Российский рынок лекарств почти полностью сформирован из западных препаратов, тогда как отечественным разработкам допуск на него перекрывают сами власти, сетует Андрей Бекарев

Андрей Бекарев — идеолог и инвестор Биотехнопарка в наукограде Кольцово (Новосибирская область), учредитель крупнейшей в регионе компании, занимающейся разработкой и выводом на рынок оригинальных лекарственных препаратов. Также Бекарев известен как бывший банкир и советник экс-губернатора Новосибирской области Виктора Толоконского. С недавних пор предприниматель входит в Совет по реиндустриализации Новосибирской области, он же готов вложить миллионы в реконструкцию набережной реки Обь.

В начале двухтысячных Андрей Бекарев, экономист-математик по образованию, получил предложение стать инвестором производства медицинского препарата нового поколения для борьбы с тромбами — «Тромбовазим». В 2003 году для продвижения оригинальной фармразработки он создал компанию Scientific Future Management (SFM). Промышленное производство препарата стартовало в 2012 году в Сибирском центре фармакологии и биотехнологии (Новосибирск), учредителями которого выступили SFM, Институт ядерной физики и Институт цитологии и генетики СО РАН. Сегодня в этом центре работают над созданием новых лекарственных препаратов на основе электронно-лучевых технологий; проведением доклинических и клинических исследований; производством биологически-активных и пищевых добавок из натуральных продуктов.

Научно-производственный биотехнологический парк, у истоков которого стоял Андрей Бекарев, стал совместным проектом SFM и мэрии Новосибирска. Соглашение о реализации проекта стороны подписали в 2008 году. Цель Биотехнопарка — появление в Новосибирске ведущего мирового центра по разработке, внедрению и производству принципиально новых лекарственных средств и форм. Компания SFM брала на себя обязательство в течение пяти лет создать научно-промышленный и образовательный центр с производственным потенциалом в 30 млрд руб­лей в год и перспективой вывода на рынок 10 оригинальных фармацевтических препаратов. К 2020 году Биотехнопарк должен стать одной из ключевых точек роста в развитии конкурентоспособной фармакологической и биотехнологической отраслей в регионе. Первым резидентом Биотехнопарка стала «дочка» SFM — компания «СФМ-Фарм».

Андрей Бекарев рассказал журналу «Эксперт-Сибирь», как фармбизнес приспосабливается к новым экономическим условиям, как привлечь крупные инвестиции в регион, и о том, какая программа реиндустриализации нужна Новосибирску, чтобы догнать остальные города в развитии.

Только на словах

— Андрей Александрович, как вам, как бизнесмену, живется в сегодняшних экономических реалиях?

— Реалии таковы, что в нынешней ситуации звучит много посылов, почти лозунгов для частного бизнеса — импортозамещение, поддержка отечественного производителя. А до реализации дело не доходит. Во всяком случае, сильных изменений не заметно, только какие-то фрагментарные действия, без общей системы. И еще пара штрихов «к портрету»: условия для ведения бизнеса изменились не в лучшую сторону — ограничились финансовые рынки и возможности, видно общее негативное воздействие на экономику. В этих условиях вести любой бизнес тяжело, и фармацевтика — не исключение. Но период хоть и сложный, но потенциально возможный для развития, потому что есть осознание того, что требуются российские разработки и производители в фармакологии. Другой вопрос — когда и как чиновники, которые отвечают за создание благоприятных условий, будут действовать. Пока действия больше на бумаге, нежели в реалиях.

— Какие видите препятствия для развития российской фармпромышленности?

