ни­ем бу­дем толь­ко воз­дух цер­ков­ный на­пол­нять, а си­лы внут­рен­не­го смыс­ла чи­та­е­мо­го не пой­мем. Ду­ши на­ши оста­нут­ся го­лод­ны­ми ду­хов­но, без на­зи­да­ния. Не чте­ние сло­ва Бо­жия, а внут­рен­няя си­ла и дух оно­го, по­ни­ма­е­мые на­ми, слу­жат нам ко спа­се­нию».
Вот сло­ва, ко­то­рые и те­перь за­слу­жи­ва­ют по муд­ро­сти и вы­ра­зи­тель­но­сти сво­е­го са­мо­го ши­ро­ко­го рас­про­стра­не­ния!
Один из опыт­ных по­движ­ни­ков Ки­е­во-Пе­чер­ской Лав­ры, ста­рец Пар­фе­ний пи­сал: «Ни один инок не воз­вра­ща­ет­ся в кел­лию свою та­ким, ка­ким вы­шел из нее», так как внеш­ний мир рас­се­и­ва­ет внут­рен­нюю со­сре­до­то­чен­ность. Так вот, в предо­хра­не­ние ино­ков от это­го рас­се­и­ва­ния, в ограж­де­ние мо­лит­вой от мо­гу­щих их встре­тить за сте­на­ми кел­лий ис­ку­ше­ний, отец Фе­о­дор пред­пи­сал им пе­ред вы­хо­дом из кел­лии в цер­ковь и об­рат­но мо­лит­вы: «Бо­же, ми­ло­стив бу­ди мне греш­но­му! Бо­же, очи­сти гре­хи моя и по­ми­луй мя! Без чис­ла со­гре­ших, Гос­по­ди, про­сти мя! Кре­сту Тво­е­му по­кло­ня­ем­ся, Вла­ды­ко, и свя­тое вос­кре­се­ние Твое сла­вим!» и «До­стой­но есть» до кон­ца.
В церк­ви бра­тия долж­на бы­ла сто­ять не толь­ко без­молв­но, но и не гля­дя на дру­гих. По­кло­ны по­ла­га­лись не кто как взду­ма­ет, а со­об­раз­но то­му, как клал по­кло­ны чи­та­ю­щий и кли­рос­ные.
Ста­рец за­вел в оби­те­ли са­мую первую и проч­ную ос­но­ву ино­че­ства: лич­ное ру­ко­во­ди­тель­ство бра­тии и пол­ное от­кро­ве­ние по­мыс­лов. Ес­ли ко­го тре­во­жи­ли по­мыс­лы – днем ли или но­чью, – вся­кий мог немед­лен­но ид­ти к на­сто­я­те­лю. Отец Фе­о­дор оте­че­ски вы­слу­ши­вал ино­ка и, успо­ка­и­вая его, го­во­рил с ним хоть час или два, и от­пус­кал от се­бя лишь ко­гда по­мы­сел, ис­ку­ше­ние это, ути­ха­ли. Бра­тия при­зна­ва­лась, что при вы­хо­де от стар­ца чув­ство­ва­лась на ду­ше ка­кая-то сво­бо­да и ти­ши­на.
Есть поз­во­ля­лось толь­ко за тра­пе­зой, в кел­лии мож­но бы­ло брать лишь квас. Пи­ща бы­ла са­мая гру­бая. Пи­ро­гов и бе­ло­го хле­ба не пек­ли и в Свет­лую сед­ми­цу – раз­ве кто при­сы­лал го­то­вы­ми. Ог­ня ни­ко­му не доз­во­ля­лось иметь по кел­ли­ям, кро­ме ино­ков, за­ня­тых ре­мес­ла­ми для мо­на­сты­ря; его да­ва­ли толь­ко для топ­ки пе­чей. На мо­на­стыр­ские по­слу­ша­ния – по­кос, рыб­ную лов­лю – вы­хо­ди­ли все во гла­ве с на­сто­я­те­лем.
Ча­сто, кро­ме бе­сед на­едине, по от­дель­но­сти, отец Фе­о­дор по­учал бра­тию и в тра­пе­зе. Мно­го объ­яс­нял он необ­хо­ди­мость иметь ду­хов­но­го ру­ко­во­ди­те­ля. «Иоанн Ле­ствич­ник, – го­во­рил ста­рец, – по­уча­ет, что весь по­двиг мо­на­ше­ско­го жи­тия со­сто­ит в от­се­че­нии во­ли. А без это­го вся­кий, жи­ву­щий в мо­на­сты­ре, не мо­нах, а ми­ря­нин. Как невоз­мож­но пла­вать ко­раб­лю без корм­че­го и обу­ча­ю­ще­му­ся ка­ко­му-ли­бо ху­до­же­ству обой­тись без ма­сте­ра и учи­те­ля, так тем бо­лее невоз­мож­но всту­па­ю­ще­му в мо­на­ше­ство без опыт­но­го на­став­ни­ка спа­сти ду­шу».
Очень муд­рый от­вет дал ста­рец на сле­ду­ю­щий во­прос од­но­го по­ме­щи­ка: «Ес­ли че­ло­ве­ку, жи­ву­ще­му в ми­ре, не долж­но стре­мить­ся к на­сла­жде­нию бла­га­ми это­го ве­ка, то для че­го со­тво­ре­но Бо­гом на зем­ле столь­ко при­ят­ных ве­щей? Как да­ны две про­ти­во­по­лож­ные за­по­ве­ди – о поль­зо­ва­нии бла­га­ми ми­ра и о по­сте и воз­дер­жа­нии?» Отец Фе­о­дор от­ве­тил: «Как су­дить нам о тай­нах Бо­жи­их! На­ше де­ло – бес­пре­ко­слов­но по­ви­но­вать­ся ис­тине. Вспом­ним, что и в раю да­на бы­ла за­по­ведь воз­дер­жа­ния от пло­дов дре­ва по­зна­ния добра и зла. Вид­но из это­го, что пост сро­ден есте­ству че­ло­ве­ка. Но ес­ли бы по этой нуж­де по­ста Бог не бла­го­во­лил со­тво­рить в та­ком оби­лии благ зем­ных, то­гда пост у всех был бы неволь­ный. Нуж­но ду­мать, что оби­лие благ на зем­ле не для на­сла­жде­ния, а для со­вер­шен­но­го по­ста. Не неволь­но­го по­ста ждет от нас Бог, а вос­хо­тел, чтобы мы, при всем изоби­лии, не воз­дер­жи­ва­лись лишь, а по­сти­лись из люб­ви к Нему, как за­по­ве­да­но свя­той цер­ко­вью. Оби­лие же благ зем­ных Бог по­слал в уте­ше­ние для немощ­ных, боль­ных, пре­ста­ре­лых и мла­ден­цев».
Ни­ко­му из бра­тий ста­рец не да­вал пред­по­чте­ния пе­ред дру­ги­ми: был ли кто его по­стри­же­ник или приш­лый – все встре­ча­ли в нем оди­на­ко­вую к се­бе за­бо­ту.
Из­бе­гая по­во­дов тще­сла­вия, он не по­стил­ся бо­лее, чем бы­ло уста­нов­ле­но, и, при­сут­ствуя все­гда при брат­ской тра­пе­зе, пи­тал­ся на­равне со все­ми, толь­ко бе­ря все­го по­не­мно­гу.
