По­сле это­го отец ра­бо­тал сбор­щи­ком на­ло­гов у хо­зя­и­на-от­куп­щи­ка, и чест­ность его бы­ла так оче­вид­на, что хо­зя­е­ва по­сте­пен­но по­вы­ша­ли ему пла­ту от двух­сот руб­лей в год до ты­ся­чи двух­сот спу­стя несколь­ко лет, ко­гда Иван Гри­горь­е­вич об­за­вёл­ся се­мьёй. Отец стро­го со­блю­дал по­сты и неопу­сти­тель­но по­се­щал храм Бо­жий, пел на кли­ро­се, был очень умён и на­чи­тан, осо­бен­но лю­бил чи­тать Свя­щен­ное Пи­са­ние, цер­ков­ную ис­то­рию, жи­тия свя­тых и ис­то­ри­че­ские кни­ги. Де­тей вос­пи­ты­вал стро­го, сам учил гра­мо­те, чте­нию, пись­му. В учи­ли­ще ни од­но­го сы­на не от­дал, опа­са­ясь, чтобы не бы­ло дур­но­го вли­я­ния на де­тей со сто­ро­ны то­ва­ри­щей или по недо­смот­ру учи­те­ля.

Мать, Ан­на Ива­нов­на, бы­ла бо­го­лю­би­ва, ми­ло­сти­ва к ни­щим и бед­ня­кам, сми­рен­на, усерд­на к мо­лит­ве. Де­ти её вспо­ми­на­ли, как ча­сто их мать по но­чам мо­ли­лась Бо­гу. С се­ми­лет­не­го воз­рас­та она по­чти еже­днев­но хо­ди­ла к обедне в мо­на­стырь, в ко­то­ром жил её род­ной де­душ­ка, иеро­дья­кон, ста­рец ма­сти­тых лет. Ко­гда она при­но­си­ла го­сти­нец де­душ­ке, он каж­дый раз го­во­рил ей о со­кро­ви­ще. Ко­гда она спра­ши­ва­ла: «Где же со­кро­ви­ще? Ибо у вас в ке­ллии нет и сун­дуч­ка», ста­рец от­ве­чал, что это со­кро­ви­ще ле­жит под пре­сто­лом Бо­жи­им. Мо­жет быть, свя­той ста­рец преду­га­ды­вал её счаст­ли­вую се­мей­ную жизнь и то, что три её сы­на бу­дут в мо­на­ше­ском чине на­сто­я­те­ля­ми и на­став­ни­ка­ми?

Ти­мо­фей был тре­тьим из де­ся­ти де­тей Пу­ти­ло­вых. По­лу­чив стро­гое, по­чти мо­на­ше­ское вос­пи­та­ние, сы­но­вья этой се­мьи стре­ми­лись к мо­на­ше­ской жиз­ни, к ду­хов­но­му ро­сту. Ко­гда Ти­мо­фею ис­пол­ни­лось во­сем­на­дцать лет, его вме­сте с че­тыр­на­дца­ти­лет­ним бра­том Ионою от­пра­ви­ли на служ­бу в Моск­ву к от­куп­щи­ку Кар­пы­ше­ву.

Здесь, в Москве, бы­ло мно­го ду­хов­ных свя­тынь, мож­но бы­ло до­стать боль­ше ду­хов­ной ли­те­ра­ту­ры, и Ти­мо­фей да­же в лав­ке не рас­ста­вал­ся с ду­хов­ны­ми кни­га­ми, от­кла­ды­вая их толь­ко с при­хо­дом по­ку­па­те­лей. Бра­тья по­зна­ко­ми­лись с ис­тин­но ду­хов­ны­ми людь­ми то­го вре­ме­ни: мо­на­хи­ней До­си­фе­ей (по пре­да­нию, из­вест­ной княж­ной Та­ра­ка­но­вой), стар­ца­ми Но­воспас­ско­го мо­на­сты­ря Алек­сан­дром и Фила­ре­том, ко­то­рые на­хо­ди­лись в ду­хов­ном об­ще­нии с ве­ли­ким стар­цем Па­и­си­ем Ве­лич­ков­ским.

Бра­тья окон­ча­тель­но утвер­ди­лись в же­ла­нии мо­на­ше­ской жиз­ни. Их стар­шая сест­ра, Ани­сия, меч­та­ла о мо­на­ше­стве, но по же­ла­нию от­ца вы­шла за­муж и вско­ре умер­ла. Муж её ушёл в мо­на­стырь, в Са­ров­скую пу­стынь. Ко­гда бра­тья узна­ли об этом, они ре­ши­ли то­же по­ехать в Са­ров. Ти­мо­фею бы­ло 22 го­да, Ионе 18 лет. Опа­са­ясь, что отец не даст им со­гла­сия на мо­на­ше­ство, бра­тья на­пи­са­ли ему пись­мо, в ко­то­ром объ­яс­ня­ли, что от хо­зя­ев ото­шли за невоз­мож­но­стью жить у них и что есть у них на при­ме­те дру­гой Хо­зя­ин, Ко­то­ро­му они да­ли сло­во по­сту­пить в услу­же­ние. Уже из Са­ро­ва они на­пи­са­ли от­цу от­кро­вен­но о сво­ём на­ме­ре­нии. Отец раз­гне­вал­ся и при­ка­зал сы­но­вьям немед­лен­но воз­вра­щать­ся до­мой, но они не по­ка­зы­ва­лись ему два с по­ло­ви­ной го­да.

За это вре­мя Иван Гри­горь­е­вич раз­бо­лел­ся и, ко­гда Ти­мо­фей при­е­хал к от­цу про­сить про­ще­ния, от­пу­стил сы­на в мо­на­стырь. А через год, по­сле уго­во­ров, от­пу­стил с ним Иону. Де­ти очень по­чи­та­ли сво­е­го от­ца и позд­нее, по­сле смер­ти ро­ди­те­ля, на его про­стом мра­мор­ном па­мят­ни­ке у ал­та­ря церк­ви Всех Свя­тых, на­пи­са­ли, что па­мят­ник сей воз­двиг­ли «Пу­ти­ло­ва де­ти: Мо­и­сей, игу­мен Оп­ти­ной Пу­сты­ни, Ис­а­ия, игу­мен Са­ров­ской Пу­сты­ни, Ан­то­ний, игу­мен Ма­ло­я­ро­сла­вец­ко­го Ни­ко­ла­ев­ско­го мо­на­сты­ря».

В Са­ро­ве бра­тья встре­ти­лись с ве­ли­ки­ми стар­ца­ми: уже трид­цать семь лет жил там пре­по­доб­ный Се­ра­фим Са­ров­ский, схи­мо­нах Марк, про­хо­див­ший по­двиг юрод­ства, игу­мен На­за­рий, вос­ста­но­ви­тель Ва­ла­а­ма. Во вре­мя трёх­лет­не­го пре­бы­ва­ния в Са­ро­ве Ти­мо­фей поль­зо­вал­ся на­став­ле­ни­я­ми ду­хо­нос­ных стар­цев. Он имел тя­жё­лое по­слу­ша­ние в хлебне, а по­том хо­дил за боль­ным стро­и­те­лем от­цом Ис­а­и­ей.

За­тем брат остал­ся в Са­ро­ве и впо­след­ствии стал Са­ров­ским игу­ме­ном. Ти­мо­фей же по­сту­пил по­слуш­ни­ком в Свен­ский Успен­ский мо­на­стырь Ор­лов­ской епар­хии. Ве­ро­ят­но, его при­вле­ка­ла бли­зость рос­лавль­ских и брян­ских ле­сов, где в то вре­мя спа­са­лось мно­го пу­стын­но­жи­те­лей. К ним в 1811 го­ду и при­со­еди­нил­ся Ти­мо­фей. Бы­ло ему в ту по­ру 29 лет.

Здесь Ти­мо­фей про­вёл де­сять лет, здесь был по­стри­жен стар­цем Афа­на­си­ем, уче­ни­ком ве­ли­ко­го Па­и­сия Ве­лич­ков­ско­го, в мо­на­хи, с име­нем Мо­и­сея, в честь пре­по­доб­но­го Мо­и­сея Му­ри­на. Это имя бы­ло да­но ему за сход­ство с пре­по­доб­ным в го­сте­при­им­стве и стран­но­лю­бии, ко­то­рое, ви­ди­мо, уна­сле­до­вал Ти­мо­фей от ма­те­ри. Про Мо­и­сея Му­ри­на ши­ро­ко из­вест­на ис­то­рия, ко­гда он на­ру­шил устав ски­та (не ва­рить пи­щу) ра­ди люб­ви к стран­ни­кам, и ста­рец ски­та ска­зал, что он на­ру­шил за­по­ведь че­ло­ве­че­скую, но со­блюл за­по­ведь Бо­жию.

Отец Мо­и­сей по­се­лил­ся вме­сте дру­ги­ми пу­стын­ни­ка­ми в ле­су, на бе­ре­гу лес­ной реч­ки. Каж­дый день пра­ви­ли всю цер­ков­ную служ­бу. В празд­ни­ки к ним при­хо­дил свя­щен­ник, чтобы при­ча­стить их. Мно­го мо­ли­лись, за­ни­ма­лись ру­ко­де­ли­ем, об­ра­ба­ты­ва­ли ого­род, ко­то­рый ро­дил толь­ко ре­пу. Ле­том со­би­ра­ли гри­бы и яго­ды для бла­го­де­те­лей, ко­то­рые ино­гда при­сы­ла­ли им хлеб, кру­пу, пост­ное мас­ло. Ча­сто еды не хва­та­ло, пу­стын­ни­ки со­блю­да­ли су­хо­яде­ние. Отец Мо­и­сей и здесь на­шёл се­бе за­ня­тие, свя­зан­ное с лю­би­мы­ми ду­хов­ны­ми кни­га­ми: он пе­ре­пи­сы­вал по­лу­уста­вом Свя­щен­ные Пи­са­ния. Из бла­го­го­ве­ния де­лал это стоя.

Ча­сто под­сте­ре­га­ли пу­стын­ни­ков опас­но­сти: це­лую зи­му кру­гом вы­ли вол­ки, рас­хи­ща­ли ого­род мед­ве­ди, од­на­жды на­па­ли на них раз­бой­ни­ки, ино­гда при­ди­ра­лась по­ли­ция. Но страш­нее все­го бы­ли бу­ри, ло­мав­шие сто­лет­ние де­ре­вья. Од­но та­кое де­ре­во чуть не раз­да­ви­ло кел­лию от­ца Мо­и­сея.

В 1812 го­ду из-за на­ше­ствия фран­цу­зов от­шель­ни­ки по­ки­ну­ли пу­стынь, отец Мо­и­сей уез­жал в Свенск и Бе­лые Бе­ре­га, а по­том опять вер­нул­ся в пу­стынь. В 1816 го­ду к нему при­е­хал под­рос­ший млад­ший брат Алек­сандр, чтобы раз­де­лить с ним его жизнь мо­на­ха и пу­стын­ни­ка. Через че­ты­ре го­да ис­пы­та­ния Алек­сандра по­стриг­ли в мо­на­хи с име­нем Ан­то­ния и по­ру­чи­ли ру­ко­вод­ству стар­ше­го бра­та, от­ца Мо­и­сея, к ко­то­ро­му отец Ан­то­ний и со­хра­нял по­слу­ша­ние всю жизнь.

Во вре­мя пу­стын­ной жиз­ни отец Мо­и­сей со­зрел ду­хов­но, он при­об­рёл со­сре­до­то­чен­ность, мол­ча­ние, вни­ма­ние, дар мо­лит­вы, глу­бо­кое зна­ние уче­ния Свя­той Церк­ви и свя­то­оте­че­ских тво­ре­ний. Из его днев­ни­ко­вых за­пи­сей в то вре­мя мож­но су­дить о его ду­хов­ной вы­со­те: «...блес­ну­ло в уме ра­зу­ме­ние от­но­си­тель­но до со­жи­тель­ству­ю­щих со мной бра­тий, чтобы их по­греш­но­сти, ви­ди­мые мною и ис­по­ве­ду­е­мые ими, при­ни­мать на се­бя и ка­ять­ся, как за соб­ствен­ные свои, дабы не су­дить их стро­го и гне­вом от­нюдь не вос­пла­ме­нять­ся. Ошиб­ки, про­ступ­ки и гре­хи бра­тьев да бу­дут мои».

Не ста­вят све­тиль­ник под спу­дом, и Гос­подь, ко­то­ро­му вся воз­мож­на суть, си­лен устро­ять лю­бые внеш­ние об­сто­я­тель­ства для сво­их из­бран­ни­ков. Нет со­мне­ний, что в под­хо­дя­щее вре­мя Он при­ве­дёт ищу­ще­го спа­се­ния че­ло­ве­ка в нуж­ное ме­сто и по­ме­стит его в по­до­ба­ю­щие усло­вия. Так и слу­чи­лось с пре­по­доб­ным Мо­и­се­ем. Ко­гда он со­зрел для ду­хов­но­го ру­ко­вод­ства, Гос­подь пе­ре­ме­нил об­сто­я­тель­ства его жиз­ни и при­звал его на выс­шее слу­же­ние, вру­чив ему пас­тыр­ство и на­сто­я­тель­ство. Про­изо­шло это сле­ду­ю­щим об­ра­зом.

В 1820 го­ду, в воз­расте трид­ца­ти вось­ми лет, отец Мо­и­сей про­ез­дом по­бы­вал в Оп­ти­ной пу­сты­ни и был пред­став­лен Ка­луж­ско­му ар­хи­пас­ты­рю, прео­свя­щен­но­му Фила­ре­ту. Этот зна­ме­ни­тый по­движ­ник всей ду­шой с юно­сти лю­бил мо­на­ше­ство. Ди­кий сос­но­вый бор, окру­жа­ю­щий Оп­ти­ну пу­стынь, на­вёл его на мысль устро­ить при Оп­ти­ной скит. Он слы­хал о рос­лавль­ских пу­стын­ни­ках и имен­но им же­лал по­ру­чить устрой­ство ски­та. Зна­ком­ство с от­цом Мо­и­се­ем утвер­ди­ло его в этом на­ме­ре­нии. По­сле пе­ре­пис­ки и при­гла­ше­ния пре­по­доб­ный Мо­и­сей с бра­том, пре­по­доб­ным Ан­то­ни­ем, и ещё дву­мя мо­на­ха­ми при­бы­ли в Оп­ти­ну и по­ме­сти­лись на мо­на­стыр­ской па­се­ке.

С ве­ли­ким тру­дом но­во­при­быв­шие пу­стын­ни­ки долж­ны бы­ли очи­стить ме­сто от сос­но­вых мно­го­ве­ко­вых де­ре­вьев. Из сруб­лен­но­го ле­са по­стро­и­ли неболь­шую ке­лью, ого­ро­ди­ли за­бо­ром, по­ста­ви­ли цер­ковь в честь Иоан­на Пред­те­чи. Отец Мо­и­сей по­ехал за сбо­ром в Моск­ву и вер­нул­ся в по­воз­ке, столь на­гру­жен­ной, что ему са­мо­му ме­ста по­чти не оста­ва­лось.

В 1822 го­ду храм был освя­щён. Прео­свя­щен­ный Фила­рет при­е­хал в Оп­ти­ну, и отец Мо­и­сей про­сил у него раз­ре­ше­ния по­стричь­ся в схи­му. Но прео­свя­щен­ный ви­дел, ка­кие да­ры скры­ва­ют­ся в бу­ду­щем стар­це, и в от­вет пред­ло­жил ему свя­щен­ство. Отец Мо­и­сей по сми­ре­нию от­ка­зы­вал­ся, но, на­ко­нец, был убеж­дён и в 1822 го­ду, в воз­расте со­ро­ка лет, был ру­ко­по­ло­жен в иеро­мо­на­хи и опре­де­лён ду­хов­ни­ком Оп­ти­ной. А через три го­да пре­по­доб­но­го Мо­и­сея из­би­ра­ют на­сто­я­те­лем Оп­ти­ной.

Трид­цать семь лет про­дол­жа­лось на­сто­я­тель­ство пре­по­доб­но­го Мо­и­сея Оп­тин­ско­го. За эти го­ды его тру­да­ми Оп­ти­на пре­об­ра­зи­лась. Чис­ло бра­тии уве­ли­чи­лось в несколь­ко раз. Бы­ла по­чти удво­е­на мо­на­стыр­ская зем­ля. Раз­ве­де­ны фрук­то­вые са­ды, за­ве­дён ро­га­тый скот, устро­е­на огром­ная мо­на­стыр­ская биб­лио­те­ка, рас­ши­рен со­бор. Так­же бы­ли воз­двиг­ну­ты две церк­ви, вы­стро­е­ны тра­пе­за, го­сти­ни­цы, кон­ный и скот­ный дво­ры, семь кор­пу­сов кел­лий, два за­во­да, мель­ни­ца и зна­ме­ни­тая бе­лая оп­тин­ская огра­да. Служ­ба ста­ла со­вер­шать­ся бла­го­леп­но, но, что важ­нее все­го, воз­вы­сил­ся ду­хов­ный строй оби­те­ли.

Все эти гро­мад­ные по­строй­ки бы­ли ор­га­ни­зо­ва­ны как для оби­те­ли, так и для то­го, чтобы дать воз­мож­ность бед­ным за­ра­бо­тать. Он по­ку­пал ино­гда за выс­шую, чем про­си­ли, це­ну во­все ненуж­ные ве­щи толь­ко для то­го, чтобы по­мочь нуж­да­ю­ще­му­ся про­дав­цу, по­ку­пал гни­лые при­па­сы, сам упо­треб­ляя их в пи­щу, дер­жал на жа­ло­ва­нии си­рот, од­них для от­пу­ги­ва­ния во­рон, дру­гих для лов­ли кро­тов. В го­сти­ни­це не бы­ло уста­нов­ле­но ни­ка­кой пла­ты, но вся­ко­му пред­ла­га­лось класть в круж­ку по усер­дию. Один бо­га­тый ку­пец спро­сил, не бо­ит­ся ли на­сто­я­тель, что все бу­дут жить да­ром. И пре­по­доб­ный Мо­и­сей от­ве­тил: «Не за­пла­тят де­вя­но­сто де­вять, Бог по­шлёт со­то­го, ко­то­рый за всех за­пла­тит». Ку­пец по­сле это­го сде­лал­ся бла­го­де­те­лем Оп­ти­ной. При при­ё­ме в оби­тель пре­по­доб­ный Мо­и­сей не тре­бо­вал де­неж­но­го вкла­да, он лю­бил при­ни­мать боль­ных, сле­пых, бед­ных, ко­то­рые ни­чем не мог­ли воз­дать оби­те­ли. Ко­гда при его кон­чине от­кры­ли ящик, где он хра­нил день­ги, на­шли один гри­вен­ник, за­стряв­ший меж­ду дном и сте­ною. «Вер­но, ба­тюш­ка не за­ме­тил его, а то бы непре­мен­но и его ис­тра­тил на бед­ных», – ска­зал его брат, пре­по­доб­ный Ан­то­ний.

Бла­го­да­ря то­му, что пре­по­доб­ный Мо­и­сей про­шел тот же ду­хов­ный путь внут­рен­не­го де­ла­ния, что и ста­рец Лев, меж­ду обо­и­ми стро­ги­ми по­движ­ни­ка­ми сло­жи­лось глу­бо­кое вза­им­ное по­ни­ма­ние, еди­но­ду­шие. Пре­по­доб­ный Мо­и­сей так­же воз­ла­гал бре­мя ду­хов­но­го окорм­ле­ния бра­тии на уче­ни­ка стар­ца Льва – пре­по­доб­но­го Ма­ка­рия. При пре­по­доб­ном Мо­и­сее при­шёл в Оп­ти­ну по­слуш­ни­ком бу­ду­щий её ве­ли­кий све­тиль­ник – пре­по­доб­ный ста­рец Ам­вро­сий.

Сам стро­гий пост­ник и по­движ­ник, пре­по­доб­ный Мо­и­сей был пре­ис­пол­нен са­мой неж­ной лю­бо­вью к лю­дям и снис­хо­ди­те­лен к их по­греш­но­стям. Всю жизнь пре­по­доб­но­го мож­но вы­ра­зить та­ки­ми сло­ва­ми: он жил со­кро­вен­но в Бо­ге сре­ди непре­стан­ных за­бот и по­пе­че­ний внеш­них, все свои си­лы от­да­вал слу­же­нию ближ­ним. Ста­рец Мо­и­сей успел бла­го­по­луч­но скрыть се­бя от лю­дей, по­че­му мно­гие, не знав­шие оп­тин­ско­го игу­ме­на близ­ко, счи­та­ли его, хо­тя и хо­ро­шим, но обык­но­вен­ным че­ло­ве­ком, толь­ко ду­хов­ные му­жи ощу­ща­ли бла­го­уха­ние доб­ро­де­те­лей пре­по­доб­но­го Мо­и­сея и счи­та­ли его вы­со­ко­ду­хов­ным стар­цем. Но чу­до его жиз­ни и его слу­же­ния – са­ма Оп­ти­на, про­цвет­шая и про­сла­вив­ша­я­ся, став­шая, по су­ще­ству, цен­тром ду­хов­ной жиз­ни Рос­сии.

