У архиепископа Алексия (Фролова) сегодня, на память преподобного Алексия, человека Божия, тезоименитство. Часто наставляя о том, что мы ничего в церковной жизни не должны менять, ни единой черточки, пока на то не будет явлено свидетельство свыше, владыка напоминал: иначе как мы посмотрим в глаза преподобному Сергию Радонежскому, нашим новомученикам и исповедникам Церкви Русской – всем тем, кто сохранил для нас веру? Здесь свидетельства тех и о тех, кто помнит владыку и, возможно, уже встретился с ним – глаза в глаза.

Человек особой отзывчивости

Митрополит Феофан (Ашурков; † 20.11.2020):

Митрополит Феофан (Ашурков)

– Владыка Алексий – это совершенно удивительная личность. Я помню его еще мальчишкой. Он помоложе меня, учился у меня в семинарии. После этого он долгое время был диаконом, потом протодиаконом, то есть главным диаконом в Московской духовной академии. Разносторонне одаренный, имел прекрасный голос. Знаток искусства. Замечательный экскурсовод, научный работник нашего академического музея – ЦАКа (Церковно-археологического кабинета). Но это не самое главное. Это человек особой отзывчивости. С ним, когда общаешься, помню, ощущаешь в нем какой-то внутренний свет, он светился. Он всегда был весел, сколько помню его, улыбался.

Анатолий Фролов у преподобного митрополита Зиновия (Мажуги)

У меня такое ощущение, что все мы, люди, имеем к одним привязанность, к другим не очень доброе отношение, а мне видится, владыка Алексий ко всем относился очень мягко. С большой любовью. Это та черта, которую он перенял, я бы даже сказал немножко дерзко, находясь в его Большой келье – у самого преподобного Сергия. Оттуда он вынес этот внутренний мир и теплоту.

Затем, когда по воле священноначалия он был как бы изъят из обители преподобного Сергия, он пошел по пути, который проложил преподобный Сергий. Когда было видение множества птиц, и иноки пошли по всей Руси времен преподобного Сергия, чтобы нести свет веры в самые различные ее уголки окрест. Точно так же Господь поставил отца Алексия в возрождающуюся обитель Новоспасского монастыря. В столице. Это было очень важно. Здесь нужен был именно отец Алексий (Фролов), который обладал, как я выше уже сказал, удивительным тактом, имел богатые таланты. Это ведь столица. Здесь народ непростой. Тут во многом формируется, хотя кому-то будет это обидно слышать, мировоззрение всей страны. Именно столицы генерируют и распространяют мировоззрение на всю страну.

Его духовный опыт – и перенятый им у великих старцев, и его собственный – был очень востребован при окормлении Новоспасского монастыря. Здесь он явил множество духовных чад, тут велась очень активная, тонкая, кропотливая – иногда штучная – миссионерская работа с православным и неправославным миром. А когда уж отправили его окормлять Костромскую кафедру, он опять остался тем же архипастырем Алексием (Фроловым). Мы знаем, что никаких к нему не было претензий. Он с мягкостью, но очень разумно управлял уже епархией. Я его очень люблю как собрата. И дай ему Бог то, к чему он стремился, – вечной жизни с Богом.

Царская комната и притча о развитии памяти

Митрополит Вятский и Слободской Марк (Тужиков):

Митрополит Вятский и Слободской Марк (Тужиков)

– Владыка Алексий – поистине добрый пастырь. Мы его таким запомнили еще по Московским духовным школам. Когда он у нас преподавал общую церковную историю. К нему всегда можно было подойти. Он всё обстоятельно расскажет. Если ему или кому-то из его друзей удавалось выбраться куда-то в паломничество на Афон, в Грецию, в Европу, то он нам всегда потом показывал слайды, знакомил с церковной традицией тех стран.

Сам он очень хорошо разбирался и в богослужении, и в церковном пении, и в иконописи, и в церковно-прикладном искусстве. Всюду он был человеком на своем месте: и когда служил старшим диаконом в Покровском академическом храме, и когда в ЦАКе экскурсии проводил, и тем более потом, когда его, уже рукоположив, назначили окормлять предприятие в Софрино. Он всегда всем сердцем переживал за то дело, которое ему было поручено.

