Кто-то сурово и громко стал говорить, эхо шевелилось в горах: «В эти самые минуты… в четыре часа утра… 22 июня 1941 года… на нашу священную Родину вероломно напала фашистская Германия... Началась Великая Отечественная война!» Откуда-то принеслась страшная музыка, грянуло: «Вставай, страна огромная!» Мурашки по телу! Слёзы в глазах. Вновь возник голос, как с гор скатился: «Здесь, в Кавказских горах враг был остановлен, здесь была база…» Потом был «фронтовой завтрак» – каша и чай, а потом была большая жизнь…

В пионерском лагере «Орлёнок» под Туапсе были замечательные вожатые, вероятно, гениальные воспитатели.

Война входила в детей мирных послевоенных поколений по-разному, в меня – как явление страшное, героическое и живое. Не книгами и фильмами, не выступлениями ветеранов в школе, не рассказами родных – всё то казалось мне, ребёнку, немного ненастоящим. Война входила тогда не через ум, а прямо в сердце, ночным марш-броском – вместе со звёздами и светлячками…

Великая Отечественная война как явление космического масштаба, как схватка мировых сил добра и зла, жизни и смерти будет воспринята таковой позже. Ещё бы! Объединённая Германией вассальная Европа вломилась в Советский Союз в день Всех святых в земле Русской просиявших! Праздник, привязанный к Пасхе, отмечаемый вскоре после Троицы, в разные годы выпадает на разные даты. В 1941-м это было 22 июня. Можно ли такое понимать как случайность или следует воспринимать как вразумление и предельную правду? Благодаря той пионерской ночи много позже я осознал начало войны как атаку сил ада на сокровенную Святую Русь, которая пребывала тогда в красной своей ипостаси.

Было в той удивительной ночи потрясение детских сердец ритмом грандиозного эпоса. Потом обратил внимание: многие поэты уходили на фронт добровольцами. Не только поэты, конечно, не только…

Удивительный человек Наталья Малышева (в постриге инокиня Адриана) – боец дивизионной, а позже армейской разведки, в мирные годы конструктор ракетных двигателей, в частности гагаринского «Востока», вспоминала в одном из интервью: «Как только из репродукторов голос Левитана сообщил о начале войны, я с друзьями-студентами по авиационному институту побежала по военным академиям. Мы требовали и умоляли перевести [нас] к ним: чтобы быстро получить нужную армии специальность и – на фронт… Меня не взяли из-за того, что девчонка. Было очень обидно. Ну раз так, думаю, пойду добровольцем…»

На первых порах многие боялись: война закончится, подвиг не успею совершить. Инокиня Адриана говорила: «Знаете, я ведь до сих пор себя спрашиваю: ну как такое было возможно? Столько было до войны репрессированных, сколько разрушено церквей! Я лично знала двоих ребят, у которых отцов расстреляли. Но никто не таил злобы. И эти люди поднялись над своими обидами, всё бросили и пошли защищать Родину».

Зоя Космодемьянская и капитан Николай Гастелло, рядовой Александр Матросов и генерал Дмитрий Карбышев, маршал Константин Рокоссовский и маршал Георгий Жуков, украинский пионер Валентин Котик и белорусский старик-крестьянин Матвей Кузьмин – все они для новых поколений должны бы оставаться не просто героями далёкой войны, но становиться героями грандиозной эпопеи, которая кристаллизуется, становясь живой и современной для каждого человека на века вперёд. Мы помним, у Гомера события эпоса укладываются в пару месяцев. «Илиада» была создана, как полагают знатоки, через полтора века после описываемых в ней событий… Может быть, 80 лет, прошедшие с начала Великой Отечественной, ещё не срок для появления нашей «Илиады ХХ века»?

Конечно, о войне создано немало потрясающего, есть великие книги, музыка, картины, скульптуры («Родина-Мать» в Сталинграде!), есть кино, есть песня «День Победы»… Какое произведение о Великой Отечественной останется нетленным через тысячу лет? Скорее всего, мы просто о таком произведении ещё не знаем, не создано ещё. Однако знаем, из чего только и может быть оно создано: из поэзии военных лет, из строк, ужаса, ярости, восторга, запечатлённых в них.

