Если ситуация с лекарствами более-менее нормальная, то с реабилитационными мероприятиями дела обстоят не так радужно. Не хватает аппаратов протезирования и ортопедических изделий, лангет и аппаратов Илизарова – сейчас именно это остро необходимо донецким детям с тяжелейшими ранениями после обстрелов, последствиями минно-взрывных травм и пороками развития.

У коллектива отделения есть лишь одна цель – спасти как можно больше жизней и вернуть здоровье маленьким пациентам. Донецкие медики честно и героически исполняют свой долг – человеческий и врачебный. О военных буднях, судьбах детей и многочасовых операциях рассказывают сами хирурги.

- Кто из детей, пострадавших от войны в Донбассе, вам запомнился, и чья история потрясла до глубины души?

Владимир Николаевич, заведующий отделением:

- Всего в нашем отделении побывали сорок восемь детей, пострадавших от военных действий, некоторые из них лежат у нас довольно долго. Один ребенок находится здесь уже полгода, тяжелый, после нескольких операций. Это шестнадцатилетний юноша, которого наш доктор, Сергей Анатольевич, спасает и лечит все эти долгие шесть месяцев. И будет еще заниматься несколько месяцев. Вообще, здесь у каждого маленького пациента своя трагическая история.

Мне лично запомнилась Диана из Харцызска, девочка четырех лет. Ехала с семьей на машине через пункт пропуска Успенка и попала под обстрел. Мать, отец, бабушка, сестра – все погибли. Мать некоторое время была жива, истекала кровью. Рядом с ними случайно оказался военный с перебитой ногой. Мать Дианы запретила себя перевязывать, а попросила привязать к телу девочки пакет с деньгами и документами. После этого женщина умерла прямо на месте от обширной кровопотери.

Всю ночь девочка с открытым переломом плеча вместе с раненым военным ползли по полю. Только утром их подобрали волонтеры и привезли к нам. Пока Диана лежала у нас, мы пытались найти хотя бы кого-то из родственников. На четвертые сутки удалось через прокуратуру и журналистов выйти на вторую бабушку, которая тут же приехала. Мы, конечно, сразу передали ей все деньги и документы, которые были с ребенком. Девочку лечили, и психологи с ней усиленно работали. Состояние ребенка после такой трагедии было очень сложное. Также помогали бабушке разыскать погибших родственников, семью Дианы. В дальнейшем бабушка оформила опекунство над девочкой, и они уехали в Ростов. Перед отъездом Диану привозили к нам на плановый осмотр, дальнейшее лечение она проходила в России.

- Когда был пик минно-взрывных травм у детей, поступавших в отделение?

Сергей Анатольевич, хирург:

- Апогей пришелся на август – сентябрь 2014 года. Дети поступали преимущественно из жилых районов. Первого пострадавшего ребенка привезли с Текстильщика. Было дневное время, разгар дня, когда неожиданно начался артобстрел. У ребенка были множественные мелкие ранения, все осколки мы удалили. Папа мальчика оказался ополченцем. После операции наши хирурги обсуждали дикую ложь украинских СМИ, что ополченцы обстреливают сами себя, свои семьи и своих детей. Да это просто невозможно! И тогда, и сейчас там продолжают цинично глумиться на эту тему.

Запомнился и обстрел шестьдесят третьей школы в поселке Северном, где в футбольное поле попала мина. Тогда привезли четверых тяжелых ребят. Один из пострадавших оказался девятнадцатилетним, его сразу перевели во взрослое отделение. Остальные остались у нас, одного до сих пор лечим. Так вот, их травмы оказались новыми для нас, известными лишь в теории. Я лично такие травмы изучал на курсе военно-полевой хирургии лет тридцать назад. Пока вживую не увидишь, не почувствуешь, как такие ранения лечатся, как спасается жизнь ребенка, висящая на волоске, теория остается только теорией. Но мы получили этот печальный опыт – лечить детей от последствий артобстрелов. И не дай Бог, чтобы такой опыт мне еще когда-нибудь пригодился...

- Как дети психологически переносят такие травмы, как потеря руки или ноги?

Павел Павлович, хирург:

- Реакция бывает самая разная. Кто-то внешне безразличен, кто-то плачет постоянно. Психологи к нам приходят, работают с такими детками. Некоторые прячутся, замыкаются в своем горе, избегают общения, как, например, Диана, о которой уже рассказывали. Сейчас у нас лежит мальчик из Зугрэса с аппаратом Илизарова на ноге. У него была серьезная минно-взрывная травма, около пятнадцати сантиметров кости повреждено. Две операции сделали, уже практически восстановили кость, сняли аппарат, а он пошел на улицу, потерял равновесие, упал и сломал себе еще и бедро.

Иногда кажется, что дети относительно нормально адаптируются. Внешне они довольно быстро становятся неотличимы от других детей. Играют, общаются. Но вот что там, в будущем, откладывается – тяжело прогнозировать. В любом случае их ранения, страдания, боль, картины гибели родных и друзей останутся в памяти навсегда.

Не могу забыть ребенка, поступившего к нам после массированных обстрелов в Донецке. Его история проста и трагична одновременно: взорвалась мина за окном, мальчик от окна убегал. Я тогда из тела ребенка пригоршню стекла достал. Многие думают, что стекло – это ерунда. Но мальчика посекло так, что некоторые осколки проникли в кишечник, в другие внутренние органы.

