Ко мне обратился завуч строительного профессионально-технического училища Донецка с просьбой предать огласке положение «государственных детей» в Донецкой народной республике. Он просил не называть его имени и названия учебного заведения, он уверен, что эта проблема глобальная для всей системы образования. Николай Петрович имеет педагогический стаж больше сорока лет в одном училище. Он прошел все ступени карьерной лестницы от учащегося до завуча по воспитательной работе, он был мастером цеха и производственного обучения, страшим мастером. Училище для него не просто работа, это любимый ребенок и даже больше. Он прекрасно помнит советскую систему профтехобразования, голодные годы перестройки и выживание на пределе человеческих сил в военном Донецке. На должности завуча он занимается с сиротами уже больше десяти лет. Но сегодня их положение настолько катастрофично, что назвать жизнью их жалкое существование никак нельзя.
Волею судеб они попадают в интернаты, детские дома и приюты, где их кормят, одевают и кое-как обучают… до шестнадцати лет. А дальше? По окончании девятого класса они имеют право выбрать учебное заведение, в котором получат первую профессию. В мирной Украине до 2013 года эти неприкаянные вечные студенты могли безболезненно кочевать «из ПТУ в ПТУ» до 23 лет и получать неплохое содержание от государства: повышенную стипендию вне зависимости от результатов учебы, денежную компенсацию взамен питания, одежды и обуви. При этом они жили в общежитии, питались в столовой, а те, кому положено, получали еще и пенсию по потере кормильца. Если, окончив училище, он поступал на работу, то получал от государства «подъемные» от 5 до 7 тысяч гривен. Таким образом, на Украине выращивалось поколение дармоедов, которым «все всё должны». Николай Петрович помнит случаи, когда такой великовозрастный «сиротинушка», не работая вообще, получал от государства больше своего мастера производственного обучения, который вкалывал на две ставки. Но Николай Петрович помнит и советскую систему обеспечения детдомовских детей. Не было проблемы безработицы как таковой, в принципе, по определению. Профессионально-технические училища работали в теснейшей связи с предприятиями, которые забирали выпускников в цеха сразу после выпуска. Они часто получали жилье вне очереди, или ведомственное, или комнату в общежитии, но бомжами не становился никто.
Независимая Украина вместо трудоустройства просто откупалась от сирот денежными выплатами, достаточными для жизни, но никак не обеспечивала жильем. Теперь у нас случилась революция, война, блокада и новое государство, в котором сиротам вообще места нет. В июле 2014 года прекратилось финансирование этих детей Украиной. Тогда выживали, вспоминает Николай Петрович, благодаря благотворительности неравнодушных людей. Детям приносили продукты, одежду, моющие средства самые разные люди. Многие искренне переживали за судьбу Новороссии, русского мира, и в лице обездоленных детей видели новорожденное истинно народное государство, которому помогали по велению души. Но прошел целый год неопределенности, чувство жалости притупилось, бесконечно собирать гуманитарную помощь просто надоело. И благотворители испарились из поля зрения. А сироты остались. И новые пришли. И большинство из них оказались бомжами. Николай Петрович называет ситуации, из которых ни один ребенок не может выйти самостоятельно:
- Во-первых, они приходят ко мне, получив с десяток отказов в других училищах. Им придумывают самые разные причины: нет мест, «неправильные» документы, не пройден медицинский осмотр… Но истинная причина в том, что никто не хочет с ними возиться. Никто не думает, где живет этот ребенок, что он ест, во что одет. Закончив интернат, сироте абсолютно негде жить. Если он не пристроится в училище, где есть общежитие, он будет спать в подвалах, на чердаках, в каких-то брошенных трущобах. У нас есть общежитие, и я забираю всех. Я уже по отдельным фразам понимаю, что этот ребенок – настоящий бомж, и если я его выгоню, он снова будет спать в канализационном люке. И я беру всех.
Во-вторых, у большинства свидетельство об окончании девятого класса со вспомогательной школы и диагноз «ф-70» - легкая умственная отсталость. Причем такую справку они получают далеко не потому, что клинические дебилы, а потому, что не повезло с лотерейным билетом. Когда идет распределение детей из приюта или детского дома по интернатам, то в интернате для умственно отсталых оказывается больше мест. И спокойно подгоняются медицинские документы под вспомогательную программу. К девятому классу у них уровень образования соответствует четвертому, максимум пятому классу общеобразовательной школы плюс выраженная педагогическая запущенность.