За восемь первых дней войны призвано было 5 миллионов 300 тысяч человек. Поэты шли в военкоматы первыми. О многих мы ничего не знаем, лишь можем их видеть, как описал их Дмитрий Сухарев: «Как они шагали от военкомата с бритыми навечно головами». Других слышим и можем видеть их лица...

Эдуард Асадов окончил школу в 1941 и, уже глядя своими слепыми глазами, позже сам увидел и нам показал:

«На восьми фронтах моей отчизны Уносил войны водоворот Каждую минуту десять жизней, Значит, каждый час уже шестьсот!..»

Юлия Друнина была совсем юной:

«Когда, забыв присягу, повернули В бою два автоматчика назад, Догнали их две маленькие пули – всегда стрелял без промаха комбат…»

Семён Гудзенко:

«Бой был короткий. А потом глушили водку ледяную, И выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую…»

Борис Костров:

«Нам жить – не тужить! Но без песен Душа ни к чему не лежит. Солдатское солнышко – месяц Над нашей землянкой горит».

Марк Лисянский, кто не подпевал его словам:

«Я по свету немало хаживал, жил в землянке, в окопах, в тайге, Похоронен был дважды заживо, знал разлуку, любил в тоске…»

Сергей Орлов: «Его зарыли в шар земной…»

Юрий Левитанский: «Я не участвую в войне, война участвует во мне…»

А другие не добровольцами, но с первых дней войны в армии, считай те же добровольцы.

Алексей Сурков: «Бьется в тесной печурке огонь…»

Константин Симонов: «Жди меня и я вернусь…»

Александр Межиров: «Недолёт. Перелёт. Недолёт. По своим артиллерия бьёт…»

Николай Майоров:

«Я не знаю, у какой заставы вдруг умолкну в завтрашнем бою, Не коснувшись опоздавшей славы, для которой песни я пою».

Давид Самойлов попасть добровольцем пытался на финскую, попал на большую:

«Сороковые, роковые, Свинцовые, пороховые… Война гуляет по России, А мы такие молодые!»

Борис Слуцкий про баню:

«Там ордена сдают вахтерам, зато приносят в мыльный зал Рубцы и шрамы – те, которым я лично больше б доверял…»

Павел Шубин:

«Редко, друзья, нам встречаться приходится, Но уж когда довелось, Вспомним, что было, и выпьем, как водится, Как на Руси повелось!

Вспомним о тех, кто командовал ротами, Кто умирал на снегу, Кто в Ленинград пробирался болотами, Горло ломая врагу…»

Арсений Тарковский, заглядывая в 1945-м в день накануне войны… Процитируем целиком, называется «Суббота, 21 июня»:

«Пусть роют щели хоть под воскресенье.

В моих руках надежда на спасенье.

Как я хотел вернуться в до-войны,

Предупредить, кого убить должны.

Мне вон тому сказать необходимо:

«Иди сюда, и смерть промчится мимо».

Я знаю час, когда начнут войну,

Кто выживет и кто умрет в плену,

И кто из нас окажется героем,

И кто расстрелян будет перед строем,

И сам я видел вражеских солдат,

Уже заполонивших Сталинград,

И видел я, как русская пехота

Штурмует Бранденбургские ворота.

Что до врага, то всё известно мне,

Как ни одной разведке на войне.

Я говорю – не слушают, не слышат,

Несут цветы, субботним ветром дышат,

Уходят, пропусков не выдают,

В домашний возвращаются уют.

И я уже не помню сам, откуда

Пришел сюда и что случилось чудо.

Я всё забыл.

В окне ещё светло,

И накрест не заклеено стекло.

…Может ещё не родился поэт, который все лица, стихи и миллионы судеб переплавит в своём сердце, чтобы и через тысячу лет потомок наш сказал в день 22 июня: «Сегодня была Война».

 

 

***

 

Юлия Друнина

 

 

Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…

И. Северянин

…И вечность протекла земная.