При том что продукция там изготовляется массовая, стремился ее приблизить к уровню высокохудожественных образцов, чтобы по крайней мере именно таковые полагались в основу воспроизводства. Радел о том, чтобы все делалось в добрых традициях нашей Русской Православной Церкви. Как бы это преемство ни пытались разорить в XX веке атеистические власти, отец Алексий застал еще носителей традиции. Он, например, учился иконописи еще у Марии Николаевны Соколовой – монахини Иулиании, рожденной до революции.

Сам я поступил в Московские духовные школы уже после учебы в техникуме и институте – в них по тем временам все-таки ощущалась советская закалка, – так что я мог оценить разницу отношения к студентам в светских вузах и здесь. В семинарии и академии у нас была просто по-семейному теплая обстановка. Конечно, определенная строгость необходима: мы должны были усваивать знания, сдавать отчетные работы, экзамены. Но в то же время большинство преподавателей у нас были в сане. Они к нам относились по-отечески. И мы подходили к каждому из них прежде всего как к священнику: с трепетом, благоговением и любовью. В отношениях у нас была иерархичность, но не было разделенности. Наши старшие наставники относились к нам прежде всего с позиций душепопечения: оценивали не столько то, как ты усвоил материал, а наблюдали, как ты сам духовно формируешься, используя для внутреннего созидания те знания, которые впитывал. Не зарываешь ли ты талант в землю.

Диакон Анатолий Фролов

Отец Алексий, который тогда еще даже не был иеромонахом, призывал нас очень ответственно относиться к получению церковного образования. Представлялось совершенно недопустимым закончить семинарию и пойти устроиться на какую-то светскую работу. Но тем более если ты уже встал на путь служения Богу, отец Алексий был требователен к осознанности веры. Ты должен был разбираться в догматике, уметь говорить на богословские темы. Тренировались мы как раз в келье отца Алексия. Даже если мы, бывало, соберемся в келье тогда еще архимандрита Ионы (Карпухина; † 4.05.2020), как только разговор достигнет догматической кульминации:

– Ну ладно, о Троице идите говорить к Лёше, – выпроваживал нас отец Иона.

И мы дружной гурьбой топали по коридорчику через несколько келий к отцу Алексию. Он тут же ставил чайник, собирал нас всех за столом, и разговор продолжался. Это очень увлеченный человек! Часами мог говорить о Боге-Троице, о Рае, о святых, о жизни духовной, о старцах и прочем…

Иеродиакон Алексий (Фролов) в ЦАКе

При всей этой запредельной для нас высоте тем общался он с нами очень непосредственно. Допустим, когда у отца Алексия разболелась спина, я ему делал массаж. И опять же при всей этой простоте и доступности он был очень строгим монахом. Снисходительным к другим и чрезвычайно строгим к себе.

Потом я навещал его в Новоспасском монастыре. Промыслительно, что владыка Алексий возглавил и поднял из запустения эту царскую обитель. Он очень любил и особо почитал даже еще до прославления убиенную Царскую семью. У него в покоях был небольшой музей, посвященный Царственным страстотерпцам. Среди экспонатов были личные вещи Августейших.

– А почему вы держите всё это за закрытыми дверями? – спросил я.

– Мало кому это нужно, – ответил он.

Владыка Алексий (Фролов)

Есть такая притча (владыка Алексий очень любил притчи): поехал один человек на Север, попал там на какой-то святой остров и спрашивает у местного жителя:

– Можно я чего-нибудь с острова на память возьму?

– Надо не брать на память, а развивать ее… – ответил тот.

А еще лучше: жить в соответствии.

Владыка Алексий жил так, как будто не было всего этого провала в безбожие в XX веке в истории нашей страны, разрушения устоев и традиций.

Когда кто-то начинал оправдывать в присутствии владыки Алексия свое неверие:

– Мы жили в такое время, нас так учили…

– Я жил в то же самое время, – удерживал он эти разглагольствования.