— Мы столкнулись с тем, что оригинальные препараты крайне тяжело вывести на рынок. Система, которая как-то формировалась годами, очень сильно сопротивляется новым отечественным препаратам. За это же время возник слой людей, которые в глаза заявляют, что в России ничего не может быть создано своего, а все хорошее — исключительно на Западе1. Мы неоднократно получали комментарии от чиновников, которые признаются, что лучше купят лекарство в 10 раз дороже, несмотря на то, что по факту наш продукт в 10 раз безопаснее. Их можно понять, потому что препараты западных компаний давно присутствуют на рынке, формализованы, объем денежных средств, которые тратятся на их поддержку и продвижение, значительно больше. Все это не способствует появлению новых отечественных лекарств в российских аптеках. Более того, вся разрешительная система, работающая в нашей стране, заточена под довольно специфические условия, так называемые общемировые стандарты, а по факту — под стандарты, которые выгодны крупнейшим фармацевтическим концернам. Отечественные компании в этой ситуации, естественно, игнорируются, из-за чего мы попадаем в интересную ситуацию: когда на российском рынке появляется западный игрок, который заявляет, что соответствует стандартам, ему верят на слово. А мы, отечественные производители, каждый раз вынуждены доказывать свою благонадежность по зарубежному образцу. И нет ситуаций, когда случается наоборот. Я могу еще представить ситуацию: взаимное принятие регламентов и стандартов и отсутствие преференций для западных игроков на нашем отечественном поле, но никак иначе.

— Что именно мешает отечественным препаратам получить допуск на рынок?

— Доступ на рынок нашим разработкам закрывается весьма нетривиальными маркетинговыми ходами, например, многотысячными мультицентровыми исследованиями. Мы сталкивались с тем, что когда выходили со своим препаратом, нам задавали вопрос: «А сколько у вас было исследований на пациентах?» Во-первых, количество пациентов для клинических исследований определяем не мы, а профильный комитет Министерства здравоохранения. Во-вторых, эксперты давно заявили, что такие исследования абсолютно нелогичны с точки зрения доказательной базы. Есть определение, которое формируется матстатистикой, при какой численности мы можем достоверно говорить об эффектах и возможных противопоказаниях, побочных действиях. Но когда говорят, что вот у них препарат прошел 30 тысяч исследований, а у нас всего тысячу, то есть у них он в 30 тысяч раз лучше — это не более чем маркетинговая уловка и манипулирование фактами. Причем зачастую никто не понимает, где они эти исследования провели, кого исследовали, насколько данные достоверны, они просто принимаются как аксиома. Да и кому нужны, например, исследования, проведенные на китайском или афроамериканском населении, если препарат собираются реализовывать на территории России? Подчеркну, что сейчас мы говорим именно об оригинальных разработках. Или когда возникают списки жизненно важных лекарств и говорится, что из них 75 процентов — российского производства, а эксперты в ответ заявляют, что там нет ни одного отечественного препарата. Упаковывать — не значит производить. А ведь последнее — это очень сложный процесс, его надо поддерживать, лелеять не только самому владельцу бизнеса, но и государству. Но, к сожалению, у представителей власти к этому очень отстраненное отношение. Надеюсь, в скором будущем это изменится.

— Говоря о стандартах, вы имели в виду стандарты GMP?

— На самом деле, стандарты GMP и GLP не представляют собой ничего страшного, это просто некий набор правил. Вопрос в том, кто присваивает эти стандарты — опять западные компании. Это некая самоорганизующаяся структура, но при этом нам, российским производителям, надо приложить немало усилий, чтобы доказать, что мы этим стандартам соответствуем. Так если речь идет о неких правилах игры — давайте придумаем свои, и уже не мы, а все желающие зайти на наш рынок должны будут доказать, что им соответствуют. Все слышали, что во многих странах прошли судебные разбирательства на многомиллиардные суммы из-за подкупа врачебного сообщества крупными фармкомпаниями. Вы у нас что-то подобное наблюдали? Нет, и ведь получается, что в России они действуют исключительно честно, к ним нет претензий. А это очень сомнительно.