Спо­до­бил­ся пре­по­доб­ный Мо­и­сей при­нять неза­дол­го до сво­ей кон­чи­ны ве­ли­кий Ан­гель­ский об­раз. Весть о по­стри­же­нии его в схи­му и о его при­бли­жа­ю­щей­ся кон­чине со­бра­ла к од­ру стар­ца ве­ли­кое мно­же­ство лю­дей – мо­на­ше­ству­ю­щих и мир­ских. С пла­чем и бла­го­го­ве­ни­ем под­хо­ди­ли они к нему, чтобы при­нять по­след­нее его бла­го­сло­ве­ние.

В по­след­ние дни зем­ной жиз­ни пре­по­доб­но­го Мо­и­сея от­кры­лось тща­тель­но скры­ва­е­мое им да­ро­ва­ние про­зор­ли­во­сти: боль­ной ста­рец, по­до­звал к се­бе ке­лей­ни­ка и ска­зал: «Спро­си, что это за жен­щи­на? За­чем она ме­ня бес­по­ко­ит?». Ке­лей­ник, не ви­дя ни­ка­кой жен­щи­ны, по­ду­мал, что это бред. Но по­том ока­за­лось, что на крыль­це, за две­ря­ми, дей­стви­тель­но, дол­го сто­я­ла жен­щи­на, ко­то­рая, по­лу­чив­ши об­ра­зок для се­бя, не хо­те­ла уда­лить­ся и на­сто­я­тель­но про­си­ла, чтобы ей да­ли об­ра­зок и для ее сы­на. Узнав об этом, ке­лей­ник взял об­ра­зок, под­нес его стар­цу для бла­го­сло­ве­ния. Ста­рец бла­го­сло­вил его и про­мол­вил: «Вот те­перь я спо­ко­ен», – и ке­лей­ник вы­нес об­ра­зок до­жи­дав­шей­ся кре­стьян­ке. Дру­го­му же по­се­ти­те­лю, к нема­ло­му его удив­ле­нию, пре­по­доб­ный ска­зал, что в вос­кре­се­нье на­де­ет­ся быть в церк­ви, и ко­гда тот воз­ра­зил, что ему по сла­бо­сти сил ни­как нель­зя слу­жить, пре­по­доб­ный Мо­и­сей при­ба­вил: «Слу­жить нель­зя, но быть мож­но». Сло­ва эти сбы­лись в точ­но­сти – в вос­кре­се­нье гроб по­чив­ше­го о Гос­по­де стар­ца был пе­ре­не­сен в цер­ковь.

Пра­вед­ная кон­чи­на пре­по­доб­но­го стар­ца Мо­и­сея на­сту­пи­ла в 1862 го­ду, на 81-м го­ду его зем­ной жиз­ни. Бы­ли яв­ле­ны и его нетлен­ные чест­ные мо­щи. При за­хо­ро­не­нии но­во­пре­став­лен­но­го пре­по­доб­но­го Ан­то­ния раз­ло­ма­ли склеп и об­на­ру­жи­ли гроб пре­по­доб­но­го Мо­и­сея со­вер­шен­но как но­вый, несмот­ря на сы­рость грун­та. При­от­крыв гроб, уви­де­ли, что те­ло его оста­лось нетлен­ным. В 1996 го­ду он был при­чис­лен к ли­ку мест­но­чти­мых свя­тых Оп­ти­ной пу­сты­ни, а в ав­гу­сте 2000 го­да – Юби­лей­ным Ар­хи­ерей­ским Со­бо­ром Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви про­слав­лен для об­ще­цер­ков­но­го по­чи­та­ния. Свя­тые мо­щи пре­по­доб­но­го Мо­и­сея по­ко­ят­ся в Ка­зан­ском хра­ме ря­дом с мо­ща­ми его бра­та, игу­ме­на Ан­то­ния.

Полное житие преподобного Моисея Оптинского 

Ар­хи­манд­рит Мо­и­сей – это по­движ­ник, ко­то­ро­му про­ви­де­ние Бо­жие вру­чи­ло за­бо­ты о воз­об­нов­ле­нии и устро­е­нии Оп­ти­ной пу­сты­ни в на­ча­ле XIX сто­ле­тия. При нем во­пре­ки всем внут­рен­ним и внеш­ним на­па­стям в оби­те­ли уста­но­вил­ся тот са­мый уклад, в ос­но­ве ко­то­ро­го ле­жа­ло под­чи­не­ние всей жиз­ни мо­на­сты­ря стар­цам. Отец Мо­и­сей уни­каль­ным об­ра­зом су­мел со­еди­нить ис­тин­ную нес­тя­жа­тель­ность и неустан­ное по­пе­че­ние о нуж­дах оби­те­ли, ре­зуль­та­том ко­то­ро­го явил­ся рас­цвет мо­на­сты­ря по­сле де­ся­ти­ле­тий за­пу­сте­ния. Но вся «эко­но­ми­че­ская по­ли­ти­ка» стар­ца стро­и­лась на пол­ном под­чи­не­нии во­ле Бо­жи­ей и слу­же­нии ближ­не­му.

Под­час хо­зяй­ствен­ные рас­по­ря­же­ния от­ца Мо­и­сея вво­ди­ли в пол­ное недо­уме­ние их сви­де­те­лей, по­сколь­ку про­ти­во­ре­чи­ли так на­зы­ва­е­мо­му «здра­во­му смыс­лу» – он мог дей­ство­вать в яв­ном про­ти­во­ре­чии с «ин­те­ре­са­ми» оби­те­ли, по­мо­гая нуж­да­ю­щим­ся, от­да­вая по­след­нюю ко­пей­ку ни­ще­му, по­кры­вая чьи-ли­бо небла­го­вид­ные по­ступ­ки в на­деж­де, что че­ло­век по­ка­ет­ся. Тем са­мым он об­ре­тал всё но­вых и но­вых мо­лит­вен­ни­ков за мо­на­стырь, на­пол­нял серд­ца па­лом­ни­ков бла­го­дар­но­стью и лю­бо­вью к бра­тии и на­сто­я­те­лю, пре­умно­жая сла­ву оби­те­ли. Нуж­да че­ло­ве­ка, его спа­се­ние бы­ли ему все­гда важ­ней лю­бых – са­мых ра­зум­ных – рас­че­тов. И в ко­неч­ном ито­ге он по­сра­мил эти са­мые че­ло­ве­че­ские рас­че­ты – в оби­те­ли од­на за дру­гой воз­во­ди­лись по­строй­ки, укреп­ля­лось хо­зяй­ство, не пе­ре­во­ди­лись бла­го­тво­ри­те­ли. Его упо­ва­ние, вы­ра­жав­ше­е­ся в ча­сто по­вто­ря­е­мых сло­вах в от­вет на до­во­ды бла­го­ра­зу­мия «Гос­подь не оста­вит» – ис­пол­ня­лось. Но за этим не толь­ко ве­ра, но и го­тов­ность пре­тер­петь нуж­ду, по­не­сти тру­ды, по­но­ше­ния... Их то­же нема­ло вы­па­ло на до­лю на­сто­я­те­ля.

Cам об­ла­дав­ший боль­шой ду­хов­ной муд­ро­стью, неза­у­ряд­ны­ми да­ро­ва­ни­я­ми, о чем сви­де­тель­ству­ют со­хра­нив­ши­е­ся пись­ма и на­став­ле­ния по­движ­ни­ка, он по­чти со­рок лет воз­глав­лял оби­тель, оте­че­ски за­бо­тясь о каж­дом из бра­тии, укреп­лял их на пу­ти ко спа­се­нию, и в ре­зуль­та­те из за­пу­щен­но­го ма­лень­ко­го мо­на­стырь­ка со­здал слав­ную сво­и­ми мо­лит­вен­ни­ка­ми и ду­хов­ным пре­успе­я­ни­ем бра­тии оби­тель, где ни­щий все­гда мог най­ти кров и хлеб, ищу­щий ду­хов­ной пи­щи – муд­рое на­став­ле­ние, за­пу­тав­ший­ся в жи­тей­ских об­сто­я­тель­ствах на­хо­дил ра­зум­ное ру­ко­вод­ство и со вре­ме­нем вновь об­ре­тал смысл жиз­ни.

Дом Пу­ти­ло­вых

Ста­рец Мо­и­сей про­ис­хо­дил из бла­го­че­сти­во­го се­мей­ства, по­да­рив­ше­го ми­ру не од­но­го по­движ­ни­ка. Его отец, сер­пу­хов­ской граж­да­нин Иван Гри­горь­е­вич Пу­ти­лов, слу­жив­ший по пи­тей­ным сбо­рам, от­ли­чал­ся да­же по тем вре­ме­нам необы­чай­ным бла­го­че­сти­ем и усер­ди­ем к ис­пол­не­нию цер­ков­ных уста­нов­ле­ний. В ро­ду его же­ны Ан­ны Ива­нов­ны, урож­ден­ной Го­ло­ви­ной, бы­ло несколь­ко мо­на­ше­ству­ю­щих, ее дед под­ви­зал­ся иеро­ди­а­ко­ном с име­нем Ио­иль в Сер­пу­хов­ском Вы­сот­ском мо­на­сты­ре. По служ­бе Ива­на Гри­горь­е­ви­ча се­мей­ство неод­но­крат­но пе­ре­ез­жа­ло. Вско­ре по­сле же­нить­бы они пе­ре­бра­лись в Во­ро­неж. Там ро­ди­лась стар­шая дочь Ани­сья. Жи­вя в Во­ро­не­же, Иван Гри­горь­е­вич по­се­тил зна­ме­ни­то­го по­движ­ни­ка, свя­ти­те­ля Ти­хо­на, епи­ско­па Во­ро­неж­ско­го. По­том Иван Гри­горь­е­вич с се­мей­ством вновь нена­дол­го вер­нул­ся в Сер­пу­хов, по­сле че­го пе­ре­се­лил­ся в Яро­слав­скую гу­бер­нию. В го­ро­де Бо­ри­со­глеб­ске 15/28 ян­ва­ря 1782 го­да у него ро­дил­ся стар­ший сын, на­зван­ный Ти­мо­фе­ем в честь апо­сто­ла Ти­мо­фея, па­мять ко­то­ро­го при­хо­ди­лась на вось­мой день по­сле рож­де­ния мла­ден­ца (это­го пра­ви­ла – на­зы­вать де­тей в честь свя­тых, празд­ну­е­мых на вось­мой день – Иван Гри­горь­е­вич все­гда стро­го при­дер­жи­вал­ся). Все­го у Пу­ти­ло­вых ро­ди­лось 10 де­тей, чет­ве­ро умер­ли в мла­ден­че­стве, а стар­шая дочь и пя­те­ро сы­но­вей вос­пи­ты­ва­лись в стро­го­сти и бла­го­че­стии.

Иван Гри­горь­е­вич не про­сто при­учал сво­их де­тей к хра­му, бо­го­слу­же­нию, чте­нию Свя­щен­но­го Пи­са­ния, но сле­дил, чтобы они глу­бо­ко усва­и­ва­ли ис­ти­ны хри­сти­ан­ства. По воз­вра­ще­нии из церк­ви рас­спра­ши­вал де­тей о смыс­ле то­го, что они слы­ша­ли, объ­яс­няя непо­нят­ное. Ра­дея о бла­го­че­стии сво­их де­тей, отец не от­да­вал их в учи­ли­ще, спра­вед­ли­во бо­ясь, что нра­вы, ца­ря­щие там, мо­гут по­вре­дить их нрав­ствен­ность. Стар­ших он обу­чал сам, а млад­ших учи­ли гра­мо­те стар­шие де­ти.

Иван Гри­горь­е­вич очень лю­бил цер­ков­ное пе­ние, пел на кли­ро­се, ра­зу­чи­вал цер­ков­ные пес­но­пе­ния с детьми. По вос­по­ми­на­ни­ям, про­хо­жие ча­сто за­дер­жи­ва­лись под ок­на­ми до­ма Пу­ти­ло­вых, за­слу­шав­шись пе­ни­ем, до­но­сив­шим­ся от­ту­да – ред­ки­ми рас­пе­ва­ми в ис­пол­не­нии «до­маш­не­го хо­ра» Пу­ти­ло­вых. Иван Гри­горь­е­вич был хле­бо­соль­ным, го­сте­при­им­ным хо­зя­и­ном, ча­сты­ми го­стя­ми в его до­ме бы­ли ли­ца ду­хов­но­го зва­ния – свя­щен­ни­ки, мо­на­ше­ству­ю­щие. Неуди­ви­тель­но, что де­ти глу­бо­ко вос­при­ня­ли хри­сти­ан­ское уче­ние, вы­рос­ли лю­бя­щи­ми Цер­ковь, бо­го­слу­же­ние, а стар­шая дочь и три сы­на со вре­ме­нем ре­ши­ли по­свя­тить се­бя Бо­гу и при­нять мо­на­ше­ство. Но по­ра­зи­тель­но, что при всем бла­го­че­стии Ива­на Гри­горь­е­ви­ча это же­ла­ние де­тей встре­ти­ло с его сто­ро­ны ре­ши­тель­ное непри­я­тие. В 1800 го­ду он на­силь­но вы­дал за­муж дочь Ани­сью, за­пре­тив ей ухо­дить в мо­на­стырь, по­сле че­го сы­но­вья вы­нуж­де­ны бы­ли скры­вать свое на­ме­ре­ние. Нрав у Ива­на Гри­горь­е­ви­ча был ре­ши­тель­ный, в до­ме ца­ри­ло пол­ное ему под­чи­не­ние. В кон­це кон­цов трое его сы­но­вей ста­ли не про­сто мо­на­ха­ми, но на­сто­я­те­ля­ми мо­на­сты­рей: Ти­мо­фей – ар­хи­манд­рит Мо­и­сей – в Оп­ти­ной пу­сты­ни, Иона, в мо­на­ше­стве Ис­а­ия, – игу­ме­ном Са­ров­ской пу­сты­ни, и млад­ший, Алек­сандр, в ино­че­стве Ан­то­ний – на­сто­я­те­лем Ма­ло­я­ро­сла­вец­ко­го Ни­ко­ла­ев­ско­го мо­на­сты­ря, хо­тя боль­шая часть его жиз­ни бу­дет свя­за­на с Оп­ти­ной, рас­сказ о нем еще впе­ре­ди. Но преж­де чем ис­пол­ни­лось их же­ла­ние уй­ти из ми­ра, бра­тьям Пу­ти­ло­вым при­дет­ся пе­ре­жить нема­лые ис­пы­та­ния.

Со вре­ме­нем се­мью по­стиг­ли од­но за дру­гим раз­ные неустрой­ства. Жизнь до­че­ри в за­му­же­стве не сло­жи­лась, она вско­ре за­бо­ле­ла и умер­ла, ее су­пруг, как бы осу­ществ­ляя дав­нее же­ла­ние по­кой­ной же­ны, ушел в Са­ров­скую пу­стынь, чем по­дал при­мер и сы­но­вьям Ива­на Гри­горь­е­ви­ча. У са­мо­го Ива­на Гри­горь­е­ви­ча по­сле за­му­же­ства до­че­ри рас­стро­и­лись де­ла, и он вы­нуж­ден был в 1800 го­ду от­пра­вить­ся со стар­ши­ми сы­но­вья­ми Ти­мо­фе­ем и Ионой в Моск­ву, где опре­де­лил их на служ­бу.

В Москве

Так 19-лет­ним юно­шей Ти­мо­фей ока­зал­ся в Москве. Боль­шой го­род увлек мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, в первую оче­редь, те­ми воз­мож­но­стя­ми, ко­то­рые он от­кры­вал для ду­хов­ной жиз­ни: юно­ша стре­мил­ся по­се­тить древ­ние мос­ков­ские хра­мы и свя­ты­ни, здесь лег­че бы­ло до­ста­вать ред­кие кни­ги, ко­то­рые он и при­об­ре­тал, за­ни­ма­ясь в сво­бод­ное от служ­бы вре­мя чте­ни­ем. По вос­по­ми­на­ни­ям, Ти­мо­фей от­кла­ды­вал кни­гу, толь­ко ко­гда в лав­ке, где он слу­жил, по­яв­ля­лись по­ку­па­те­ли, но как толь­ко дверь за ни­ми за­хло­пы­ва­лась – тут же вновь по­гру­жал­ся в чте­ние. Вот так и по­сре­ди боль­шо­го го­ро­да, в его су­е­те и мно­го­люд­стве, мож­но воз­рас­тать ду­хов­но, ес­ли в серд­це есть к то­му стрем­ле­ние. Бра­тья Пу­ти­ло­вы по­се­ща­ли по­движ­ни­ков, о ко­то­рых вско­ре узна­ли по рас­ска­зам. Они бы­ли зна­ко­мы с мо­на­хи­ней До­си­фе­ей, то­гда уже по­чи­та­е­мой ста­ри­цей, про­жи­вав­шей в Ива­нов­ском мо­на­сты­ре (по пре­да­нию – зна­ме­ни­тая княж­на Та­ра­ка­но­ва, неза­кон­ная дочь им­пе­ра­три­цы Ели­за­ве­ты, на­силь­но по­стри­жен­ная в мо­на­ше­ство и с го­да­ми в мо­на­стыр­ском за­то­че­нии по­свя­тив­шая се­бя по­движ­ни­че­ско­му слу­же­нию Бо­гу). Она осо­бен­но бла­го­во­ли­ла к бла­го­че­сти­вым бра­тьям, ищу­щим ду­хов­но­го окорм­ле­ния, и на­пра­ви­ла их к стар­цам Но­воспас­ско­го мо­на­сты­ря Алек­сан­дру и Фила­ре­ту, ко­то­рые на­хо­ди­лись в ду­хов­ном об­ще­нии со зна­ме­ни­тым мол­дав­ским по­движ­ни­ком Па­и­си­ем (Ве­лич­ков­ским). Так с юно­го воз­рас­та бра­тья Пу­ти­ло­вы ста­ли стре­мить­ся к мо­на­ше­ству, хо­тя по­ни­ма­ли, что отец не даст им сво­е­го бла­го­сло­ве­ния.

Тем вре­ме­нем они по­лу­чи­ли ве­сточ­ку от зя­тя – му­жа по­кой­ной сест­ры, под­ви­зав­ше­го­ся в Са­ров­ской пу­сты­ни. Его при­мер очень вдох­нов­лял бра­тьев, и вот они, не же­лая огор­чать от­ца, со­об­щи­ли ему, что на­шли се­бе но­вое ме­сто служ­бы, а са­ми от­пра­ви­лись в Са­ров. 13 мая 1805 го­да Ти­мо­фей и Иона при­бы­ли в Са­ров­скую пу­стынь и бы­ли при­ня­ты стро­и­те­лем иеро­мо­на­хом Ис­а­и­ей.

Уже из Са­ро­ва они на­пи­са­ли от­цу прав­ду, тот страш­но раз­гне­вал­ся и ве­лел при­е­хать к нему, но бра­тья оста­лись в оби­те­ли. Лишь спу­стя бо­лее двух лет, узнав о бо­лез­ни от­ца, Ти­мо­фей при­е­хал к нему ми­рить­ся, тот, хоть и про­тив сво­ей во­ли, но со­гла­сил­ся от­пу­стить его в мо­на­стырь, а еще через год, по­сле дол­гих убеж­де­ний, от­пу­стил и Иону. Через неко­то­рое вре­мя по­сле это­го Иван Гри­горь­е­вич скон­чал­ся, при­ми­рен­ный с сы­но­вья­ми.

На­ча­ло ино­че­ской жиз­ни в Са­ров­ской пу­сты­ни

Са­ров­ская пу­стынь, ко­гда ту­да при­бы­ли Ти­мо­фей и Иона, про­цве­та­ла. Они за­ста­ли там све­тиль­ни­ка Церк­ви пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма, там же жил то­гда «на по­кое» игу­мен На­за­рий, вос­ста­но­вив­ший Ва­ла­ам­ский мо­на­стырь и пе­ре­брав­ший­ся на склоне лет в род­ную оби­тель. На­сто­я­тель отец Ис­айя так­же был из­ве­стен вы­со­кой ду­хов­ной жиз­нью. Имея воз­мож­ность при­ни­мать на­став­ле­ния от та­ких мо­лит­вен­ни­ков и по­движ­ни­ков, вос­пи­ты­ва­ясь их при­ме­ром, но­во­на­чаль­ные по­слуш­ни­ки с пер­вых ша­гов ста­ли по­сти­гать шко­лу ино­че­ства в са­мых бла­го­при­ят­ных для это­го усло­ви­ях.

