Одна из узких разновидностей информационных сражений – кибервойна. Чем сильнее человеческая цивилизация «садится на цифру», тем действеннее атаки в киберпространстве. В случае сетевого нападения, например, на банковскую систему это создаст потерпевшей стране, ее финансовой системе и гражданам огромные проблемы, но вряд ли кто-то погибнет. А например, атака на энергосистему крупного города или региона может обернуться многочисленными жертвами, серьезными разрушениями и по сути не будет отличаться от классического военного нападения.

Если спецслужбы атакованного государства выяснят причину катастрофы и вычислят хакеров, то при наличии соответствующих средств могут отплатить той же монетой. В итоге получится, что при формальном нейтралитете последствия ничем не отличаются от «нормальных» боевых действий. Если обмен сетевыми ударами затянется, то в конце концов терпение у властей одной из сторон лопнет и они нанесут удар обычными средствами. То есть информационная война обернется классическими боевыми действиями и, вполне вероятно, может перерасти в ядерную гекатомбу.

С собственно информационной или точнее – психологической войной все гораздо сложнее и серьезнее.

В современной истории есть ярчайшие примеры таких побед и поражений. Вьетнамскую, афганскую и первую чеченскую войны США, СССР и Россия соответственно проиграли в первую очередь не на поле боя, а в информационной сфере – по сути собственным СМИ и сформированному ими общественному мнению. США и Россия сумели сделать адекватные выводы из этих поражений, что подтвердили «Буря в пустыне» и вторая чеченская. В СССР же не успели, и его гибель стала самой грандиозной информационной победой (Запада, и в первую очередь США) в истории человечества.

Причины гибели Советского Союза мифологизированы, по сути же та информационная операция до сих пор не закончена. Гонка вооружений на самом деле была не главной причиной краха, гораздо больше сказалась общая неэффективность экономики в совокупности с непомерными внутренними и внешними обязательствами, но и не в этом суть. Основной причиной разрушения сверхдержавы стали именно информационно-психологические аспекты: грандиозная пропагандистская операция Запада в совокупности с крайним догматизмом (точнее – тупостью) советских партийно-идеологических органов. Откровенное и всем очевидное вранье советской пропаганды о ситуации в стране и попытка при этом заткнуть «вражьи голоса» привели к тому, что вся советская интеллигенция и значительная часть пролетариата перестали верить собственной власти, а вещание из-за бугра воспринимали как истину в последней инстанции. В конце концов эти настроения охватили и партийно-советский аппарат, после чего страна была обречена. Причем в авангарде процесса стояли наиболее развитые регионы Союза – РСФСР и Прибалтика.

Майдан опоздал на 20 лет

Вполне естественно, что победители в значительной степени абсолютизировали полученный опыт и стали его тиражировать. Отработанный метод в ряде случаев принес новый успех. Ярчайший пример – украинский майдан 2013–2014 годов. Сценарий информационной операции против СССР повторился почти полностью, майданная массовка, как и значительная часть советского (в первую очередь российского) населения четвертью века раньше, воспринимала Запад как нечто идеальное и непогрешимое, присоединение к которому автоматически решает все внутренние проблемы. По сути Украина пошла по пути России с опозданием в два десятилетия, имея из-за этого отставания гораздо худшие стартовые условия и соответственно испытав поистине драматические последствия. Тем более что в российском руководстве в начале 90-х годов находились немало настоящих идеалистов, а реальные организаторы украинского майдана были предельно циничны, не имели никаких иных целей, кроме личного обогащения.

Нынешняя война ведется в мировой информационной среде. Эта глобальность обеспечена развитием Интернета, охватившего почти все человечество (кроме наименее развитых стран Тропической Африки и Южной Азии). При этом объем информации уже колоссален и продолжает нарастать лавиной. Ориентироваться в гигабайтах информации обычный человек не может, даже для высокообразованных людей поиск истины становится проблемой. В такой ситуации не следует удивляться появлению феномена fake news – откровенно лживых новостей, которые становятся прекрасным оружием в информационной войне.

