Понедельник, 16 Ноября 2020 21:48

В сражении и любви

К 95-летию со дня рождения выдающего русского мыслителя, литературного критика Михаила Петровича Лобанова

От редакции. 17 ноября исполняется 95 лет со дня рождения выдающего русского мыслителя, литературного критика М.П. Лобанова (17.11.1925 – 10.12.2016). Предлагаем вниманию читателя одно из последних интервью с Михаилом Петровичем из его книги «Вера. Держава. Народ» (М.: Институт русской цивилизации, 2016), где он делится своими сокровенными мыслями.

***

- Михаил Петрович, кого Вы считаете главными людьми Вашей жизни?

- Назову прежде всего свою мать Екатерину Анисимовну. Родилась она 20 ноября 1903 года, скончалась 12 января 1988 года. От нее осталась икона Божией Матери с молитвой к святой Варваре за киотом – во избежание внезапной, без покаяния смерти. И фотография в рамке. Семнадцатилетняя девушка, не по возрасту суровое выражение лица, словно ей уже видится без всяких иллюзий все предстоящее в ее жизни. Она была старшей дочерью в семье из восьми детей, делившей с матерью всю тяжесть домашних хозяйственных работ. Замужество не принесло ей счастья. Муж ее, мой отец, рано скончался, и она с нами, двумя сыновьями – мной и Митей – стала жить в доме своих родителей. Второе ее замужество было необычным. Она вышла за человека с пятью детьми. Мать этих детей была ее подругой и, умирая, взяла с нее обещание, что та не оставит сирот, выйдет замуж за их отца, что моя мать и сделала. Может быть, здесь сказалось и то, что было бы для нее грехом отказаться от обещания, как грехом считала впоследствии ее мать переселиться ей с многолюдной семьей в большой дом раскулаченной семьи, который ей предлагали. «У людей отняли дом, и грех в нем жить», – говорила бабушка. Так и продолжала жить мать с оравой: пятеро детей подруги (называли ее матерью), мы с Митей да еще четверо новорожденных – все в одной разделенной пополам барачной комнате. Впрочем, было какое-то чудо: все росли, учились, не пьянствовали, не хулиганили. Жители поселка говорили: «У Кати хорошие ребята». На чем же эта чудовищная теснота (с ночлежкой в коридоре, в сарае) держалась? Во многом на невообразимом терпении матери, впрочем, все это можно объяснить и знаменитыми стихами Хомякова:

Подвиг есть и в сраженьи,

Подвиг есть и в борьбе.

Высший подвиг – в терпеньи,

Любви и мольбе.

Живым остается для меня и мой университетский друг Сергей Морозов, который ушел из жизни десять лет назад. Это был глубоко религиозный человек, никогда и нигде не скрывал этого, за что расплачивался не раз своим преподавательским местом в пединститутах, откуда его изгоняли, пока в конце 1960-х годов не нашел пристанища в Мордовском государственном университете, где и преподавал русский язык вплоть до 2000 года (когда почти 80-летним ушел на пенсию). Там, конечно, тоже не жаловали его, предупреждали, угрожали, но на изгнание не решались, уважая и как фронтовика, награжденного орденом Боевого Красного Знамени, да невольно и как честного человека, верного своим убеждениям. Удивительно было в нем соединение детского простодушия и почти аввакумовской силы характера, несокрушимости веры в Христа. В письме, присланном мне незадолго до смерти, он писал: «Я преклоняюсь перед Христом Смиренным, поруганным и распятым на Кресте ради спасения человечества. Но у меня дух захватывает от волнения, от восторга, когда мысленно вижу Христа воинственного, опрокидывающего столы, бичом изгоняющего из храма меновщиков и всякого рода торгашей, превративших Храм Бога живого в скотный двор. Святая Русь превращена в скотный двор...»

Мне всегда были ближе люди «обыкновенные», не испорченные «известностью», «славой», выедающей обычно в человеке все природное, разъедающей душу тщеславием, лицедейством, непомерным представлением о себе, о своем месте в мире. Ведь это так смешно, когда, например, писатель заявляет, что он «формирует народную душу».

При этом могу сказать, что всегда склонялся перед дарованным свыше писательским талантом, считая его общим достоянием литературы, но никогда не умилялся позой писаки с наклеенной на лбу этикеткой о собственной гениальности, «избранности». Чтобы показать, какая может быть пропасть между «обыкновенным» человеком и «гениями», приведу два примера. Когда Солженицыну вручали в Академии наук (РАН) медаль Ломоносова, то, как писала «Независимая газета», весь огромный зал, вся армада академиков поднялась с мест и, стоя, бурными аплодисментами приветствовала награжденного. Ни одного не оказалось, кто воздержался бы от участия в этом старческом экстазе. Перед кем же такое помешательство? Перед апологетом предательства (в романе Солженицына «В круге первом» дипломат Володин возносится автором в благороднейшего героя за то, что тот выдал наших разведчиков в Америке, посвященных в секреты атомной бомбы). Автору ненавистна сама мысль, что наша страна может иметь ядерный щит. А в другом месте этого же романа другой любимец автора с косноязычием «русского мужика» хрипит от ненависти, что он готов спалить атомной бомбой Москву и «все заведения» страны, лишь бы уничтожить «усатого» – как он называет Сталина. И чем еще славен этот вдохновитель вышеназванных мерзавцев – Александр Исаевич Солженицын? Ненавистью к нашей Победе в Великой Отечественной войне, к историческому прошлому России, которая всегда как империя была, якобы, угрозой для Европы. Злобной хулой на наших героев («придуманный Матросов», «глупенькая Зоя» – о Зое Космодемьянской). Фантастической цифрой о 66 миллионах погибших от «советского террора». «Более 60 миллионов погибших – это только внутренние потери в СССР. Нет, не войну имею в виду, внутренние потери». И в то же время этот беспардонный лжец всем проел уши требованием «жить не по лжи». Известен Александр Исаевич и как сексот под именем Ветров, давший в лагере подписку о доносах на заключенных (и здесь уже также ставится под сомнение его щегольство излюбленным словечком «нравственник»). Не нравится ему «окаменело ортодоксальное», без «поиска» Православие, хотя расшатывающий догматы «поиск» и означает конец Православия. А в своем опусе «Как нам обустроить Россию» он так обустроил ее, что из пятнадцати бывших союзных республик оставил только три.

