C Распутиным мне посчастливилось познакомиться в Греции, где я работал корреспондентом ТАСС. Он приехал туда вместе с искусствоведом Саввой Ямщиковым и дирижером Максимом Шостаковичем, чтобы посетить святую гору Афон. Тогда мне и удалось взять у него интервью, что, наверное, мало кому удавалось сделать. Он рассказал об этой поездке, которая раскрывает облик этого великого писателя, как человека глубоко верующего и православного.
«На Афон, - признался Распутин, - я давно хотел попасть. Есть планы, которые можно отменять, но без которых нельзя жить. Качественные изменения в жизни могут произойти только после того, как побываешь на этой Святой горе. И жить мне теперь будет легче. Утешение, которое я там получил, вошло в душу. И, может быть, душа не будет так тосковать. А я человек тоскующий…
Теперь я уже без надрыва буду смотреть на жизнь, потому что я знаю, что от много можно отказаться. Что есть такие истины, такие высоты, которые встретились нам на Афоне. Что есть другая жизнь. Ведь казалось, что нравственности и духовности уже нет, казалось, что и бороться с этим уже нельзя. Мы как-то остались «последними могиканами», которые стоят на своем.
- «Мы» – это кто?
- Мы – это русские писатели. Я, вот, например, из деревни, вырос среди людей, которые постоянно матерились, пьянки были и все, что угодно, но я не могут дать своим героям выматериться, как это делают сейчас многие. А я сам не стану материться в кругу людей, которых уважаю. У меня язык просто уже другой. Он у меня целомудренный какой-то и не хочется его грязнить.
На Афоне мы посмотрели на этих людей, на эту отрешенность. Ведь отрешенность, это – какой-то другой способ жизни, другая погруженность в жизнь, не такая как у тех, кто в миру. Монахи там постоянно работают, недосыпают. Меньше четырех часов в сутки спят, особенно когда Великий пост. Мы сами с ними жили по византийскому времени. В три часа ночи вставали.
- Что вас больше всего поразило на Афоне?
- Знаете, службы церковные поразили. Это совсем не те службы, которые бывают у нас. Они длинные, немного даже суровые. Стоишь среди ночи, электричества нет, свечки только под иконами. Иногда оглянешься, кто-то дремлет. И вот этот шелест, когда монахи поднимаются и когда садятся. Он вплетается в музыку этой службы. И потом – хор, мужские голоса, которые кажутся женскими. Где ты находишься? Как-то не сразу сообразишь, на небе, или на земле…
И только потом начинаешь входить в себя. Ощущение удивительное. И за то время, что ты отсутствовал, ты как бы вычистился ото всей скверны. И готов принимать все вокруг. И гораздо сильнее принимать. Эта служба надо всем миром словно стоит.
- Но о нашей жизни вы все-таки, что думаете?
- Советский Союз, конечно, был обречен. И потому что он ограничивал православие, с подозрительностью какой-то к нему относился, и вообще, он как бы задыхался уже. И вот пришел Горбачев. Я тоже обманывался тогда. Думал, что вот пришел свежий человек, который понимает, как нужны перемены. Все мы понимали, что эти перемены нужны и ждали, когда же они, наконец, наступят. Но пришел, к сожалению, не тот человек.
Я часто вспоминаю статью Солженицына, что нам важно было остаться в славянском мире: Белоруссия, Украина и Россия вместе, ну еще и Казахстан. Я тогда с этим не соглашался, но потом понял, что Солженицын был прав.
Конечно, нельзя было предполагать, что перемены начнутся с таким разбойничьим видом, с такой гнусность, с такой несправедливостью. До того дошло, что из России просто котлету сделали! Этого нельзя было предположить. Их всех выходов выбрали такой, какого и существовать-то не должно было! Это было что-то запредельное…
Конечно, это было организовано. Конечно, нас застали врасплох. Мы не были к этому готовы. Пропаганда обрушилась настолько мощная, что…
Но сейчас изменения к лучшему уже есть. Хотя бы потому, что мы научились выживать. А вот в первые пять-шесть лет многие растерялись. Никто не ожидал ни такого натиска, ни такого воровства, ни такого разбоя.
- Советский Союз был – плохо. Он рухнул – снова плохо. А что же хорошо?
Тогда, конечно, это был вызов. Вызов при поддержке Запада, при ликующей поддержке Запада. Поэтому они чувствовали себя так уверенно. Что хотели, то и делали с народом. Американские советники руководили выборами, такая жуть творилась!
Ведь, что значит для России войти в глобалистский мир? От культуры своей надо отказаться, от нравственных принципов многих надо отказаться, сделать из России нечто другое. Но никогда России не быть Западом! И если Россия перестанет быть Россией, то это будет трагедия.
- Как вы относитесь к будущему России?
- Бывали у меня моменты, когда мне казалось, что уже ничего нельзя сделать, что все идет к концу. А вот последнее время у меня таких моментов почти не бывает. Бывают грустные минуты.
Но все равно теперь настроение другое. Теперь я могу считать себя даже оптимистом. Теперь я уверен, что в судьбе России участвует не только президент Путин но и сам господь Бог. Я теперь уже в этом уверен».