Появление знаковых разработок в России — скорее дело случая, и продается то, что раскручено рекламой. Очень много таких препаратов, которые продвигают именно благодаря рекламе, а не благодаря их эффекту. Это системная проблема — реально действующему препарату появиться сложно. Зачем тратить огромные средства на разработку, если можно намешать травок, добавить приставку «форте», прогнать рекламу по телевизору, и все. С настоящим фарм­препаратом сделать так сложно: лет десять уходит только на его создание. А компенсировать затраты, когда закрывают выход на рынок, шансов нет. И если на это не обратят внимание власти, наши разработки так и не появятся, экономической основы нет для такого процесса.

— Насколько вам пришлось скорректировать бизнес-план SFM на 2015 год?

— Достаточно существенно. Мы временно приостановили ввод нескольких корпусов, вынуждены были поменять производственные планы, потому что поменялись планы дистрибьюторов. Мы сократили активность, заняли выжидательную позицию, ведем переговоры, ищем дополнительных партнеров по продвижению. Ожидания позитивные, но ситуация негативная. И насколько это затянется — никто сказать не может. Мы же финансирование со стороны государства не получаем, сторонние инвестиции не привлекаем, живем за счет собственных средств, поэтому вынуждены считать деньги.

— Как оцениваете свои конкурентные преимущества на фармрынке?

— Компания SFM, в первую очередь, именно научно-производственная. Я считаю, что это одна из сильнейших российских компаний в области разработки новых оригинальных препаратов. У нас есть подтверждение — это как зарегистрированные препараты, так и весь портфель разработок на финальных стадиях готовности. Если говорить о конкурентных преимуществах компании как продавца, здесь наши позиции существенно слабее, потому что нет своей системы продаж, продвижения.

Вынуждены выживать

— Насколько остро стоит проблема контрафакта на российском фарм­рынке?

— Надо сначала определиться, что иметь в виду под этим понятием. У нас большая часть контрафакта — это не более чем подделка торгового наименования. А зачастую контрафакт и оригинальные препараты содержат одни и те же компоненты и мало чем отличаются, потому что купить мешок субстанции никто не мешает. То есть проблема скорее защиты торговых названий, а не содержания. Конечно, есть крайности, когда и по составу это, грубо говоря, мел. Тех, кто крадет название, в России достаточно много, но про объемы лучше говорить с правоохранительными органами. К тому же, контрафакт надо как-то продавать, скорее, через аптечные сети. Точных данных нет, потому что сложно зафиксировать сам факт реализации такой продукции.

— Если говорить про фармритейл — по мнению экспертов, конкуренция в этой сфере крайне высокая, рынок перенасыщен, а многие аптеки нарушают лицензионные требования. Можно ли как-то это контролировать?

— Это вопрос тоже к контролирующим органам. На мой взгляд, аптечные сети должны быть достаточно крупными, чтобы не быть заинтересованными в формировании этого потока контрафакта. Подобная ситуация с автомобильными заправками — в крупных сетях меньше вероятность получить «левый» бензин, потому что там система контроля другая. Так же это работает в аптеках. Мелкая аптечная сеть вынуж­дена выживать и может идти на любые меры. В федеральных, крупных сетях такая вероятность ниже, поэтому их появление — это плюс.

— Ранее обсуждалась мера, что необходимо возобновить ограничение по расстоянию между аптеками. Вам известно об этих инициативах, и как вы к ним относитесь?

— Регулирование требуется, потому что появление двух аптек в двух метрах друг от друга — не вопрос конкуренции, а скорее вопрос существенного ухудшения условий для развития аптечного бизнеса как такового, потому что для любой аптеки все равно важен объем продаж. Здесь мы вряд ли добьемся повышения качества большим количеством разных аптек на одном квадратном метре. Если возникает вопрос выживания, то скорее страдает и качество, и обслуживание, и риски появляются. Потому, на мой взгляд, регулирование количества аптек — это разумное решение, приведет к более качественному сервису.