Ну, да много другого можно было бы еще сказать об идоле той грандиозной академической толпы, которая с таким единодушием устроила ему «именины сердца». Но, как для всякой толпы, трезвые доводы тут безрассудны, и поэтому я закончу на веселой ноте. Писали в газетах о таком случае с простой учительницей, которая когда-то работала вместе с Солженицыным в рязанской школе, и когда тот уже в роли «мировой славы» пожаловал в эту школу, то эта учительница на встречу не пошла да еще сказала: «Он шпион». Ну, «шпион – не шпион», а главное – уловила. «Не наш мужик». И как тут обойтись без вопроса, кто же из этих двух сторон, разделенных вроде бы пропастью в нынешней «морали» – «ученые» и «простецы» – кто из них из «быдла» и кто из – «элиты»?

- Главные идеи Вашей жизни?

- Из опыта своей долгой жизни я уже давно сделал вывод, что духовное, невидимое реальнее видимого, материального. И в памяти моей прежде всего встает то, что связано с духовными фактами, явлениями моей жизни. Большое влияние в молодости на мою внутреннюю жизнь оказала болезнь – туберкулез легких с многолетним пневмотораксом («поддувание легких»). Но как сказал поэт: «Что пройдет – то станет мило». Болезнь оказалась не только лишением для молодости ярких красок бытия, житейских радостей, но и накоплением тех сокровеннейших переживаний, которые могут стать причастными к той высшей категории познания человеком самого себя, бытия, что Паскаль связывает с его религиозно-моральной основой, ни с чем не сравнимыми ценностями особого рода, в частности, милосердием.

В самом начале 1963 года я испытал духовный переворот, о котором подробно рассказал в статье «В сражении и любви» (книга «Твердыня духа»). Сначала было что-то болезненное, когда, думая по ночам о Боге, я представлял Его себе нависшей надо мною необъятной громадой, которая вот-вот раздавит меня. Умом я понимал, что этого не может быть, что Бог есть любовь и благо, но от того страх не проходил. А потом все это ушло и открылось что-то неизъяснимо сладостное. Откуда это? Почему? Все преобразилось для меня в этом мире в людях. Все соединилось этим неожиданным для меня переживанием. В детях было что-то глубоко трогательное, «не от мира сего». Я мог подумать о знакомом человеке, пребывающем за тысячи верст от меня, и в душу проливалась радость от желания сделать что-то доброе для него. Мне было жаль людей, не познавших того, что открылось мне. Потом я, видно, расплатился за свой вопрос, когда оскудел во мне этот непостижимый дар. Но тогда в течение целых трех лет я поистине жил с благодатью в душе. И сколько же мне давалось тогда свыше, сколько неиссякаемых сил, которых, казалось, хватит на всех, нуждающихся в участии. Но даже когда и охладевало это со временем, пережитое оставалось в сознании как высшая реальность, и это помогало мне противостоять «духу времени», приспособленчеству, продажности, алчности, придерживаться и в литературной работе должного духовно-нравственного уровня. Религиозное ощущение бытия определяло и мои жизненно-творческие ориентиры: не идти против совести, трудиться на своем месте добросовестно и качественно, быть преданным народу, Родине.

Это и есть для меня то, что можно назвать «главными идеями жизни».

- Ваше понимание главных начал русской идеологии?

- Православие как основа русской идеологии. Сильная, жесткая централизованная власть в интересах народа (децентрализация – гибель государства). Имперское сознание. Социальная справедливость. В духовном плане – фактор совести (как голос Бога) в русском самосознании. Возвышение сердца над рассудком; внутреннего, сути, над внешним, показным. Приоритет человека труда, создателя материальных, духовных ценностей. Борьба (как национальная историческая задача) с либерально-космополитическими силами, разъедающими, разрушающими христианскую основу русской идеологии.

- Какие, по Вашему мнению, наиболее характерные нравственные ценности русского народа?

- В первую очередь я назвал бы (и об этом свидетельствует история) способность русского народа в критическую для Родины годину объединить свои силы, сплотиться вокруг великой цели, в данном случае в защите Православия от его врагов.

Еще задолго до Минина и Пожарского опасность со стороны папства, католичества подняла Александра Невского на подвиг в знаменитой битве на Чудском озере (Ледовое побоище, 1242 г.), где было разгромлено войско ливонских рыцарей, ставивших целью обратить правосланых в католичество. Война 1812 года против наполеоновских орд приобрела характер «народной войны» (так и называли ее тогда, начиная с императора Александра I), потому что народная душа была уязвлена тем надругательством, кощунством, которые творили завоеватели, превращая православные храмы в стойла, сдирая золото, серебро с икон, употребляя святые образа на дрова, взорвали Кремль перед уходом из Москвы. Когда началась Великая Отечественная война 22 июня 1941 года, то на другой же день митрополит Сергий обратился к верующему народу с патриотическим посланием, благословляя его на борьбу с немецко-нацистскими захватчиками.