К на­ро­ду пре­по­доб­ный был ми­ло­стив. Как-то ему до­ло­жи­ли, что ра­бо­чие, про­из­во­див­шие в мо­на­сты­ре по­строй­ки, взя­ли лиш­ние день­ги, и ед­ва ли мож­но на­де­ять­ся, что они вер­нут их. Ста­рец на это от­ве­тил: «Они на­род бед­ный. Пусть этот из­ли­шек бу­дет им вме­сто ми­ло­сты­ни».
К та­ко­му на­сто­я­те­лю и муд­ро­му учи­те­лю есте­ствен­но стре­ми­лись жаж­ду­щие спа­се­ния и доб­рой по­движ­ни­че­ской жиз­ни. Вско­ре со­бра­лось в Са­нак­сар­ской оби­те­ли до 20 че­ло­век бра­тии. Но так как они еще не бы­ли по­стри­же­ны в мо­на­ше­ство, а сде­лать это то­гда мож­но бы­ло толь­ко с раз­ре­ше­ния им­пе­ра­три­цы и Си­но­да, то отец Фе­о­дор на­чал хо­да­тай­ство­вать об этом через гра­фа А.Г. Ор­ло­ва, знав­ше­го пре­по­доб­но­го лич­но. В бла­го­при­ят­ный мо­мент до­ло­же­но бы­ло о сем са­мой им­пе­ра­три­це Ека­те­рине II Алек­се­евне, и она бла­го­во­ли­ла раз­ре­шить по­стричь в мо­на­ше­ство две­на­дцать вер­ных уче­ни­ков стар­ца Фе­о­до­ра из от­став­ных гвар­дей­ских слу­жа­щих, что и бы­ло под­твер­жде­но имен­ным ука­зом от 23 ап­ре­ля 1763 го­да. По­том бы­ло раз­ре­ше­но по­стри­гать и всех бра­тий, же­лав­ших жить под ру­ко­вод­ством от­ца Фе­о­до­ра.
В сле­ду­ю­щем го­ду, ко­гда по слу­чаю учре­жде­ния мо­на­стыр­ских шта­тов Са­нак­сар­ская оби­тель под­ле­жа­ла упразд­не­нию, хо­да­тай­ством от­ца Фе­о­до­ра она бы­ла остав­ле­на в чис­ле дей­ству­ю­щих, 10 ав­гу­ста 1764 го­да пре­по­доб­ный стал ее на­чаль­ни­ком, а 7 мар­та 1765 го­да вы­со­чай­шим ука­зом ве­ле­но бы­ло Са­нак­са­ру име­но­вать­ся мо­на­сты­рем.
По при­чине умно­же­ния бра­тии отец Фе­о­дор по­ло­жил на­ме­ре­ние вме­сто де­ре­вян­ной, уже об­вет­ша­лой церк­ви по­стро­ить ка­мен­ную двух­этаж­ную с верх­ним лет­ним хра­мом в честь ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри Вла­ди­мир­ская и ниж­ним теп­лым – во имя усек­но­ве­ния гла­вы св. Иоан­на Пред­те­чи. На по­стро­е­ние но­во­го хра­ма по хо­да­тай­ству при­двор­ных лиц, осо­бен­но гра­фа Алек­сея Гри­горь­е­ви­ча Ор­ло­ва, по­кро­ви­тель­ство­вав­ше­го стар­цу, по имен­но­му по­ве­ле­нию го­су­да­ры­ни бы­ло вы­да­но из ее ка­би­нет­ных де­нег 1000 руб­лей на по­прав­ле­ние оби­те­ли и да­на бла­го­сло­вен­ная гра­мо­та от прео­свя­щен­ней­ше­го Пав­ла, епи­ско­па Вла­ди­мир­ско­го и Му­ром­ско­го, от 15 сен­тяб­ря 1765 го­да.
За­го­то­вив необ­хо­ди­мые ма­те­ри­а­лы и по­лу­чив от бла­го­тво­ри­те­лей и по­чи­та­те­лей сво­их из Пе­тер­бур­га де­неж­ные по­жерт­во­ва­ния, отец Фе­о­дор по утвер­жден­но­му ар­хи­тек­то­ром пла­ну при­сту­пил к по­строй­ке но­во­го хра­ма. Под лич­ным его на­блю­де­ни­ем стро­и­тель­ство хра­ма про­из­во­ди­лась с 1765 по 1774 год. Ко­гда бы­ли вы­ры­ты рвы в ос­но­ва­нии церк­ви, во вре­мя мо­леб­на при­ле­тел рой пчел и сел на гор­нем ме­сте бу­ду­ще­го ал­та­ря, про­об­ра­зуя обиль­ную бла­го­дать в оби­те­ли и мно­же­ство мо­на­хов в ней. Пре­по­доб­ный Фе­о­дор ве­лел од­но­му бра­ту, о. Ге­ра­си­му, огре­сти пчел в улей, и с тех пор по­яви­лись в оби­те­ли свои пче­лы. Окон­ча­тель­но по­стро­ен­ный пя­ти­гла­вый храм имел 14 са­жен в дли­ну, 8 в ши­ри­ну и 24 в вы­со­ту.
Цен­ные ука­за­ния о внут­рен­нем строе пер­во­на­чаль­ной жиз­ни в Са­нак­сар­ской оби­те­ли со­хра­ни­лись в за­пис­ках из­вест­но­го ар­хи­манд­ри­та Но­во­е­зер­ско­го Фе­о­фа­на, быв­ше­го уче­ни­ком от­ца Фе­о­до­ра, а за­тем ке­лей­ни­ком мит­ро­по­ли­та Пе­тер­бург­ско­го Гав­ри­и­ла.
Он по­шел в мо­на­стырь в 18 лет, под впе­чат­ле­ни­ем мо­ро­вой яз­вы. «Мы ис­ка­ли, – пи­шет он, – где бы же­сто­кая жизнь бы­ла, по­доль­ше служ­бу вы­би­ра­ли. В Са­ров­ской пу­сты­ни – нет, еще сла­бо! По­шли к о. Фе­о­до­ру в Са­нак­сар. Оби­тель за­бо­ром ого­ро­же­на, цер­ковь ма­лень­кая, во­ло­ко­вые окош­ки, внут­ри и сте­ны не оте­са­ны, и свеч-то не бы­ло: с лу­чи­ной чи­та­ли в церк­ви. И пла­тье-то ка­кое но­си­ли: ба­ла­хо­ны! Один сму­рый каф­тан был для од­но­го, ко­то­рый для по­ку­пок вы­ез­жал... На­ча­ло-то оби­те­ли бы­ло в недо­стат­ках, труд­но. Но­ги обер­ты­ва­ли ону­ча­ми из са­мой гру­бой пень­ки, а бо­си­ком не хо­ди­ли. Я с о. Ма­ка­ри­ем (из гвар­дей­цев) в од­ной кел­лии жил. Ему боль­ше всех ис­ку­ше­ния бы­ло от от­ца Фе­о­до­ра. Тем, ко­то­рые лю­би­ли раз­би­рать пла­тье, он да­вал ба­ла­хо­ны ху­до сши­тые, с дол­гой спи­ной и с за­пла­та­ми. Один из та­ких ба­ла­хо­нов о. Фе­о­дор и да­ет о. Ма­ка­рию. Тот сму­ща­ет­ся, при­дет к о. Фе­о­до­ру, по­ка­зы­ва­ет, как на нем си­дит ба­ла­хон, ка­кая спи­на. О. Фе­о­дор начнет уве­ще­вать: «За­чем при­шел в мо­на­стырь? Да есть ли ра­зум? Что вы, чем за­ни­ма­е­тесь? Ли­ша­е­тесь ми­ло­сти Бо­жи­ей. – Тряп­ка­ми за­ни­ма­е­тесь. А на­до за­ни­мать­ся тем, чтобы ду­шу свою очи­стить, чтобы ни к че­му вре­мен­но­му не при­стра­стить­ся». А по­сле уж к та­кой одеж­де при­вык­ли. А чтобы при се­бе что-ни­будь свое иметь – это­го уж не бы­ло! Ог­ня в кел­лии ни­ко­гда не бы­ва­ло. А по­слу­ша­ние бы­ло та­кое, что я сам и по­лы мыл, и щеп­ки со­би­рал, и пи­щу ва­рил. Са­ми ка­ра­у­ли­ли по но­чам. По­хо­дим, да по­кло­нов несколь­ко зем­ных и по­ло­жим, по­мо­лим­ся.