Может быть, поэтому до времени и держал царскую комнату за закрытыми дверями…

«Первой любви не изменяют»

Алексей Юрьевич Заров, главный врач Центральной клинической больницы святителя Алексия, митрополита Московского:

Алексей Юрьевич Заров

– Моя супруга Екатерина еще до нашей свадьбы, как, впрочем, и после нее, так мне и говорила: «Владыка Алексий – самый главный человек в моей жизни». На заре наших супружеских отношений меня это даже несколько задевало. Потом я уже смирился с ее сверхблагоговейным отношением к владыке. Когда мы принимали решение о венчании, владыка пригласил меня на беседу. Но я в первые годы вообще ничего не понимал, что он мне говорит, я просто сидел и слушал… На ту первую беседу мы пришли вместе с Катей. Я думаю, он понимал, что я ничего не понимаю, но на мою тогда еще будущую супругу принципиально во время разговора не смотрел, а говорил всё только мне. Хотя нечто говорил нам двоим, а что-то и ей… Потом мы с нашим новорожденным сыном приехали прямо из роддома к владыке.

Памятны службы в Новоспасском монастыре. То, как мы ждали его, чтобы взять благословение. Мы не просто так выжидали – благодать его благословения всегда была ощутима. Заметив нас, благословлял со словами: «Вот благочестивая семья!» Наверно, он всем так говорил. Для меня это всегда звучало чуть ли как не обвинение: где-то подтянуть, что-то улучшить надо… Мне, наоборот, казалось: мало молились, опять в суете… И тут вновь раздаются эти его слова! Стук в самое сердце! Сразу как-то сосредоточиться хотелось.

Помню, в Онкоинституте им. П.А. Герцена, где работает мой друг Коля Воробьев (познакомившись с которым, я и стал в свое время ходить в храм святителя Николая в Вишняках), открывали новое отделение – онкоортопедии. И вот меня туда приглашают. Отец Владимир Воробьев, папа Коли, мне даже специально позвонил, хотя обычно, если его не спросишь, он не скажет, а если и скажет, то как-то обтекаемо, а тут настойчиво прямо так слышу в трубку: «Не отказывайся!»^[1]. Да меня туда практически уже и перевели. И Кате, видимо, внушал: «Надо Леше туда идти». Всё было уже решено. Но я мучился почему-то. Сам я всё никак не мог решиться. Страдания у меня тогда были почти физические. Отречься сам я не мог, что-то меня держало. И тогда я уже пошел к владыке Алексию один. Попросил Катю, чтобы она договорилась с владыкой о встрече. Прихожу к нему – это был первый раз, когда я у него оказался один, – сумбурно ему изложил всю эту историю. И он мне тогда сказал:

– Первой любви не изменяют.

Я тогда это понял так: оставайся. Вышел от владыки окрыленным. Тут же позвонил в Алексеевскую больницу:

– Я остаюсь!

По-моему, они даже были расстроены – наверное, кого-то уже успели найти…

А у меня как отлегло – всё, чем я столько мучился. Мне тогда была сказана такая фраза… Эта Алексеевская больница действительно была первой больницей, в которой я работал, и меня в нее благословил на работу владыка Алексий. Он меня еще всё и подталкивал:

– Давай в аспирантуру!

Я как-то пожимал плечами…

– Что, денег нет в аспирантуру? Давай я дам!

Я тогда еще не знал, что у владык бывают деньги…

Владыка Алексий (Фролов)

Потом я сам уже переживал: окажись я в Онкоинституте им. П.А. Герцена, я бы был ближе к теме рака, может быть, я сумел бы ранее болезнь супруги распознать. Сама Катя к врачу не шла. Но как только я ей сказал: «Иди к врачу», она тут же встала и пошла. Мне она всецело доверяла. Обычно рак все-таки бывает у нерожавших. А Катя рожала одного за другим, кормила грудью. Хотя все-таки она и сама была против того, чтобы я шел работать в Институт им. П.А. Герцена…

А тогда, пристраивая меня в Алексеевскую больницу, сам владыка Алексий и позвонил отцу Аркадию (Шатову; ныне – епископу Пантелеимону). То есть опять же там как-то Катя пошла к владыке Алексию и обо всем договорилась, как это часто у женщин бывает, – она вообще была, в отличие от меня, чрезвычайно решительная. Могла по году чего-то не делать, а потом пойти и нанести сокрушительный удар. Я даже не знал, что был какой-то разговор… И вот владыка Алексий при мне, позвонив, спросил у отца Аркадия:

– Вы знаете такого Алексея?

– Ну да, знаю.

– Надо его взять на работу, – и сразу объявляет: чуть ли не заведующим.