И вот уже нынешнее время – «демократов-реформаторов». Либералы связывают с ним «церковное возрождение», но вот что пишет известный священник Димитрий Дудко: «Демократы, как ни объявляют себя верующими, они верующие только в золотого тельца, в мамону. А в Евангелии прямо сказано: не можете служить одновременно Богу и мамоне».

Двадцать лет тому назад с «перестройкой-революцией» наш народ попал в такую талмудистскую западню, что не было и не могло быть никакой пощады. Уничтожали нас все это время планомерно по миллиону в год и всеми средствами: обнищанием, голодом, болезнями, моральным террором, глумлением над «совками», разнузданным русофобством, нагнетанием состояния безнадежности и т. д. И, конечно же, мы теперь уже в большой степени не тот народ, каким еще недавно были. И не только количеством. Смрадный дух мамоны, нависший над Россией, отравляет человеческие души, делает реальной смертельную угрозу самому историческому бытию русского народа. Глубинный смысл, суть происходящего ныне в России – вытравить в нашей жизни все духовное, сделать из русского человека рыночную болванку. Но, оказывается, не все здесь так просто срабатывает и не появляется ли повод для оптимизма? Не открывается ли в новом качестве то, что обозначено как «характерные нравственные ценности русского народа», – теперь уже в новых исторических условиях? И можно ли отказать в «нравственных ценностях» русскому народу, видя его сегодняшнее массовое неприятие людоедского нрава мамоны, сплочение его в христианском отторжении от зла?

- Добротолюбие у русского народа, как Вы его понимаете?

- Привожу слова из недавней проповеди настоятеля храма Илии Пророка во Внукове отца Николая: «Мы, русские, самый счастливый народ на Земном шаре. Ни у кого нет столько святых, как у нас».

Отцу Николаю за тридцать, но выглядит он намного старше. Аскетическое лицо, суровое выражение глаз. Взгляд его теплеет, в голосе слышатся добрые нотки, когда он произносит свою проповедь. И уж совсем он для нас свой, наш батюшка, когда после богослужения расстается с нами, осеняя крестом для целования, улыбаясь, кажется, каждому из прихожан.

Иногда, глядя на него, я думаю: «Вот к кому относится без прикрас, без архаичности слово "добротолюбие"». Ведь что может быть тяжелее, чем нести бремя священника с пожизненной причастностью к непостижимому, страшному Таинству Евхаристии, с ответственностью за каждое свое деяние, слово перед Самим Богом.

И зная по их исповедям, что это за люди, сколько греховного, падшего в них, что скрывается за этими лицами, зная все это – провожать этих людей с такой улыбкой, благословлять их с любовью Крестом Животворящим – это ли не добротолюбие?

- Нестяжательство – что это, по-Вашему?

- В эпоху Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии выходил замечательный патриотический журнал «Сын Отечества». Его важнейшими темами было то, что определялось как миссия русского народа, что называлось в журнале «народным характером», его особенностями, отличием русской цивилизации от западной. В «Отрывке из обозрения происшествий 1814 года» рассматривается «тот образ, каковым обнаружился ныне народный характер, особливо двух великих народов». Описав, как мужественно, самоотреченно «вел себя в последнюю войну великий духом народ российский» и как бесчинствовали и как грабили «с разбойнической жадностью», оскверняли святыни захватчики, как на сожжение Москвы русские ответили сохранением Парижа, автор заключает: «Сие, никаких прикрас не содержащее описание всего происшедшего в 1812 в Москве и в 1814 в Париже показывает нам ясно решительную противоположность в характеристиках обоих народов». Особенно любопытна такая подробность. «Парижане употребляли присутствие победителей на свое обогащение, возвысив на все цены и тем увеличив свои доходы».

Жители Москвы покинули ее, жертвуя своим имуществом, жилищем в огне пожара, оставшиеся москвичи мстили оккупантам, убивая их по ночам. И вот русские в столице Франции, стотысячная русская армия, расквартированная в Париже, – от бивуаков на Елисейских полях до окраинных казарм. А «любезные парижане» не только не уязвлены этим, но очень даже довольны: ведь на этом можно поднять на все цены, обогатиться. Вот два народных характера, две цивилизации: русская и западная.

- А вот такое качество русского народа, как соборность?

- Соборность в свое время (условно до середины XIX века) обнимала, во всяком случае как мировоззрение, все сферы русского бытия от религиозного, церковного, культурно-творческого до бытового, семейного. И впоследствии, включая и советский период нашей истории, соборные начала продолжали существовать в меняющихся исторических формах, сходных в системе нравственных ценностей. И только в последнее двадцатилетие с «перестройкой-революцией», объявившей непримиримую войну христианской морали, соборность оказалась под угрозой полного разрушения. Объявлен врагом номер один менталитет русского человека как причина срыва так называемой либеральной модернизации, а на самом деле как стержень русского православного сознания, патриотизма. В конце 1980-х годов действия «демократов» принимали катастрофический для страны характер, и требовалось против этого объединение всех здоровых патриотических сил из всех слоев общества, от политических до религиозных». За прошедшие с тех пор годы было немало попыток такой консолидации, но где результаты? Большим плюсом было бы уже то, если бы мы остановились на общих для нас ценностях – традиционной соборности и советского коллективизма – ведь это общая для нас история.