А отец-то Иг­на­тий ра­за два к прео­свя­щен­ней­ше­му при мне уже бе­гал. И ко­гда был по­став­лен иеро­ди­а­ко­ном, то с ве­че­ра при­мо­чил во­ло­сы, за­плел да по­сле и рас­че­сал, на­дел пар­чо­вый сти­харь, а сам в лап­тях! Как стал на ам­вон, о. Фе­о­дор его по­до­звал: «Ты, – го­во­рит, – пав­лин, хвост-то рас­пу­стил, по­смот­ри на но­ги-то; по­ди, сни­ми-ка сти­харь-то!» Тот оскор­бил­ся и убе­жал но­чью к прео­свя­щен­ней­ше­му Иеро­ни­му жа­ло­вать­ся, что при­сты­дил, по­сра­мил его, а вла­ды­ка и при­слал его к о. Фе­о­до­ру, чтобы на по­кло­ны по­ста­вил.
О. Фе­о­дор ни­ко­го из бра­тии не удер­жи­вал си­лою и го­во­рил: «У ме­ня во­ро­та от­во­ре­ны для всех, кто хо­чет вы­хо­дить», а уж сло­ва «не хо­чу» не тер­пел и слы­шать не мог. Од­на­жды о. Фе­о­дор по окон­ча­нии тра­пезы оста­но­вил всю бра­тию и ска­зал: «Ну, от­би­рай­тесь: кто хо­чет в пу­сты­ню – на од­ну сто­ро­ну, кто со мной – на дру­гую!» По­ото­бра­лись. Кто по­же­лал в пу­сты­ню, со все­ми по­сле­до­вал ху­дой ко­нец, по­то­му что оста­ви­ли по­слу­ша­ние, а все бы­ли та­кие мо­лит­вен­ни­ки, пост­ни­ки».
Из чис­ла уче­ни­ков стар­ца впо­след­ствии вы­шло несколь­ко на­сто­я­те­лей, вдох­нув­ших но­вую ино­че­скую жизнь в упа­дав­шие мо­на­сты­ри. Та­ко­вы: Иг­на­тий, на­сто­я­тель Ост­ров­ской Вве­ден­ской (близ г. По­кро­ва Вла­ди­мир­ско­го) пу­сты­ни, за­тем Пеш­нош­ско­го мо­на­сты­ря, Тих­вин­ско­го и вос­ста­но­ви­тель Мос­ков­ской древ­ней упразд­нен­ной Си­мо­но­вой оби­те­ли. Ма­ка­рий, то­же из гвар­дей­цев, был пре­ем­ни­ком о. Иг­на­тия в Пеш­нош­ском мо­на­сты­ре. Очень боль­шую за­слу­гу в де­ле ожив­ле­ния рус­ско­го ино­че­ства ис­тин­но мо­на­ше­ским ду­хом ока­зал о. Фе­о­фан (Но­во­е­зер­ский). Через него мит­ро­по­лит Гав­ри­ил по­зна­ко­мил­ся с ис­ку­шен­ны­ми в ду­хов­ной жиз­ни ино­ка­ми, ко­то­рых и на­зна­чал в на­сто­я­те­ли ве­ли­ко­рус­ских мо­на­сты­рей, до­то­ле управ­ляв­ших­ся очень неудач­но, в смыс­ле нрав­ствен­но­го ру­ко­вод­ства бра­ти­ей, уче­ны­ми ма­ло­рос­си­я­на­ми из Ки­ев­ской Ака­де­мии.
Креп­кий ду­хом, отец Фе­о­дор не хо­тел знать усту­пок но­во­вве­де­ни­ям и обы­ча­ям, ко­то­рые он счи­тал несо­глас­ны­ми с ино­че­ством. Од­на­жды в Москве, ко­гда ста­рец обе­дал у од­но­го гос­по­ди­на с на­сто­я­те­ля­ми мос­ков­ских мо­на­сты­рей, за­шла речь о мо­на­ше­ской одеж­де, и на­сто­я­те­ли, объ­яс­няя о. Фе­о­до­ру, что по го­род­ским обы­ча­ям им невоз­мож­но но­сить про­стые и де­ше­вые ма­те­рии, спро­си­ли о том его мне­ние. «Мог­ли бы вы, от­цы, – от­ве­чал им пу­стын­но­жи­тель, – иметь се­бе оправ­да­ние, ес­ли бы при по­стри­же­нии пе­ред Свя­тым Еван­ге­ли­ем да­ва­ли обе­ты о пре­тер­пе­нии ни­ще­ты по дру­гим ка­ким пра­ви­лам. Но как чин по­стри­же­ния один и обе­ты од­ни, то немно­го тут тре­бу­ет­ся тол­ко­ва­ния. По стра­стям же тол­ко­вать и по­слаб­лять се­бе – это в свое вре­мя по­слу­жит к осуж­де­нию та­ко­вым се­бе по­та­ка­те­лям. Непри­лич­но ду­хов­ным лю­дям иметь бо­га­тое пла­тье, ке­лей­ных слу­жи­те­лей свет­ских с пук­ля­ми, так­же бо­га­тые ка­ре­ты, как знак люб­ви к пыш­но­сти. Мо­нах не свет­ский гос­по­дин, а че­ло­век, умер­ший ми­ру, хо­тя и на­сто­я­тель». Вспом­ним, что так го­во­рил че­ло­век, при­вык­ший в юно­сти ко вся­ким удоб­ствам, ви­дев­ший близ­ко блеск дво­ра. При этих усло­ви­ях сло­ва о. Фе­о­до­ра ста­но­вят­ся еще цен­нее.