По­слуш­ник Ти­мо­фей сна­ча­ла ра­бо­тал на кухне, пек хлеб, за­тем ка­кое-то вре­мя уха­жи­вал за бо­ля­щим на­сто­я­те­лем Ис­а­и­ей, что поз­во­ли­ло ему по­сто­ян­но поль­зо­вать­ся его муд­ры­ми со­ве­та­ми. В 1808 го­ду Ти­мо­фею при­шлось от­пра­вить­ся в Моск­ву для оформ­ле­ния до­ку­мен­тов, чтобы иметь воз­мож­ность окон­ча­тель­но по­сту­пить в мо­на­стырь. Но по­лу­чив все необ­хо­ди­мые бу­ма­ги, в Са­ров он не вер­нул­ся, а на­пра­вил­ся в Свен­ский Успен­ский мо­на­стырь Ор­лов­ской епар­хии. В Москве он по­зна­ко­мил­ся с каз­на­че­ем этой оби­те­ли, быв­шим здесь по де­лам мо­на­сты­ря, от­цом Се­ра­фи­мом. Ве­ро­ят­но, он по­сле­до­вал в сво­ем ре­ше­нии со­ве­ту мос­ков­ских стар­цев, пер­вых сво­их ду­хов­ни­ков, хо­ро­шо знав­ших по­движ­ни­ков Свен­ско­го мо­на­сты­ря, сре­ди ко­то­рых бы­ли и уче­ни­ки стар­ца Па­и­сия (Ве­лич­ков­ско­го). Ви­ди­мо, Ти­мо­фей и сам ис­кал боль­ше­го уеди­не­ния, ря­дом со Свен­ской оби­те­лью на­хо­ди­лись Рос­лавль­ские ле­са, где вда­ли от ми­ра спа­са­лись пу­стын­ни­ки, зна­ме­ни­тые стро­го­стью жиз­ни и ду­хов­ны­ми по­дви­га­ми, мно­гие из них бы­ли вы­ход­ца­ми из Свен­ско­го мо­на­сты­ря.

Брат Ти­мо­фея Иона остал­ся в Са­ро­ве, где был по­стри­жен с име­нем Ис­а­ия, с 1842 го­да он воз­глав­лял оби­тель, в долж­но­сти на­сто­я­те­ля про­был до сво­ей кон­чи­ны, по­сле­до­вав­шей в 1860 го­ду.

В Свен­ском мо­на­сты­ре

3 ав­гу­ста 1809 го­да Ти­мо­фей Ива­но­вич Пу­ти­лов был опре­де­лен в Свен­ский мо­на­стырь в чис­ло по­слуш­ни­ков. Про­хо­дил по­слу­ша­ние по­но­мар­ское, за­ни­мал­ся так­же пись­мо­во­ди­тель­ством, чи­тал в церк­ви. О его жиз­ни той по­ры со­хра­нил­ся один рас­сказ: «Раз, жи­вя в Свен­ском мо­на­сты­ре, по­шел я за во­дою и воз­вра­щал­ся с пол­ным кув­ши­ном. В во­ро­тах мо­на­сты­ря встре­тил­ся со мною игу­мен и, уви­дав во­ду, го­во­рит:

– Что, брат Ти­мо­фей, вер­но, для чаю?

Я с удив­ле­ни­ем ему от­ве­тил:

– Нет, ба­тюш­ка, я еще им не за­во­дил­ся.

– А не за­во­дил­ся, так за­ве­дись. Да зна­ешь ли ты, о чем я го­во­рю? "Чаю вос­кре­се­ния мерт­вых и жиз­ни бу­ду­ще­го ве­ка" – вот чем за­ве­дись».

Этот эпи­зод отец Мо­и­сей, бу­дучи уже на­сто­я­те­лем, лю­бил рас­ска­зы­вать бра­тии.

Пу­стын­но­жи­тель­ство в рос­лавль­ских ле­сах

В 1811 го­ду Ти­мо­фей Ива­но­вич при­со­еди­нил­ся к чис­лу от­шель­ни­ков, про­жи­вав­ших в рос­лавль­ских ле­сах. Здесь он про­вел де­сять лет, ко­то­рые ста­ли бо­га­той шко­лой по­движ­ни­че­ской жиз­ни.

Ти­мо­фей Ива­но­вич по­се­лил­ся вме­сте с ше­стью пу­стын­ни­ка­ми, дав­но уже под­ви­зав­ши­ми­ся в дре­му­чих ле­сах в со­ро­ка вер­стах от Рос­лав­ля. Вот как впо­след­ствии ар­хи­манд­рит Мо­и­сей рас­ска­зы­вал о сво­ем пре­бы­ва­нии с ни­ми.

«Ко­гда я при­шел в рос­лавль­ские ле­са, та­мош­ние пу­стын­ни­ки жи­ли в трех кел­ли­ях: в од­ной иерос­хи­мо­нах отец Афа­на­сий, от него в вер­сте отец До­си­фей, а в вер­сте от него отец До­ро­фей, ко­то­рый впо­след­ствии (по­сле 1812 го­да) пе­ре­се­лил­ся бли­же к нам, по­ста­вив се­бе кел­лию от на­шей са­же­нях в пя­ти­де­ся­ти. По­се­лясь с от­цом Афа­на­си­ем, я по­стро­ил для него и для се­бя но­вую кел­лию; это был пер­вый опыт мо­е­го зод­че­ства. Кел­лия име­ла шесть ар­шин в квад­ра­те, с крыль­цем под на­ве­сом; при­хо­жая в два ар­ши­на дли­ны и два ши­ри­ны, да­лее квад­рат­ная ком­на­та в че­ты­ре ар­ши­на в дли­ну и ши­ри­ну, ибо от нее бы­ла от­го­ро­же­на пе­ре­го­род­кой спаль­ня, ши­ри­ной так же, как и при­хо­жая, в два ар­ши­на; меж­ду при­хо­жей и спаль­ней в уг­лу на­хо­ди­лась печ­ка, ко­то­рой на­гре­ва­лась вся кел­лия». От пе­ри­о­да пу­стын­но­жи­тель­ства со­хра­ни­лись за­пис­ки, со­став­лен­ные са­мим Ти­мо­фе­ем Ива­но­ви­чем, ко­то­рые яв­ля­ют­ся ин­те­рес­ней­шим сви­де­тель­ством. Ти­мо­фей Ива­но­вич стал уче­ни­ком стар­ца Афа­на­сия, опыт­но­го по­движ­ни­ка, мо­лит­вен­ни­ка. Отец Афа­на­сий со вре­ме­нем и по­стриг Ти­мо­фея Ива­но­ви­ча в мо­на­ше­ство с име­нем Мо­и­сей, в честь Мо­и­сея Му­ри­на. Вспо­ми­на­ют, что это имя ему вы­бра­ли за его го­сте­при­им­ство и лю­бовь к стран­ни­кам, ко­то­ры­ми от­ли­чал­ся и пре­по­доб­ный Мо­и­сей Му­рин.

За­пис­ки от­ца Мо­и­сея по­вест­ву­ют о су­ро­вой жиз­ни от­шель­ни­ков в глу­хом ле­су: «Вол­ки по­сто­ян­но вы­ли око­ло нас в про­дол­же­ние це­лой зи­мы; но мы уже при­вык­ли к их вою, как бы к вою вет­ра; а мед­ве­ди ино­гда оби­жа­ли нас, рас­хи­щая на­ши ого­ро­ды. Мы их ви­да­ли весь­ма близ­ко и ча­сто слы­ша­ли, как они ло­ма­ли по ле­су де­ре­вья, но ни­ко­гда они нас не тро­га­ли, и мы жи­ли с ни­ми в ми­ре». Неред­ко слу­ча­лись силь­ные ура­га­ны: «Но стра­шен и са­мый рев бу­ри в ве­ко­вом бо­ру, ко­гда она хо­дит по нему и, как тро­сти, ло­ма­ет то, что рос­ло це­лые сто­ле­тия». Од­на­жды упав­шее де­ре­во чуть не уби­ло од­но­го из от­шель­ни­ков. До­ве­лось им пе­ре­жить и на­па­де­ние раз­бой­ни­ков. Пу­стын­ни­ки еже­днев­но со­вер­ша­ли служ­бу по кел­ли­ям, а на вос­крес­ные и празд­нич­ные дни со­би­ра­лись на бо­го­слу­же­ние вме­сте. Вре­мя про­во­ди­ли в тру­дах и мо­лит­вах, за­ни­ма­лись неболь­шим скуд­ным ого­ро­дом – на той поч­ве все рос­ло пло­хо. Отец Мо­и­сей чи­тал ас­ке­ти­че­ские тру­ды свя­тых от­цов, пе­ре­пи­сы­вал по­лу­уста­вом бо­го­слу­жеб­ные кни­ги. До­ве­лось ему пе­ре­пи­сы­вать и пе­ре­во­ды свя­то­оте­че­ских тво­ре­ний, сде­лан­ные стар­цем Па­и­си­ем (Ве­лич­ков­ским), неко­то­рые его ру­ко­пи­си хра­ни­ли пу­стын­ни­ки, – «Ле­стви­цу» Иоан­на Ле­ствич­ни­ка, тру­ды ав­вы До­ро­фея, Иса­а­ка Си­ри­на, Си­мео­на Бла­жен­но­го и дру­гих. Из­ред­ка при­хо­ди­ли по­се­ти­те­ли, ко­то­рых стар­цы не остав­ля­ли без ду­хов­но­го на­став­ле­ния, со вре­ме­нем бо­го­моль­цы ста­ли об­ра­щать­ся за со­ве­том и к от­цу Мо­и­сею.

В за­пис­ках от­ца Мо­и­сея со­хра­ни­лись и его ду­хов­ные рас­суж­де­ния, сви­де­тель­ству­ю­щие о внут­рен­нем воз­рас­та­нии по­движ­ни­ка, вот один из та­ких фраг­мен­тов (за­пись сде­ла­на 15 де­каб­ря 1819 го­да): «Во вре­мя тра­пезы блес­ну­ло в уме ра­зу­ме­ние от­но­си­тель­но до со­жи­тель­ству­ю­щих со мною бра­тий, чтобы их по­греш­но­сти, ви­ди­мые мною и ис­по­ве­ду­е­мые ими, при­ни­мать на се­бя и ка­ять­ся, как за соб­ствен­ные свои, дабы не су­дить их стро­го и гне­вом от­нюдь не вос­пла­ме­нять­ся. Ошиб­ки, про­ступ­ки и гре­хи бра­тьев да бу­дут мои». Та­ко­вы бы­ли муд­рость и сми­ре­ние от­шель­ни­ка.

Несколь­ко раз отец Мо­и­сей вы­нуж­ден бы по­ки­нуть ме­сто сво­е­го по­дви­га – в 1812 го­ду, во вре­мя на­ше­ствия фран­цу­зов; за­тем в 1816 го­ду он со­вер­шил па­лом­ни­че­ство в Ки­ев, по­се­тив по до­ро­ге и дру­гие мо­на­сты­ри, ино­гда при­хо­ди­лось уез­жать и по де­лам оби­те­ли. Так, в 1820 го­ду он был в Москве и то­гда же за­ехал в Оп­ти­ну пу­стынь, где по­зна­ко­мил­ся с Фила­ре­том, Ка­луж­ским вла­ды­кой. Эта встре­ча ока­за­лась про­мыс­ли­тель­ной. Вла­ды­ка Фила­рет, лю­бив­ший мо­на­ше­ство, дав­но же­лал устро­ить в сос­но­вом бо­ру, окру­жав­шем Оп­ти­ну, уеди­нен­ный скит и хо­тел по­ру­чить это рос­лавль­ским пу­стын­ни­кам, зная об их по­движ­ни­че­ской жиз­ни. Отец Мо­и­сей по­нра­вил­ся вла­ды­ке сво­им сми­ре­ни­ем, ду­хов­ной рас­су­ди­тель­но­стью, у него уже был де­ся­ти­лет­ний опыт пу­стын­но­жи­тель­ства. По­сле пе­ре­пис­ки с вла­ды­кой отец Мо­и­сей от­ве­тил на его при­гла­ше­ние пе­ре­брать­ся в Оп­ти­ну пу­стынь для устрой­ства ски­та со­гла­си­ем. 6 июня 1821 го­да, с несколь­ки­ми мо­на­ха­ми, сре­ди ко­то­рых был уже и его млад­ший брат (Алек­сандр при­е­хал к рос­лавль­ским от­шель­ни­кам еще в 1816 го­ду и был по­стри­жен с име­нем Ан­то­ний), отец Мо­и­сей при­был в Оп­ти­ну пу­стынь.

Устрой­ство Пред­те­чен­ско­го ски­та Оп­ти­ной пу­сты­ни

По при­бы­тии пу­стын­ни­ки с бла­го­сло­ве­ния игу­ме­на Да­ни­и­ла по­се­ли­лись в лес­ной ча­ще, окру­жа­ю­щей Оп­ти­ну пу­стынь, в от­да­ле­нии от мо­на­сты­ря, на гра­ни­це его вла­де­ний, там рас­по­ла­га­лась па­се­ка и уеди­нен­ная кел­лия схи­мо­на­ха Иоан­ни­кия, пре­ста­вив­ше­го­ся в 1815 го­ду.

Пер­вым де­лом мо­на­хи долж­ны бы­ли рас­чи­стить ме­сто для бу­ду­ще­го ски­та – они ру­би­ли и вы­кор­че­вы­ва­ли сто­лет­ние сос­ны, из сруб­лен­но­го ле­са по­ста­ви­ли кел­лии, храм во имя свя­то­го Иоан­на Пред­те­чи. План ски­та был со­став­лен са­ми­ми пу­стын­ни­ка­ми и утвер­жден игу­ме­ном Да­ни­и­лом. В де­каб­ре 1821 го­да отец Мо­и­сей от­пра­вил­ся в Моск­ву за сбо­ром по­жерт­во­ва­ний на скит и вер­нул­ся с пол­ной по­воз­кой. В на­ча­ле 1822 го­да был освя­щен храм, и в скит при­е­хал вла­ды­ка Фила­рет, он в даль­ней­шем по­кро­ви­тель­ство­вал Оп­ти­ной.

Отец Мо­и­сей про­сил у него раз­ре­ше­ния по­стричь­ся в схи­му, но прео­свя­щен­ный Фила­рет не бла­го­сло­вил и пред­ло­жил от­цу Мо­и­сею при­нять свя­щен­ство. Тот дол­го от­ка­зы­вал­ся, боль­ше ме­ся­ца ре­шал­ся этот во­прос, в кон­це кон­цов вла­ды­ка ска­зал: «Ес­ли ты не со­гла­сишь­ся, бу­ду су­дить­ся с то­бою на Страш­ном Су­де Гос­под­нем». Отец Мо­и­сей не стал упор­ство­вать и 22 де­каб­ря 1822 го­да был ру­ко­по­ло­жен во иеро­мо­на­хи и опре­де­лен ду­хов­ни­ком Оп­ти­ной.

Он про­дол­жал за­ни­мать­ся устро­е­ни­ем Пред­те­чен­ско­го ски­та. Мно­го за­бо­тил­ся отец Мо­и­сей о на­саж­де­нии на его тер­ри­то­рии де­ре­вьев раз­ных по­род, со вре­ме­нем они вы­рос­ли и ста­ли на­сто­я­щим укра­ше­ни­ем ски­та, ра­дуя на­сель­ни­ков и па­лом­ни­ков. Отец Мо­и­сей очень лю­бил цве­ты, так что его за­бо­та­ми скит пре­вра­щал­ся по­сте­пен­но в рай­ское ме­сто.

В 1825 го­ду, ко­гда отец Мо­и­сей был в от­луч­ке в Москве по де­лам мо­на­сты­ря, его из­бра­ли на­сто­я­те­лем Оп­ти­ной пу­сты­ни. Для от­ца Мо­и­сея это бы­ло боль­шим ис­пы­та­ни­ем, он не стре­мил­ся к на­чаль­ство­ва­нию, боль­ше все­го его ду­ша хо­те­ла уеди­не­ния, мо­лит­вы, внут­рен­ней со­сре­до­то­чен­но­сти. Но, оче­вид­но, на­стал его час – он со­зрел для нелег­ко­го на­сто­я­тель­ско­го слу­же­ния. Сам пре­по­доб­ный по­том вспо­ми­нал, что со­гла­сил­ся на на­сто­я­тель­ство, пред­по­ла­гая про­быть в этой долж­но­сти лет де­сять, а там уж всё оста­вить и жить в уеди­не­нии. Но тру­ды по управ­ле­нию мо­на­сты­рем ему при­дет­ся нести до кон­ца сво­их дней – 37 лет.

На­сто­я­тель­ство в Оп­ти­ной пу­сты­ни

Отец Мо­и­сей при­нял на­сто­я­тель­ство в 1826 го­ду, ему бы­ло со­рок три го­да. То­гда в мо­на­сты­ре чис­ли­лось 40 че­ло­век бра­тии. И внут­рен­нее, и внеш­нее со­сто­я­ние оби­те­ли бы­ло да­ле­ко не про­цве­та­ю­щим. Да­же для со­вер­ше­ния празд­нич­ных бо­го­слу­же­ний при­хо­ди­лось при­гла­шать диа­ко­на – сво­е­го хо­ро­шо зна­ю­ще­го служ­бу иеро­ди­а­ко­на не бы­ло. За Оп­ти­ной чис­лил­ся боль­шой долг, хо­зяй­ство не бы­ло на­ла­же­но. Отец Мо­и­сей, воз­гла­вив мо­на­стырь, до по­след­не­го дня неустан­но пек­ся о его бла­го­устро­е­нии.

За это вре­мя оби­тель бук­валь­но пре­об­ра­зи­лась. Зда­ние Вве­ден­ско­го со­бо­ра бы­ло рас­ши­ре­но, со­ору­же­ны два бо­ко­вых при­де­ла. В брат­ской тра­пез­ной устро­е­на цер­ковь Ма­рии Еги­пет­ской, воз­ве­де­на клад­би­щен­ская цер­ковь. Внут­ри хра­мов так­же про­ве­де­ны боль­шие ра­бо­ты: сте­ны укра­ше­ны рос­пи­ся­ми, об­нов­ле­ны ико­но­ста­сы. Рас­ши­ри­лась и по­пол­ни­лась пре­крас­ны­ми об­ла­че­ни­я­ми мо­на­стыр­ская риз­ни­ца. Так что бла­го­ле­пие хра­мов по­ра­жа­ло при­ез­жа­ю­щих бо­го­моль­цев, осо­бен­но тех, кто бы­вал в Оп­ти­ной до этих пре­об­ра­зо­ва­ний. Но­вое брат­ское клад­би­ще, весь скит с его цер­ко­вью, кел­ли­я­ми и служ­ба­ми – всё это воз­ник­ло при от­це Мо­и­сее.

За­бо­тил­ся на­сто­я­тель и о нуж­дах бра­тии. Бы­ли бла­го­устро­е­ны и рас­ши­ре­ны су­ще­ство­вав­шие кор­пу­са, вновь по­стро­е­но семь брат­ских кор­пу­сов; воз­ве­де­ны ка­мен­ная огра­да с се­мью баш­ня­ми, но­вый боль­шой кор­пус для брат­ской тра­пезы. Зна­чи­тель­ным до­сти­же­ни­ем бы­ло устро­е­ние мо­на­стыр­ской биб­лио­те­ки. Для нее воз­ве­ли но­вое ка­мен­ное зда­ние, на­сто­я­тель сам за­бо­тил­ся о ее по­пол­не­нии кни­га­ми, ос­но­вой биб­лио­те­ки ста­ло об­шир­ное соб­ствен­ное со­бра­ние книг и ру­ко­пи­сей на­сто­я­те­ля. По­ми­мо ду­ше­по­лез­ной ли­те­ра­ту­ры, отец Мо­и­сей при­об­ре­тал и вы­пи­сы­вал кни­ги по раз­ным об­ла­стям зна­ния. Один из ка­луж­ских кни­го­лю­бов го­во­рил, что по­сле него за­хо­дить в книж­ную лав­ку не сто­и­ло и тру­да – он ску­пал всё ин­те­рес­ное. Кни­ги вы­пи­сы­ва­лись из Моск­вы и Пе­тер­бур­га. Имен­но при от­це Мо­и­сее на­ча­лась боль­шая кни­го­из­да­тель­ская де­я­тель­ность в Оп­ти­ной пу­сты­ни.

Па­лом­ни­ки встре­ча­ли в Оп­ти­ной ра­душ­ный при­ем: для них бы­ли по­стро­е­ны но­вые го­сти­ни­цы (во­семь кор­пу­сов с тре­мя фли­ге­ля­ми). Из хо­зяй­ствен­ных за­ве­де­ний по­яви­лись два кон­ных дво­ра с брат­ски­ми ке­ллия­ми, скот­ный двор, за­во­ды кир­пич­ный и че­ре­пич­ный, мель­ни­ца. Зна­чи­тель­но – по­чти в два ра­за – рас­ши­ри­лись зе­мель­ные вла­де­ния оби­те­ли. На зем­ле, вы­со­чай­ше да­ро­ван­ной мо­на­сты­рю в 1853 го­ду, устро­ен был ху­тор для сбо­ра се­на и рыб­ной лов­ли.

Все эти об­шир­ные пре­об­ра­зо­ва­ния и по­строй­ки бы­ли про­из­ве­де­ны фак­ти­че­ски без де­нег, на ве­ру. На­сто­я­тель, по вос­по­ми­на­ни­ям, мог пред­при­нять стро­и­тель­ство но­во­го кор­пу­са, имея все­го ка­ких-ни­будь 15 руб­лей, но сред­ства со вре­ме­нем по­яв­ля­лись, стро­и­тель­ство шло, оста­ва­лось толь­ко удив­лять­ся. Де­ла­лось это еще и на по­мощь бед­ным – для за­ра­бот­ков.