В-третьих, выпуск из интерната происходит в конце мая, а первую стипендию в училище он получит в конце сентября и раньше начала учебного года в общежитие его не поселят. Вопрос: где и на что жить шестнадцатилетнему ребенку четыре месяца? Да, Донецкая народная республика осуществляет пенсионные выплаты с апреля месяца, но они не всем положены! Если родители погибли на производстве, имели рабочий стаж – можно добиться пенсии. А если мать всю жизнь пила, по пьянке умерла, и никогда не работала – ребенку пенсия не положена. А если матери никогда в природе не было?! У нас жил Саша-подкидыш. Его подбросили к дверям роддома, и кто это сделал, кто его мать – неизвестно, и пенсии Саша не получает.
В-четвертых, несоответствие размера выплат и уровня цен в Донецке просто зашкаливает. Мои дети, учащиеся, получают стипендию 800 рублей и 1200 рублей взамен питания, итого 2000 рублей в месяц. И все. Вы сможете прожить на 2000 рублей целый месяц в городе, в котором цены – как в Москве?! Мы кормим их в столовой из российской гуманитарной помощи. Но в меню – каша с кашей и две ложки тушенки. Овощей и сладостей нет.
В-пятых, ни у кого нет одежды по сезону. Обувь давным-давно уже не просто порвалась – подошва стопталась, а заменить нечем. Зимней одежды почти нет: мы реально побираемся. Упрашиваем продавцов отдать нам неликвид, роемся на пунктах сбора гуманитарки, приносим свои морально устаревшие вещи. Своим-то детям мы покупаем вещи регулярно, а эти с июля 2014 по апрель 2015 не получали ниоткуда никаких денег, а вновь поступившие получат первую стипендию в конце сентября…
В-шестых, шестнадцатилетние дети не имеют паспортов. Никаких: ни украинских, ни российских, ни ДНРовских. Выходит, они вообще не люди, их не существует! Мы не можем устроить их на работу, вывезти за пределы Донецка.
-А теперь, - Николай Петрович устало смотрит в небо, - Наложите это все на то, что к вам приходит в училище семнадцатилетняя сирота без документов, беременная или с грудным ребенком. Они отвратительно одеты, от них дурно пахнет, и они голодные. Да еще при ближайшем рассмотрении у них окажется 33 болезни. Вот такая живая проблема. И если я их не приму в училище – они попросту сгниют на улице. И я принимаю, выделяю комнату, ищу для нее вещи. Таких случаев у меня было три. Одна бросила ребенка и сбежала, мы ее не нашли. Другую удалось пристроить замуж. А третья живет в общежитии уже пятый год, и выгнать я ее не могу.
От такой жизни я пытаюсь отправить их на Украину – там хоть какое-то содержание, но такие как Ванечка Тарасов, у которого на Украине есть тетка-опекун и закрепленное за ним жилье, категорически отказывается уезжать – хочет быть русским. Ненужные, преданные родной матерью, лишенные возможности нормального образования, неприученные к самостоятельной жизни, они изо всех сил хотят реализоваться как люди. Многие пошли в ополчение, тем более, что в армии кормят и получают денежное довольствие. За год войны на Донбассе ополчение превратилось в армию. Произошла чистка рядов. Вооруженным силам Новороссии стали не нужны слабые здоровьем и духом, падкие на алкоголь и наркотики, малограмотные и необучаемые бойцы. Таких попросту выгнали. Но среди контингента нашего училища были парни, тоже из сирот, которые вернулись с ранениями и с медалями. А вот Лешка Иванов и раньше был неуравновешенный, а теперь вернулся после Дебальцево и вовсе контуженный. А ведь контузия – это серьезная травма, которая требует длительного лечения. Ну и кто лечится? Не за что. Теперь этот Лешка буянит по ночам в общежитии. А куда нам его деть – он настоящий бомж. Через год он заканчивает обучение – куда ему идти? Жить ему негде.
Николай Петрович имеет предложения, как можно было бы превратить их в уважаемых людей, но не знает, как докричаться до мужей властьимущих, законотворческих, способных изменить общество. Он считает, что человеческий ресурс – самый ценный у любого государства и относиться к нему пренебрежительно слишком дорого обойдется в будущем. Он не придумывает велосипед, а просто вспоминает систему, которая уже однажды победила разруху и построила мощную империю. Этот человек родом из СССР, он помнит фабрично-заводские училища, построенные со спортзалами, столовыми и учебными мастерскими. Помнит времена, когда «человек труда» было понятие гордое, окрыленное. Помнит престижность суворовских училищ, в которых воспитывалась элита и гордость советской армии. И ему нестерпимо жаль, что мы все это утратили, проворонили, не защитили. Ему жаль, что Украина воспитывала из государственных детей вечных халявщиков, а Донецкая республика просто не справляется ни с воспитанием и обучением, ни с элементарным содержанием осиротевших детей. Ему до крика, до тошноты жаль детей, брошенных судьбой на помойку. Ему больно, что и в новом государстве для них не нашлось места…