- Патриотизм, что это по-Вашему?

- Патриотизм должен непременно соединяться с национальными интересами, с борьбой за социальную справедливость, которая ныне подавляется с оголтелой последовательностью.

- Какие люди, по Вашему мнению, сыграли самую положительную роль в русской истории?

- Выбор неизбежно неполный (оказавшиеся вне списка наши национальные гении во всех областях деятельности – от государственной до духовно-культурной – могли бы сказать словами героя повести Андрея Платонова: «Сокровенный человек», «без меня народ не полный»). Вот такой, например, список – крайне узкий, но «судьбоносный» для истории России.

Святой равноапостольный князь Владимир – принятие христианства, крещение Киевской Руси (988 г.).

Благоверный князь-мученик Андрей Боголюбский (XII век) – перенос центра тяжести русского государства с юго-запада (Киев) на северо-восток (Суздаль – Владимир). Тем самым заложил основание для могучего роста, расширения Руси, для становления самого великорусского характера, о чем историк, украинофил Н. Костомаров, писал как об «отличительных признаках великорусской народности: сплочение сил в собственной земле, стремление к расширению своих жительств и к подчинению себе других земель». Сама пролитая кровь Андрея Боголюбского, ставшего жертвой еврейского заговора, скрепила величие государственной идеи и христианской святости.

Святой благоверный Александр Невский (XIII век) – остановил экспансию ливонских рыцарей (Ледовое побоище, 1242 г.) и католичества на Русскую Землю.

Святой благоверный Димитрий Донской (XIV век) – как московский князь возглавил силы всех русских земель для отпора Мамайской орде и по благословению святого Сергия Радонежского разгромил ее в Куликовской битве (8 сентября 1380 г).

Иван III(XV-начало XVI века) – первый самодержец России. Присоединил к Москве множество уделов, расширив пространство государства от Новгорода до северозападной Сибири. Историки находят в нем сходство с Петром Великим, но в своей политике сближения с Европой, в установлении государственно-культурных связей с нею он, по словам историка, «не мыслил о введении новых обычаев, о перемене нравственного характера подданных».

Новгородский архиепископ святитель Геннадий и игумен Волоколамского монастыря преподобный Иосиф Волоцкий – героические борцы против ереси «жидовствующих», возникшей в конце XV века в Новгороде, перекинувшейся затем в Москву, пустившей корни в среде духовных лиц. При дворе склонялся к ереси даже сам великий князь Иван III. «Жидовствующие» отрицали Божественность Христа, Святую Троицу, хулили Богоматерь, кощунствовали над святынями, плевали на иконы, вырезали из просфор кресты и бросали кошкам и собакам. Особенно опасными были скрытые еретики, которые называли себя христианами, добивались с помощью своих единомышленников высоких священнических мест (из еретиков были протоиереи главных соборов – Успенского и Архангельского), в случае разоблачения разыгрывали притворное покаяние, а затем возвращались к прежнему. Появилась угроза духовного перерождения нации, самому существованию русского православного государства. И эту смертельную угрозу предотвратили два великих святых ревнителя Православия – новгородский архиепископ Геннадий и игумен Иосиф Волоцкий. Начатую святителем Геннадием борьбу с «жидовствующими» продолжил, довел до конца друг его преподобный Иосиф Волоцкий – своими громовыми речами, смелым посланием-призывом к русским иерархам стать за православную веру против покровителя еретиков – митрополита Зосимы. Когда игумену Иосифу привелось увидаться наедине с великим князем, то обличающая речь его о еретиках так подействовала на Ивана III, что он просил прощения, что в свое время, зная правду о ереси, не решился пресечь ее. После повторной встречи с преподобным Иосифом великий князь, долго колебавшись, в декабре 1504 года созвал собор, который обвинил и предал проклятию нескольких уличенных еретиков, а наиболее виновных осудил на казнь.

Первый русский царь Иван IV– в исторической народной памяти Иван IV остался, живет под именем Иван Грозный. Ось правления Ивана IV – это его непримиримая борьба за мощное православное государство против притязаний на власть бояр, бывших удельных князей, не мирившихся с утратой своей самостоятельности. Это и борьба его с Западом, с католичеством, пытавшимся подчинить своему владычеству православную Россию. Насколько велик был заговорщический потенциал боярства «с видом на престол», видно из рассказа С. М. Соловьева в его «Истории России с древнейших времен» (т. VIII, гл. IV), как «с воцарением Шуйского бояре стали иметь гораздо больше власти, чем сам царь». Некоторые «крамолили против царя с целью занять его место», подвергнутые за это опале, разосланные по разным городам, затаились в ожидании, «готовые принять самое деятельное участие в возмущении для свержения правительства, им враждебного» (т. VIII, гл. IV).

Удивительно захватывающее чтение – проследить по векам, как начиналась, развивалась русская государственность. Поистине цепенеет воображение, когда видишь, как из убогой деревушки постепенно вырастает Москва, ширится, усиливается, присоединяя к себе соседние княжества, уходит, возрастая на север и восток, через Уральские горы в Сибирь, к берегам Ледовитого океана, и дальше – к Дальнему Востоку. Не было еще в истории человечества такой с безмерным пространством империи. И сложилась она во многом благодаря государственному инстинкту, державной воле московских государей – великих князей от Ивана Калиты до Василия Ивановича, от царя Ивана IV до императора Петра I, других императоров. Величие государя связывается с тем, что он оставил после себя. Вдвое увеличилась Русь при Иване III. При внуке его Иване IV в состав России вошли бывшие осколки Золотой орды – ханства Казанское и Астраханское и, наконец, Сибирь.