Ду­хов­ное устро­е­ние оби­те­ли. На­ча­ло оп­тин­ско­го стар­че­ства

Но сколь­ко бы вре­ме­ни и сил не от­ни­ма­ли хо­зяй­ствен­ные хло­по­ты, са­мым слож­ным бы­ло на­ла­дить внут­рен­нюю жизнь мо­на­сты­ря. Игу­мен Мо­и­сей, воз­рос­ший ду­хов­но на свя­то­оте­че­ском уче­нии о мо­лит­ве и по­слу­ша­нии уче­ни­ка стар­цу, стре­мил­ся и жизнь вве­рен­ной ему оби­те­ли по­стро­ить на этих древ­них хри­сти­ан­ских на­ча­лах. Но по­сколь­ку тра­ди­ции бы­ли утра­че­ны, бра­тия мо­на­сты­ря бы­ла недо­воль­на «нов­ше­ства­ми» на­сто­я­те­ля. Вплоть до то­го, что неко­то­рые ино­ки из ста­рой бра­тии пи­са­ли до­но­сы на игу­ме­на, жа­лу­ясь на но­вые по­ряд­ки как на­ру­ша­ю­щие долж­ный уклад мо­на­стыр­ской жиз­ни. Тру­ды на­сто­я­те­ля ста­ли при­вле­кать па­лом­ни­ков, ко­то­рые так­же ис­ка­ли ду­хов­но­го окорм­ле­ния, что да­ло по­вод об­ви­нять от­ца Мо­и­сея в том, что но­вые по­ряд­ки внес­ли в жизнь оби­те­ли су­е­ту и шум мно­го­люд­ства. Но для от­ца игу­ме­на был до­рог лю­бой че­ло­век, при­шед­ший в мо­на­стырь, стра­да­ния, нуж­ды каж­до­го бы­ли для него как свои соб­ствен­ные. Слу­же­ние ближ­не­му он счи­тал та­ким же ино­че­ским дол­гом, как мо­лит­вы и ас­ке­ти­че­ские тру­ды. Неда­ром еще в рос­лавль­ских ле­сах стар­цы от­ме­ти­ли лю­бовь и по­пе­че­ние от­ца Мо­и­сея о стран­ни­ках, по­се­ти­те­лях, те­перь, ко­гда он стал игу­ме­ном, это его свой­ство про­яви­лось в пол­ной ме­ре. И, ко­неч­но, имен­но оно при­вле­ка­ло в оби­тель бо­го­моль­цев, ни­кто не ухо­дил из Оп­ти­ной неуте­шен­ным.

От по­сто­ян­ных жа­лоб и до­но­сов спа­са­ло то до­ве­рие и боль­шое по­чте­ние, ко­то­рые имел к на­сто­я­те­лю вла­ды­ка Ка­луж­ский Фила­рет. Но вско­ре по­сле на­зна­че­ния от­ца Мо­и­сея на­сто­я­те­лем он был пе­ре­ве­ден на Ки­ев­скую ка­фед­ру, по­сле­ду­ю­щие вла­ды­ки так­же бла­го­во­ли­ли к игу­ме­ну Мо­и­сею и его оби­те­ли. До­но­сы и жа­ло­бы со вре­ме­нем пре­кра­ти­лись. Но­вая по­ло­са ис­пы­та­ний на­ча­лась с при­хо­дом на Ка­луж­скую ка­фед­ру прео­свя­щен­но­го Ни­ко­лая, он управ­лял епар­хи­ей с 1835 по 1851 год. Вла­ды­ка сво­и­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми при­нес от­цу Мо­и­сею нема­ло непри­ят­но­стей: на­сто­я­тель не мог по сво­е­му усмот­ре­нию по­стри­гать ино­ков и на­зна­чать их на раз­лич­ные долж­но­сти, пре­успев­ших в ду­хов­ной жиз­ни мо­на­хов по рас­по­ря­же­нию вла­ды­ки пе­ре­во­ди­ли в дру­гие оби­те­ли, прео­свя­щен­ный Ни­ко­лай вме­ши­вал­ся в хо­зяй­ствен­ные де­ла. Но отец Мо­и­сей вы­дер­жал это мно­го­лет­нее ис­пы­та­ние, ви­дя в нем ру­ку Про­мыс­ла, на­прав­ля­ю­ще­го его на борь­бу с соб­ствен­ны­ми стра­стя­ми, он про­яв­лял ис­клю­чи­тель­ные сми­ре­ние и тер­пе­ние да­же при са­мых неспра­вед­ли­вых при­тес­не­ни­ях.

Несмот­ря на все пре­пят­ствия и труд­но­сти, отец Мо­и­сей де­лал всё, чтобы устро­ить внут­рен­нюю жизнь мо­на­сты­ря на ос­но­ве свя­то­оте­че­ско­го уче­ния. При его со­дей­ствии в оби­тель по­сту­пи­ли стар­цы, по­ло­жив­шие на­ча­ло оп­тин­ско­му стар­че­ству, – в 1829 го­ду при­е­хал сю­да отец Лео­нид, а сле­дом за ним и его уче­ник отец Ма­ка­рий, они по­се­ли­лись в ски­ту. Сам игу­мен вве­рил се­бя по­пе­че­нию стар­ца Лео­ни­да, ко­то­ро­му бес­пре­ко­слов­но во всем под­чи­нял­ся. Так, лич­ным при­ме­ром, отец Мо­и­сей на­чал вос­со­зда­вать в Оп­ти­ной за­бы­тую тра­ди­цию стар­че­ства, хо­тя имен­но она бы­ла с древ­но­сти ос­но­вой ино­че­ской жиз­ни. Ста­рая бра­тия, не зна­ко­мая с этим уста­нов­ле­ни­ем, вы­ра­жа­ла недо­воль­ство, вос­при­ни­мая пра­ви­ла по­слу­ша­ния стар­цу, от­кро­ве­ния по­мыс­лов как некое «но­во­мод­ное уче­ние», «ересь», на на­сто­я­те­ля и стар­цев сы­па­лись до­но­сы и жа­ло­бы. Но отец Мо­и­сей сто­и­че­ски пре­тер­пе­вал эти непри­ят­но­сти, уве­рен­ный в ду­хов­ной поль­зе стар­че­ства.

На­сто­я­тель-по­движ­ник

Огром­ные тру­ды по управ­ле­нию оби­те­лью на­сто­я­тель нес как по­слу­ша­ние, не остав­ляя ду­хов­ных по­дви­гов, ни­ко­гда не за­бы­вая, что мо­на­стырь, в первую оче­редь, дер­жит­ся мо­лит­вой и ду­хов­ным по­дви­гом. Во всех хо­зяй­ствен­ных де­лах он упо­вал на во­лю Бо­жию.

Как спра­вед­ли­во от­ме­че­но в пер­вом по­дроб­ном жиз­не­опи­са­нии стар­ца: «По ду­хов­ной сво­ей муд­ро­сти он са­мым на­сто­я­тель­ством сво­им поль­зо­вал­ся не для то­го, чтобы вы­став­лять се­бя, а бо­лее скры­вать­ся внут­ри се­бя: ни ма­лей­ше не за­ви­до­вал стар­цам в их ду­хов­ной де­я­тель­но­сти и ее пло­дах, но с сми­рен­ною мыс­лью остав­лял се­бе толь­ко на­сто­я­тель­ские тру­ды и по­пе­че­ния, по ви­ди­мо­му толь­ко внеш­ние за­бо­ты о бла­го­со­сто­я­нии оби­те­ли, ута­и­вая от всех и свои да­ро­ва­ния, и свои мо­лит­вен­ные тру­ды о ду­хов­ном пре­успе­я­нии бра­тии под ру­ко­вод­ством стар­цев».

Как у на­сто­я­те­ля у от­ца Мо­и­сея бы­ло толь­ко од­но пре­иму­ще­ство пе­ред бра­ти­ей – огром­ная от­вет­ствен­ность за них пе­ред Бо­гом и по­сто­ян­ные тру­ды на бла­го оби­те­ли. Жил он на­равне со всей бра­ти­ей, стро­го при­дер­жи­ва­ясь уста­ва, лю­бовь к бо­го­слу­же­нию бы­ла при­ви­та ему еще с дет­ства. Он все­гда неуклон­но по­се­щал утре­ню, при­зы­вал к это­му и бра­тию, го­во­ря, что на ли­тур­гии Гос­подь по­да­ет нам Свои Да­ры, а утре­ня – это на­ше слу­же­ние и жерт­ва Бо­гу. Лю­би­мым его за­ня­ти­ем бы­ло чте­ние, ко­то­ро­му он по­свя­щал каж­дую сво­бод­ную ми­ну­ту, но та­ких бы­ло немно­го.

Те, кто дол­гое вре­мя зна­ли от­ца Мо­и­сея, вспо­ми­на­ют, ка­кие тру­ды он по­ло­жил, чтобы при по­сто­ян­ном об­ще­нии с людь­ми со­хра­нять мир и тер­пе­ние: «От при­ро­ды го­ря­чий по ха­рак­те­ру, мно­говре­мен­ным по­дви­гом по­нуж­де­ния се­бя он при­об­рел за­ме­ча­тель­ную ти­хость и кро­тость в об­ра­ще­нии. Но не вдруг и не лег­ко до­ста­лась ему та­кая по­бе­да над гне­вом». Ес­ли кто-ли­бо сво­им по­ве­де­ни­ем вы­во­дил его из се­бя, он уда­лял­ся на неко­то­рое вре­мя в свои по­кои, вос­ста­нав­ли­вал мир­ное со­сто­я­ние ду­ха и воз­вра­щал­ся, чтобы спо­кой­но за­кон­чить раз­го­вор и раз­ре­шить все недо­уме­ния.

Те, ко­му до­ве­лось знать от­ца Мо­и­сея, от­ме­ча­ли его муд­рость, доб­ро­ду­шие и неза­у­ряд­ное чув­ство юмо­ра, хо­тя он мог быть и стро­гим: «Он бы­вал и ве­сел без на­ру­ше­ния сво­е­го крот­ко­го ду­хов­но­го ве­ли­чия; все­гда со­сре­до­то­чен­ный в се­бе, но лас­ко­вый в об­хож­де­нии с ближ­ни­ми, неволь­но вну­шал к се­бе ува­же­ние». Ка­кой вы­со­ты в сми­ре­нии до­стиг отец Мо­и­сей сви­де­тель­ству­ют его сло­ва, со­хра­нив­ши­е­ся в вос­по­ми­на­ни­ях: «Сам-то я ху­же всех, дру­гие, мо­жет быть, толь­ко ду­ма­ют, что они ху­же всех, а я на са­мом де­ле до­знал, что я ху­же всех».

Снис­хож­де­ние на­сто­я­те­ля к недо­стат­кам и пре­гре­ше­ни­ям ближ­них мно­гих удив­ля­ло. Сам он как-то ска­зал сво­е­му бра­ту от­цу Ан­то­нию: «Я всех вас недо­стат­ки сно­шу ве­ли­ко­душ­но и ни­ка­ким немо­щам ва­шим не удив­ля­юсь, а еже­ли бы всем тем огор­чать­ся и взыс­ки­вать по долж­но­сти мо­ей стро­го, то со­всем бы се­бя дав­но рас­стро­ил». Бы­ва­ло, кто-ни­будь, рас­стро­ен­ный неуда­чей в ис­пол­не­нии по­ру­че­ния или по­слу­ша­ния, при­хо­дит к на­сто­я­те­лю, а тот, ви­дя ис­крен­нее рас­ка­я­ние бра­та и его усер­дие к де­лу, уте­шит, еще и по­бла­го­да­рит, ска­жет что-ни­будь обод­ря­ю­щее, и про­ви­нив­ший­ся сра­зу рас­цве­тал и с еще боль­шим рве­ни­ем брал­ся за ра­бо­ту. Че­ло­век, его ду­ша бы­ли от­цу Мо­и­сею до­ро­же всех дел: «Для всех до­ве­рие на­сто­я­те­ля бы­ло луч­шим по­ощ­ре­ни­ем и луч­шею на­гра­дою, по­то­му все и ста­ра­лись как толь­ко мог­ли, все тру­ди­лись не с стес­нен­ным серд­цем, а от ду­ши, с пол­ным усер­ди­ем, и успе­ха бы­ло бо­лее, неже­ли бы­ва­ет при дру­гих по­ряд­ках». Ес­ли кто-то из бра­тии дей­стви­тель­но был ви­но­вен, отец Мо­и­сей тер­пе­ли­во от­кла­ды­вал на­ка­за­ние, на­де­ясь на ис­прав­ле­ние че­ло­ве­ка. Ес­ли же про­ви­нив­ший­ся рас­ка­и­вал­ся – на­сто­я­тель от всей ду­ши остав­лял его ви­ну, ни­ко­гда не по­пре­кая ста­ры­ми гре­ха­ми.

На­зна­чая по­слу­ша­ние, на­сто­я­тель ста­рал­ся об­ра­щать вни­ма­ние бра­та на внут­рен­ний ду­хов­ный смысл по­ру­ча­е­мо­го ему де­ла. Так, опре­де­ляя од­но­го по­слуш­ни­ка в долж­ность бу­диль­щи­ка, он объ­яс­нял ему: «Зна­ешь ли ты, брат, ка­кое это по­слу­ша­ние? Ведь это де­ло Ан­гель­ское: как Ан­ге­лы воз­буж­да­ют лю­дей на мо­лит­ву, так и бу­диль­щик воз­буж­да­ет бра­тию. Помни же это и ста­рай­ся по со­ве­сти про­хо­дить та­кое по­слу­ша­ние».

Во всех недо­уме­ни­ях и рас­строй­ствах меж­ду ино­ка­ми отец Мо­и­сей ста­рал­ся при­звать их к незло­бию, от­учить от осуж­де­ния и при­учить снис­хо­ди­тель­но от­но­сить­ся к немо­щам друг дру­га. Так он при­ви­вал им ис­тин­ное бра­то­лю­бие. При­дет, бы­ва­ло, кто-ни­будь жа­ло­вать­ся на обид­чи­ка, а отец Мо­и­сей от­вле­чет его, по­го­во­рит по ду­шам, тот уже все свои оби­ды и по­за­был. Это про­ис­хо­ди­ло еще и по­то­му, что ста­рец по­сто­ян­но мо­лил­ся за сво­их под­опеч­ных.

С мо­лит­вой он де­лал всё, так учил и сво­е­го род­но­го бра­та, от­ца Ан­то­ния, в пись­ме к нему: «...за непре­мен­ный долг по­ла­гаю впредь на­блю­дать па­мять Бо­жию и не ре­шать­ся ни на ка­кое пред­ло­же­ние, не по­мо­лив­шись до­воль­но Бо­гу и не раз­мыс­лив­ши, со­глас­но ли оное с во­лею Выш­не­го и с си­ла­ми мо­и­ми». При­зы­вая сво­их под­опеч­ных к по­слу­ша­нию, сам он яв­лял об­ра­зец этой доб­ро­де­те­ли, об­ре­тен­ной опы­том и ра­бо­той над со­бой. Со­ве­туя как-то бра­ту во всем бес­пре­ко­слов­но слу­шать­ся на­сто­я­те­ля, отец Мо­и­сей ссы­лал­ся на се­бя: «Возь­ми в при­мер соб­ствен­ное мое ис­кус­ство: в ка­ких я бед­стви­ях был, сле­дуя сво­ей во­ле! Ко­гда же ты че­го при­леж­но сам ис­кать бу­дешь или от­ре­кать­ся, то по­верь, во всю свою жизнь горь­ко со­жа­леть бу­дешь. Я те­бе сие не от ра­зу­ма, но от опы­та, и опы­та при­мер­но­го пи­шу, как дру­гу лю­без­но­му».

По­сколь­ку ар­хи­манд­рит Мо­и­сей был очень прост в об­ра­ще­нии со все­ми, это рас­по­ла­га­ло бра­тию при лю­бых недо­уме­ни­ях в от­но­ше­нии его слов и дел, оби­дах или недо­воль­ствах, безо вся­кой бо­яз­ни об­ра­щать­ся к нему. Вот ка­кой слу­чай со­хра­нил­ся в вос­по­ми­на­ни­ях: «Од­но­му мо­на­ху из оп­тин­ских ста­ро­жи­лов неко­то­рые рас­по­ря­же­ния на­сто­я­те­ля по­ка­за­лись неосно­ва­тель­ны­ми; дол­го он бо­рол­ся с са­мим со­бою, же­лая объ­яс­нить это на­сто­я­те­лю, но бо­ял­ся его рас­стро­ить; на­ко­нец ре­шил­ся вы­ска­зать свои мыс­ли. "А там, – по­ду­мал он, – пусть уж бу­дет что бу­дет!" При­шел к от­цу ар­хи­манд­ри­ту и ска­зал ему: "Ба­тюш­ка, ме­ня один по­мысл очень бес­по­ко­ит" – "Что же те­бе, брат, по­мысл го­во­рит?" – "А вот, ба­тюш­ка, по­мысл мне го­во­рит, что вы не так де­ла­е­те то и то", – и вы­ска­зал все, что бы­ло у него на уме. Отец ар­хи­манд­рит вы­слу­шал все мол­ча и вни­ма­тель­но, а по­том ти­хо, с улыб­кою, от­ве­чал: "Ска­жи, брат, тво­е­му по­мыс­лу, что это не его де­ло". С тем и от­пу­стил это­го мо­на­ха, так что он, обез­ору­жен­ный кро­то­стью на­сто­я­те­ля, уда­лил­ся со­вер­шен­но успо­ко­ен­ный и по­сле сам сме­ял­ся над со­бою, как про­сто раз­ре­ши­лись все его мыс­лен­ные ко­ле­ба­ния».

Ста­рая бра­тия Оп­ти­ной не сра­зу, как уже рас­ска­зы­ва­лось, при­ня­ла на­сто­я­те­ля, осо­бен­но по­жи­лые мо­на­хи вы­ска­зы­ва­ли недо­воль­ство его де­я­тель­но­стью. Был сре­ди них и отец Вас­си­ан, по го­дам и вре­ме­ни пре­бы­ва­ния в оби­те­ли счи­тав­ший се­бя стар­ше на­сто­я­те­ля и впра­ве со­ве­то­вать ему. Он ча­сто при­хо­дил к от­цу Мо­и­сею с кри­ти­кой его дей­ствий: «Бы­ва­ло и со­бе­рет­ся, при­дет из cки­та в мо­на­стырь и, с свой­ствен­ной ему про­сто­той, начнет вы­го­ва­ри­вать от­цу ар­хи­манд­ри­ту и де­лать ему за­ме­ча­ния. Тот при­ни­мал его все­гда с обыч­ной сво­ей лю­бо­вью, мол­ча вы­слу­ши­вал его, да­вал ему на­го­во­рить­ся вдо­воль, и по­том, ухо­дя в свою ке­ллию, воз­вра­щал­ся от­ту­да со связ­кой ба­ра­нок или чем-ни­будь по­доб­ным и, бла­го­да­ря сво­е­го об­ли­чи­те­ля, от­да­вал ему го­сти­нец, при­го­ва­ри­вая: "Ну, отец Вас­си­ан, спа­си те­бя Гос­по­ди, что по­тру­дил­ся по­се­тить ме­ня греш­но­го, вот те­бе за это и го­сти­нец". Бы­ва­ло, бра­тия уви­дят, что схим­ник воз­вра­ща­ет­ся в скит со связ­кой ба­ра­нок и, улы­ба­ясь, до­га­ды­ва­лись, что он при­хо­дил учить или об­ли­чать ар­хи­манд­ри­та».

Это бла­го­ду­шие бы­ло неиз­мен­ным свой­ством ар­хи­манд­ри­та Мо­и­сея. Рас­по­ла­га­ло оно к на­сто­я­те­лю и серд­ца бо­го­моль­цев, чис­ло ко­то­рых зна­чи­тель­но воз­рос­ло при от­це Мо­и­сее. Слу­же­ние ми­ру он счи­тал неотъ­ем­ле­мой обя­зан­но­стью мо­на­сты­ря. Па­лом­ни­ки на­хо­ди­ли здесь всё то, за чем и от­прав­ля­ют­ся лю­ди из да­ле­ких мест в свя­тые оби­те­ли: воз­мож­ность по­мо­лить­ся, по­лу­чить ду­хов­ное окорм­ле­ние, раз­ре­шить ду­хов­ные нуж­ды и недо­уме­ния. В мо­на­сты­ре и ски­ту спе­ци­аль­но бы­ли со­зда­ны усло­вия, чтобы, не на­ру­шая по­ря­док и не ме­шая ино­кам, бо­го­моль­цы мог­ли об­ра­тить­ся к стар­цам. И хо­тя это всё же име­ло неко­то­рые неудоб­ства – по­ток лю­дей воз­рас­тал, отец Мо­и­сей счи­тал, что важ­ней пре­тер­петь эти неудоб­ства, но дать лю­дям ту ду­хов­ную по­мощь, ко­то­рую они ждут от мо­на­сты­ря. Ина­че за­чем же все ино­че­ские тру­ды и по­дви­ги, ка­кой в них смысл без люб­ви к лю­дям?