В.Казанцев

Пусть никто не говорит: «много я грешил, нет мне прощения…»

Кто говорит так, забывает о Том, Кто пришёл на землю ради страждущих и сказал:

«бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся».

(Лк 15:10)

«Встали из пропасти страхи –

Тяжкие наши долги…», –

Так один из современных поэтов сказал о страхе не отдать ещё при жизни всем – живым и мёртвым – кому что задолжал.

В серии наших с поэтом Николаем Коновским эссе – воспоминаний и размышлений - речь шла, в основном, о дорогих мне писателях, оставивших свой благодатный след в моей душе; людей, к сожалению, уже ушедших от нас, но с которыми мне выпало счастье бок о бок работать в Приёмной комиссии Союза писателей России много лет.

Георгий Ладонщиков, Николай Старшинов, Михаил Лобанов, Владимир Корнилов, Виктор Кочетков, Михаил Годенко, Дмитрий Жуков, сам Председатель Приёмной комиссии Юрий Бондарев…

Более молодые Юрий Кузнецов, Игорь Ляпин, Станислав Золотцев, Николай Коняев…

Вот уж воистину, «нет ни страны, ни тех, кто жил в стране».

Правда, остались их книги, но последнее время показало, сколь враждебно и бескомпромиссно мировое зло ко всему коренному, подлинному, настоящему, как стремится стереть его из человеческих душ и памяти…

Юлия Друнина (1924 – 1991) не была членом Приёмной комиссии, но её человеческую заботу обо мне и участие в моей литературной жизни трудно переоценить.

Помню, когда в коридорах Правления или в залах заседания появлялась она, у мужчин внезапно исчезала вальяжность и расхлябанность, все невольно, словно повинуясь какой-то команде, подбирались, как солдаты на плацу…

Юлия Владимировна Друнина, дорогая Юля (могу, наверное, любя, так сказать – я ведь уже стала старше тебя по возрасту!), как же это всё случилось? – наверное, болевой порог оказался невыносимым; Бог нам всем судья…

Не зря ведь подмечено, что сильная, внезапно налетевшая буря ломает не мелкий кустарник, а многолетние высоченные деревья, вырывая их иногда с корнем.

Таким высоким человеческим и поэтическим деревом и была наша Юлия.

А буря, погубившая страну и беззаветно любящую её Юлию Друнину, была нечеловечески рукотворной…

СУДНЫЙ ЧАС

Покрывается сердце инеем —

Очень холодно в судный час…

А у вас глаза как у инока —

Я таких не встречала глаз.

Ухожу, нету сил.

Лишь издали

(Все ж крещеная!)

Помолюсь

За таких вот, как вы, —

За избранных

Удержать над обрывом Русь.

Но боюсь, что и вы бессильны.

Потому выбираю смерть.

Как летит под откос Россия,

Не могу, не хочу смотреть!

…Из десятилетнего нашего знакомства с Юлией Друниной я вынесла образ светлого и надёжного старшего товарища. Мы встречались нечасто. И всегда с какими-то приключениями. И двумя своими историями хочу поделиться с читателями.

История первая. КАК МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ

Вспоминая Юлию Друнину, на память приходит удивительное наше знакомство. Союз писателей России тогда готовился к переезду с Набережной Мориса Тореза на Комсомольский проспект. А сама я только-только устроилась на скромную должность в отдел творческих кадров и не собиралась на этой работе долго задерживаться. Я хотела вернуться в журналистику и активно сотрудничала со многими журналами, а в журнале «Смена» надеялась стать штатным сотрудником. В тот вечер я зашла в продовольственный магазин в Доме на набережной вместе с машинисткой Василисой Першаковой, с которой потом меня связывала многолетняя дружба. Мы с ней в тот вечер стали участниками маленькой городской драмы. Пожилой мужчина с клюшкой, споткнувшись о бордюр, « рыбкой» пролетел мимо очереди. Все сумки рассыпались: пролилась сметана, раскатились яблоки. Почему-то очень запомнились селёдки , выпавшие из пакета и сам этот бедолага, беспомощно щурившийся без разбившихся очков. Из очереди резко выступила красивая русоволосая женщина в кремовом плаще и, не обращая внимания на глупые комментарии зевак, стала помогать упавшему собирать провиант. Мы подошли к ней и предложили свою помощь и тоже посильно поучаствовали в собирании рассыпавшихся яблок.. А потом , усадив старичка на какой-то приступок, немного поговорили. Но сначала наша знакомая прикрикнула на гогочущий люд.