Александр Александрович, хирург:

- Когда усиливается канонада и обстрелы за окном, сразу видно, что эти дети обостренно реагируют на взрывы. Побывавшие в эпицентре боевых действий, прошедшие по тонкой грани между жизнью и смертью, они стали другими. У детей, привезенных из-под обстрелов, срабатывает инстинкт. Даже если дверь хлопнула – уже на пол падают. Да и мы тоже так себя ведем иногда. Помню, я был дома, только приехал с дежурства, когда Молодежный центр разбомбили в Калининском районе, а это считанные метры от моего дома. Взрыв – сразу на пол и автоматически перекатился к стенке. И все-таки нельзя сравнивать реакцию на войну у детей и взрослых. Мы-то уже научились определять, где, откуда и как далеко стреляют, и многого уже не боимся, чего боялись, скажем, в августе прошлого года. Уже тогда у нас был разработан целый план экстренной эвакуации маленьких пациентов. И мы эвакуировали их в подвал. Такой еще момент был. Когда спускали в подвал детей, нескольких вывезти не получалось. Это были годовалые детишки, которые на вытяжных конструкциях лежали. И тогда наши врачи и медсестры становились спинами к стеклам, чтобы в случае взрывной волны деток не посекло осколками стекол и снарядов. Никто при этом не паниковал, все было организованно, спокойно. Спускались, поднимались, защищали детей столько, сколько было нужно.

- Осколок снаряда, насколько мы поняли, разрушает все ткани и кости на своем пути?

Александр Александрович, хирург:

- То, что мы можем сделать сразу – сшить-собрать-сложить – все делается оперативно и на высочайшем профессиональном уровне. Но есть еще фактор индивидуальной реакции организма, особенно детского. Есть такое понятие в медицине, как «высокоэнергетическая травма». Это такой поражающий фактор, при котором костная ткань под воздействием динамической нагрузки меняет свою структуру. Объясню проще: происходят изменения не только механические, но и на клеточном уровне. Кость теряет свою прочность и разрушается из-за совместного термического и механического воздействия на нее. Именно поэтому минно-взрывные осколочные ранения считаются самыми сложными и опасными для организма.

- Многие ли из врачей вашего отделения выехали из Донецка?

Владимир Николаевич, заведующий отделением:

- Трое из двадцати уехали, один доктор через три месяца вернулся. В целом, коллектив остался практически в полном составе. Мы все-таки с детьми работаем. У нас очень хороший коллектив, уникальные специалисты, доктора высшей категории, которые работают здесь более десяти лет. Мы друг друга знаем и ощущаем, как родственники в большой дружной семье. У нас каждый доктор уже ничего не боится. Каждый идёт в операционную, никто не убегает, не увиливает от работы, наоборот, работу сами ищут. Раньше, в мирное время, скажем откровенно, некоторые не хотели идти, допустим, ассистировать операцию. Сейчас же вот уже второй год – только операционный день, а у нас уже выстраивается очередь: «И я пойду, и я хочу». В один день как-то поступили сразу четыре пациента в критическом состоянии. И вот наш доктор, который не дежурил и был свободен, забирает тяжелейшего ребенка, оперирует его всю ночь до утра, почти падая с ног от усталости и напряжения. Это было веление сердца. Всегда наши доктора оставались после работы, сколько потребуется. Если нужна была помощь в других отделениях – шли помогать. У хирургов очень напряженная работа, сложная, некоторые операции могут длиться всю ночь, несколько часов подряд. У нас все работают «отлично стабильно». Когда к нам привезли детей, раненых на футбольном поле, никто из врачей вообще домой не ушел. Все помогали в операционных. Один из сложных случаев, когда парню пришлось удалить половину сустава, с ним очень долго занимались и сейчас продолжают заниматься, чтобы вернуть ноге подвижность.

- Как часто вам привозят детей, подорвавшихся на минах или растяжках?

Сергей Анатольевич, хирург:

- Один раз отчим одного ребенка нашел поврежденную гранату. Сам погиб, а мальчик остался без ног. Это в начале войны ещё было. Никто не предупредил, что гранату трогать нельзя, а сам мужчина не додумался. А ведь трагедии можно было избежать. Еще был случай, когда мама провожала ребенка через посадку на остановку. На Петровке это было. Мама погибла, подорвавшись на установленной диверсантами растяжке, а у ребенка была ампутация. Бабушка забрала этого ребенка, стала воспитывать. А буквально на днях к нам поступила девочка из Марьинского района. Тоже подрыв на растяжке. Девочка выжила чудом. Оперативная группа потом туда выезжала и установила, что растяжка была установлена неправильно, и именно это спасло ребенка от смерти.

- О чём дети говорят с вами, во что играют, как благодарят?

Александр Александрович, хирург:

- Дети, конечно, благодарят нас: рисуют картинки, открытки поздравительные, сердечки клеят, поздравляют с праздниками. И эта непосредственность, искренность трогает до самого донышка сердца. Вы знаете, несмотря на войну, дети все равно остаются детьми. Ведут себя, как в обычное мирное время. Девочки косички куклам заплетают, мальчики играют в ноутбуках. Такого, чтобы кто-то в кого-то стрелял из игрушечного оружия или там водяного пистолета, даже и близко нет. Но дети внимательно слушают, о чем говорят взрослые, и видят, что происходит. И дети научились уже отличать, где враги, где свои. И если им даже до трёх лет, они все равно прячутся от громких звуков и при взрывах говорят: «Это фашисты по нам стреляют!».

Вот и весь разговор, который произошел у нас в детском отделении Донецкого республиканского травматологического центра. Мы, авторы этой статьи, надеемся, что кто-нибудь из изготовителей медицинского оборудования откликнется и окажет помощь донецким детям, нуждающихся в комплектах протезных и ортопедических изделий.