В го­сти­ни­це не бы­ла уста­нов­ле­на пла­та за про­жи­ва­ние, сто­я­ла лишь круж­ка для по­жерт­во­ва­ний – кто сколь­ко смо­жет. Один бо­га­тый ку­пец по­ин­те­ре­со­вал­ся, не бо­ит­ся ли на­сто­я­тель, что все бу­дут жить бес­плат­но. «Де­вя­но­сто де­вять не за­пла­тят – Бог по­шлет со­то­го, ко­то­рый за всех за­пла­тит», – не сму­ща­ясь, от­ве­тил пре­по­доб­ный.

Ар­хи­манд­рит Мо­и­сей ввел в Оп­ти­ной тра­ди­ции ши­ро­кой бла­го­тво­ри­тель­но­сти. В оби­те­ли под­дер­жи­ва­ли ни­щих и бед­ня­ков, да­вая им пи­щу, кров. Боль­шое стро­и­тель­ство, ко­то­рое ве­лось в мо­на­сты­ре, как уже рас­ска­зы­ва­лось, име­ло це­лью еще и дать ра­бо­ту, а зна­чит – и про­пи­та­ние нуж­да­ю­щим­ся.

Близ­ко к серд­цу при­нял он на­род­ное бед­ствие – раз­ра­зив­ший­ся в один из неуро­жай­ных го­дов го­лод. Ко­гда бра­тия упре­ка­ла его, что са­мим мо­на­хам есть нече­го, он взы­вал к их че­ло­ве­ко­лю­бию со сле­за­ми: «На что же мы об­раз Ан­гель­ский но­сим? Для то­го ли, чтоб мы ве­ли­кое Его сло­во о люб­ви к ближ­ним толь­ко уста­ми по­вто­ря­ли? Что же на­ро­ду-то, с го­ло­ду, что ли, уми­рать?» Бра­тия, при­сты­жен­ная от­цом Мо­и­се­ем, смяг­чи­лась. Он не уво­лил в тот год ни од­но­го ра­бот­ни­ка, про­дол­жая всех кор­мить.

А сколь­ким пре­по­доб­ный по­мог лич­но! Но он все­гда скры­вал свои бла­го­де­я­ния, что да­же тот, ко­му он их ока­зы­вал, не сра­зу это по­ни­мал. По­мо­гал тай­но, ино­гда при­кры­вая свои бла­го­де­я­ния – ча­сто по­ку­пал у бед­ня­ков со­вер­шен­но ненуж­ные ве­щи за боль­шую це­ну. Сви­де­тель та­ко­го слу­чая с удив­ле­ни­ем спро­сил, за­чем он это сде­лал, отец Мо­и­сей вос­клик­нул: «У него же пя­те­ро де­тей, ко­то­рых кор­мить нечем!» При­об­ре­тал он и пло­хие про­дук­ты, по­том сам упо­треб­лял их в пи­щу. Дер­жал на жа­ло­ва­нии си­рот, ко­гда у него спро­си­ли, в чем их ра­бо­та, ока­за­лось: од­ни – для от­пу­ги­ва­ния во­рон, дру­гие – для лов­ли кро­тов...

Неред­ко на­сто­я­те­лю при­хо­ди­лось вы­слу­ши­вать за­ме­ча­ния, за­чем он при­ни­ма­ет в мо­на­стырь так мно­го на­ро­ду, тем бо­лее – боль­ных и ста­рых, от ко­то­рых ни­ка­кой поль­зы. Он все­гда убеж­ден­но от­ве­чал, что они – мо­лит­вен­ни­ки за оби­тель, а это и есть са­мая глав­ная поль­за. Для по­ступ­ле­ния в Оп­ти­ну не тре­бо­ва­лось де­лать взнос, при­ни­ма­ли всех, но учи­ты­ва­лось ис­крен­нее же­ла­ние по­свя­тить свою жизнь Бо­гу.

Оби­тель при от­це Мо­и­сее вы­пол­ня­ла и апо­столь­ское слу­же­ние – нес­ла в на­род свет Хри­сто­вой ис­ти­ны. Ко­гда бы­ло на­ла­же­но кни­го­из­да­тель­ство, на­сто­я­тель во мно­же­стве рас­сы­лал кни­ги в оби­те­ли, биб­лио­те­ки, част­ным ли­цам, раз­да­вал кни­ги бо­го­моль­цам. Из чис­ла оп­тин­ской бра­тии, вос­пи­тан­ной ар­хи­манд­ри­том Мо­и­се­ем, вы­шли на­сто­я­те­ли мно­гих оби­те­лей, где они, в свою оче­редь, на­саж­да­ли тра­ди­ции стар­че­ства.

Оче­вид­ное бес­ко­ры­стие и нес­тя­жа­тель­ность на­сто­я­те­ля при­вле­ка­ли в Оп­ти­ну мно­го­чис­лен­ных бла­го­тво­ри­те­лей. Ока­зы­вая им долж­ное ува­же­ние, ар­хи­манд­рит Мо­и­сей ни­ко­гда не имел ли­це­ме­рия или че­ло­ве­ко­уго­дия. Од­но се­мей­ство, мно­го жерт­во­вав­шее Оп­ти­ной, как-то предъ­яви­ло жа­ло­бы на го­стин­ни­ка, упо­мя­нув свои бла­го­де­я­ния. На этот ста­рец от­ве­тил: «Мы ду­ма­ли, что вы бла­го­тво­ри­те ра­ди Бо­га и от Него жде­те на­гра­ды, а мы, убо­гие и несправ­ные, чем воз­да­дим?» И хо­тя в по­след­ние го­ды жиз­ни ар­хи­манд­ри­та Мо­и­сея за оби­те­лью чис­лил­ся до­воль­но боль­шой долг (он со вре­ме­нем был упла­чен), при на­ла­жен­ном хо­зяй­стве, об­шир­ных уго­дьях и мно­же­стве бла­го­тво­ри­те­лей это уже бы­ла со­всем дру­гая си­ту­а­ция, по срав­не­нию с тем, что бы­ло в Оп­ти­ной, ко­гда отец Мо­и­сей при­нял ее под свое управ­ле­ние. Бла­го­да­ря его тру­дам Оп­ти­на пу­стынь к се­ре­дине XIX сто­ле­тия ста­ла круп­ней­шим мо­на­сты­рем, ду­хов­ным цен­тром Рос­сии.

Ар­хи­манд­рит Мо­и­сей ис­пол­нил сло­во вла­ды­ки Фила­ре­та, ос­но­ва­те­ля Пред­те­чен­ско­го ски­та и ду­хов­но­го бла­го­де­те­ля Оп­ти­ной пу­сты­ни, ска­зан­ное ему при бра­тии еще в 1842 го­ду: «Отец Мо­и­сей! Ве­ди всех их в Цар­ство Небес­ное, ни од­но­го не остав­ляй». Пре­по­доб­но­го Мо­и­сея мож­но на­звать об­раз­цо­вым на­сто­я­те­лем или «об­ра­зом на­сто­я­те­ля», сре­ди са­мых боль­ших за­бот не за­бы­вав­ше­го «еди­но­го на по­тре­бу».

Кон­чи­на пра­вед­ни­ка

Так в тру­дах и мно­го­чис­лен­ных по­пе­че­ни­ях про­хо­ди­ла жизнь по­движ­ни­ка. Вес­ной 1862 го­да он за­бо­лел – на спине об­ра­зо­вал­ся кар­бун­кул, до­став­ляв­ший мно­го стра­да­ний стар­цу. Это вре­мя бы­ло омра­че­но еще и до­но­сом на него, по­сту­пив­шим от неко­то­рых бра­тий. Узнал он об этом в мае, во вре­мя по­след­ней по­езд­ки в Ка­лу­гу для по­здрав­ле­ния прео­свя­щен­но­го вла­ды­ки Гри­го­рия, уже бу­дучи бо­лен. Это горь­кое из­ве­стие по­вли­я­ло на со­сто­я­ние стар­ца.

В кон­це мая бо­лезнь уси­ли­лась, к ней до­ба­ви­лась во­дян­ка. Отец Мо­и­сей каж­дый день при­об­щал­ся Свя­тых Тайн. Со­сто­я­ние ста­но­ви­лось всё бо­лее тя­же­лым, но и то­гда на­сто­я­тель ста­рал­ся по ме­ре сил за­ни­мать­ся де­ла­ми оби­те­ли.

6 июня ар­хи­манд­ри­та Мо­и­сея по­стриг­ли в схи­му с со­хра­не­ни­ем преж­не­го име­ни. Весть о по­стри­же­нии в схи­му и о при­бли­жа­ю­щей­ся кон­чине от­ца Мо­и­сея со­бра­ла к од­ру стар­ца ве­ли­кое мно­же­ство лю­дей – мо­на­ше­ству­ю­щих и мир­ских. С пла­чем и бла­го­го­ве­ни­ем под­хо­ди­ли они к нему, чтобы при­нять по­след­нее бла­го­сло­ве­ние.

14 июня отец Мо­и­сей по­про­сил вы­не­сти из кел­лии все ве­щи и по­ста­вить пе­ред ним боль­шой об­раз свя­ти­те­ля Ти­хо­на За­дон­ско­го, ко­то­рый так и на­хо­дил­ся пе­ред ним до са­мой кон­чи­ны, по­сле­до­вав­шей в день те­зо­име­нит­ства свя­ти­те­ля. 15-го ста­рец с тру­дом сде­лал бла­го­слов­ля­ю­щий жест осла­бев­шей ру­кой. В это вре­мя од­но­му из ду­хов­ных чад во сне бы­ло ви­де­ние, в ко­то­ром отец Мо­и­сей бла­го­слов­лял всех чле­нов его се­мьи.

По вос­по­ми­на­ни­ям, в эти по­след­ние дни «от­кры­лось тща­тель­но скры­ва­е­мое им да­ро­ва­ние про­зор­ли­во­сти: боль­ной ста­рец, по­до­звал к се­бе ке­лей­ни­ка и ска­зал: "Спро­си, что это за жен­щи­на? За­чем она ме­ня бес­по­ко­ит?" Ке­лей­ник, не ви­дя ни­ка­кой жен­щи­ны, по­ду­мал, что это бред. Но по­том ока­за­лось, что на крыль­це, за две­ря­ми, дей­стви­тель­но, дол­го сто­я­ла жен­щи­на, ко­то­рая, по­лу­чив об­ра­зок для се­бя, не хо­те­ла уда­лить­ся и на­сто­я­тель­но про­си­ла, чтобы ей да­ли об­ра­зок и для ее сы­на. Узнав об этом, ке­лей­ник взял об­ра­зок, под­нес его стар­цу для бла­го­сло­ве­ния. Ста­рец бла­го­сло­вил его и про­мол­вил: "Вот те­перь я спо­ко­ен", – и ке­лей­ник вы­нес об­ра­зок до­жи­дав­шей­ся кре­стьян­ке. Дру­го­му же по­се­ти­те­лю, к нема­ло­му его удив­ле­нию, пре­по­доб­ный ска­зал, что в вос­кре­се­нье на­де­ет­ся быть в церк­ви, и ко­гда тот воз­ра­зил, что ему по сла­бо­сти сил ни­как нель­зя слу­жить, пре­по­доб­ный Мо­и­сей при­ба­вил: "Слу­жить нель­зя, но быть мож­но". Сло­ва эти сбы­лись в точ­но­сти – в вос­кре­се­нье гроб по­чив­ше­го о Гос­по­де стар­ца был пе­ре­не­сен в цер­ковь».

16 июня, в де­ся­том ча­су утра, ко­гда чи­та­лись сло­ва Еван­ге­лия от Мат­фея: «При­и­ти бо имать Сын Че­ло­ве­че­ский во сла­ве От­ца Сво­е­го, со Ан­ге­лы Сво­и­ми, и то­гда воз­даст ко­муж­до по де­я­ни­ем его» (Мф.16, 27), отец Мо­и­сей ти­хо ото­шел ко Гос­по­ду.

Оби­тель, мно­го­чис­лен­ные бо­го­моль­цы про­ща­лись с на­сто­я­те­лем. 19 июня, по­сле Бо­же­ствен­ной ли­тур­гии, при боль­шом сте­че­нии на­ро­да со­сто­ял­ся чин от­пе­ва­ния, а за­тем по­гре­бе­ние ар­хи­манд­ри­та Мо­и­сея. Его по­хо­ро­ни­ли в Ка­зан­ском со­бо­ре.

Жизнь на­сто­я­те­ля ар­хи­манд­ри­та Мо­и­сея бы­ла еже­днев­ным по­дви­гом, это бы­ло оче­вид­но уже для его совре­мен­ни­ков, как ни ста­рал­ся он скры­вать свои доб­ро­де­те­ли. В жиз­не­опи­са­нии, со­став­лен­ном по­сле кон­чи­ны стар­ца бра­ти­ей, го­во­рит­ся: «Всю жизнь от­ца ар­хи­манд­ри­та мож­но вы­ра­зить та­ки­ми сло­ва­ми: он жил со­кро­вен­но в Бо­ге. Как ни вы­со­ко это сло­во, для него оно бы­ло и де­лом. Во всем – в по­пе­че­ни­ях об устрой­стве и со­дер­жа­нии оби­те­ли, в управ­ле­нии брат­ством и нрав­ствен­ной его под­держ­ке, во всех сво­их бла­го­на­ме­рен­ных пред­при­я­ти­ях, во всем воз­ла­гал­ся он на Гос­по­да с пол­ною ве­рою и упо­ва­ни­ем, все слу­чав­ше­е­ся с ним при­ни­мал как от Гос­по­да: скорб­ное – как по­слан­ное для поль­зы ду­шев­ной, уте­ши­тель­ное – как знак Оте­че­ско­го ми­ло­сти­во­го про­мыш­ле­ния. „От Него, Со­зда­те­ля, – го­во­рил он, – бы­тие на­ше, Им жи­вем и дви­жем­ся, и от Него вся­кое бла­го и вся­кий дар"». Эти сло­ва стар­ца – его жи­вой за­вет и всем нам.

***

Святитель Феофан Затворник Вышенский, епископ  Тамбовский

В ми­ру Ге­ор­гий Ва­си­лье­вич Го­во­ров, ро­дил­ся 10 ян­ва­ря 1815 г. в се­ле Чер­нав­ское Ор­лов­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка. В 1837 г. окон­чил Ор­лов­скую Ду­хов­ную Се­ми­на­рию и по­сту­пил в Ки­ев­скую Ду­хов­ную Ака­де­мию.

В 1841 г. окон­чил Ака­де­мию и при­нял мо­на­ше­ство с име­нем Фе­о­фан. За­тем пре­по­да­вал в Санкт-Пе­тер­бург­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии (СПДА). В 1847 г. в со­ста­ве Рус­ской Ду­хов­ной Мис­сии был на­прав­лен в Иеру­са­лим, где по­се­тил свя­тые ме­ста, древ­ние мо­на­ше­ские оби­те­ли, бе­се­до­вал со стар­ца­ми Свя­той Го­ры Афон, изу­чал пи­са­ния от­цов Церк­ви по древним ру­ко­пи­сям.

Здесь, на Во­сто­ке, бу­ду­щий свя­ти­тель ос­но­ва­тель­но изу­чил гре­че­ский и фран­цуз­ский язы­ки, озна­ко­мил­ся с ев­рей­ским и араб­ским. С на­ча­лом Крым­ской вой­ны чле­ны Ду­хов­ной Мис­сии бы­ли ото­зва­ны в Рос­сию, и в 1855 г. св. Фе­о­фан в сане ар­хи­манд­ри­та пре­по­да­ет в СПДА, за­тем ста­но­вит­ся рек­то­ром Оло­нец­кой Ду­хов­ной Се­ми­на­рии. С 1856 г. ар­хи­манд­рит Фе­о­фан – на­сто­я­тель по­соль­ской церк­ви в Кон­стан­ти­но­по­ле, с 1857 г. – рек­тор СПДА.

В 1859 г. хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Там­бов­ско­го и Шац­ко­го. В це­лях подъ­ема на­род­но­го об­ра­зо­ва­ния епи­скоп Фе­о­фан устра­и­ва­ет цер­ков­но­при­ход­ские и вос­крес­ные шко­лы, от­кры­ва­ет жен­ское епар­хи­аль­ное учи­ли­ще. В то же вре­мя он за­бо­тит­ся и о по­вы­ше­нии об­ра­зо­ва­ния са­мо­го ду­хо­вен­ства, С июля 1863 г. свя­ти­тель пре­бы­вал на Вла­ди­мир­ской ка­фед­ре. В 1866 г. по про­ше­нию уво­лен на по­кой в Успен­скую Вы­шен­скую пу­стынь Там­бов­ской епар­хии. Но не воз­мож­но­стью по­коя влек­ли к се­бе серд­це вла­ды­ки ти­хие мо­на­стыр­ские сте­ны, они зва­ли его к се­бе на но­вый ду­хов­ный по­двиг. Вре­мя, остав­ше­е­ся от бо­го­слу­же­ния и мо­лит­вы, свя­ти­тель по­свя­щал пись­мен­ным тру­дам. По­сле Пас­хи 1872 г. свя­ти­тель ухо­дит в за­твор. В это вре­мя он пи­шет ли­те­ра­тур­но-бо­го­слов­ские тру­ды: ис­тол­ко­ва­ние Свя­щен­но­го Пи­са­ния, пе­ре­вод тво­ре­ний древ­них от­цов и учи­те­лей, пи­шет мно­го­чис­лен­ные пись­ма к раз­ным ли­цам, об­ра­щав­шим­ся к нему с недо­умен­ны­ми во­про­са­ми, с прось­бой о по­мо­щи и на­став­ле­ни­ях. Он от­ме­чал: «Пи­сать – это служ­ба Церк­ви нуж­ная. Луч­шее упо­треб­ле­ние да­ра пи­сать и го­во­рить есть об­ра­ще­ние его на вра­зум­ле­ние греш­ни­ков».

Свя­ти­тель ока­зал глу­бо­кое вли­я­ние на ду­хов­ное воз­рож­де­ние об­ще­ства. Его уче­ние во мно­гом род­ствен­но уче­нию стар­ца Па­и­сия Ве­лич­ков­ско­го, осо­бен­но в рас­кры­тии тем о стар­че­стве, ум­ном де­ла­нии и мо­лит­ве. Наи­бо­лее зна­чи­тель­ные тру­ды его – «Пись­ма о хри­сти­ан­ской жиз­ни», «Доб­ро­то­лю­бие» (пе­ре­вод), «Тол­ко­ва­ние апо­столь­ских по­сла­ний», «На­чер­та­ние хри­сти­ан­ско­го нра­во­уче­ния».

Свя­ти­тель мир­но по­чил 6 ян­ва­ря 1894 г., в празд­ник Кре­ще­ния Гос­под­ня. При об­ла­че­нии на ли­це его про­си­я­ла бла­жен­ная улыб­ка. По­гре­бен в Ка­зан­ском со­бо­ре Вы­шен­ской пу­сты­ни.

Ка­но­ни­зи­ро­ван в 1988 г. как по­движ­ник ве­ры и бла­го­че­стия, ока­зав­ший глу­бо­кое вли­я­ние на ду­хов­ное воз­рож­де­ние об­ще­ства сво­и­ми мно­го­чис­лен­ны­ми тво­ре­ни­я­ми, ко­то­рые мо­гут рас­смат­ри­вать­ся ча­да­ми Церк­ви как прак­ти­че­ское по­со­бие в де­ле хри­сти­ан­ско­го спа­се­ния.

Полное житие святителя Феофана Затворника

Дет­ство

Ве­ли­кий учи­тель Рус­ской Церк­ви свя­ти­тель Фе­о­фан За­твор­ник, в ми­ре Ге­ор­гий Ва­си­лье­вич Го­во­ров, ро­дил­ся 10 ян­ва­ря 1815 го­да в се­ле Чер­на­ва Елец­ко­го уез­да Ор­лов­ской гу­бер­нии.

Его отец, Ва­си­лий Ти­мо­фе­е­вич Го­во­ров, был свя­щен­ни­ком и от­ли­чал­ся ис­тин­ным бла­го­че­сти­ем. Как вы­да­ю­щий­ся сре­ди ду­хо­вен­ства, он был на­зна­чен на от­вет­ствен­ную долж­ность бла­го­чин­но­го и нес ее в те­че­ние 30 лет, за­слу­жив одоб­ре­ние на­чаль­ства, а так­же лю­бовь и ува­же­ние под­чи­нен­ных. Отец Ва­си­лий был че­ло­ве­ком пря­мо­го и от­кры­то­го ха­рак­те­ра, доб­ро­сер­деч­ный и го­сте­при­им­ный.