Стало тихо и очередь моментально пристыженно замолчала.

- Девчонки, вы здесь живёте? – чуть склонив голову, позже спросила незнакомка.

- Работаем вон там, - кратко, без эмоций ответствовала Василиса и показала неопределённо рукой в сторону правления. Её муж тогда служил в Генштабе и она сохраняла сдержанность, особенно с малознакомыми.

- А вы? – спросили мы без всякого интереса, так как очередь за бананами из-за упавшего прохожего мы пропустили и спешили разбежаться по домам.

- В каком-то смысле тоже там.

Мы улыбнулись друг другу как заговорщики. Ведь дедок нас так расхваливал, просто на весь магазин скороговорил о нашей красоте и доброте - на нас все стали оборачиваться и надо было ретироваться…

- Увидимся! Земля круглая…- улыбнулась она.

Мы обнялись на прощание и разошлись в разные стороны в полной уверенности, что больше не увидимся никогда, как обычно и бывает в жизни…

Долго ли коротко, история и незнакомка стали забываться. Прошло некоторое время, а я всё ещё оставалась в правлении. К тому же начала писать детские рассказы. И вроде бы интерес появился ещё здесь поработать, хотя смущала крохотная зарплата, да и работа для молодого( и потому амбициозного) человека мне казалась очень уж рутинной. И вот иду я как-то по коридору нашего правленческого особняка и вижу знакомую даму( помогавшую попавшему в переплёт прохожему) в окружении наших руководителей, перед которыми я испытывала в то время просто священный трепет, Сергея Михалкова и Юрия Бондарева, с большущим букетом красных роз.

- И ты здесь?! – изумилась милая незнакомка, видимо припомнив меня и историю с рассыпанными яблоками.

- Юлия Друнина, - с улыбкой протянула мне руку. – Хотя мы вроде давно уже знакомы.

- Света, самая мелкая в правлении литературная сошка, - самокритично нашлась я .

Михалков с Бондаревым, на несколько минут отрешившись от высоких литературных и государственных забот, с интересом слушали наш диалог.

Я знала стихи Юлии Друниной, но не знала её в лицо! А ведь стихи её в то время были на слуху у всей читающей страны.

Сергей Владимирович Михалков, подначивая меня, спросил:

- Допустим, в лицо поэта Друнину ты не знаешь, но какие-то её строчки наверняка помнишь?!

И я отчётливо и старательно, несколько смутившись, продекламировала несколько строчек – это была её любовная лирика, которой я зачитывалась:

Ты — рядом, и все прекрасно:

И дождь, и холодный ветер.

Спасибо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,

Спасибо за руки эти.

Спасибо тебе, мой любый,

За то, что ты есть на свете…

Михалков с Бондаревым понимающе переглянулись…

Надо ли продолжать, что и цветами Юлия поделилась, и на свой праздник в застолье в кабинет Михалкова пригласила…

Этот, его величество Случай, многое изменил в моих дальнейших рабочих и творческих планах.

История вторая . «РУКОПАШКА» ОТ ЮЛИИ ДРУНИНОЙ

Меня, как и других молодых сотрудников, привлекали на заседания приёмных секретариатов для помощи в сборе и подсчёте бюллетеней для тайного голосования. Вот на этих секретариатах, в перерывах и после, я частенько и имела возможность посоветоваться с Юлией Владимировной. Она к тому времени уже узнала, что я пишу детские рассказы и даже говорила обо мне с известным детским поэтом Георгием Ладонщиковым, с интересом смотрела мои публикации о танцах, но больше хвалила детские рассказы.

- Я насмотрелась на зло и боль. Пиши о добром…

Я делилась с ней домашними проблемами, ведь у меня в то время очень болел сынишка. И по её совету записала его в платную детскую поликлинику на Фрунзенской на консультацию к профессору.