И уче­ни­ки пре­по­доб­но­го удив­ля­ли го­род­ских ино­ков сво­ею чи­сто ино­че­скою по­сле­до­ва­тель­но­стью и осмот­ри­тель­но­стью. Со­про­вож­дав­ший о. Фе­о­до­ра в Моск­ву уче­ник его был по­слан по де­лу на Дмит­ров­ку и за­шел по до­ро­ге к обедне в Ге­ор­ги­ев­ский мо­на­стырь, быв­ший рань­ше на этой ули­це. По окон­ча­нии обед­ни, игу­ме­нья при­гла­си­ла его к се­бе пить чай. По­слуш­ник от­ве­тил: «Так как о. Фе­о­дор в Москве, то я не смею ид­ти к вам без его бла­го­сло­ве­ния» – и ушел. Ед­ва в его при­сут­ствии игу­ме­нья не вос­клик­ну­ла: «Вот – это по­слу­ша­ние!». По ухо­де же по­слуш­ни­ка ска­за­ла сест­рам: «Слы­ши­те, сест­ры: вот как жи­вут на­сто­я­щие мо­на­хи».
Сму­ща­лись неко­то­рые, что пре­по­доб­ный управ­лял дву­мя мо­на­сты­ря­ми: сво­им и жен­ским Алек­се­ев­ским (об­щи­на в Ар­за­ма­се), ко­то­рый он ос­но­вал. Хо­ди­ли к зна­ме­ни­то­му схим­ни­ку До­си­фею в Ки­ев с эти­ми недо­уме­ни­я­ми, на что ста­рец До­си­фей спро­сил: «Вы сла­бо­сти в нем ка­кие-ни­будь за­ме­ти­ли?». – «Нет, он стро­гой жиз­ни». – «Недо­стат­ки, что ли, ка­кие есть?» – «Ни­ка­ких нет». – «За ко­го вы его по­чи­та­е­те?» – «За свя­то­го». – «Гра­мо­ту он зна­ет?» – «Уче­ный». – «Что вы со­мне­ва­е­тесь! Ум­ная го­ло­ва не толь­ко два ста­да, но и де­сять мо­жет па­сти!» Так и успо­ко­и­лись.
Мно­го доб­ро­де­те­лей бы­ло у пре­по­доб­но­го, мно­го благ сде­лал он лю­дям. Недо­ста­ва­ло од­но­го, чтобы увен­чать до­стой­ную жизнь его: невин­но­го стра­да­ния, и Гос­подь дал ему воз­мож­ность пе­ре­не­сти та­кое ис­пы­та­ние.
Тем­ни­ков­ский во­е­во­да Нее­лов по­же­лал иметь о. Фе­о­до­ра сво­им ду­хов­ным от­цом. Ста­рец пре­ду­пре­дил его, что бу­дет тре­бо­вать по­ви­но­ве­ния во всем, что ка­са­ет­ся ду­хов­ной поль­зы че­ло­ве­ка. При этом свя­той ука­зал во­е­во­де на за­по­ведь апо­сто­ла Пав­ла от­но­си­тель­но ду­хов­но­го учи­тель­ства: «Про­по­ве­дуй сло­во, на­стой бла­говре­менне и безвре­менне, об­ли­чи, за­пре­ти, умо­ли со вся­ким дол­го­тер­пе­ни­ем и уче­ни­ем» (2Тим.4:2). Во­е­во­да обе­щал стар­цу пол­ное по­слу­ша­ние и в те­че­ние трех лет дей­стви­тель­но ис­пол­нял свое обе­ща­ние, но по­том стал на­ру­шать по­сты, де­лать при­тес­не­ния го­род­ским жи­те­лям и при каж­дом удоб­ном слу­чае брать с них по­бо­ры. Ле­том за­пе­ча­ты­вал пе­чи в до­мах, бе­ря за раз­ре­ше­ние поль­зо­вать­ся ими по руб­лю; неспра­вед­ли­во ре­шал де­ла, об­ви­няя невин­ных, а ви­нов­ных, за взят­ки, оправ­ды­вая. Все стро­гие уве­ща­ния и об­ли­че­ния о. Фе­о­до­ра бы­ли тщет­ны. На­ко­нец, тро­ну­тый кре­стьян­ским бед­стви­ем, ста­рец по­ехал в Тем­ни­ков 24 ок­тяб­ря 1773 го­да.
Узнав о при­бы­тии пре­по­доб­но­го, во­е­во­да, дав­но ре­шив­ший из­ба­вить­ся от стар­ца, по­звал его в кан­це­ля­рию, сел за стол пе­ред зер­ца­лом и на­чаль­ни­че­ским то­ном спро­сил о. Фе­о­до­ра, что ему нуж­но. По пра­ву ду­хов­но­го от­ца ста­рец без­бо­яз­нен­но вы­ска­зал ему все, что счи­тал нуж­ным, и убеж­дал пре­кра­тить утес­не­ния бед­ным. Изоб­ли­чен­ная зло­ба вме­сто об­ра­ще­ния к рас­ка­я­нию и люб­ви об­ра­ти­ла всю свою нена­висть на об­ли­чи­те­ля. При­звав из со­сед­ней ком­на­ты спе­ци­аль­но по­зван­ных и на­учен­ных сви­де­те­лей-чи­нов­ни­ков, Нее­лов ве­лел за­пи­сать в про­то­кол, что на­сто­я­тель Са­нак­сар­ской пу­сты­ни на­звал его, во­е­во­ду, при зер­ца­ле гра­би­те­лем и ра­зо­ри­те­лем, и пред­ста­вил об­ви­ни­тель­ный про­то­кол гу­бер­на­то­ру в Во­ро­неж. Тот­час до­не­се­но бы­ло обо всем Си­но­ду и им­пе­ра­три­це, ко­то­рая по­ве­ле­ла рас­сле­до­вать это де­ло.
Вско­ре во­ро­неж­ский гу­бер­на­тор вы­звал к се­бе стар­ца для рас­сле­до­ва­ния. Вы­ехав в со­про­вож­де­нии сво­е­го уче­ни­ка Фё­до­ра Со­ко­ло­ва (впо­след­ствии ар­хим. Фе­о­фан), отец Фе­о­дор на­пи­сал и по­дал оправ­да­тель­ный от­вет и немед­лен­но был от­пу­щен об­рат­но.
Пу­те­ше­ствие от­ца Фе­о­до­ра – ис­по­вед­ни­ка прав­ды Бо­жи­ей бы­ло по­учи­тель­но для мно­гих его уче­ни­ков и со­про­вож­да­лось дву­мя осо­бен­ны­ми встре­ча­ми. На пу­ти к Во­ро­не­жу, не до­ез­жая 30 верст до Там­бо­ва, в се­ле Боль­шая Та­лин­ка про­жи­вал бла­го­че­сти­вый диа­кон Ми­ха­ил Ни­ки­фо­ров, ду­хов­ный сын стар­ца Фе­о­до­ра. Ис­кренне пре­дан­ный ду­хов­но­му от­цу, он стро­го ис­пол­нял все на­став­ле­ния сво­е­го стар­ца. Отец диа­кон оба ра­за встре­чал сво­е­го на­став­ни­ка с ве­ли­ким бла­го­го­ве­ни­ем и пред­став­лял ему при­хо­жан, жи­ву­щих по уста­ву пре­по­доб­но­го. Эти про­стые ра­бы Бо­жии меж­ду со­бою жи­ли во вза­им­ной люб­ви о Гос­по­де, со­еди­нен­ные креп­че род­ных, бед­ным и неиму­щим по­мо­га­ли, снаб­жая их всем необ­хо­ди­мым. От это­го все в до­маш­нем со­дер­жа­нии жи­ли в до­воль­стве. Пьян­ства и раз­ных бес­чинств в их се­ле не бы­ло – ни иг­рищ, ни гор, ни ка­че­лей. Цер­ковь Бо­жия все­гда бы­ла на­пол­не­на на­ро­дом, при­но­сив­шим Гос­по­ду Бо­гу непре­стан­ные мо­ле­ния от чи­сто­го серд­ца. Есте­ствен­но, что та­кое хри­сти­ан­ское жи­тие раз­дра­жа­ло неве­же­ствен­ных за­вист­ни­ков. Уче­ни­ков о. Ми­ха­и­ла на­зы­ва­ли рас­коль­ни­ка­ми, вво­дя­щи­ми ка­кое-то но­вое уче­ние. Там­бов­ский на­мест­ник да­же ото­брал у о. Ми­ха­и­ла все его кни­ги и от­пра­вил прео­свя­щен­ней­ше­му епи­ско­пу Там­бов­ско­му Фе­о­до­сию. Рас­смот­рев все кни­ги диа­ко­на и рас­спро­сив его са­мо­го, вла­ды­ка ска­зал, что «ес­ли бы в мо­ей епар­хии все бы­ли та­кие свя­щен­но­слу­жи­те­ли, как о. Ми­ха­ил, то я спас­ся бы их мо­лит­ва­ми».