Мать, Та­тья­на Ива­нов­на, про­ис­хо­ди­ла из се­мьи свя­щен­ни­ка. Она бы­ла жен­щи­на глу­бо­ко ре­ли­ги­оз­ная и в выс­шей сте­пе­ни скром­ная. Име­ла ти­хий, крот­кий нрав. От­ли­чи­тель­ною чер­тою ее ха­рак­те­ра бы­ла мяг­кость и доб­ро­та серд­ца, осо­бен­но яр­ко вы­ра­жав­ши­е­ся в ее со­стра­да­тель­но­сти и все­гдаш­ней го­тов­но­сти прий­ти на по­мощь вся­ко­му нуж­да­ю­ще­му­ся. От нее Ге­ор­гий уна­сле­до­вал, по сви­де­тель­ству бли­жай­ших род­ствен­ни­ков, неж­ное, лю­бя­щее серд­це и неко­то­рые ха­рак­тер­ные чер­ты лич­но­сти: кро­тость, скром­ность и впе­чат­ли­тель­ность, а так­же чер­ты внеш­не­го об­ли­ка. Счаст­ли­вая по­ра дет­ства свя­ти­те­ля на­по­ми­на­ет по­доб­ный же пе­ри­од в жиз­ни все­лен­ских учи­те­лей – Ва­си­лия Ве­ли­ко­го, Гри­го­рия Бо­го­сло­ва и Иоан­на Зла­то­уста, ко­гда древ­ние ма­те­ри-хри­сти­ан­ки в доб­ром се­мей­ном вос­пи­та­нии по­ла­га­ли на­ча­ло бу­ду­щей сла­вы сво­их де­тей.

От от­ца же свя­ти­тель Фе­о­фан уна­сле­до­вал силь­ный и глу­бо­кий ум. Отец-свя­щен­ник ча­сто брал с со­бою сы­на в храм Бо­жий, где он ста­но­вил­ся на кли­ро­се или при­слу­жи­вал в ал­та­ре. При этом раз­ви­вал­ся в от­ро­ке дух цер­ков­но­сти.

Так под муд­рым ру­ко­вод­ством от­ца и неж­ной, лю­бов­ной по­пе­чи­тель­но­стью ма­те­ри при бла­го­че­сти­вой на­стро­ен­но­сти все­го се­мей­ства про­те­ка­ли пер­вые го­ды дет­ства: у ро­ди­те­лей кро­ме Ге­ор­гия бы­ло еще три до­че­ри и три сы­на.

Уче­ба в учи­ли­ще и се­ми­на­рии

На­до ска­зать, что пер­во­на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние от­рок Ге­ор­гий по­лу­чил в ро­ди­тель­ском до­ме: на седь­мом го­ду его на­ча­ли учить гра­мо­те. Отец Ва­си­лий ру­ко­во­дил обу­че­ни­ем и про­слу­ши­вал за­дан­ные уро­ки, а учи­ла де­тей мать. «Еще в дет­стве Ге­ор­гий об­на­ру­жи­вал ум весь­ма свет­лый, пыт­ли­вый, до­ис­ки­ва­ю­щий­ся пер­во­при­чи­ны яв­ле­ний, быст­ро­ту со­об­ра­же­ния, жи­вую на­блю­да­тель­ность и дру­гие ка­че­ства, при­во­див­шие неред­ко в удив­ле­ние окру­жа­ю­щих. Еще бо­лее воз­вы­сил­ся, дис­ци­пли­ни­ро­вал­ся и укре­пил­ся ум его школь­ным об­ра­зо­ва­ни­ем», – пи­шет один из био­гра­фов свя­ти­те­ля Фе­о­фа­на И.Н. Кор­сун­ский.

В 1823 го­ду Ге­ор­гий по­сту­пил в Ли­вен­ское ду­хов­ное учи­ли­ще. Отец Ва­си­лий устро­ил сы­на на квар­ти­ру к од­но­му из учи­те­лей это­го учи­ли­ща, Ива­ну Ва­си­лье­ви­чу Пе­ти­ну, ока­зав­ше­му бла­го­твор­ное вли­я­ние на маль­чи­ка, по­буж­дав­ше­му от­ро­ка ис­прав­но го­то­вить уро­ки и учив­ше­му его по­слу­ша­нию и бла­го­нра­вию. Нрав­ствен­ный и ду­хов­ный кли­мат в учи­ли­ще был са­мый бла­го­при­ят­ный. Спо­соб­ный, хо­ро­шо под­го­тов­лен­ный от­рок лег­ко про­шел курс ду­хов­но­го учи­ли­ща и через шесть лет (в 1829 го­ду) в чис­ле луч­ших уче­ни­ков был пе­ре­ве­ден в Ор­лов­скую ду­хов­ную се­ми­на­рию.

Во гла­ве се­ми­на­рии сто­ял то­гда ар­хи­манд­рит Ис­и­дор (Ни­коль­ский), впо­след­ствии из­вест­ный иерарх Рус­ской Церк­ви – мит­ро­по­лит Санкт-Пе­тер­бург­ский и Нов­го­род­ский. Пре­по­да­ва­те­ля­ми бы­ли лю­ди ис­клю­чи­тель­но да­ро­ви­тые и усерд­ные. Так, учи­те­лем сло­вес­но­сти был иеро­мо­нах Пла­тон, впо­след­ствии мит­ро­по­лит Ки­ев­ский и Га­лиц­кий. Фило­соф­ские на­у­ки пре­по­да­вал про­фес­сор Остро­мыс­лен­ский. Ему был обя­зан Ге­ор­гий сво­им осо­бым ин­те­ре­сом к фило­со­фии и пси­хо­ло­гии. Это по­слу­жи­ло при­чи­ной то­го, что он остал­ся в фило­соф­ском клас­се на по­втор­ном кур­се.

В се­ми­на­рии Ге­ор­гий учил­ся так же успеш­но, как и в учи­ли­ще. Имен­но здесь юно­ша впер­вые на­чал со­зна­тель­но ра­бо­тать над со­бой. Уже в это вре­мя его ха­рак­тер­ной чер­той бы­ла лю­бовь к уеди­не­нию. В се­ми­нар­ских ве­до­мо­стях от­ме­ча­лось, что он от­ли­ча­ет­ся «склон­но­стью к уеди­не­нию; на­зи­да­те­лен в об­ра­ще­нии с то­ва­ри­ща­ми; по­да­ет со­бою при­мер тру­до­лю­бия и бла­го­нра­вия; кро­ток и мол­ча­лив».

В го­ды уче­бы в се­ми­на­рии у Ге­ор­гия по­яви­лось необы­чай­ное, все бо­лее воз­рас­та­ю­щее бла­го­го­ве­ние к свя­ти­те­лю Ти­хо­ну За­дон­ско­му. Вме­сте с род­ны­ми он со­вер­шил па­лом­ни­че­ство в За­дон­ский мо­на­стырь, где по­чи­ва­ли мо­щи свя­ти­те­ля, в то вре­мя еще не про­слав­лен­но­го.

Ге­ор­гий Го­во­ров от­лич­но окон­чил се­ми­на­рию и в глу­бине серд­ца меч­тал об ака­де­мии, но не на­де­ял­ся на по­доб­ное сча­стье и уже был за­нят мыс­лью о подыс­ка­нии под­хо­дя­ще­го сель­ско­го при­хо­да. Но неожи­дан­но в 1837 го­ду по­лу­ча­ет на­зна­че­ние в Ки­ев­скую ду­хов­ную ака­де­мию по лич­но­му рас­по­ря­же­нию прео­свя­щен­но­го епи­ско­па Ор­лов­ско­го Ни­ко­ди­ма, несмот­ря на то что рек­тор се­ми­на­рии ар­хи­манд­рит Со­фро­ний не имел в ви­ду Ге­ор­гия и был да­же про­тив, ибо це­нил в уче­ни­ках твер­дое за­учи­ва­ние учеб­ни­ка, чем Го­во­ров не от­ли­чал­ся.

Уче­ба в Ки­ев­ской ду­хов­ной ака­де­мии

Ки­ев­ская ду­хов­ная ака­де­мия в те го­ды про­цве­та­ла. Это бы­ло бла­го­при­ят­ное вре­мя как по доб­ро­му нрав­ствен­но­му на­прав­ле­нию жиз­ни ака­де­мии, так и по оби­лию та­лан­тов в про­фес­сор­ской кор­по­ра­ции. Ки­ев­ский мит­ро­по­лит Фила­рет (Ам­фи­те­ат­ров), про­зван­ный за свя­тость жиз­ни Фила­ре­том Бла­го­че­сти­вым, уде­лял боль­шое вни­ма­ние ду­хов­но-ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни сту­ден­тов. Рек­то­ром ака­де­мии был в то вре­мя ар­хи­манд­рит Ин­но­кен­тий (Бо­ри­сов) – зна­ме­ни­тый цер­ков­ный про­по­вед­ник, чи­тав­ший лек­ции по эн­цик­ло­пе­дии бо­го­слов­ских на­ук. Он при­учал сту­ден­тов го­во­рить про­по­ве­ди экс­пром­том и сам увле­кал слу­ша­те­лей сво­и­ми вдох­но­вен­ны­ми им­про­ви­за­ци­я­ми. Каж­дая лек­ция его и про­по­ведь бы­ли со­бы­ти­ем, про­буж­дав­шим ра­бо­ту мыс­ли и под­ни­мав­шим ду­хов­ный на­строй в сту­ден­че­ской се­мье.

Ин­спек­то­ром Ки­ев­ской ду­хов­ной ака­де­мии с 1838 го­да был ар­хи­манд­рит Ди­мит­рий (Му­ре­тов), чи­тав­ший лек­ции по дог­ма­ти­че­ско­му бо­го­сло­вию. О нем свт. Фе­о­фан со­хра­нил са­мые свет­лые вос­по­ми­на­ния: из всех совре­мен­ных ему иерар­хов его он счи­тал «са­мым да­ро­ви­тым по уму, ши­ро­ко­му об­ра­зо­ва­нию и луч­шим по жиз­ни». Из дру­гих пре­по­да­ва­те­лей осо­бен­но вы­де­лял­ся про­то­и­е­рей Иоанн Ми­хай­ло­вич Сквор­цов, учи­тель ме­та­фи­зи­ки и фило­со­фии. Свя­щен­ное пи­са­ние пре­по­да­вал в то вре­мя мо­ло­дой и да­ро­ви­тый ба­ка­лавр, впо­след­ствии член Санкт-Пе­тер­бург­ско­го ду­хов­но-цен­зур­но­го ко­ми­те­та ар­хи­манд­рит Фо­тий (Ши­рев­ский). Боль­шое вли­я­ние на юно­шей имел так­же про­фес­сор крас­но­ре­чия Яков Кузь­мич Ам­фи­те­ат­ров, у ко­то­ро­го сту­дент Го­во­ров учил­ся глу­бо­кой хри­сти­ан­ской убеж­ден­но­сти, про­сто­те сло­га и яс­но­сти мыс­ли.

По сви­де­тель­ству совре­мен­ни­ков, свя­ти­тель Фе­о­фан имен­но здесь, в Ки­ев­ской ака­де­мии, раз­вил в се­бе спо­соб­ность и лю­бовь к пи­са­тель­ству. Сво­и­ми пись­мен­ны­ми про­по­вед­ни­че­ски­ми тру­да­ми он снис­кал ува­же­ние не толь­ко у со­курс­ни­ков, но и у пре­по­да­ва­те­лей. «Ни­кто луч­ше его не пи­сал, – го­во­рил его со­курс­ник по ака­де­мии мит­ро­по­лит Мос­ков­ский Ма­ка­рий (Бул­га­ков), – толь­ко по скром­но­сти сво­ей он не мог гром­ко чи­тать сво­е­го со­чи­не­ния».

Бла­го­дат­ное вли­я­ние ока­за­ла на Ге­ор­гия Ки­е­во-Пе­чер­ская Лав­ра, впе­чат­ле­ния от ко­то­рой бы­ли на­столь­ко глу­бо­ки и силь­ны, что свя­ти­тель до кон­ца сво­ей жиз­ни вспо­ми­нал о них с вос­тор­гом: «Ки­ев­ская Лав­ра – незем­ная оби­тель. Как прой­дешь брешь, бы­ва­ло, так и чу­ешь, что за­шел в дру­гой мир».

С раз­ре­ше­ния ака­де­ми­че­ско­го и выс­ше­го ду­хов­но­го на­чаль­ства 15 фев­ра­ля 1841 го­да он при­нял по­стриг с име­нем Фе­о­фан. Чин по­стри­же­ния со­вер­шен был рек­то­ром ака­де­мии ар­хи­манд­ри­том Иере­ми­ей. Вме­сте с дру­ги­ми но­во­по­стри­женны­ми он по­се­тил иерос­хи­мо­на­ха Пар­фе­ния, со­вет ко­то­ро­го вы­пол­нял в те­че­ние всей жиз­ни: «Вот вы, уче­ные мо­на­хи, на­брав­ши се­бе пра­вил, помни­те, что од­но нуж­нее все­го: мо­лить­ся и мо­лить­ся непре­стан­но умом в серд­це Бо­гу. Вот че­го до­би­вай­тесь». 6 ап­ре­ля 1841 го­да тем же Иере­ми­ею, но уже епи­ско­пом Чи­ги­рин­ским в боль­шом Успен­ском со­бо­ре Ки­е­во-Пе­чер­ской Лав­ры инок Фе­о­фан был ру­ко­по­ло­жен во иеро­ди­а­ко­на, а 1 июля – во иеро­мо­на­ха. В 1841 го­ду иеро­мо­нах Фе­о­фан в чис­ле пер­вых за­кон­чил ака­де­мию со сте­пе­нью ма­ги­стра.

На учеб­но-вос­пи­та­тель­ском по­при­ще (1841–1855)

27 ав­гу­ста 1841 го­да иеро­мо­нах Фе­о­фан был на­зна­чен рек­то­ром Ки­е­во-Со­фи­ев­ско­го ду­хов­но­го учи­ли­ща. Ему бы­ло по­ру­че­но пре­по­да­ва­ние ла­тин­ско­го язы­ка в выс­шем от­де­ле­нии это­го учи­ли­ща. Он был за­ме­ча­тель­ным пе­да­го­гом и до­би­вал­ся ве­ли­ко­леп­ных ре­зуль­та­тов. До­сти­га­лось это пу­тем уме­ло­го со­че­та­ния учеб­но­го про­цес­са с нрав­ствен­ным и ре­ли­ги­оз­ным вос­пи­та­ни­ем: «Са­мое дей­стви­тель­ное сред­ство к вос­пи­та­нию ис­тин­но­го вку­са в серд­це есть цер­ков­ность, в ко­то­рой неис­ход­но долж­ны быть со­дер­жи­мы вос­пи­ты­ва­е­мые де­ти. Со­чув­ствие ко все­му свя­щен­но­му, сла­дость пре­бы­ва­ния сре­ди его, ра­ди ти­ши­ны и теп­ло­ты не мо­гут луч­ше на­пе­чат­леть­ся в серд­це. Цер­ковь, ду­хов­ное пе­ние, ико­ны – пер­вые изящ­ней­шие пред­ме­ты по со­дер­жа­нию и по си­ле», – та­ков взгляд са­мо­го свя­ти­те­ля на вос­пи­та­ние де­тей. Бла­го­че­стие, вы­со­кую нрав­ствен­ность, хо­ро­шее по­ве­де­ние он це­нил не ни­же, чем об­ра­зо­ва­ние, ес­ли не вы­ше. В ос­но­ву сво­ей вос­пи­та­тель­ской де­я­тель­но­сти он ста­вил хри­сти­ан­скую лю­бовь: «По­лю­би­те де­тей, и они вас по­лю­бят». За рев­ност­ное ис­пол­не­ние сво­их обя­зан­но­стей мо­ло­дой рек­тор удо­сто­ил­ся бла­го­сло­ве­ния Свя­тей­ше­го Си­но­да.

Недол­го тру­дил­ся отец Фе­о­фан в Ки­ев­ском ду­хов­ном учи­ли­ще. В кон­це 1842 го­да он был пе­ре­ме­щен в Нов­го­род­скую ду­хов­ную се­ми­на­рию на долж­ность ин­спек­то­ра и пре­по­да­ва­те­ля пси­хо­ло­гии и ло­ги­ки. Де­я­тель­ность его в ка­че­стве ин­спек­то­ра бы­ла очень пло­до­твор­на. Чтобы предо­хра­нить вос­пи­тан­ни­ков от празд­но­сти, он рас­по­ла­гал их к физи­че­ско­му тру­ду: к сто­ляр­но­му и пе­ре­плет­но­му ре­ме­с­лу, к за­ня­ти­ям жи­во­пи­сью. В лет­нее вре­мя пред­при­ни­ма­лись за­го­род­ные про­гул­ки с це­лью от­дох­но­ве­ния от уто­ми­тель­ных ум­ствен­ных за­ня­тий. За три го­да пре­бы­ва­ния в Нов­го­ро­де он успел про­явить се­бя как та­лант­ли­вый вос­пи­та­тель и пре­крас­ный пре­по­да­ва­тель хри­сти­ан­ской на­у­ки о ду­ше че­ло­ве­че­ской.

Выс­шее ду­хов­ное на­чаль­ство вы­со­ко це­ни­ло нрав­ствен­ные ка­че­ства и ум­ствен­ные да­ро­ва­ния иеро­мо­на­ха Фе­о­фа­на, и по­то­му в кон­це 1844 го­да он был пе­ре­ве­ден в Санкт-Пе­тер­бург­скую ду­хов­ную ака­де­мию на долж­ность ба­ка­лав­ра по ка­фед­ре нрав­ствен­но­го и пас­тыр­ско­го бо­го­сло­вия. К пре­по­да­ва­е­мым пред­ме­там иеро­мо­нах Фе­о­фан от­но­сил­ся с боль­шим вни­ма­ни­ем и в под­го­тов­ке к лек­ци­ям про­яв­лял вы­со­кую тре­бо­ва­тель­ность к се­бе. Глав­ны­ми ис­точ­ни­ка­ми его лек­ций бы­ли Свя­щен­ное Пи­са­ние, тво­ре­ния свя­тых от­цов, жи­тия свя­тых и пси­хо­ло­гия. Од­на­ко он не по­ла­гал­ся на свои си­лы и по­ка­зал свои лек­ции зна­то­ку ас­ке­ти­че­ских тво­ре­ний, бу­ду­ще­му свя­ти­те­лю Иг­на­тию (Брян­ча­ни­но­ву), ко­то­рый про­чел их и одоб­рил.

В 1845 го­ду отец Фе­о­фан был на­зна­чен по­мощ­ни­ком ин­спек­то­ра ака­де­мии, а за­тем стал чле­ном ко­ми­те­та для рас­смот­ре­ния кон­спек­тов на­ук се­ми­нар­ско­го об­ра­зо­ва­ния. В то же вре­мя иеро­мо­нах Фе­о­фан ис­пол­нял обя­зан­но­сти ин­спек­то­ра ака­де­мии. За рев­ност­ное ис­пол­не­ние этих обя­зан­но­стей он был во вто­рой раз удо­сто­ен бла­го­сло­ве­ния Свя­тей­ше­го Си­но­да, а в мае 1846 го­да – зва­ния со­бор­но­го иеро­мо­на­ха Алек­сан­дро-Нев­ской Лав­ры. Он глу­бо­ко был пре­дан де­лу доб­ро­го хри­сти­ан­ско­го вос­пи­та­ния, од­на­ко его влек­ло дру­гое – мо­на­ше­ская уеди­нен­ная жизнь: «…уче­ною долж­но­стью на­чи­наю тя­го­тить­ся до нестер­пи­мо­сти. По­шел бы в цер­ковь да там и си­дел».

Ско­ро пред­ста­вил­ся слу­чай к удо­вле­тво­ре­нию ду­хов­ной по­треб­но­сти от­ца Фе­о­фа­на. В ав­гу­сте 1847 го­да по его соб­ствен­но­му же­ла­нию он был на­зна­чен чле­ном со­зда­ва­е­мой Рус­ской Ду­хов­ной мис­сии в Иеру­са­ли­ме. Вер­нув­шись из Иеру­са­ли­ма в 1854 го­ду в Санкт-Пе­тер­бург, он за свои тру­ды был воз­ве­ден в сан ар­хи­манд­ри­та с при­сво­е­ни­ем ему ти­ту­ла на­сто­я­те­ля тре­тье­класс­но­го мо­на­сты­ря, а 12 ап­ре­ля 1855 го­да он был на­зна­чен пре­по­да­вать ка­но­ни­че­ское пра­во в Санкт-Пе­тер­бург­ской ака­де­мии. Кро­ме это­го, он за­ни­мал­ся про­по­вед­ни­че­ством.