Еще учась в мединституте, я работал в реанимации 1-й Градской больницы, где отцом Аркадием было создано Училище сестер милосердия в честь царевича Димитрия. Был открыт один из первых городских больничных храмов. Там я стал воцерковляться. Мне посчастливилось тогда работать в православном отделении реанимации, где я и познакомился со своей супругой Екатериной, она была сестрой милосердия… Это была моя первая любовь. В эту среду, благодаря содействию владыки Алексия, я и вернулся. Больница святителя Алексия находится через проспект от 1-й Градской, у нас очень тесные связи.

Хотя мне позвонили, конечно, и не сразу, а через какое-то время после звонка владыки Алексия. Я услышал голос главного врача секретариата больницы святителя Алексия Екатерины Яковлевны Богдановой – все вместе они уже приняли решение. В общем-то все в этой тусовке меня уже знали. Так я и появился в Алексеевской больнице – на это было благословение именно владыки Алексия.

Как-то еще, помню, он мне звонил, просил за какого-то больного. А потом уже позвонил, когда сам был болен. Тогда это уже был звонок как с того света – все знали, что владыка уже прикован к постели. Хотя это еще был не конец, но владыка уже слег. Попросил вдруг меня за женщину – что-то нужно было посмотреть, – и вдруг объявляет:

– Но только ты с нее денег не бери!

Какая-то это была удивительная фраза – я ее не понял. К чему это владыка сказал? На меня этот разговор как-то повлиял. А после этого я с ним уже не общался. Я пытался, конечно, как-то поучаствовать в уходе, еще какие-то моменты порешать, но это всё уже заочно.

А до того мы еще ездили всей нашей семьей к владыке в Кострому – там он уже просто как дедушка всех нас встречал. Всякий раз, к нашему удивлению, у него оказывались как раз на всех нас персональные подарки. Было ощущение, что мы у него особо любимы, хотя уверен: про это все говорят.

Отец Кирилл (Павлов) и владыка Алексий (Фролов)

Был у нас такой эпизод. Мы как-то приехали к владыке с Татьяной Владимировной Толли († 26.01.2018), она из русских эмигрантов, родилась в 1925 году в Париже. Ее родители вернулись в Россию в 1949 году, когда было объявлено, что всех якобы «прощают», но им уже здесь, на Родине, пришлось пройти через лагеря. В Москву их не пускали, они смогли осесть в Куйбышеве (нынешняя Самара), но там Татьяна Владимировна с ее чистым французским не могла устроиться учителем французского даже в школу… Она знала всю эмиграцию: и святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, и митрополита Антония Сурожского. Приехав в Москву, стала чадом отца Всеволода Шпиллера. Она была уже очень старенькая, за 85 лет. Но ей было всё интересно. Мы взяли ее с собой. Пошли знакомить ее с владыкой Алексием. Они тут же стали обсуждать, кто кого из эмиграции знает. Потом владыка ей задал какой-то наивно-провокационный вопрос про веру. Она честно ответила. Они вместе просто хохотали. Владыка пародировал ее французские интонации. Полностью попал на ее волну, забыл про нас.

Владыка пародировал французские интонации Татьяны Владимировны. Как они вместе хохотали!..

У меня, кстати, сохранилась даже замечательная фотография. Было Крещение, владыка на Крещение Иордань крестил на Волге – мороз за 25 градусов, – всё от мороза просто трещит! Владыка весь белый, у него еще облачение почему-то такое серебристое.

А их встреча с Татьяной Владимировной закончилась тем, что архиерей признался:

– Вы самая очаровательная женщина, которую я видел в своей жизни.

Да и сама Татьяна Владимировна, будучи духовно опытным человеком, потом его всю свою жизнь вспоминала; Царствие ей Небесное – она уже тоже преставилась. Внутренне они, несмотря на такой, казалось бы, необязательный игривый разговор, сразу тогда сблизились.

Владыка Алексий – святой жизни человек. И сейчас обращаешься к владыке как к святому, которого ты лично знаешь.

^[1] Сам протоиерей Владимир Воробьев рассказывает: «С Катей Заровой была особая история. Она – духовная дочь владыки Алексия. Он сам прислал ее ко мне. Хотя очень ее любил, и она его, конечно, очень любила – считала его своим духовным отцом. Мы тоже с Катей духовно очень близко общались. Я ее замуж выдавал. После, когда с владыкой мы уже больше не виделись, я через нее, через ее мужа узнавал из Костромы вести о владыке. А впервые увидели мы друг друга так.