Фото: yandex.ru

Более того, данный феномен логично дополняется концепцией постправды, которая гласит, что правды больше не существует: объективная реальность и факты, из которых она состоит, теперь почти никого не волнуют, гораздо важнее эмоциональная оценка событий, а не их наполнение фактами. Например, официальное расследование гибели малайзийского «Боинга-777» в небе над Донбассом в июле 2014-го – откровенное издевательство над правом. Очевидно, что цель не установление истины, а создание соответствующего эмоционального фона в мировом сообществе. Весьма символично, что больше всех недовольна подобным ходом следствия незападная и оттого недемократичная Малайзия. Только ее власти требуют установления настоящих виновников (еще один парадокс в том, что Куала-Лумпур отстранен от расследования, хотя самолет принадлежал малайзийской авиакомпании).

В итоге докопаться до истины становится невозможным, а каждое событие порождает множество версий, оказывающихся элементами информационной войны. Как пример можно привести известное дело об отравлении в Солсбери Сергея Скрипаля и его дочери Юлии. Здесь сразу появляются версии покушения:

1. Отравили российские агенты – отомстили за предательство.

2. Отравили англичане (или американцы), чтобы все думали, будто крота из ГРУ убрали российские агенты.

3. Отравили российские агенты, чтобы все подумали, будто со Скрипалями расправились англичане (или американцы).

4. Вообще никто не травил, всю историю полностью выдумали англичане, дабы все подумали, будто русские отомстили Скрипалям за предательство.

Каждый может выбрать понравившийся вариант (тем более что все они имеют право на существование), после чего никакие железобетонные доказательства, представленные Лондоном или Москвой, уже не будут иметь значения. Появляется множество параллельных реальностей, в которые «переселяется» значительная часть людей. Желание вернуться от постправды к правде сохраняют немногие.

Геноцид из Сорбонны

Важно отметить, что сама по себе концепция постправды могла родиться только в пределах гораздо более широкого явления постмодернизма, сегодня ставшего на Западе доминирующим стилем мышления, а неразрывно с ним связанная леволиберальная идеология объявлена по сути «единственно верным учением». Постмодернизм родился из разочарования в модернизме с его идеалами гуманизма, науки и прогресса. Вместо этого стали культивироваться индивидуализм, гедонизм, культ потребления и неограниченного выбора, массовая культура и эстетизация обыденности как противоположность классическому искусству. Началом становления постмодерна стали массовые выступления студентов Сорбонны в 1968 году под лозунгами типа «Запрещено запрещать» или «Будьте реалистами – требуйте невозможного». Кумирами студенчества были Че Гевара и Мао Цзэдун, однако именно из этой среды вышел лидер движения «Красных кхмеров» Пол Пот, вскоре организовавший геноцид собственного народа во имя строительства коммунизма в Камбодже.

Важнейшей составляющей постмодернистской леволиберальной идеологии становится культ «идентичности» для каждого отдельного человека и соответственно «толерантности», когда все остальные должны, безусловно, уважать любую идентичность. Отсюда гипертрофированная защита интересов разнообразных меньшинств в ущерб большинству и разрушение общественной идентичности (в первую очередь национальной и идеологической) ради индивидуальной. Это не гасит социальные конфликты, а лишь усиливает их (в частности мультикультурализм в ответ порождает агрессивный национализм и религиозный экстремизм), однако обсуждение этой проблемы на Западе табуировано. При формально безупречно функционирующей демократической системе политическая борьба по сути превращается в рекламное шоу соревнующихся группировок, исповедующих одну идеологию.

Классические левые и тем более правые партии, пытающиеся обсуждать реальные проблемы общества и вернуть выборам их изначальную суть – соревнование идеологий, подвергаются массированной травле и также становятся объектами информационной войны в собственной стране. Абсолютная свобода выбора во всем и культ «идентичности» уничтожают понятия «хорошо» и «плохо», подрывая тем самым основы социального устройства общества.

«Голос Америки» наоборот

Кроме постправды, из постмодернизма еще раньше родился постгероизм, то есть отрицание любого сознательного самопожертвования. Именно это привело к тому, что армии стран НАТО утратили возможность воевать с равным по силам противником, отсюда гипертрофированное внимание к информационной войне.