Плывут по течению

— Какое будущее у парковых проектов в Новосибирске, в России в целом? По тому ли пути мы идем, чей опыт можно использовать?

— Зачастую все парки используют разную идеологию, их объединяет только название. Промышленно-логистический парк использовал идеологию именно логистического размещения Новосибирска как удобного транспортного узла. Технопарк использовал возможности Академгородка и был неким инструментом доведения научных разработок до бизнеса. В Биотехнопарке логика другая — формирование в одном месте именно биофармацевтического производства, используя несколько якорных компаний, которые здесь появились. Естественно, во всех случаях требуются разные подходы — в ПЛП будут размещаться те, кто зависит от логистики и никуда не денется от транспортных потоков. В биотехнопарке ситуация иная — подобного рода производства слабо привязаны к территории, несмотря на специфику — кадровую, научную. Но эти кадры и наука легко перевозятся в любое место, грубо говоря, такое производство можно организовать где угодно, поэтому нужно создать уникальные условия для появления подобных компаний именно у нас на территории, но это уже цель власти, и неважно, регио­нальной или муниципальной. Власть должна быть заинтересована в таких проектах, потому что они привлекают кадры, помогают сформировать хорошую налоговую базу.

Парковый подход можно охарактеризовать одной фразой — это концентрация усилий в одной точке. И мне такой подход кажется разумным, только надо избегать возможного дублирования, неэффективного освоения средств и доводить до желаемого результата. На мой взгляд, пока проекты развиваются правильно.

— Власть сама понимает свою заинтересованность? Есть ли какие-то действия, или опять только на словах?

— Абстрактно говорить о власти нельзя, это не мифическая многоголовая гидра. Это конкретные люди, которые сидят на конкретных постах. Вопрос культуры, образования и общего понимания ситуации, что собой представляет мэр любого города, понимает ли он, чем занимается, или просто политик, пришедший «на волне»? Если говорить про регион, то те же вопросы можно задать губернатору. Потому что зачастую руководитель определяет все остальное. Если разбираться, понимают ли нас власти, то вот один человек, может, и да, а система в целом как может понять, если уровня образования конкретных лиц на местах в принципе не хватает?

— Как оцениваете темпы развития Биотехнопарка?

— Плохо. Время упущено, и заложенные изначально идеи не реализованы в полном объеме. Но даже не в этом проблема, всегда существует план «Б» — территория практически вся разделена между потенциальными резидентами, которые заявлены и готовы выходить на площадку. В этом смысле проект реализован полностью. Но опять же стоит сказать про странное отношение власти. Я понимаю сложности с бюджетом, но, например Центр коллективного пользования находится в высшей степени готовности, требуются минимальные вложения, тем не менее, этот вопрос долгое время уже находится в зависшем состоянии под разными предлогами. При этом деньги тратятся в никуда. Или преференции для резидентов — до сих пор так и не был утвержден список тех выгод (налоговые льготы, участие в госконтрактах и так далее), которые могли бы заманить потенциального инвестора на площадку. Освоение территории частными бизнесами, конечно, будет происходить, я спокоен за площадку, изначальный план будет исполнен в полном объеме. Но это частные инвестиции и частные планы компаний. А что касается государственного финансирования — пока мы видим недостроенный и брошенный на завершающем этапе ключевой инфраструктурный объект — Центр коллективного пользования. Как в ситуации с импортозамещением — обещания есть, а действий нет.

«Уговаривать должен чиновник»

— Ранее вы заявляли, что готовы быть инвестором в проекте реконструкции набережной реки Обь в Новосибирске. В чем ваш интерес, и есть ли какие-то подвижки в этом вопросе?