В сен­тяб­ре 1855 го­да ар­хи­манд­рит Фе­о­фан по­лу­чил но­вое на­зна­че­ние – на долж­ность рек­то­ра и про­фес­со­ра Оло­нец­кой ду­хов­ной се­ми­на­рии. По по­ру­че­нию на­чаль­ства он дол­жен был за­ни­мать­ся ор­га­ни­за­ци­ей стро­и­тель­ства зда­ния для се­ми­на­рии. Отец Фе­о­фан при­был к на­зна­че­нию в тот мо­мент, ко­гда Оло­нец­кий ар­хи­епи­скоп Ар­ка­дий был вы­зван в Санкт-Пе­тер­бург для при­сут­ствия в Свя­тей­шем Си­но­де. Из-за его от­сут­ствия на от­ца ар­хи­манд­ри­та бы­ли воз­ло­же­ны и епар­хи­аль­ные мно­гие де­ла. В ок­тяб­ре 1855 го­да он опре­де­лен чле­ном Оло­нец­кой ду­хов­ной кон­си­сто­рии. Он и здесь на­шел сфе­ры де­я­тель­но­сти, имев­шие близ­кое от­но­ше­ние к его вы­со­кой ду­хов­ной на­стро­ен­но­сти и ко бла­гу на­се­ле­ния, – это, в первую оче­редь, про­по­ве­до­ва­ние сло­ва Бо­жия и вы­ра­бот­ка мер борь­бы с рас­ко­лом. Од­на­ко глав­ной за­бо­той, от­ве­ча­ю­щей вы­со­ким стрем­ле­ни­ям ду­ши от­ца Фе­о­фа­на, бы­ло все же вос­пи­та­ние уча­щих­ся.

Свя­тая зем­ля. Кон­стан­ти­но­поль

В 1856–1857 гг. отец Фе­о­фан сно­ва по­слан на Во­сток в долж­но­сти на­сто­я­те­ля По­соль­ской церк­ви в Кон­стан­ти­но­по­ле. По воз­вра­ще­нии от­ту­да ему от­кры­лось но­вое по­при­ще для слу­же­ния Свя­той Церк­ви: в мае 1857 го­да ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да он был на­зна­чен на долж­ность рек­то­ра Санкт-Пе­тер­бург­ской ду­хов­ной ака­де­мии. Осо­бое вни­ма­ние он об­ра­щал на вос­пи­та­тель­ную ра­бо­ту во вве­рен­ной ему ака­де­мии: он был ру­ко­во­ди­те­лем и от­цом сту­ден­тов и об­ра­щал­ся с ни­ми, как отец со сво­и­ми детьми. Пи­том­цы ака­де­мии до­ве­ря­ли сво­е­му рек­то­ру и сво­бод­но об­ра­ща­лись к нему со все­ми сво­и­ми нуж­да­ми и недо­уме­ни­я­ми. Ар­хи­манд­рит Фе­о­фан уси­лен­но за­ни­мал­ся так­же ре­дак­тор­ской и бо­го­слов­ско-по­пуля­ри­за­тор­ской ра­бо­той. Ему при­хо­ди­лось при­ни­мать мно­го вид­ных уче­ных и знат­ных по­се­ти­те­лей. В день празд­но­ва­ния 50-ле­тия ака­де­мии ее рек­тор был на­граж­ден зна­ком ор­де­на Свя­то­го Вла­ди­ми­ра III сте­пе­ни за от­лич­но-рев­ност­ную и по­лез­ную служ­бу. Недол­го по­сле это­го от­цу Фе­о­фа­ну при­шлось быть рек­то­ром. Все­бла­го­му Про­мыс­лу Бо­жию угод­но бы­ло воз­ве­сти его в сан епи­ско­па.

Но преж­де хо­те­лось бы осве­тить его слу­же­ние церк­ви с еще од­ной сто­ро­ны – с пас­тыр­ской и уче­ной де­я­тель­но­стью за гра­ни­цей. Сам отец Фе­о­фан срав­ни­ва­ет свою стран­ни­че­скую жизнь, пол­ную раз­но­об­раз­ной де­я­тель­но­сти, с ша­ром, без трес­ка и шу­ма ка­тя­щим­ся ту­да и сю­да по на­прав­ле­нию со­об­ща­е­мых ему уда­ров. В этих сло­вах его вы­ра­жа­ет­ся по­кор­ность во­ле Бо­жи­ей.

Итак, в ав­гу­сте 1847 го­да иеро­мо­нах Фе­о­фан был на­зна­чен чле­ном со­зда­ва­е­мой Рус­ской Ду­хов­ной Мис­сии в Иеру­са­ли­ме, во гла­ве ко­то­рой сто­ял ар­хи­манд­рит Пор­фи­рий (Успен­ский) – пре­крас­ный зна­ток Во­сто­ка, из­вест­ный цер­ков­ный ар­хео­лог, че­ло­век за­ме­ча­тель­но­го ума и несо­кру­ши­мой энер­гии. 14 ок­тяб­ря 1847 го­да мис­сия от­пра­ви­лась из Пе­тер­бур­га в Па­ле­сти­ну через Ки­ев, Одес­су и Кон­стан­ти­но­поль и 17 фев­ра­ля 1848 го­да бы­ла ра­душ­но при­ня­та в Иеру­са­ли­ме бла­жен­ней­шим пат­ри­ар­хом Ки­рил­лом.

Цель мис­сии опре­де­ля­лась сле­ду­ю­щим кру­гом обя­зан­но­стей:

• иметь в Иеру­са­ли­ме пред­ста­ви­те­лей Рус­ской Церк­ви и об­ра­зец на­ше­го бла­го­леп­но­го слу­же­ния,
• пре­об­ра­зо­вать ма­ло-по­ма­лу са­мо гре­че­ское ду­хо­вен­ство, ибо оно пе­ре­жи­ва­ло упа­док нрав­ствен­но­сти, воз­вы­сить оное в соб­ствен­ных его гла­зах и паст­вы,
• при­влечь к пра­во­сла­вию ко­леб­лю­щих­ся и от­сту­пив­ших от пра­во­сла­вия вслед­ствие недо­ве­рия к гре­че­ско­му ду­хо­вен­ству и вли­я­ния со сто­ро­ны раз­ных ве­ро­ис­по­ве­да­ний.

Кро­ме то­го, мно­же­ство бо­го­моль­цев и па­лом­ни­ков из Рос­сии тре­бо­ва­ли удо­вле­тво­ре­ния тех или иных ре­ли­ги­оз­ных нужд.

Чле­ны Мис­сии име­ли по­сто­ян­ное ме­сто­жи­тель­ство в Иеру­са­ли­ме и, зна­ко­мясь с хри­сти­ан­ским Во­сто­ком, по­се­ти­ли мно­гие свя­тые ме­ста Па­ле­сти­ны, Егип­та и Си­рии. Отец Фе­о­фан тру­дил­ся осо­бен­но усерд­но, неукос­ни­тель­но вы­пол­няя все, что от него тре­бо­ва­ли.

Вме­сте с тем он успе­вал мно­гое сде­лать и для са­мо­об­ра­зо­ва­ния: вы­учил­ся ико­но­пи­си, пре­крас­но изу­чил гре­че­ский язык, ос­но­ва­тель­но – фран­цуз­ский, за­ни­мал­ся ев­рей­ским и араб­ским язы­ка­ми, озна­ко­мил­ся с па­мят­ни­ка­ми ас­ке­ти­че­ской пись­мен­но­сти про­шлых ве­ков, изу­чал биб­лио­те­ки, отыс­кал ста­рин­ные ру­ко­пи­си в древ­ней­шем мо­на­сты­ре Сав­вы Освя­щен­но­го. В Иеру­са­ли­ме отец Фе­о­фан дос­ко­наль­но озна­ко­мил­ся с лю­те­ран­ством, ка­то­ли­че­ством, ар­мя­но-гри­го­ри­ан­ством и дру­ги­ми ве­ро­ис­по­ве­да­ни­я­ми, на де­ле узнал, в чем за­клю­ча­ет­ся как си­ла их про­па­ган­ды, так и сла­бость. В бе­се­дах с ино­слав­ны­ми чле­ны мис­сии рас­кры­ва­ли ис­тин­ность пра­во­сла­вия, но наи­луч­ший, на­гляд­ный при­мер пре­вос­ход­ства сво­е­го ве­ро­ис­по­ве­да­ния они яв­ля­ли сво­ей вы­со­ко­нрав­ствен­ной бла­го­че­сти­вой жиз­нью.

В 1853 го­ду на­ча­лась Крым­ская вой­на, и Рус­ская Ду­хов­ная Мис­сия 3 мая 1854 го­да бы­ла ото­зва­на. Воз­вра­щать­ся на ро­ди­ну при­шлось через Ев­ро­пу. По пу­ти в Рос­сию иеро­мо­нах Фе­о­фан по­бы­вал во мно­гих ев­ро­пей­ских го­ро­дах, и вез­де он осмат­ри­вал хра­мы, биб­лио­те­ки, му­зеи и дру­гие до­сто­при­ме­ча­тель­но­сти. На­при­мер, в Ита­лии, стране клас­си­че­ско­го ис­кус­ства, отец Фе­о­фан как боль­шой лю­би­тель и зна­ток жи­во­пи­си ин­те­ре­со­вал­ся про­из­ве­де­ни­я­ми жи­во­пи­си. В Гер­ма­нии по­дроб­но по­зна­ко­мил­ся с по­ста­нов­кой пре­по­да­ва­ния в учеб­ных за­ве­де­ни­ях раз­лич­ных на­ук, осо­бен­но бо­го­сло­вия. За уче­ные тру­ды и рве­ние к ис­пол­не­нию воз­ло­жен­ных на него обя­зан­но­стей иеро­мо­нах Фе­о­фан все­ми­ло­сти­вей­ше был по­жа­ло­ван 5 мая 1851 го­да ка­би­нет­ным зо­ло­тым на­перс­ным кре­стом.

Опре­де­ле­ние Свя­тей­ше­го Си­но­да от 21 мая 1856 го­да ар­хи­манд­ри­та Фе­о­фа­на на важ­ный и от­вет­ствен­ный пост на­сто­я­те­ля По­соль­ской церк­ви в Кон­стан­ти­но­по­ле обу­слов­ли­ва­лось тем об­сто­я­тель­ством, что он был хо­ро­шо зна­ком с пра­во­слав­ным Во­сто­ком и был вполне под­го­тов­лен к этой долж­но­сти.

Кон­стан­ти­но­поль­ская Цер­ковь в то вре­мя пе­ре­жи­ва­ла слож­ный пе­ри­од в свя­зи с кон­флик­том меж­ду гре­ка­ми и бол­га­ра­ми. Бол­га­ры от­ста­и­ва­ли свою ре­ли­ги­оз­ную са­мо­сто­я­тель­ность и тре­бо­ва­ли бо­го­слу­же­ния на род­ном язы­ке и пас­ты­рей из сво­е­го на­ро­да. Кон­стан­ти­но­поль­ская пат­ри­ар­хия ка­те­го­ри­че­ски не со­гла­ша­лась на ка­кие-ли­бо уступ­ки. Бол­гар в за­кон­ных тре­бо­ва­ни­ях под­дер­жи­ва­ло ту­рец­кое пра­ви­тель­ство, пред­ста­ви­те­ли за­пад­ных дер­жав и ар­хи­манд­рит Фе­о­фан, снис­кав­ший сво­ей сим­па­ти­ей и ис­крен­ним же­ла­ни­ем по­мочь это­му на­ро­ду боль­шую его лю­бовь к се­бе. Впро­чем, отец Фе­о­фан со все­ми жил в ми­ре: и с бол­га­ра­ми, и с гре­ка­ми, и с чле­на­ми по­соль­ства, и со все­ми со­слу­жив­ца­ми.

Ар­хи­манд­рит Фе­о­фан ис­пол­нил воз­ло­жен­ную на него мис­сию и в мар­те 1857 го­да пред­ста­вил ар­хи­епи­ско­пу Ин­но­кен­тию по­дроб­ный от­чет, об­сто­я­тель­но осве­ща­ю­щий по­ло­же­ние гре­ко-бол­гар­ской рас­при, а так­же рас­кры­ва­ю­щий со­сто­я­ние Во­сточ­ной Пра­во­слав­ной Церк­ви во­об­ще, глав­ным об­ра­зом, Кон­стан­ти­но­поль­ско­го пат­ри­ар­ха­та. Этот от­чет имел боль­шое зна­че­ние впо­след­ствии при об­суж­де­нии гре­ко-бол­гар­ской рас­при Свя­тей­шим Си­но­дом Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви.

На­хо­дясь за гра­ни­цей, ар­хи­манд­рит Фе­о­фан еще бо­лее усо­вер­шен­ство­вал свое зна­ние гре­че­ско­го язы­ка, что бле­стя­ще про­яви­лось в его пе­ре­вод­че­ской де­я­тель­но­сти. Он со­брал здесь мно­го жем­чу­жин свя­то­оте­че­ской муд­ро­сти в об­ла­сти ас­ке­ти­че­ской пись­мен­но­сти.

17 ап­ре­ля 1857 го­да ар­хи­манд­рит Фе­о­фан был на­граж­ден ор­де­ном Свя­той Ан­ны II сте­пе­ни.

Ар­хи­пас­тыр­ские тру­ды свя­ти­те­ля Фе­о­фа­на За­твор­ни­ка в Там­бов­ской епар­хии

29 мая 1859 го­да со­сто­я­лось на­ре­че­ние ар­хи­манд­ри­та Фе­о­фа­на во епи­ско­па Там­бов­ско­го и Шац­ко­го. Епи­скоп­ская хи­ро­то­ния бы­ла со­вер­ше­на 1 июня, а 5 июля свя­ти­тель Фе­о­фан всту­пил в управ­ле­ние епар­хи­ей. «Мы уже не чу­жие друг дру­гу, – про­из­нес он, при­вет­ствуя свою паст­ву. – В час на­ре­че­ния, еще не ве­дая вас, я уже всту­пил в об­ще­ние с ва­ми, дав обет Бо­гу и Свя­той Церк­ви вам при­над­ле­жать за­бо­тою, тру­да­ми и да­же сво­ей жиз­нью. Рав­ным об­ра­зом и вы долж­ны опре­де­лить се­бя на вни­ма­ние и, в нуж­ном слу­чае, на по­слу­ша­ние мо­е­му немощ­но­му сло­ву и де­лу по ве­ре и люб­ви. С сей ми­ну­ты у нас доб­ро и зло об­щи».

Мно­го за­бот, тру­дов, раз­но­го ро­да пре­пят­ствий, да­же огор­че­ний ожи­да­ло прео­свя­щен­но­го Фе­о­фа­на на Там­бов­ской ка­фед­ре. Епар­хия бы­ла од­ной из са­мых об­шир­ных и мно­го­люд­ных. Слу­же­ние свя­ти­те­ля про­дол­жа­лось толь­ко че­ты­ре го­да, но за это вре­мя он необык­но­вен­ною кро­то­стью сво­е­го ха­рак­те­ра, ред­кой де­ли­кат­но­стью и участ­ли­вей­шим вни­ма­ни­ем к нуж­дам па­со­мых успел срод­нить­ся со сво­ей паст­вой и при­об­ре­сти все­об­щую са­мую ис­крен­нюю лю­бовь.

Вла­ды­ка Фе­о­фан про­явил се­бя рев­ност­ным слу­жи­те­лем во всех сфе­рах цер­ков­ной жиз­ни. Его вни­ма­ние бы­ло со­сре­до­то­че­но пре­иму­ще­ствен­но не на де­лах внеш­не­го управ­ле­ния, а на ду­ше­по­пе­чи­тель­ном слу­же­нии. Это был ис­тин­ный ар­хи­ерей Бо­жий, ис­тин­ный еван­гель­ский пас­тырь, спо­соб­ный по­ло­жить ду­шу свою за ов­цы своя.

В де­ле ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­но­го про­све­ще­ния огром­ное зна­че­ние при­над­ле­жит цер­ков­но­му про­по­ве­до­ва­нию сло­ва Бо­жия, и по­то­му свя­ти­тель Фе­о­фан по­чти каж­дое бо­го­слу­же­ние со­про­вож­да­ет про­по­ве­дью. Его про­по­ве­ди пред­став­ля­ют со­бой не про­дукт су­хой ум­ствен­ной ра­бо­ты, а жи­вое и непо­сред­ствен­ное из­ли­я­ние чув­ству­ю­ще­го серд­ца. Свя­ти­тель умел так овла­деть вни­ма­ни­ем слу­ша­те­лей, что в хра­ме во­дво­ря­лась со­вер­шен­ная ти­ши­на, вслед­ствие че­го сла­бый го­лос его слы­шен был в са­мых от­да­лен­ных уг­лах хра­ма.

Ос­нов­ную за­да­чу про­по­вед­ни­че­ских тру­дов сам вла­ды­ка яс­но и опре­де­лен­но вы­ра­зил сле­ду­ю­щим об­ра­зом: «Луч­шее упо­треб­ле­ние да­ра пи­сать и го­во­рить есть об­ра­ще­ние на вра­зум­ле­ние и про­буж­де­ние греш­ни­ков от усып­ле­ния, и та­кою долж­на быть вся­кая цер­ков­ная про­по­ведь и вся­кая бе­се­да».

За­бо­тил­ся свя­ти­тель Фе­о­фан и о по­вы­ше­нии об­ра­зо­ва­ния са­мо­го ду­хо­вен­ства. По его хо­да­тай­ству пе­ред Свя­тей­шим Си­но­дом с 1 июля 1861 го­да при Там­бов­ской ду­хов­ной се­ми­на­рии ста­ли вы­хо­дить «Там­бов­ские епар­хи­аль­ные ве­до­мо­сти». В каж­дом но­ме­ре он по­ме­щал не ме­нее двух про­по­ве­дей. Од­на про­по­ведь бы­ла свя­то­оте­че­ская, а дру­гая – про­из­не­сен­ная им са­мим или кем-ли­бо из там­бов­ских пас­ты­рей.

Пред­ме­том его при­сталь­но­го вни­ма­ния и за­бот бы­ли ду­хов­но-учеб­ные за­ве­де­ния епар­хии: неред­ко вла­ды­ка по­се­щал Там­бов­скую се­ми­на­рию и при­сут­ство­вал на эк­за­ме­нах. За­бо­тил­ся он и о внеш­нем бла­го­устрой­стве ду­хов­но-учеб­ных за­ве­де­ний. Свя­ти­тель мно­го по­тру­дил­ся, дабы от­крыть учи­ли­ще для де­виц из ду­хов­но­го со­сло­вия, од­на­ко са­мо от­кры­тие со­сто­я­лось по­сле пе­ре­во­да вла­ды­ки во Вла­ди­мир.

Свя­ти­тель изыс­ки­вал раз­лич­ные спо­со­бы об­ра­зо­ва­ния про­сто­го на­ро­да. При нем ста­ли дей­ство­вать цер­ков­но­-при­ход­ские шко­лы, в по­мощь им – част­ные шко­лы гра­мот­но­сти, а так­же вос­крес­ные – в го­ро­дах и боль­ших се­лах. Нема­ло бы­ло за­бот и о бла­го­устрой­стве мо­на­сты­рей; осо­бен­но мно­го при­шлось хло­по­тать от­но­си­тель­но Ди­ве­ев­ско­го жен­ско­го мо­на­сты­ря, где в то вре­мя про­изо­шли боль­шие бес­по­ряд­ки. В од­ну из по­ез­док с це­лью обо­зре­ния хра­мов и мо­на­сты­рей сво­ей епар­хии свя­ти­тель Фе­о­фан по­се­тил Вы­шен­скую пу­стынь, ко­то­рая нра­ви­лась ему стро­гим ино­че­ским уста­вом и кра­си­вым ме­сто­рас­по­ло­же­ни­ем.

Чи­ста и воз­вы­шен­на бы­ла част­ная, до­маш­няя жизнь свя­ти­те­ля Фе­о­фа­на За­твор­ни­ка. Он вел очень про­стой об­раз жиз­ни. Мно­го мо­лил­ся, но на­хо­дил вре­мя и для на­уч­но-ли­те­ра­тур­ной ра­бо­ты. Ред­кие ми­ну­ты до­су­га на­пол­ня­лись ру­ко­де­ли­ем – сто­ляр­ной и то­кар­ной ра­бо­той по де­ре­ву, и толь­ко на ко­рот­кое вре­мя вла­ды­ка вы­хо­дил на про­гул­ку в сад. Вла­ды­ка го­ря­чо лю­бил при­ро­ду, вос­хи­щал­ся ее кра­со­той, во всем ви­дел сле­ды пре­муд­ро­сти Твор­ца. В яс­ную по­го­ду по ве­че­рам на­блю­дал за небес­ны­ми све­ти­лами в те­ле­скоп, и то­гда обыч­но слы­ша­лось из уст аст­ро­но­ма, уми­лен­но­го со­зер­ца­ни­ем необъ­ят­но­го ми­ра: «Небе­са по­ве­да­ют сла­ву Бо­жию».

Ни­кто ни­ко­гда не слы­хал от свя­ти­те­ля Фе­о­фа­на гроз­но­го сло­ва на­чаль­ни­ка. «Вот про­грам­ма на­чаль­ству­ю­щих всех ро­дов, – со­ве­то­вал вла­ды­ка, – рас­тво­ряй стро­гость кро­то­стью, ста­рай­ся лю­бо­вью за­слу­жить лю­бовь и бой­ся быть стра­ши­ли­щем для дру­гих. Ис­тин­ная доб­ро­та не чуж­да­ет­ся, где долж­но, стро­го­го сло­ва, но оно в устах его ни­ко­гда не име­ет го­ре­чи об­ли­че­ния и уко­ра». До­ве­рие его к лю­дям, в част­но­сти к под­чи­нен­ным, бы­ло без­гра­нич­но. По сво­ей нрав­ствен­ной де­ли­кат­но­сти и бла­го­род­ству ду­ши он бо­ял­ся оскор­бить че­ло­ве­ка да­же на­ме­ком на по­до­зре­ние или недо­ве­рие.