Ее развязывание может преследовать некую узкую задачу. В этом случае, как правило, достаточно обеспечить подрыв врага изнутри и его психологический слом. Именно таким образом было обеспечено поражение России в первой чеченской войне. Но до сих пор неясно, до какой степени оно организовано Западом. Возможно, что полностью вестернизированные тогда российские СМИ и основные политические силы все сделали сами (подобно американским журналистам и политикам во вьетнамскую войну). Если преследуется глобальная цель – поставить врага под контроль, только его подрыва и психологического слома недостаточно, необходим положительный пример, в качестве которого Запад предлагает себя. Именно так уничтожили СССР.

При этом для значительной части общества в позднем Советском Союзе и странах социалистического содружества положительным примером (точнее – идеалом) был классический Запад эпохи модернизма. Подразумевалось не только материальное изобилие, но также равенство всех перед законом, реальная политическая борьба (а не рекламное шоу), подлинная свобода слова (а не пропаганда, очень напоминающая советскую).

В конце 80-х – начале 90-х на Западе действительно сохранялись многие элементы этой классики, сегодня изжитые почти полностью. Ныне информационную войну ведет постмодернистский Запад, по сути предлагающий лишь модель неограниченного материального потребления, но таковая имеет место почти по всему миру.

Постмодернизм вообще и постправда в частности очень облегчают Западу возможность вести информвойну (поскольку исчезают моральные ограничители), но при этом становится гораздо сложнее выставлять себя как положительный пример. Более того, появляется уязвимость, подталкивающая к ответным действиям.

Классический Запад эпохи модерна был безупречным для советской пропаганды, советская модель государства не имела реальных преимуществ перед западной. Точно так же классический Запад выигрывал бы в противостоянии с нынешней российской моделью. Вообще классическая демократия на самом деле почти неуязвима по отношению к авторитарным и тоталитарным режимам, в ее эпоху современные истерики Запада по поводу «российского вмешательства в выборы» силами нескольких сотен хакеров были бы принципиально невозможны из-за очевидной абсурдности. Постмодернизм и левый либерализм подорвали классическую демократию изнутри, по сути сработали за противника (под которым в данном случае совершенно необязательно подразумевается Россия). Но подобная постановка вопроса на современном Западе будет табуирована, как и все остальные проблемы, порожденные постмодернизмом. В результате возникает совершенно немыслимая 30 лет назад ситуация, когда для все более заметной части западных обществ российские пропагандистские телеканалы и интернет-ресурсы становятся тем же, чем были «Голос Америки», «Свобода», ВВС для советских людей. И Запад начинает вести себя по отношению к российским пропагандистам так же, как советские идеологи вели себя по отношению к «вражьим голосам» (которые были точно такими же пропагандистами) – грубо затыкать рот. Безусловно, информационная кампания Запада обеспечивает ему наличие определенной «пятой колонны» внутри РФ, но в разы меньшей, чем того ожидали. С другой стороны, у России появляется неменьшая «пятая колонна» на Западе. В итоге исход информационно-психологической войны становится совершенно непредсказуемым.

В не очень отдаленном будущем в эту войну в качестве третьей силы вполне способен вмешаться Китай. Активно создаваемая им цифровая система оценки людей, когда каждому гражданину страны начисляются баллы за «хорошее» поведение и вычитаются за «плохое» (что имеет для гражданина вполне практические положительные и отрицательные последствия), выглядит как воплощение антиутопий Оруэлла или «Матрицы». Тем не менее эта система может показаться привлекательной очень многим, особенно в условиях, когда постмодернизм отменил естественные и необходимые понятия «хорошо» и «плохо».

Кроме того, Пекин начинает продвигать идею «общей судьбы человечества», подразумевающую, в частности, право каждого народа на выбор собственной модели развития (при общем китайском руководстве, о чем прямо, конечно, не говорится). Запад с его культом «идентичности» для индивидуумов полностью отрицает таковую для обществ, навязывая свою модель всем любыми способами, включая при возможности военную силу.

Таким образом, содержание идеологии входит в прямое противоречие с практикой, а цель (свобода) – со средством (грубая сила). И здесь китайская модель может очень многим показаться гораздо привлекательнее. Глобальный тоталитаризм может прийти как прямое следствие безграничной свободы, что, видимо, будет вполне логично.