Характер действительно «грозный», с религиозным даром покаяния (в отличие от чуждых этому западноевропейских тиранов), личность трагическая – Иван IV до сих пор, спустя четыре с лишним века после своей смерти, продолжает быть фигурой живой, актуальной. Примечательно, что в конце Великой Отечественной войны готовился и в 1945 году вышел на экраны фильм «Иван Грозный» с идеологическим акцентом на государственном величии героя. И в наше время, с одной стороны, мыслящая, объективная часть историков, понимающая истинное значение для России Ивана IV (а митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн считает его даже святым); и с другой стороны – русофобская пресса, телевизионные киллеры, под постоянной биркой «Исторический процесс» обливающие грязью наше прошлое; зрелищные лицедейства, вроде недавно запущенного хулиганского фильма о Иване Грозном – поделка режиссера-еврея и выбранного им для роли «царя-тирана» русского актера с наружностью бомжа. И за всем шумом, гвалтом цель здесь одна – вдолбить слушателю, читателю: каков царь, такова и созданная им Россия; пора вернуть ее к временам уделов, как хотели гавриилы поповы, ельцины, сахаровы, расчленить страну на семьдесят отдельных государств.

Козьма Минин и Димитрий Пожарский. В Минине чудесным образом воплотилось воедино сознание своего религиозного избранничества и гражданской доблести. О себе он поведал своим землякам-нижегородцам: «Святой Сергий явился мне во сне и приказал возбудить уснувших». До него «возбуждали уснувших» сам патриарх Гермоген, архимандрит Троицкого монастыря Дионисий с келарем Авраамием Палициным, которые в своих грамотах, рассылаемых по всем городам растерзанной смутой страны, призывали к спасению веры и Отечества, подымали дух народа.

Историк в числе причин, вызвавших смуту на Руси, называет разгул безнравственности во всех видах, вплоть до массового предательства, цинизма перебежчиков, «перелетов» из Москвы в Тушино, из Тушино в Москву; кого-то из них тушинский вор (Лжедмитрий II) мог одарить званием боярина, и таковым «перелет» становился и в Москве.

Но были и те, кто именуются историком С. М. Соловьевым в «Истории России с древнейших времен» как «лучшие люди», «коренные», «основные люди», которые готовы были идти против захватчиков, но не знали, с чего начинать. В названной «Истории России» приводится разговор Минина с нижегородцами: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имени своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать». «Что же нам делать?» – спрашивали его. «Ополчаться», – отвечал Минин. А что значит ополчаться? Для этого надобно нанимать людей ратных, собирать для них деньги, средства. Но вот Минин приносит на общее дело деньги, все, что у него было ценного в доме, заражая своим примером других, и уже не только в Нижнем Новгороде, но и в других городах страны, еще недавно удельных, каким недавно был и сам Нижний Новгород. Так на этом сборе средств для ополчения происходит сплочение сил уже не только духовного порядка, но и материального, практического, воинского.

Таким образом, в народе уже созревала готовность к очищению государства от врагов внешних и внутренних, но требовался толчок для действий. Им и стал подвиг Минина. И его призыв жертвовать всем ради освобождения Родины – был не просто слова и не какая-то метафора о женах и детях как заложниках. Недаром ему привиделся святой Сергий и «приказал» поднимать людей за веру. Для таких избранных свыше людей есть ценности выше семьи. Когда человек самим провидением поставлен в особое положение, несет как смертную ответственность не только за себя, но, скажем, за то же государство, то здесь обычные житейские оценочные мерки не всегда пригодны.

Для нынешнего племени политических лилипутов не только такая жертвенность, но и вообще само понятие ее вне пределов понимания, куда доступнее власть – сласть. А вот семья – это понятно, это же своя плоть, да и можно спекульнуть на репутации семьянина – в наше-то растленное время это очень даже выгодно.

Возвращаясь к нашим героям 1612 года, скажем, что возглавленное ими ополчение было второе, первое окончилось неудачей из-за распрей его начальников. Конечно же, успеху дела содействовала и высота нравственных качеств Минина и Пожарского, чуждых мелкому тщеславию, козней за первенство, объединенных единой волей и горением патриотического духа.

- Что Вы хотели бы пожелать молодому поколению России?

- Хотелось бы, прежде всего, пожелать не столько самой молодежи, сколько нам, людям старшего поколения: не заискивать, не подлаживаться к молодежи, а если и можно влиять на нее, но не словесным назиданием, поучениями, морализаторством, а только своими поступками, жизненными принципами, тем, что один из русских писателей называл творческим поведением.

 

 

***

 

Пять лет тому назад: статья из "Русского вестника"

 

(К 90-летию писателя)

Михаил Лобанов: "Литература и есть главное дело в моей жизни..."
 
Известный русский писатель, профессор Литературного института им. А.М. Горького Михаил Петрович Лобанов беседует с корреспондентом "Русского вестника"     - Расскажите, пожалуйста, о себе. 

   - Родился 17 ноября 1925 года в деревне Иншаково Спас-Клепиковского района Рязанской области. В январе 1943 года был призван в армию, учился в Благовещенском (под Уфой) пулеметном училище. Участвовал в боях на Курской дуге в составе 58 гвардейского стрелкового полка (11 гвардейская армия). 9 августа 1943 года был ранен осколком мины в бою в районе населенного пункта Воейково, что в двадцати четырех километрах восточнее Карачева (Брянская область). За участие в боях награжден двумя боевыми орденами – Красной Звезды и Отечественной войны I степени. 