Эти уче­ни­ки диа­ко­на, ви­дя стар­ца и слы­ша его на­став­ле­ния, от уми­ле­ния пла­ка­ли, а ко­гда пре­по­доб­ный уез­жал от них, со сле­за­ми при­но­си­ли все, что мог­ли на до­ро­гу, от усер­дия сво­е­го, и кла­ли у ног от­ца Фе­о­до­ра.
Из Во­ро­не­жа отец Фе­о­дор на­роч­но за­ехал в За­дон­ский мо­на­стырь, чтобы при­нять бла­го­сло­ве­ние и по­се­тить пре­бы­ва­ю­ще­го там на по­кое свя­ти­те­ля Ти­хо­на († 1783), из­вест­но­го све­тиль­ни­ка ве­ры, бла­го­че­стия и доб­рых дел. Свя­той Ти­хон при­нял стар­ца с ве­ли­кой лю­бо­вию. Жив­шие при нем ке­лей­ни­ки го­во­ри­ли, что ни­ко­му дру­го­му он не был так рад, как ба­тюш­ке от­цу Фе­о­до­ру. Три дня про­дол­жа­лась меж­ду ни­ми ду­хов­ная бе­се­да. При отъ­ез­де пре­по­доб­но­го свя­ти­тель про­во­дил бла­го­че­сти­во­го стар­ца через весь мо­на­стырь до свя­тых во­рот и при про­ща­нии кла­нял­ся ему низ­ко. Так род­ствен­ны меж­ду со­бою все свя­тые ду­ши!
По воз­вра­ще­нии в Са­нак­сар через несколь­ко недель вы­шло по­ве­ле­ние им­пе­ра­три­цы: «оно­го Фе­о­до­ра, ли­ша на­сто­я­тель­ско­го и иеро­мо­на­ше­ско­го зва­ния, ото­слать яко че­ло­ве­ка бес­по­кой­но­го про­стым мо­на­хом в Со­ло­вец­кий мо­на­стырь, пре­по­ру­чив на­чаль­ни­ку оно­го мо­на­сты­ря неослаб­ное за ним смот­ре­ние». В ви­де снис­хож­де­ния к ви­нов­но­му при­ка­за­но бы­ло от­пу­стить с ним в сун­ду­ках все его име­ние, сде­лав пред­ва­ри­тель­но его опись. Для со­став­ле­ния опи­си при­был игу­мен Ар­за­мас­ско­го Спас­ско­го мо­на­сты­ря Иоасаф. Но име­ния у про­во­див­ше­го нес­тя­жа­тель­ную жизнь стар­ца ни­ка­ко­го не на­шлось. Отец Фе­о­дор по­ка­зал о. Иоаса­фу шер­стя­ной вой­лок, жест­кую по­душ­ку, ов­чин­ную шу­бу, ман­тию, ря­су и ска­зал: «опи­сы­вай­те». В этом со­сто­я­ло все его зем­ное бо­гат­ство.
С этим иму­ще­ством в со­про­вож­де­нии двух сол­дат ста­рец Фе­о­дор – рев­ни­тель прав­ды Бо­жи­ей и был от­прав­лен в Со­ло­вец­кий мо­на­стырь, не оправ­ды­ва­ясь, но сми­рен­но по­ко­рив­шись во­ле Бо­жи­ей и мо­нар­шей. Про­ща­ясь с бра­ти­ей, на­пут­ству­е­мый сле­за­ми и мо­лит­ва­ми са­нак­сар­ских сво­их уче­ни­ков и ар­за­мас­ских уче­ниц, ста­рец ска­зал: «Кто же­ла­ет жить в этой оби­те­ли, пусть оста­ет­ся в ней; кто же не же­ла­ет – пусть вы­хо­дит с бла­го­сло­ве­ни­ем, кто ку­да хо­чет».
Суд Бо­жий не за­мед­лил над во­е­во­дой Нее­ло­вым, глав­ным ви­нов­ни­ком ссыл­ки свя­то­го стра­даль­ца. Неде­ля про­шла толь­ко по от­прав­ле­нии от­ца Фе­о­до­ра, как в го­род Тем­ни­ков яви­лась шай­ка раз­бой­ни­ка Пу­га­че­ва и раз­гра­би­ла го­род. Трус­ли­во сбе­жав и оста­вив вве­рен­ный ему го­род на ра­зо­ре­ние, Нее­лов за эти и мно­гие про­чие свои бес­чин­ства был под­верг­нут су­ду и штра­фу и вско­ре умер в го­ро­де Шац­ке, пуб­лич­но по­ка­яв­шись в со­де­ян­ном про­тив стар­ца зло­де­я­нии. Са­нак­сар­ский же мо­на­стырь мо­лит­ва­ми свя­то­го Фе­о­до­ра остал­ся цел и нераз­граб­лен: шай­ка Пу­га­че­ва да­же не за­шла в из­вест­ный бед­но­стью жи­тия мо­на­стырь.
Де­вять лет про­жил свя­той стра­да­лец в Со­ло­вец­ком мо­на­сты­ре. Из Са­нак­сар­ской пу­сты­ни еже­год­но, по усер­дию к бла­жен­но­му от­цу и учи­те­лю, ез­ди­ли по два бра­та на­ве­щать от­ца Фе­о­до­ра и по­мо­гать в его нуж­дах. Ста­рец, на­хо­дясь в са­мом стро­гом за­то­че­нии, нуж­дал­ся во всем необ­хо­ди­мом. Из­не­мо­гал пре­по­доб­ный от хо­лод­но­го воз­ду­ха Со­лов­ков, стра­дал от уга­ра в ка­мен­ных кел­ли­ях, то­пив­ших­ся два ра­за в неде­лю и ра­но за­кры­вав­ших­ся, так что уго­рал отец Фе­о­дор до по­те­ри со­зна­ния. Ча­сто за­мерт­во вы­тас­ки­ва­ли по­слуш­ни­ки пре­по­доб­но­го и от­ти­ра­ли сне­гом. Уче­ни­ки и по­слуш­ни­ки до­пус­ка­лись к стар­цу по од­но­му и по­ме­ща­лись в от­да­лен­ной кел­лии, так что ста­рец все вре­мя под­вер­гал­ся опас­но­сти уме­реть вне­зап­но. Но пре­по­доб­ный Фе­о­дор как ис­тин­ный угод­ник Бо­жий пре­тер­пе­вал все мно­го­лет­ние стра­да­ния без ро­по­та, мо­лясь за обид­чи­ков, в сми­ре­нии и пол­ном по­слу­ша­нии во­ле Бо­жи­ей.