К сожалению, из-за юношеского максимализма, я ухитрилась вступить в конфронтацию с одним из властных функционеров и еле-еле терпела его придирки…

Юлия Владимировна даже решили меня устроить на другую работу - младшим редактором в издательство «Советский писатель» и я успела съездить туда на собеседование.

Но опять всё решил его величество – Случай, который, как всем известно, случайным не бывает.

На очередном секретариате мой «обидчик» как бы нечаянно толкнул меня, и я уронила несколько папок с бумагами. Юлия только глазами спросила:

- Это он?

Мы сидели на секретариате рядом, и я только боковым зрением успела заметила, как этот супостат рухнул в проходе и безуспешно пытается подняться из положения «на карачках».

Повисла напряжённая тишина.

- Наверняка виновницей своего падения он посчитает меня, - с опаской подумала я.

Но всё-таки я сумела сохранить хладнокровие, поскольку со мной рядом была Друнина.

- Ну что ты на меня уставилась? На фронте предусмотрительные командиры и нас, санитарок и медсестёр, учили азам рукопашного боя…- сказала она мне на ухо, окончательно меня успокоив.

Юрий Бондарев из президиума наблюдал за «спецоперацией», но не вмешивался. Только обронил:

- Мне третьим встать к вам или сами справитесь?

… Когда через несколько месяцев решался вопрос о том, кого назначить литературным консультантом в приёмную комиссию, Юрий Васильевич отдал свой голос за меня, ведь он был председателем приёмной комиссии и его голос был решающим…

Светлая благодарная память тебе, Юлия Друнина!

Я всегда стараюсь поминать тебя в молитвах!

О Юлии Друниной, как о поэте, прошу сказать поэта НИКОЛАЯ КОНОВСКОГО.

«Вставай на смертный бой

С фашистской силой тёмною,

С проклятою ордой», –

слова этой великой песни, написанной Лебедевым-Кумачом спустя три дня после начала войны, вечевым набатом звучали над Россией.

На битву с «проклятою ордой» звали и стихи даже, казалось бы, такого камерного поэта, как Анна Ахматова:

«Не страшно под пулями мёртвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесём,

И внукам дадим, и от плена спасём

Навеки!»

Такого высокого духовного и патриотического накала была военная атмосфера!

Могла ли оставаться в стороне от главных творящихся событий романтическая девушка, поклонница Блока - Юля Друнина?!

Проследим её фронтовой путь, из этой суровой реальности и вырастет позже её поэзия; поводом для написания ею стиха станет какой-нибудь – чаще военный – случай или реальная жизненная ситуация.

Прибавив себе год, шестнадцатилетняя Юлия ушла работать санитаркой в госпиталь, затем окончила курсы медсестёр или «милосердных сестёр», что было созвучно и по глубинному смыслу - так их называли во все военные времена на Руси.

Что было дальше? – фронт, пехота, кровь, бинты; осколок, застрявший в шее, в миллиметре от сонной артерии.

«Я ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Дальние разрывы слушал и не слушал

Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,

Потому что имя ближе, чем «Россия»,

Не могла сыскать».

Здесь самое место прерваться и обратить свой взор на Великое Древо Фронтовой Поэзии - «однополчан» Юлии Друниной по военной поэзии, в славном ряду которых не затерялась и она:

Политрук пулемётной роты НИКОЛАЙ МАЙОРОВ 8 февраля 1942 года убит в бою на Смоленщине:

«…Мы были высоки, русоволосы,

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы».

СЕМЁН ГУДЗЕНКО в 1942 году получил тяжёлое ранение. Имеет ордена Отечественной войны 2 степени, орден Красной Звезды, «За оборону Москвы»:

ПЕРЕД АТАКОЙ

«… И нас ведёт через траншеи

Окоченевшая вражда,

Штыком дырявящая шеи.

Был бой короткий,

А потом

Глушили водку ледяную,

И выковыривал ножом

Из-под ногтей

Я кровь чужую».