— Достаточно давно подобные предложения подавали в мэрию, обсуждали на разных уровнях, но реакция очень слабая, непонятно, интересно ли им это. Я бы хотел заниматься этим проектом, помогатьРоману Козаку —он известен городу по колесу обозрения, которое установлено на набережной. Идея крайне любопытная, и уровень проработки высокий. Уже потрачены серьезные средства на разработку предварительных проектов, в которых участвовали итальянцы. Новосибирск достоин хороших парков. Вопрос опять в том, как наладить взаимодействие с властью. Кому-то, конечно, интереснее попилить на кусочки набережную, поставить киоски и собирать «мзду», но это не решение для большого города. Это должна быть единая территория, примеры которых мы наблюдаем даже в соседних с Новосибирском городах, не говоря про иностранные рекреации у воды. Я готов быть инвестором этого проекта, но его нельзя осуществить без поддержки мэрии, это не дорога с односторонним движением. И сейчас все зависит от желания и настроения власти. Наша проблема между чиновником и предпринимателем в том, что первый сидит, слушает второго и думает: разрешить или запретить, а должно быть как на Западе — чиновник должен уговаривать бизнесмена создать условия для развития.

— Появилась информация о том, что вы планируете участвовать в осенних выборах в Законодательное собрание региона от партии «Справедливая Россия», однако после вы это опровергли и заявили, что «пока не готовы жертвовать принципами, а в политике зачастую на такое приходится идти». Почему не хотите использовать доступ к власти в своих целях?

— Мое участие в выборах — это полная чушь. Бизнес идет в политику с целью получения преференций, а мне это не нужно. Всех под одну гребенку, конечно, не надо: есть деятельные и идейные люди, не забывающие о проб­лемах города и горожан. Но у всех свое отношение к бизнесу и политике. У меня нет понимания и желания это совмещать, поэтому лучше туда не соваться.

Я готов поддерживать тех, кто, идя во власть, руководствуется морально-этическими принципами, а не доступом к потенциальным благам. Но и тут речь идет не о финансовой помощи. Если финансировать подобные вещи, значит, обременять человека обязательствами. Если дают деньги, взамен этого что-то хотят и получают, а я не хочу создавать взаимных обязательств. В чем будет заключаться поддержка, пока не знаю, но точно не в деньгах.

Весомый аргумент

— Как оцениваете инвестиционный потенциал Новосибирской области? Насколько тяжело привлекать сюда инвестиции и в чем главная проблема?

— Инвестиционный потенциал любого региона крайне сильно зависит от уровня доверия к власти, к первым лицам, от доступности бизнеса к конкретным людям во власти — так уж устроен мир. Если серьезный бизнес понимает, что к нему серьезно относятся, и обе стороны выполняют свои обязательства — это довольно весомый аргумент для того, чтобы инвестиционная активность в регионе возросла. Если до власти достучаться нельзя, а высокопоставленные чиновники решают свои личные вопросы с помощью должности, то региону «не светит» большая инвестиционная активность. Все зависит от того, как организованы системы управления в конкретном регионе. Пусть это странно звучит, но комфортность бизнеса стоит на первом месте. Другие критерии: территориальное размещение, доступность неких ресурсов, кадровый потенциал — стоят уже дальше.

— Нет проблемы кадров?

— Когда-то кадры были преимуществом Новосибирска, сейчас возникает дефицит даже в IT-направлении. Но у нас есть серьезный образовательный потенциал, который, если правильно поддержать, всегда сможет напитать рынки свежими кадрами. Если вернуться к вопросу инвестиционного потенциала, то условий в Новосибирске не так много. Да, у нас есть логистическое преимущество по сравнению с Томском, Кемерово, Омском. Инфраструктура более или менее неплохо развита. Но все же нужно сильно постараться, чтобы все это привело к устойчивым инвестициям. Любой инвестор не хочет иметь головную боль за свои же собственные деньги, а хочет понятный, прозрачный бизнес с хорошими правилами игры. Очевидные желания. А какие именно направления развивать, должна решить власть. У нас большое количество стимулирующих законов, но мало кто о них знает. Поэтому говорить про Новосибирск, что здесь медом намазано, не приходится. К сожалению, последние годы стабильности не было. Потенциал есть, но действий пока нет.