На­ко­нец Гос­подь вос­хо­тел воз­вра­тить невин­но­го стра­даль­ца в Са­нак­сар­скую его оби­тель к уче­ни­кам, где он столь спа­си­тель­но и бла­го­твор­но по­тру­дил­ся. Один из уче­ни­ков стар­ца, мо­нах Фе­о­фан (уже упо­ми­нав­ший­ся на­ми, впо­след­ствии ар­хи­манд­рит, воз­об­но­ви­тель Ки­рил­ло-Но­во­е­зер­ско­го мо­на­сты­ря), бу­дучи судь­ба­ми Бо­жи­и­ми взят в ке­лей­ные слу­жи­те­ли к мит­ро­по­ли­ту Пе­тер­бург­ско­му Гав­ри­и­лу, по­нуж­да­е­мый со­ве­стию и лю­бо­вию к стар­цу, по­ста­рал­ся о воз­вра­ще­нии от­ца сво­е­го. Он до­ло­жил мит­ро­по­ли­ту, что ста­рец Фе­о­дор со­вер­шен­но на­прас­но и дол­го стра­да­ет, и про­сил ока­зать ми­лость воз­вра­тить пре­по­доб­но­го в Са­нак­сар. Вы­со­ко­прео­свя­щен­ней­ший Гав­ри­ил, ис­тин­ный по­движ­ник Бо­жий и по­кро­ви­тель всех, доб­ре о Гос­по­де под­ви­за­ю­щих­ся, по­тре­бо­вал за­пис­ку с объ­яс­не­ни­ем все­го де­ла. Так как отец Фе­о­фан сам ез­дил со стар­цем в Во­ро­неж на суд гу­бер­на­то­ра и пи­сал от име­ни стар­ца от­вет по его об­ви­не­нию, то, зная хо­ро­шо все де­ло, без за­труд­не­ния со­ста­вил по­дроб­ную за­пис­ку.
По этой за­пис­ке мит­ро­по­лит в Ве­ли­кий Чет­ве­рток 1783 го­да, со­вер­шая чин умо­ве­ния ног в двор­цо­вой церк­ви, по­сле служ­бы объ­яс­нил го­су­да­рыне им­пе­ра­три­це Ека­те­рине Алек­се­евне де­ло от­ца Фе­о­до­ра и уве­рил её, что ста­рец стра­да­ет на­прас­но. Де­ло о нем ре­ше­но в пре­врат­ном ви­де, со­всем про­тив­но его бла­го­че­сти­во­му, рев­ност­но­му по Бо­ге ду­ху. Меж­ду тем невин­ный стра­да­лец, на­хо­дясь уже де­вя­тый год в Со­ло­вец­ком за­то­че­нии, от хо­лод­но­го кли­ма­та и раз­ных ли­ше­ний со­вер­шен­но из­не­мог. Го­су­да­ры­ня при этом спро­си­ла: «Сколь­ко лет от ро­ду стар­цу?» Мит­ро­по­лит от­ве­тил, что лет семь­де­сят, на что им­пе­ра­три­ца воз­ра­зи­ла: «Столь­ко лет ему, ка­жет­ся, не бу­дет. Я его знаю».
На дру­гой день – 18 ап­ре­ля – бы­ло при­сла­но мит­ро­по­ли­ту имен­ное по­ве­ле­ние о воз­вра­ще­нии мо­на­ха Фе­о­до­ра из Со­ло­вец­ко­го мо­на­сты­ря. Это по­ве­ле­ние вла­ды­ка то­гда же от­вез в Св. Си­нод, вслед­ствие че­го и ве­ле­но бы­ло воз­вра­тить стар­ца в Са­нак­сар­скую оби­тель в преж­нем сане иеро­мо­на­ха. Бо­го­лю­би­вый свя­ти­тель Гав­ри­ил на­пи­сал от­цу Фе­о­до­ру пись­мо, про­ся, чтобы тот по пу­ти из Со­ло­вков за­ехал к нему в Пе­тер­бург для встре­чи. Но ста­рец по край­ней сво­ей немо­щи сми­рен­но от­рек­ся от это­го, а сра­зу на­пра­вил­ся через Во­лог­ду, Яро­славль и Вла­ди­мир и 9 ок­тяб­ря 1783 го­да при­был в Ар­за­мас.
В этот день во вре­мя утре­ни встре­ти­ли сво­е­го ду­хов­но­го от­ца два са­нак­сар­ских иеро­мо­на­ха и уче­ни­цы Алек­се­ев­ской об­щи­ны. Ста­рец пре­по­дал всем бла­го­сло­ве­ние и ра­до­вал­ся с ра­ду­ю­щи­ми­ся. Здесь он про­жил це­лую сед­ми­цу, еже­днев­но по­се­щая об­ще­ство Алек­се­ев­ское, как ис­тин­ный пас­тырь и отец, по­учая и утвер­ждая ду­ши сво­их уче­ниц, для ко­то­рых и до са­мой сво­ей кон­чи­ны был на­став­ни­ком ко спа­се­нию.
При­ез­жа­ли для сви­да­ния с от­цом Фе­о­до­ром и на­сто­я­те­ли окрест­ных ар­за­мас­ских мо­на­сты­рей, рав­но как и по­чет­ные гос­по­да, и ку­пе­че­ство, муж­чи­ны и жен­щи­ны, мно­гие из ко­то­рых про­си­ли стар­ца по­се­тить их до­ма для бла­го­сло­ве­ния и ду­хов­но­го на­зи­да­ния. Отец Фе­о­дор ис­пол­нял их бла­го­че­сти­вые же­ла­ния и бла­го­слов­лял до­ма мно­гих име­ни­тых и про­стых лю­дей го­ро­да.
По про­ше­ствии неде­ли ста­рец от­пра­вил­ся в свою род­ную оби­тель. Вер­сты за три до Са­нак­са­ра вы­ехал на­встре­чу от­цу Фе­о­до­ру каз­на­чей оби­те­ли, а к пе­ре­во­зу на ре­ке Мок­ша вы­шло все брат­ство Са­нак­сар­ское. От­сю­да, при­няв бла­го­сло­ве­ние стар­ца, все вме­сте на­пра­ви­лись в оби­тель. Вой­дя в цер­ковь и при­ло­жив­шись ко свя­тым ико­нам, по обыч­ном по­кло­не­нии друг дру­гу, ра­ду­ясь ду­хов­но, отец Фе­о­дор бла­го­да­рил бра­тию за всю лю­бовь их к нему в из­гна­нии и вы­ка­зан­ную те­перь, а так­же и за при­бав­ле­ние бла­го­устрой­ства в оби­те­ли. В то вре­мя уже бы­ли со­вер­шен­но бла­го­устро­е­ны и укра­ше­ны обе церк­ви – со­бор­ная двух­этаж­ная, с пре­сто­ла­ми во имя Рож­де­ства Бо­го­ро­ди­цы и усек­но­ве­ния гла­вы св. Иоан­на Пред­те­чи, и боль­нич­ная во имя Вла­ди­мир­ской ико­ны Бо­го­ма­те­ри. Мно­го бы­ло по­стро­е­но за эти де­вять лет и дру­гих зда­ний с ко­ло­коль­ней.