СЕРГЕЙ ОРЛОВ, в 1944 году горел в танке заживо, но сумел спастись; автор знаменитых строк:

«Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой

Без званий и наград.

………………………………….

Давным-давно закончен бой.

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей».

СЕРГЕЙ НАРОВЧАТОВ, тоже фронтовик и участник Великой Отечественной войны:

«Я проходил, скрепя зубами, мимо

Сожжённых сёл, казнённых городов

По горестной, по русской, по родимой

Земле, завещанной от дедов и отцов.

Крови своей, своим святыням верный,

Слова старинные я повторял скорбя:

Россия, мати! Свети мой безмерный,

Какою местью мстить мне за тебя?»

МУСА ДЖАЛИЛЬ, возглавлял Союз писателей Татарии.

Был тяжело ранен и взят в плен в 1942 году, когда воевал на Волховском фронте.

За ведение в концлагере подпольной работы был отправлен в тюрьму Маобит, там написал цикл стихотворений, знаменитую «Маобитскую тетрадь». В 1944 году все узники тюрьмы, в том числе и Муса Джалиль, были казнены.

Поэту посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза:

«Душа порой бывает очень твёрдой.

Пусть ветер смерти яростный жесток,

Цветок души не шевельнётся, гордый,

Не дрогнет даже слабый лепесток.»

Душа поэта, как мы могли убедиться, оказалась очень твёрдой, а воля несгибаемой:

«Беситесь, убивайте - страха нету.

Пусть ты в неволе, но вольна душа.

Лишь клок бумаги чистой бы поэту,

Огрызок бы ему карандаша.»

ЮРИЙ БЕЛАШ, как писал в предисловии к его сборнику «Окопные стихи»(М.»,Советский писатель», 1990) Вячеслав Кондратьев, - автор всего двух сборников «Оглохшая пехота» и «Окопная земля», где любители поэзии и ветераны увидели такую войну, какой она была в действительности, - жестокую, кровавую, тяжкую до невозможности.

ОН

«Он на спине лежал, раскинув руки,

В примятой ржи, у самого села, -

И струйка крови, чёрная, как уголь,

Сквозь губы неподвижные текла.

И солнце, словно рана пулевая,

Облила свежей кровью облака…

Как первую любовь,

Не забываю

И первого

Убитого

Врага.»

НИКОЛАЙ СТАРШИНОВ, замечательный русский поэт, всю войну (до увольнения по ранению) провоевавший пулемётчиком в пехоте, имеющий боевые награды:

«Ракет зелёные огни

По бледным лицам полоснули.

Пониже голову пригни

И как шальной не лезь под пули.

Приказ: « Вперёд!»

Команда: «Встать!»

Опять товарища бужу я.

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал - чужую.

Когда, нарушив забытьё,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: «За Россию!..»

А шли и гибли

За неё.»

Однажды, попав в окружение, Друнина с группой пехотинцев тринадцать суток пробиралась по тылам противника к своим.

Не там ли или позже произошёл случай, описанный ею в стихотворении:

«Когда, забыв присягу, повернули

В бою два автоматчика назад,

Догнали их две маленькие пули —

Всегда стрелял без промаха комбат.

Упали парни, ткнувшись в землю грудью,

А он, шатаясь, побежал вперёд.

За этих двух его лишь тот осудит,

Кто никогда не шёл на пулемёт.

Потом в землянке полкового штаба,

Бумаги молча взяв у старшины,

Писал комбат двум бедным русским бабам,

Что… смертью храбрых пали их сыны.

И сотни раз письмо читала людям

В глухой деревне плачущая мать.

За эту ложь комбата кто осудит?

Никто его не смеет осуждать!»

Такова жестокая правда войны, от которой молодая девочка-санитарка, будущий известный поэт, не отводит глаза.

В 1943 году, в госпитале после едва ли не ставшей трагической истории с осколком, застрявшем в шее в миллиметре от сонной артерии, Друнина написала своё первое военное стихотворение, ставшее классическим, вошедшим во все антологии военной поэзии, опять же, о жестокой правде войны и человеке на войне:

«Я только раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу — во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.»