В 1949 году окончил филологический факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. После университета, пораженный художественной силой, трагизмом шолоховского «Тихого Дона» добровольно поехал на родину писателя, где три с половиной года работал в Ростове-на-Дону в местной областной газете «Молот». К сожалению, сковавшая меня болезнь (туберкулез легких) помешала осуществлению моего желания – поездить по Донской земле, тогда еще, казалось, не остывшей от кровавых следов гражданской войны. 

Затем в Москве работал заведующим отделом науки в журнале «Славяне», заведующим отделом литературы и искусства газет «Пионерская правда» и «Литература и жизнь» (впоследствии «Литературная Россия»). Защитил в Московском университете кандидатскую диссертацию по своей книге «Роман Л. Леонова «Русский лес». С 1963 года по настоящее время (2011 год) – руководитель творческого семинара, профессор Литературного института им. А.М. Горького.

- Главные события в Вашей жизни? 

- Прежде всего, первый бой на Курской дуге, о котором я подробно рассказал в своей книге «Внутреннее и внешнее» (1975). И второе – что можно назвать незабываемым событием в моей внутренней жизни – это моя реакция на израильский блицкриг, когда Израиль летом 1967 года за несколько дней разгромил Египет (об этом – мои воспоминания в книге «В сражении и любви»). Ужасом повеяло от мысли, что то же самое может случиться и у нас, евреи так же стремительно могут захватить и Москву. Тогда при военной мощи нашей страны мое потрясение могло выглядеть болезненной фантазией, бредом. Но это было мне самому не понятное интуитивное, мистическое предощущение того страшного, что и произошло у нас и стало очевидным, как еврейское иго.

- Главные дела в Вашей жизни? 

- Ну, видимо, литература и есть главное дело в моей жизни, если я начал писать рассказики с четырнадцати лет, незадолго до войны, публиковать их в районной газете «Колхозная постройка» – Спас-Клепики Рязанской области. И до сих пор я не отделался от этой самой литературы. Тогда я и понял, как слово может нанести травму человеку. А впоследствии, когда литература оказалась для меня уже профессией, моим призванием, передо мной встал вопрос: может ли слово стать делом? Это вроде бы и произошло в моей литературной работе, если иметь в виду тот общественный резонанс, который неожиданно для меня вызывали мои книги, в частности, «Мужество человечности» (1969), «А.Н. Островский» (ЖЗЛ, 1979), мои статьи, такие, в первую очередь, как «Просвещенное мещанство» (1968), «Освобождение» (1982), ставшая предметом осуждающего решения ЦК КПСС. И вот уже через сорок лет - оценки того же «Просвещенного мещанства» А. Солженицыным, А. Яковлевым, А. Дементьевым, А. Яновым и т. д. Уже в наше время эта статья, оказывается, не потеряла своей актуальности. О ней вспоминают, продолжают писать, о чем говорится в моей статье «Борьба» (опубликована в моей книге «Твердыня духа», 2010). 

Мишенью для нынешних либералов стали даже отдельные цитаты из давних моих статей. Небезызвестный телебоевик, он же один из вожаков так называемой «Общественной палаты» Сванидзе поднял гвалт в оной палате по поводу тех нескольких моих фраз о сути «борьбы с космополитизмом» в советской прессе на рубеже 40–50-х годов прошлого столетия, которые приведены в учебном пособии Барсенкова и Вдовина «История России» (1917–2004). Об этом публикация «Сванидзе – раздуватель межнациональной розни» в газете «Радонеж» (№ 8(215), 2010). Другой либерал, Л. Млечин не оставил без внимания в своем телевыступлении то место из моих воспоминаний, как я был поражен блицкригом Израиля против Египта летом 1967 года.

- Главные идеи Вашей жизни? 

- Из опыта своей долгой жизни я уже давно сделал вывод, что духовное, невидимое реальнее видимого, материального. И в памяти моей прежде всего встает то, что связано с духовными фактами, явлениями моей жизни. Большое влияние в молодости на мою внутреннюю жизнь оказала болезнь – туберкулез легких с многолетним пневмотораксом («поддувание легких»). Но как сказал поэт: «Что пройдет – то станет мило». Болезнь оказалась не только лишением молодости ярких красок бытия, житейских радостей, но и накоплением тех сокровеннейших переживаний, которые помогут познать человеку самого себя, свое бытие, что Паскаль связывает с его религиозно-моральной основой, ни с чем не сравнимыми ценностями особого рода, в частности, милосердием. 

В самом начале 1963 года я испытал духовный переворот, о котором подробно рассказал в статье «В сражении и любви» (книга «Твердыня духа»). Сначала было что-то болезненное, когда, думая по ночам о Боге, я представлял его нависшей надо мною необъятной громадой, которая вот-вот раздавит меня. Умом я понимал, что этого не может быть, что Бог есть любовь и благо, но от того страх не проходил. О дальнейшем в моей статье говорится: «А потом все это ушло и открылось что-то неизъяснимо сладостное. Откуда это? Почему? Все преобразилось для меня в этом мире в людях. Все соединилось этим неожиданным для меня переживанием. В детях что-то глубоко трогательное, «не от мира сего». Я мог подумать о знакомом человеке, за тысячи верст от меня, и в душу проливалась радость от желания сделать что-то доброе для него… Мне было жаль людей, не познавших того, что открылось мне. Потом я, видно, расплатился за свой вопрос, когда оскудел во мне этот непостижимый дар. Но тогда, в течение целях трех лет, я поистине жил с благодатью в душе». И сколько же мне давалось тогда свыше, сколько неиссякаемых сил, которых, казалось, хватит на всех, нуждающихся в участии. Но даже когда и охладело это со временем, приземлялась до крайности. Пережитое оставалось в сознании как высшая реальность, и это помогало мне противостоять «духу времени», приспособленчеству, продажности, алчности, придерживаться и в литературной работе должного духовно-нравственного уровня. Религиозное ощущение бытия определяло и мои жизненно-творческие ориентиры: не идти против совести, трудиться на своем месте добросовестно и качественно, был преданным народу, Родине.