Та­ким об­ра­зом, неска­зан­но уте­шив­шись воз­вра­ще­ни­ем в род­ную оби­тель и уми­ро­тво­рив­шись ду­хом, ста­рец и уче­ни­ки вновь на­ча­ли под­ви­зать­ся в ми­ре и ра­до­сти ду­хов­ной.
Но не бла­го­во­лил Бог, чтобы воз­люб­лен­ные Его по­ко­и­лись, по­ка они в те­ле, но па­че вос­хо­тел, чтобы они пре­бы­ва­ли в скор­бях, уни­чи­же­нии и оскорб­ле­ни­ях. Ибо тем и от­ли­ча­ют­ся сы­ны Бо­жии от про­чих, что жи­вут в скор­бях (Св. Иса­ак Си­рин. Слов. 36). Так и ста­рец Фе­о­дор, как ис­тин­ный раб Бо­жий, недол­го на­сла­ждал­ся ми­ром и по­ко­ем.
29 ок­тяб­ря 1783 го­да, бук­валь­но через несколь­ко дней по при­бы­тии от­ца Фе­о­до­ра в Са­нак­сар­ский мо­на­стырь по­сле де­вя­ти­лет­не­го от­сут­ствия про­тив него пе­ред всей бра­ти­ей воз­двиг кле­ве­ту иеро­ди­а­кон Ила­ри­он, быв­ший од­но вре­мя с от­цом Фе­о­до­ром в Со­лов­ках. Ила­ри­он на­звал стар­ца «про­тив­ни­ком Церк­ви, ере­ти­ком и ате­и­стом». Де­ло бы­ло от­прав­ле­но в Си­нод и по тща­тель­ном рас­смот­ре­нии раз­ре­ши­лось тем, что Ила­ри­он был при­знан кле­вет­ни­ком и на­ка­зан со всей стро­го­стию, при­чем про­сил про­ще­ния у о. Фе­о­до­ра пе­ред всей бра­ти­ей.
Так как мно­гие при­ез­жав­шие в оби­тель ста­ли хо­дить для на­став­ле­ний и бе­сед к от­цу Фе­о­до­ру, рав­но как и из бра­тии мно­гие хо­ди­ли к нему для от­кро­ве­ния по­мыс­лов и ре­ше­ния недо­уме­ний со­ве­сти, то на­сто­я­тель, хо­тя и быв­ший уче­ник стар­ца, по немо­щи че­ло­ве­че­ской счи­тая се­бя как бы уни­жен­ным, оскор­бил­ся тем, что по­ми­мо его все хо­дят к стар­цу, и стал жа­ло­вать­ся епар­хи­аль­но­му на­чаль­ству, буд­то тот сму­ща­ет оби­тель. Уче­ни­ки-де его хо­дят к от­цу Фе­о­до­ру безвре­мен­но тол­па­ми. Бра­тия рас­стра­и­ва­ет­ся его небла­го­ра­зум­ны­ми со­ве­та­ми, чуж­да­ясь на­сто­я­те­ля. Ве­ле­но бы­ло про­из­ве­сти рас­сле­до­ва­ние. Так как сно­ше­ния от­ца Фе­о­до­ра с по­се­ти­те­ля­ми со­сто­я­ло в од­них толь­ко ду­хов­ных бе­се­дах, и в этом нель­зя бы­ло най­ти ни­че­го предо­су­ди­тель­но­го, то ни­ко­го и не вы­зы­ва­ли к до­про­сам, а толь­ко на­зва­ли стар­ца и его уче­ни­ков со­общ­ни­ка­ми (ве­ро­ят­но, опа­са­ясь их как под­ка­пы­ва­ю­щих­ся под власть на­сто­я­те­ля в поль­зу стар­ца Фе­о­до­ра).
Но глав­ная при­чи­на недо­воль­ства со сто­ро­ны на­сто­я­те­ля, иеро­мо­на­ха Ве­не­дик­та, на от­ца Фе­о­до­ра за­клю­ча­ет­ся в том, что на­сто­я­тель по сла­бо­сти сво­ей по­пустил про­красть­ся в свое об­ще­жи­тие ока­ян­но­му пьян­ству, а рев­ност­ный и пря­мо­душ­ный ста­рец об­ли­чал пья­ную страсть, от ко­то­рой, как от все­о­ка­ян­ной ма­те­ри, ро­дят­ся все нестро­е­ния в ино­че­ских об­ще­жи­ти­ях. За­ме­чал так­же сми­рен­но­муд­рый ста­рец Фе­о­дор кич­ли­вость, непри­лич­ную мо­на­ше­ско­му зва­нию, вме­сто преж­ней про­сто­ты и воз­дер­жа­ния, в неко­то­рых бра­ти­ях и в са­мом на­сто­я­те­ле. Вслед­ствие раз­бо­ра де­ла, при­страст­но по­дан­но­го на­сто­я­те­лем, вход к от­цу Фе­о­до­ру, да­же с ду­хов­ны­ми нуж­да­ми, был вос­пре­щен.
О при­тес­не­ни­ях, де­ла­е­мых от­цу Фе­о­до­ру, до­ве­де­но бы­ло через ке­лей­ни­ка, от­ца Фе­о­фа­на, до све­де­ния вы­со­ко­прео­свя­щен­ней­ше­го мит­ро­по­ли­та Гав­ри­и­ла. Этот ис­крен­ний по­чи­та­тель пре­по­доб­но­го, же­лая об­лег­чить жизнь стар­ца, по­слал ему пись­мо сле­ду­ю­ще­го со­дер­жа­ния: «Чест­ный отец Фе­о­дор, мне лю­без­ный во Хри­сте бра­те! Про­шу вспо­мо­ще­ство­вать ва­ши­ми мо­лит­ва­ми в жиз­ни мо­ей и в де­лах долж­но­стей мо­их. Я же к вам пре­бы­ваю все­гда бла­го­склон­ным. Гав­ри­ил, мит­ро­по­лит Нов­го­род­ский и Санкт-Пе­тер­бург­ский».
Узнав о та­ком ми­ло­сти­вом вни­ма­нии мит­ро­по­ли­та к стар­цу Фе­о­до­ру, на­сто­я­тель предо­ста­вил ему неко­то­рую сво­бо­ду. Но спу­стя неко­то­рое вре­мя опять стал по­сы­лать до­но­сы на стар­ца епар­хи­аль­но­му прео­свя­щен­но­му. И опять свя­той стал жить как бы вза­пер­ти: ни­ко­му не доз­во­ля­лось – ни из ми­рян, ни из бра­тий мо­на­стыр­ских – хо­дить к стар­цу и го­во­рить о ду­хов­ных нуж­дах. Ар­за­мас­ские Алек­се­ев­ские уче­ни­цы по­лу­ча­ли от пре­по­доб­но­го уте­ше­ние в скор­бях и раз­ре­ше­ние недо­уме­ний со­ве­сти толь­ко через пись­ма.