После излечения в госпитале Юлия Друнина была комиссована, пыталась в Москве поступить в Литинститут, но безуспешно, вернулась вновь в действующую армию, на 3 Прибалтийский фронт, воевала в Псковской области, в Прибалтике.

21 ноября Юлия Друнина была признана негодной к военной службе.

Войну Друнина закончила в звании старшины медицинской службы.

Награждена орденом Красной звезды и медалью «За отвагу».

Всё-таки она поступила в Литературный институт, где встретила своего будущего мужа поэта-фронтовика Николая Старшинова.

В 1947 году Юлию Друнину приняли в Союз писателей СССР.

Пережитое на войне, фронтовые неложные ценности и мировоззрение стали в мирное время фундаментом не только её жизни, но и творчества:

«До сих пор не совсем понимаю,

Как же я, и худа, и мала,

Сквозь пожары к победному Маю

В кирзачах стопудовых дошла.

И откуда взялось столько силы

Даже в самых слабейших из нас?..

Что гадать! — Был и есть у России

Вечной прочности вечный запас.

Конечно, среди славных имён военной поэзии и Юлия Друнина занимает своё неоспоримое и достойное место. Но было бы неверно сводить всё её творчество только лишь к военным стихам. Отгремела суровая военная зима, мир вернулся к привычной жизни, в Юлии Друниной пробилось и расцвело извечное женское начало – любить и быть любимой.

Об этом великом, а порой и мучительном чувстве - подборка её целомудренной пронзительной лирики…

ТЫ – РЯДОМ

Ты — рядом, и все прекрасно:

И дождь, и холодный ветер.

Спасибо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,

Спасибо за руки эти.

Спасибо тебе, мой любый,

За то, что ты есть на свете.

Ты — рядом, а ведь могли бы

Друг друга совсем не встретить..

Единственный мой, спасибо

За то, что ты есть на свете!

 

Я НЕ ПРИВЫКЛА

Я не привыкла,

Чтоб меня жалели,

Я тем гордилась, что среди огня

Мужчины в окровавленных шинелях

На помощь звали девушку —

Меня…

Но в этот вечер,

Мирный, зимний, белый,

Припоминать былое не хочу,

И женщиной —

Растерянной, несмелой —

Я припадаю к твоему плечу.

 

Я НЕ ЛЮБЛЮ

Я не люблю

Распутывать узлы.

Я их рублю —

Ведь боль

Мгновенье длится.

Терпения покорные волы —

Не создана

Быть вашею возницей.

Нет, если надо —

Все перетерплю.

Но если впереди

Итог единый,

Одним ударом

Цепь перерублю

И в ночь уйду,

Держать стараясь спину.

Без лишних слов,

Не опуская глаз…

Но сколько раз сутулюсь,

Сколько раз!

 

Я НЕ ЗНАЛА ИЗМЕНЫ В ЛЮБВИ

Я не знала измены в любви,

Я ее ощущала начало —

Легкий крен, ненадежность причала

И себе говорила: «Порви!»

Потому, вероятно, не знала

Никогда я измены в любви.

Я и в дружбе могла различить

Первый легкий снежок охлажденья.

Обрывала с улыбкою нить

И шутила еще: «До видзення!»

Только гордость —

Мой якорь спасенья…

 

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ЗЛОГО, В АЗАРТЕ РАБОТЫ…

Я люблю тебя злого, в азарте работы,

В дни, когда ты от грешного мира далек,

В дни, когда в наступленье бросаешь ты роты,

Батальоны, полки и дивизии строк.

Я люблю тебя доброго, в праздничный вечер,

Заводилой, душою стола, тамадой.

Так ты весел и щедр, так по-детски беспечен,

Будто впрямь никогда не братался с бедой.

Я люблю тебя вписанным в контур трибуны,

Словно в мостик попавшего в шторм корабля,—

Поседевшим, уверенным, яростным, юным —

Боевым капитаном эскадры «Земля».

Ты — землянин. Все сказано этим.

Не чудом — кровью, нервами мы побеждаем в борьбе.

Ты — земной человек. И, конечно, не чужды

Никакие земные печали тебе.