- Главные люди в Вашей жизни и какую роль они сыграли в Вашей жизни? 

- Назову прежде всего свою мать Екатерину Анисимовну. Родилась она 20 ноября 1903 года, скончалась 12 января 1988 года. От нее осталась икона Божией матери с молитвой к св. Варваре за киотом – во избежание внезапной, без покаяния смерти. И фотография в рамке. Семнадцатилетняя девушка, не по возрасту суровое выражение лица, словно ей уже видится без всяких иллюзий все предстоящее в ее жизни. Она была старшей дочерью в семье из восьми детей, делившей в матерью всю тяжесть домашних, хозяйственных работ. Замужество не принесло ей счастья. Муж ее, мой отец, рано скончался, и она с нами, двумя сыновьями – мной и Митей – стала жить в доме родителей. Второе ее замужество было необычным. Она вышла за человека с пятью детьми. Мать этих детей была ее подругой, и, умирая, взяла с нее обещание, что та не оставит сирот, выйдет замуж за их отца, что моя мать и сделала. Может быть, здесь сказалось и то, что было бы для нее грехом - отказаться от обещания, как грехом считала впоследствии ее мать переселиться ей с многолюдной семьей в большой дом раскулаченной семьи, который ей предлагали. «У людей отняли дом, и грех в нем жить» – говорила бабушка. Так и продолжала жить мать с оравой: пятеро детей подруги (называли ее матерью), мы с Митей да еще четверо новорожденных – все в одной разделенной пополам барачной комнате. Впрочем, было какое-то чудо: все росли, учились, не пьянствовали, не хулиганили. Жители поселка говорили: «У Кати хорошие ребята». 

Живым остается для меня и мой университетский друг Сергей Морозов, который ушел из жизни десять лет назад. О нем я писал в своих книгах «В сраженьи и любви», «Твердыня духа». Это был глубоко религиозный человек, никогда и нигде не скрывал этого, за что расплачивался не раз своим преподавательским местом в пединститутах, откуда его изгоняли, пока в конце 60-х годов не нашел пристанища в Мордовском государственном университете, где и преподавал русский язык вплоть до 2000 года (когда почти 80-летним ушел на пенсию).Там, конечно, тоже не жаловали его, предупреждали, угрожали, но на изгнание не решались, уважая и как фронтовика, награжденного орденом Боевого Красного Знамени, да невольно и как честного человека, верного своим убеждениям. Удивительно было в нем соединение детского простодушия и почти аввакумовской силы характера, несокрушимости веры в Христа. 

Посчастливилось не увидеть этого кошмара, поразившего Родину, старшему другу Сергея – Александру Федоровичу Мартынову, умершему в 1982 году в 75-летнем возрасте. О встречах, разговорах с ним, о его христианской кротости я писал в своей статье «В сражении и любви» (книга «Твердыня духа»). До пенсии он был учителем физики, долгие годы писал богословский труд, в котором, судя по разговору с ним, доказывал существование Бога с помощью данных науки, в частности, проявление Божественной энергии, связи ее с человеком он видел в силовом поле. Намеки на это поле он находил в Библии. 

Он много перенес в жизни, несколько лет лагерей из-за религиозных убеждений, уход первой жены, гибель сына от второй жены – сорвался с подножки тронувшегося поезда. Переезды из одного города в другой в надежде обменять жилье, пока, наконец, из коммунальной каморки не перебрался в отдельную квартиру в районе города Щигры (Курская область). Сюда я приехал в начале августа 1982 года, чтобы попрощаться с ним, умиравшим от болезни крови. И все, что я пережил тогда: от неузнаваемого не лица, а личика с почти плоским ниже подбородка одеялом, и я не находил слов, чтобы что-то сказать; от ночной тишины в соседней комнате, где он лежал; от его слов, когда я утром пришел к нему, и он, подняв на меня глаза, спросил: «Как ты спал? Как себя чувствуешь?», и слышать это было невмоготу. И как я потом бродил по берегу озера, за железной дорогой и уже знал это состояние по прошлому, по смерти дорогого мне человека, дяди моего Алексея Анисимовича, и не дивился охватившему меня безразличию. Знал только, что это поможет мне самому умирать, когда придет время. 

Мне всегда были ближе люди «обыкновенные», не испорченные «известностью», «славой», выедающей обычно в человеке все природное, разъедающей душу тщеславием, лицедейством, непомерным представлением о себе, о своем месте в мире. 