По про­ше­ствии несколь­ких лет де­лав­ший раз­ные при­тес­не­ния стар­цу Фе­о­до­ру на­сто­я­тель отец Ве­не­дикт за­не­мог и, по­болев немно­го, 27 де­каб­ря 1788 го­да умер, при­ми­рив­шись со стар­цем. По­сле его кон­чи­ны пре­по­доб­ный, по­лу­чив сво­бо­ду и раз­ре­ше­ние на вы­ез­ды, по­ехал в Ар­за­мас к сво­им ду­хов­ным де­тям, чтобы лич­но по­бе­се­до­вать с ни­ми и раз­ре­шить их ду­хов­ные нуж­ды. Это по­се­ще­ние стар­цем сво­ей Ар­за­мас­ской Алек­се­ев­ской об­щи­ны бы­ло по­след­ним.
Бе­се­дуя, по обы­чаю, с детьми сво­и­ми ду­хов­ны­ми, отец Фе­о­дор с осо­бен­ным уми­ле­ни­ем и сле­за­ми про­стран­но тол­ко­вал им пса­лом «На ре­ках Ва­ви­лон­ских», го­во­ря: «Ко­гда сы­ны Из­ра­и­ля, ли­шась Иеру­са­ли­ма, оте­че­ства сво­е­го, и не ви­дя се­бе ни­от­ку­да ни­ма­ло от­ра­ды в зем­ле чу­жой, как стран­ни­ки при ре­ках Ва­ви­лон­ских си­де­ли и пла­ка­ли, то этим пла­чем они про­об­ра­зо­ва­ли со­сто­я­ние всех в бе­дах и скор­бях жи­ву­щих на зем­ли. Долж­но и нам в мыс­лях со­дер­жать, что и мы в бед­ствен­ной этой жиз­ни, как стран­ни­ки, все­гда на­пастьми от вра­гов на­ших го­ни­мые и то­ми­мые, то­гда толь­ко от­ра­ду се­бе на­хо­дим, вне­гда по­мя­ну­ти нам гор­ний Си­он: по­мя­нух Бо­га и воз­ве­се­лих­ся». Во вре­мя этой уми­лен­ной, как бы про­щаль­ной бе­се­ды все пла­ка­ли – и на­сто­я­тель­ни­ца, и сест­ры.
По­том пре­по­доб­ный на­чал то­ро­пить­ся с воз­вра­ще­ни­ем в Са­нак­сар­скую оби­тель и, пре­по­дав всем бла­го­сло­ве­ние и про­ще­ние, вы­ехал из Ар­за­ма­са. По пу­ти за­ез­жал свя­той Фе­о­дор в Са­ров­скую пу­стынь, со все­ми стар­ца­ми лю­без­но про­щал­ся и по­спе­шил в Са­нак­сар.
По при­ез­де его, в сре­ду на Сыр­ной сед­ми­це по­сле по­лу­дня, со­бра­лись к стар­цу в кел­лию уче­ни­ки его, и он, со все­ми немно­го по­бе­се­до­вав, от­пу­стил их. Оста­лись бы­ло у него для ре­ше­ния неко­то­рых ду­хов­ных недо­уме­ний два уче­ни­ка из дво­рян, жив­ших в мо­на­сты­ре, но он на­чал из­ме­нять­ся в ли­це и ве­лел им уй­ти, ска­зав, что очень из­не­мог. Та­кие при­пад­ки из­не­мо­же­ния из­дав­на неред­ко бы­ва­ли со стар­цем от внут­рен­ней бо­лез­ни, но те­перь все пред­чув­ство­ва­ли, что это из­не­мо­же­ние бы­ло не обыч­ное, и с го­рем в серд­це оста­ви­ли его од­но­го.
Немно­го спу­стя по­сле ухо­да бра­тии при­шел ке­лей­ный мо­нах, слу­жив­ший о. Фе­о­до­ру, со­тво­рил мо­лит­ву до трех раз, но, не слы­ша от­ве­та, во­шел без бла­го­сло­ве­ния. Отец Фе­о­дор мол­ча ле­жал в по­сте­ли и ум­но мо­лил­ся. Ке­лей­ник тот­час по­бе­жал и ска­зал бра­тии, ко­то­рые все со­шлись к от­хо­дя­ще­му от­цу сво­е­му. Ста­рец уже ни­че­го не го­во­рил. Про­шло в та­ком мол­ча­нии око­ло пя­ти ча­сов; в де­ся­том же ча­су по­по­лу­дни, за­вер­шив 52-лет­ний по­двиг, ду­ша пре­по­доб­но­го стар­ца Фе­о­до­ра мир­но раз­лу­чи­лась с те­лом и ото­шла в веч­ные оби­те­ли, к ме­сту прис­но­го стрем­ле­ния се­го бла­жен­но­го от­ца. Те­ло его, хо­тя и ле­жав­шее в теп­лой кел­лии до по­гре­бе­ния, не из­да­ва­ло за­па­ха тле­ния. По­гре­бен чест­ный ста­рец у со­здан­но­го им хра­ма, на се­вер­ной сто­роне его. На мо­ги­ле пре­по­доб­но­го бы­ла по­ло­же­на ас­пид­но­го кам­ня пли­та с над­пи­сью: «Здесь по­гре­бен 73-лет­ний ста­рец иеро­мо­нах Фе­о­дор, по фа­ми­лии Уша­ков, воз­об­но­ви­тель Са­нак­сар­ско­го мо­на­сты­ря, ко­то­рый по­стри­жен в Алек­сан­дро-Нев­ской Лав­ре, про­дол­жал мо­на­ше­ское жи­тие 45 лет; со все­ми ви­да­ми ис­тин­но­го хри­сти­а­ни­на и доб­ро­го мо­на­ха 19 фев­ра­ля 1791 го­да скон­чал­ся».
9–10 июля 1999 года в Са­нак­сар­ском мо­на­сты­ре про­изо­шло зна­ме­на­тель­ное со­бы­тие – при­чис­ле­ние к ли­ку мест­но­чти­мых свя­тых вос­ста­но­ви­те­ля оби­те­ли иеро­мо­на­ха Фе­о­до­ра (Уша­ко­ва). На тор­же­ствах при­сут­ство­ва­ли и чин ка­но­ни­за­ции со­вер­ши­ли пра­вя­щий ар­хи­ерей прео­свя­щен­ней­ший Вар­со­но­фий, епи­скоп Са­ран­ский и Мор­дов­ский, свя­щен­но­ар­хи­манд­рит мо­на­сты­ря, и пра­вя­щие ар­хи­ереи со­сед­них епар­хий — вы­со­ко­прео­свя­щен­ней­ший Се­ра­фим, ар­хи­епи­скоп Пен­зен­ский и Куз­нец­кий, и вы­со­ко­прео­свя­щен­ней­ший Про­кл, ар­хи­епи­скоп Сим­бир­ский и Ме­ле­кес­ский. Ныне мо­щи прп. Фе­о­до­ра Са­нак­сар­ско­го по­ко­ят­ся в со­бор­ной Иоан­но-Пред­те­чен­ской церк­ви.