И тебя не минуют плохие минуты —

Ты бываешь растерян, подавлен и тих.

Я люблю тебя всякого, но почему-то

Тот, последний, мне чем-то дороже других…

 

ТЫ РАЗЛЮБИШЬ МЕНЯ

Ты разлюбишь меня…

Если все-таки станется это,

Повториться не сможет

Наше первое смуглое лето —

Все в росе по колено,

Все в укусах крапивы…

Наше первое лето —

Как мы были глупы и счастливы!

Ты разлюбишь меня…

Значит, яростной крымской весною,

Партизанской весной

Не вернешься ты в юность со мною.

Будет рядом другая —

Вероятно, моложе, яснее,

Только в юность свою

Возвратиться не сможешь ты с нею.

Я забуду тебя.

Я не стану тебе даже сниться.

Лишь в окошко твое

Вдруг слепая ударится птица.

Ты проснешься, а после

Не сумеешь уснуть до рассвета…

Ты разлюбишь меня?

Не надейся, мой милый, на это!

 

ТЕПЕРЬ НЕ УМИРАЮТ ОТ ЛЮБВИ

Теперь не умирают от любви —

насмешливая трезвая эпоха.

Лишь падает гемоглобин в крови,

лишь без причины человеку плохо.

Теперь не умирают от любви —

лишь сердце что-то барахлит ночами.

Но «неотложку», мама, не зови,

врачи пожмут беспомощно плечами:

«Теперь не умирают от любви…»

 

ПАХНЕТ ЛЕТО

Пахнет лето

Земляникой спелой —

Снова реки

Повернули вспять…

Снова сердце

К сердцу прикипело —

Только с кровью

Можно оторвать.

Пахнет лето

Земляникой спелой,

Скоро осень

Загрустит опять.

Может, это времечко

Приспело —

Уходить,

От сердца отрывать?..

 

НЕ БЫВАЕТ ЛЮБВИ НЕСЧАСТЛИВОЙ

Не бывает любви несчастливой.

Не бывает… Не бойтесь попасть

В эпицентр сверхмощного взрыва,

Что зовут «безнадежная страсть».

Если в душу врывается пламя,

Очищаются души в огне.

И за это сухими губами

«Благодарствуй!» шепните Весне.

 

НЕ ВСТРЕЧАЙТЕСЬ С ПЕРВОЮ ЛЮБОВЬЮ

Не встречайтесь с первою любовью,

Пусть она останется такой -

Острым счастьем, или острой болью,

Или песней, смолкшей за рекой.

Не тянитесь к прошлому, не стоит -

Все иным покажется сейчас...

Пусть хотя бы самое святое

Неизменным остается в нас.

Когда "моя" часть эссе была закончена, мне вспомнился застывший в памяти эпизод, случившийся во время работы и показавшийся в какой-то степени мистическим, послуживший основой для написания следующего стихотворения:

Птичка Юлия

…Коротко если, по сути:

В мире, безлюдном, как глушь,

Есть притяжение судеб

И притяжение душ…

Длилось грозовое лето,

Шквалистый ветер кромсал

Кроны, а я о поэте,

Ныне покойном, писал…

И на краю беспредела,

Явлена, будто из сна,

Малая птаха сидела,

Не покидая окна.

---------------------------------------------

НАГРАДЫ И ПРЕМИИ ЮЛИИ ДРУНИНОЙ

Медаль «За отвагу» (23 января 1944)

Орден Красной Звезды (15 октября 1944)

Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1975) — за книгу стихов «Не бывает любви несчастливой» (1973)

Орден Отечественной войны 1-й степени (11 марта 1985)

Два ордена Трудового Красного Знамени (8 мая 1974, 8 мая 1984)

Орден «Знак Почёта» (28 октября 1967)

Серебряная медаль имени А. А. Фадеева (1973)

другие медали

В честь ЮЛИИ ДРУНИНОЙ названа малая планета с порядковым номером 3804, открытая крымскими астрономами Николаем и Людмилой Черных 8 октября 1969 года.

 

Николай Коновской, Светлана Вьюгина