Ле­том 1860 го­да Там­бов­скую гу­бер­нию по­стиг­ла страш­ная за­су­ха, а осе­нью на­ча­лись по­жа­ры в са­мом Там­бо­ве, в уезд­ных го­ро­дах и се­ле­ни­ях. В эти труд­ные для епар­хии вре­ме­на прео­свя­щен­ный Фе­о­фан явил­ся ис­тин­ным Ан­ге­лом-уте­ши­те­лем сво­ей паст­вы и ве­щим ис­тол­ко­ва­те­лем во­ли Бо­жи­ей, про­явив­шей­ся в на­род­ных бед­стви­ях. На­став­ле­ния его по внут­рен­ней си­ле мыс­ли, сер­деч­но­сти и оду­шев­лен­но­сти на­по­ми­на­ют зна­ме­ни­тые сло­ва свя­то­го Иоан­на Зла­то­уста в по­доб­ных слу­ча­ях.

При бли­жай­шем уча­стии епи­ско­па Фе­о­фа­на бы­ло со­вер­ше­но от­кры­тие мо­щей свя­ти­те­ля Ти­хо­на За­дон­ско­го. Про­изо­шло это 13 ав­гу­ста 1861 го­да. «Невоз­мож­но опи­сать ра­до­сти прео­свя­щен­но­го Фе­о­фа­на по это­му слу­чаю!» – пи­шет на­хо­див­ший­ся то­гда в За­дон­ске его пле­мян­ник А.Г. Го­во­ров.

Недол­го там­бов­ской пастве при­шлось быть под управ­ле­ни­ем свя­ти­те­ля Фе­о­фа­на: 22 июля 1863 го­да он был пе­ре­ме­щен на древ­нюю, бо­лее об­шир­ную Вла­ди­мир­скую ка­фед­ру. В про­щаль­ном сло­ве к пастве епи­скоп Фе­о­фан про­из­нес: «…Все­пра­вя­щая дес­ни­ца Бо­жия, свед­ши нас вме­сте, так со­че­та­ла ду­ши, что мож­но бы и не же­лать раз­лу­че­ния. Но как То­му же Гос­по­ду угод­но бы­ло так по­ло­жить на серд­це тем, в ру­ках ко­их сии жре­бии пе­ре­мен, то на­доб­но бла­го­душ­но по­ко­рить­ся опре­де­ле­ни­ям Бо­жи­им…».

На Вла­ди­мир­ской ка­фед­ре

В кон­це ав­гу­ста 1863 го­да епи­скоп Фе­о­фан при­был в бо­го­спа­са­е­мый град Вла­ди­мир. Слу­же­ние его на но­вом ме­сте бы­ло еще раз­но­об­раз­нее и пло­до­твор­нее, чем на Там­бов­ской ка­фед­ре. За три го­да слу­же­ния здесь он про­из­нес 138 про­по­ве­дей. «На­род тут боль­но хо­рош… ди­вят­ся. С са­мо­го при­ез­да до­се­ле еще ни од­ной служ­бы не бы­ло без про­по­ве­ди… и слу­ша­ют».

Вла­ди­мир­ская епар­хия весь­ма нуж­да­лась в пра­во­слав­ном мис­си­о­нер­стве, так как гу­бер­ния бы­ла ко­лы­бе­лью рас­ко­ла: скры­ва­ясь из Моск­вы от пре­сле­до­ва­ний пра­ви­тель­ства, рас­коль­ни­ки на­хо­ди­ли здесь при­ста­ни­ще и нема­ло по­сле­до­ва­те­лей. Свя­ти­тель Фе­о­фан пред­при­ни­мал пу­те­ше­ствия в рас­коль­ни­чьи цен­тры епар­хии, где про­из­но­сил по­уче­ния и в са­мой про­стой и до­ступ­ной фор­ме рас­кры­вал несо­сто­я­тель­ность рас­ко­ла как с ис­то­ри­че­ской точ­ки зре­ния, так и по су­ще­ству.

За усерд­ную и пло­до­твор­ную ар­хи­пас­тыр­скую де­я­тель­ность на Вла­ди­мир­ской ка­фед­ре во бла­го Свя­той Церк­ви 19 ап­ре­ля 1864 го­да епи­скоп Фе­о­фан был на­граж­ден ор­де­ном Ан­ны I сте­пе­ни.

Но свя­ти­тель Фе­о­фан же­лал уеди­не­ния, по­коя и ти­ши­ны для то­го, чтобы за­нять­ся тру­да­ми ду­хов­но­го пи­са­тель­ства и тем по­слу­жить Свя­той Церк­ви и спа­се­нию ближ­них. Это­му пре­пят­ство­ва­ла об­шир­ная прак­ти­че­ская де­я­тель­ность. Как епар­хи­аль­ный ар­хи­ерей он обя­зан был за­ни­мать­ся и та­ки­ми де­ла­ми, ко­то­рые не срод­ни бы­ли его ха­рак­те­ру и ча­сто на­ру­ша­ли его вы­со­кое на­стро­е­ние, до­став­ля­ли скорбь его люб­ве­обиль­но­му серд­цу. Свое внут­рен­нее со­сто­я­ние он вы­ра­зил в од­ном из пи­сем: «В де­лах ни­ка­кой труд­но­сти не ви­жу, толь­ко ду­ша к ним не ле­жит». По­со­ве­то­вав­шись со сво­им ду­хов­ным ру­ко­во­ди­те­лем, мит­ро­по­ли­том Ис­и­до­ром, епи­скоп Фе­о­фан по­дал про­ше­ние в Свя­тей­ший Си­нод об уволь­не­нии его на по­кой с пра­вом пре­бы­ва­ния в Вы­шен­ской пу­сты­ни. 17 июля 1866 го­да свя­ти­тель Фе­о­фан по­сле дол­гих ко­ле­ба­ний со сто­ро­ны выс­ше­го на­чаль­ства был осво­бож­ден от управ­ле­ния Вла­ди­мир­ской епар­хи­ей с на­зна­че­ни­ем на долж­ность на­сто­я­те­ля Вы­шен­ской пу­сты­ни. Во вре­мя про­ща­ния ар­хи­пас­ты­ря со сво­ей паст­вой яс­но об­на­ру­жи­лось, ка­кой ве­ли­кой лю­бо­вью поль­зо­вал­ся свя­ти­тель Фе­о­фан в сво­ей епар­хии. По сви­де­тель­ству оче­вид­ца, мно­гие из пред­сто­я­щих в хра­ме об­ли­ва­лись сле­за­ми, ибо со­зна­ва­ли, что уже ни­ко­гда не уви­дят до­ро­го­го им пас­ты­ря.

Вы­шен­ский за­твор­ник

28 июля по­сле мо­леб­на епи­скоп Фе­о­фан от­пра­вил­ся пря­мо на Вы­шу. Сна­ча­ла он по­се­лил­ся в на­сто­я­тель­ских по­ко­ях. Поз­же, к 1867 го­ду, вла­ды­ка пе­ре­се­лил­ся в де­ре­вян­ный фли­гель, спе­ци­аль­но для его про­жи­ва­ния над­стро­ен­ный над ка­мен­ным просфор­ным кор­пу­сом ар­хи­манд­ри­том Ар­ка­ди­ем.

Су­ет­ная долж­ность на­сто­я­те­ля на­ру­ша­ла внут­рен­ний по­кой епи­ско­па Фе­о­фа­на. Вско­ре, 14 сен­тяб­ря 1866 го­да, свя­ти­тель Фе­о­фан по­слал в Свя­тей­ший Си­нод про­ше­ние об уволь­не­нии его от управ­ле­ния Вы­шен­ской оби­те­лью и на­зна­че­нии ему пен­сии. Свя­тей­ший Си­нод удо­вле­тво­рил его прось­бу. Осво­бо­див­шись от за­бот по управ­ле­нию мо­на­сты­рем, прео­свя­щен­ный Фе­о­фан на­чал ве­сти ис­тин­но по­движ­ни­че­скую жизнь. Вме­сте с ино­ка­ми в те­че­ние ше­сти лет он хо­дил ко всем цер­ков­ным служ­бам, а в вос­крес­ные и празд­нич­ные дни сам со­вер­шал ли­тур­гию со­бор­но с бра­ти­ей. Бла­го­го­вей­ным слу­же­ни­ем епи­скоп Фе­о­фан до­став­лял ду­хов­ное уте­ше­ние всем при­сут­ству­ю­щим в хра­ме. Игу­мен Ти­хон впо­след­ствии вспо­ми­нал: «Ед­ва ли кто из нас, ино­ков вы­шен­ских, ко­гда-ли­бо слы­шал во свя­том ал­та­ре ка­кое сто­рон­нее сло­во из уст свя­ти­те­ля Фе­о­фа­на, кро­ме по­сле­до­ва­ния бо­го­слу­жеб­но­го. И по­уче­ний он не го­во­рил, но са­мое слу­же­ние его пред Пре­сто­лом Бо­жи­им бы­ло жи­вым по­уче­ни­ем для всех».

Ко­гда вла­ды­ка не слу­жил сам, а лишь по­се­щал бо­го­слу­же­ние в хра­ме оби­те­ли, мо­лит­ва его бы­ла в выс­шей сте­пе­ни по­учи­тель­на. Он за­кры­вал гла­за ра­ди со­бран­но­сти ума и серд­ца и весь от­да­вал­ся сла­дост­ной бе­се­де с Бо­гом. Глу­бо­ко по­гру­жен­ный в мо­лит­ву, он как бы со­вер­шен­но от­ре­шал­ся от внеш­не­го ми­ра, от все­го окру­жа­ю­ще­го. Неред­ко слу­ча­лось, что инок, под­но­сив­ший ему в кон­це ли­тур­гии просфо­ру, сто­ял несколь­ко вре­ме­ни, до­жи­да­ясь, по­ка ве­ли­кий мо­лит­вен­ник сни­зой­дет ду­хом в наш доль­ний мир и за­ме­тит его.

Близ­ко по­зна­ко­мив­шись с внут­рен­ним рас­по­ряд­ком оби­те­ли, свя­ти­тель пи­сал Н.В. Ела­ги­ну: «Мне здесь креп­ко хо­ро­шо. По­ряд­ки здесь ис­тин­но мо­на­ше­ские. Из бра­тии есть лю­тые по­движ­ни­ки… об­раз­чик – вось­ми­де­ся­ти­лет­ний ста­рик, ни­ко­гда не при­ся­дет в церк­ви и вор­чит на дру­гих за это. Служб на­бе­рет­ся 8–10 ча­сов. На­чи­на­ют­ся с 3 ча­сов утра. По­след­няя бы­ва­ет в 7 ча­сов ве­че­ра. Пе­ние са­ров­ское».

Как ни ма­ло уде­лял вре­ме­ни прео­свя­щен­ный Фе­о­фан сно­ше­ни­ям с внеш­ним ми­ром, и, в част­но­сти, при­е­му по­се­ти­те­лей, но все же это от­вле­ка­ло его от глав­но­го де­ла, ра­ди ко­то­ро­го он при­шел на Вы­шу. И то­гда яви­лась мысль о пол­ном за­тво­ре, ко­то­рая, впро­чем, осу­ще­стви­лась не вдруг. Сна­ча­ла свя­ти­тель про­вел в стро­гом уеди­не­нии Свя­тую Че­ты­ре­де­сят­ни­цу, и опыт был удач­ным. По­том он уеди­нил­ся на бо­лее про­дол­жи­тель­ное вре­мя – на це­лый год, по­сле че­го уже бес­по­во­рот­но был ре­шен во­прос о пол­ном за­тво­ре.

Уеди­не­ние свя­ти­те­ля ока­за­лось «сла­ще ме­да», и Вы­шу он счи­тал «жи­ли­щем Бо­жи­им, где Бо­жий небес­ный воз­дух». Ча­стич­но рай­ское бла­жен­ство он ис­пы­тал уже здесь на зем­ле, в этом са­мом угол­ке необъ­ят­ной Рос­сии, ко­то­рый во дни жиз­ни свя­ти­те­ля был и во­все за­хо­луст­ным. Но ко­му уж те­перь неиз­вест­ны сло­ва свя­ти­те­ля-за­твор­ни­ка о том, что «Вы­шу мож­но про­ме­нять толь­ко на Цар­ство Небес­ное»?! Или вот еще встре­ча­ют­ся стро­ки в его пись­мах об этом бла­го­сло­вен­ном угол­ке Рос­сии: «Нет ни­че­го на све­те кра­ше Вы­шен­ской пу­сты­ни!» или: «Вы­ша – пре­уте­ши­тель­ная и преб­ла­жен­ная оби­тель… у нас, на­при­мер, рай рас­тво­рен­ный. Та­кой глу­бо­кий мир!» До са­мой сво­ей бла­жен­ной кон­чи­ны свя­ти­тель чув­ство­вал се­бя вполне счаст­ли­вым. «Вы на­зы­ва­е­те ме­ня счаст­ли­вым. Я и чув­ствую се­бя та­ко­вым, – пи­сал он, – и Вы­ши сво­ей не про­ме­няю не толь­ко на Санкт-Пе­тер­бург­скую мит­ро­по­лию, но и на пат­ри­ар­ше­ство, ес­ли бы его вос­ста­но­ви­ли у нас и ме­ня на­зна­чи­ли на него».

Что же скры­ва­лось за этим так на­зы­ва­е­мым «по­ко­ем», за этим за­тво­ром, за этим бла­жен­ством? Ко­лос­саль­ный труд, еже­днев­ный по­двиг, ко­то­рый совре­мен­но­му че­ло­ве­ку и пред­ста­вить немыс­ли­мо, не то что подъ­ять на се­бя. Сам же вла­ды­ка, ума­ляя свои по­дви­ги, со­кры­вая их пе­ред людь­ми по глу­бо­чай­ше­му сми­ре­нию, имея эту доб­ро­де­тель как некий ду­хов­ный фун­да­мент в ос­но­ва­нии ду­ши, в од­ном из пи­сем да­ет та­кую ха­рак­те­ри­сти­ку сво­е­му за­тво­ру: «Ме­ня смех бе­рет, ко­гда ска­жет кто, что я в за­тво­ре. Это со­всем не то. У ме­ня та же жизнь, толь­ко вы­хо­дов и при­е­мов нет. За­твор же на­сто­я­щий – не есть, не пить, не спать, ни­че­го не де­лать, толь­ко мо­лить­ся… Я же го­во­рю с Ев­до­ки­мом, хо­жу по бал­ко­ну и ви­жу всех, ве­ду пе­ре­пис­ку… ем, пью и сплю вдо­воль. У ме­ня про­стое уеди­не­ние на вре­мя».

Наи­глав­ней­шим за­ня­ти­ем свя­ти­те­ля-за­твор­ни­ка бы­ла мо­лит­ва: ей он пре­да­вал­ся в те­че­ние дня и неред­ко – но­чи. В ке­лли­ях вла­ды­ка устро­ил ма­лую цер­ков­ку во имя Кре­ще­ния Гос­под­ня, в ко­то­рой слу­жил Бо­же­ствен­ную ли­тур­гию во все вос­крес­ные и празд­нич­ные дни, а в по­след­ние 11 лет – еже­днев­но.

На­до ска­зать, свя­ти­тель Фе­о­фан об­ла­дал од­ной из са­мых круп­ных част­ных биб­лио­тек то­го вре­ме­ни, бо­лее чем на­по­ло­ви­ну со­сто­яв­шей из ино­стран­ных книг, ибо он изу­чил несколь­ко язы­ков, бу­дучи шесть лет (1847–1853) на служ­бе в Рус­ской Ду­хов­ной Мис­сии в Иеру­са­ли­ме и по­чти год (1856–1857) в По­соль­ской церк­ви в Кон­стан­ти­но­по­ле в долж­но­сти на­сто­я­те­ля.

Несо­мнен­но, мно­го вре­ме­ни и тру­да по­свя­ща­лось чте­нию как ду­хов­ных, так и свет­ских книг – раз­ных по со­дер­жа­нию: ис­то­ри­че­ских, фило­соф­ских, на­уч­но-есте­ствен­ных, книг рус­ских и за­ру­беж­ных клас­си­ков – Пуш­ки­на, Гри­бо­едо­ва, Шекс­пи­ра. У него име­лись и кни­ги по ме­ди­цине, в ос­нов­ном – по го­мео­па­тии, ана­то­мии, ги­ги­ене, фар­ма­ко­ло­гии.

За­ня­тия вы­шен­ско­го за­твор­ни­ка не огра­ни­чи­ва­лись од­ной мо­лит­вой, бо­го­мыс­ли­ем и чте­ни­ем. Вни­ма­тель­но чи­та­е­мое глу­бо­чай­ше осмыс­ли­ва­лось, до­во­ди­лось до чув­ства и из­ла­га­лось про­сто, до­ход­чи­во и по-бо­го­слов­ски воз­вы­шен­но, с по­дроб­ней­ши­ми изъ­яс­не­ни­я­ми: в ре­а­ли­за­ции пи­са­тель­ских спо­соб­но­стей он ви­дел свое слу­же­ние Церк­ви. В од­ном из пи­сем на­хо­дим та­кие стро­ки: «Пи­сать – это служ­ба Церк­ви или нет?! Ес­ли служ­ба – под­руч­ная, а меж­ду тем Церк­ви нуж­ная; то на что же ис­кать или же­лать дру­гой?»

Зная язы­ки, свя­ти­тель Фе­о­фан за­твор­ник за­ни­мал­ся пе­ре­во­дом. Од­на из са­мых неоце­ни­мых за­слуг в этой об­ла­сти его де­я­тель­но­сти – пе­ре­вод Доб­ро­то­лю­бия с гре­че­ско­го язы­ка. Вла­ды­ка об­ла­дал древни­ми ру­ко­пи­ся­ми во­сточ­ных по­движ­ни­ков. Как дра­го­цен­ные жем­чу­жи­ны со­би­рал он их, бу­дучи на пра­во­слав­ном Во­сто­ке.

От­ве­чая на мно­же­ство пи­сем – по­рой от 20 до 40 в день, свя­ти­тель Фе­о­фан со­дей­ство­вал ду­хов­но­му воз­рож­де­нию совре­мен­но­го ему об­ще­ства. По­ми­мо ду­хов­но-ли­те­ра­тур­ных и на­уч­ных тру­дов, он за­ни­мал­ся ико­но­пи­сью, му­зы­кой, раз­но­об­раз­ным ру­ко­де­ли­ем, вы­ра­щи­ва­ни­ем рас­те­ний на бал­кон­чи­ке, на­блю­де­ни­ем за небес­ны­ми све­ти­лами. По­ми­мо это­го, он сам шил для се­бя одеж­ду.

По­тре­бу­ет­ся несколь­ко стра­ниц для то­го, чтобы толь­ко пе­ре­чис­лить всё то, что бы­ло им на­пи­са­но в за­тво­ре, на­чав­шем­ся в 1873 го­ду и про­дол­жав­шем­ся до са­мой кон­чи­ны, по­сле­до­вав­шей 6 ян­ва­ря 1894 го­да, в день Бо­го­яв­ле­ния Гос­под­ня. Все бо­го­слов­ское на­сле­дие пи­са­те­ля-за­твор­ни­ка про­ни­за­но мыс­лью о спа­се­нии ду­ши.

В ке­лли­ях свя­ти­те­ля-за­твор­ни­ка об­на­ру­же­ны бы­ли по­сле его кон­чи­ны та­кие учеб­ные по­со­бия и ин­стру­мен­ты, как те­ле­скоп, 2 мик­ро­ско­па, фо­то­гра­фи­че­ский ап­па­рат, ана­то­ми­че­ский ат­лас, 6 ат­ла­сов по гео­гра­фии, а так­же по цер­ков­ной и биб­лей­ской ис­то­рии, и дру­гие пред­ме­ты, со­от­вет­ству­ю­щие его за­ня­ти­ям.

К со­жа­ле­нию, из этих пред­ме­тов ни­че­го не уце­ле­ло. Глу­бо­ко скор­бел об утра­те биб­лио­те­ки ар­хи­манд­рит Ар­ка­дий (Че­сто­нов; 1825–1907), на­сто­я­тель Вы­шен­ской Успен­ской пу­сты­ни: он был уве­рен, что биб­лио­те­ка по­сту­пит в Мос­ков­скую ду­хов­ную ака­де­мию, ко­то­рая на­чи­на­ла де­ло о по­куп­ке, и та­ким об­ра­зом ду­хов­ные со­кро­ви­ща ста­нут до­сто­я­ни­ем на­у­ки и ее пред­ста­ви­те­лей и най­дут се­бе до­стой­ное и ши­ро­кое при­ме­не­ние. Од­на­ко биб­лио­те­ка бы­ла при­об­ре­те­на у на­след­ни­ков епи­ско­па Фе­о­фа­на мос­ков­ским куп­цом Ло­се­вым и при­не­се­на в дар мос­ков­ской Ни­коль­ской церк­ви в Тол­ма­чах.