— Какие инвестиционные возможности есть у банков для кредитования сибирского бизнеса?

— Никаких. Банки и инвестиции — совершенно разные понятия. Рассматривать банк как инвестиционный инструмент — это утопия.

— А как поддерживающий?

— Скорее, обслуживающий. Различные фонды, направления, созданные банками, могут рассматриваться как некий инвестиционный инструмент. Структура банков такова, что не позволяет им участвовать в инвестициях, они тоже живут в очень специфичном правовом поле, и помимо законов Российской Федерации, есть закон о Центральном банке, банковской деятельности, нормативная база, которую формирует ЦБ. И количество банков абсолютно не поменяет позиции в инвестиционном поле.

Ментальность не изменить

— Вы входите в совет по реиндустриализации. Как в регионе развивается эта программа? Какие недостатки можете в ней отметить?

— В прошлом году единственным результатом работ совета было количество проведенных совещаний и написанных бумажек. Сейчас начали пытаться оценивать ситуацию, заниматься прогнозами. Будет ли с этого прок — не знаю. Кто-то говорит: «Нам бы хоть какую-нибудь реиндустриализацию сделать, вернуть потерянные позиции». А с другой стороны, мы не можем перешагнуть через несколько этапов в развитии. В состоянии ли конкретно эта программа реиндустриализации как-то на это повлиять — не знаю.

— По вашему мнению, какие должны быть итоги программы, какие предложения вы вносили?

— Нужно делать шаги, которые позволят компенсировать негативные моменты от кризиса. Предлагал изменить отношение чиновников к бизнесам и проектам, существующим на территории региона — отранжировать 100 предприятий Новосибирска по численности, по налоговой базе, и заняться конт­ролем над предприятиями, вникнуть в их проблемы. Помощь может выражаться и не в деньгах. Могу сказать по себе — при запуске нового проекта, производства светодиодных светильников Lampyris, подключить завод к электроэнергии удалось только в этом году, хотя планировали в августе 2014-го. Проблема была в бумажках, подходах, людях. И вот тут мне бы не помешала помощь, это бы существенно сократило сроки и ущерб мне, как бизнесмену.

На совете говорят: «Как мы можем решать вопросы бизнеса?». Но на самом деле, власть должна быть заинтересована и заботиться о том, чтобы предприятия развивались, формировались рабочие места, налоговая база. И чтобы вопросы задавались бизнесменам, а не бизнесменами выпрашивались какие-то решения, которые под силу только политикам на местах.

Также я предлагал проанализировать сильные и слабые стороны Новосибирской области, и если есть какие-то деньги, то не тратить их на все направления, а сосредоточиться на эффективных, которые дадут результат в развитии региона.

Еще один момент — мы не должны закупать где-то то, что производится на территории области: начиная от продуктов питания, заканчивая техникой. Вот есть у меня бизнес — мы делаем лампы, и оказались они на 10 процентов дороже, чем китайские, а продукт одинаковый. И выберут же китайские лампы, деньги уйдут туда. Если бы купили у нас, была бы выплачена зарплата, налоги, НДС. Это породило бы большую цепочку экономических взаимоотношений. Надо смотреть эффект воздействия на экономику региона в целом, а потом принимать решения, у кого покупать.

— А ваши предложения там услышали?

— Да, была предложена программа по взаимодействию с выпускниками Новосибирского госуниверситета через экспертный совет, подписали некое соглашение, но дальше этого пока не пошло. Я настаивал, что нужно подключить Институт экономики СОРАН к этому вопросу, чтобы он отвечал за экономику, прогнозы, но этого не сделали. Все понимают, что пока, кроме бумагомарания, результатов не очень много, а они нужны. Мы живем в такой период, когда нет времени на раскачку — нужно действовать.