Могу сказать, что всегда склонялся перед дарованным свыше писательским талантом, считая его общим достоянием литературы, но никогда не умилялся позой писаки с наклеенной на лбу этикеткой о собственной гениальности, «избранности». Чтобы показать, какая может быть пропасть между «обыкновенным» человеком и «гениями» – приведу два примера. Когда Солженицыну вручали в Академии наук (РАН) медаль Ломоносова, то, как писала «Независимая газета», весь огромный зал, вся армада академиков поднялась с мест и стоя, бурными аплодисментами приветствовала награжденного. Ни одного не оказалось, кто воздержался бы от участия в этом старческом экстазе. Перед кем же такое помешательство? «Перед апологетом предательства (в романе Солженицына «В круге первом» дипломат Володин возносится автором в благороднейшего героя за то, что тот выдал наших разведчиков в Америке, посвященных в секреты атомной бомбы. Автору ненавистна сама мысль, что наша страна может иметь ядерный щит. А в другом месте этого же романа другой любимец автора с косноязычием «русского мужика» хрипит от ненависти, что он готов спалить атомной бомбой Москву и «все заведения» страны, лишь бы уничтожить «усатого» – как он называет Сталина. И чем еще славен этот вдохновитель вышеназванных мерзавцев – Александр Исаевич Солженицын? Ненавистью к нашей Победе в Великой Отечественной войне, к историческому прошлому России, которая всегда как империя была, якобы, угрозой для Европы. Злобной хулой на наших героев («придуманный Матросов», «глупенькая Зоя» – о Зое Космодемьянской). Фантастической цифрой 66 миллионов погибших от «советского террора». «Более 60 миллионов погибших – это только внутренние потери в СССР. Нет, не войну имею в виду, внутренние потери». И в то же время этот беспардонный лжец всем проел уши требованием «жить не по лжи». Известен Александр Исаевич и как сексот под именем Ветров, давший в лагере подписку о доносах на заключенных (и здесь уже так же ставится под сомнение его щегольство излюбленным словечком «нравственник»). Не нравится ему «окаменело ортодоксальное», без «поиска» Православие, хотя расшатывающий догматы «поиск» и означает конец Православия. А в своем опусе «Как нам обустроить Россию» он так обустроил ее, что из пятнадцати бывших союзных республик оставил только три. 

Ну, да много другого можно было бы еще сказать об идоле той грандиозной академической толпы, которая с таким единодушием устроила ему «именины сердца». Но как для всякой толпы, трезвые доводы тут безрассудны, и поэтому я закончу на веселой ноте. Писали в газетах о таком случае с простой учительницей, которая когда-то работала вместе с Солженицыным в рязанской школе, и когда тот уже в роли «мировой славы» пожаловал в эту школу, то эта учительница на встречу не пошла да еще сказала: «он шпион». Ну, «шпион–     не шпион», а главное – уловила: «Не наш мужик».

- Ваше понимание главных начал русской идеологии? 

- Православие как основа русской идеологии. Сильная, жесткая централизованная власть в интересах народа (децентрализация – гибель государства). Имперское сознание. Социальная справедливость. Коллективизм, Библейски-советский принцип: «Кто не работает – тот не ест». Приоритет человека труда, создателей материальных, духовных ценностей. Борьба (как национальная историческая задача) с либерально-космополитическими силами, разъедающими, разрушающими христианскую основу русской идеологии.

- В чем состоят главные особенности русской цивилизации? 

- Духовность. Фактор совести (как голос Бога) в русском самосознании. Возвышение сердца над рассудком; внутреннего, сути, над внешним, показным. Есть понятия «внутренний человек» и «внешний человек» (у меня выходили книги «Сердце писателя» – 1963, «Внутреннее и внешнее» – 1975). Русские классики (Достоевский, Гончаров, Толстой и др.) употребляли выражение «внутреннее содержимое» произведения. Для русской литературы главное – содержание, не форма, хотя русскому гению свойственна и гармоничность содержания и совершенной формы – Пушкин. У В. Даля, создателя знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка» есть замечательное наблюдение об особенностях сознания «речи людей из народа»: «у великорусов, противно малорусам, бытописательной памяти нет; у них все ограничено насущным и духовным; старина остается в памяти и передается, поколику она касается житейского быта; с этого, для русского, прямой переход к мыслям и беседам о вечности, о Боге и небесах, всем прочим он, без стороннего влияния, не займется, разве только по особому поводу» («Пословицы русского народа». Сборник В. Даля в двух томах. М., Худ. литература, 1984, т. I, с. 9).

- Какие, по Вашему мнению, наиболее характерные нравственные ценности русского народа? 

- В первую очередь я назвал бы (и об этом свидетельствует история) способность русского народа в критическую для Родины годину объединить свои силы, сплотиться вокруг великой цели, в данном случае в защите православия от его врагов. Хорошо об этом сказал А.Н. Островский, который после выхода своей драмы «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» писал Аполлону Григорьеву: «Неуспех Минина я предвидел и не боялся этого: теперь овладело всеми вечевое бешенство, и в Минине хотят видеть демагога. Этого ничего не было, и лгать я не согласен. Подняло в то время Россию не земство, а боязнь костела, и Минин видел в земстве не цель, а средство. Он собирал деньги на великое дело, как собирают их на церковное строение… Нашим критикам подавай бунтующую земщину: да что же делать, коли негде взять? Теоретиком можно раздувать идейки и врать: у них нет конкретной поверки, а художникам нельзя, перед ними образы… врать можно только в теории, а в искусстве – нельзя». 

И вот уже нынешнее время – «Демократов-реформаторов». Либералы связывают с ним «церковное возрождение», но вот что пишет известный священник Димитрий Дудко: «Демократы, как ни объявляют себя верующими, они верующие только в золотого тельца, в мамону… А в Евангелии прямо сказано: не можете служить одновременно Богу и мамоне» (о. Димитрий Дудко «Из мыслей священника о Сталине – в кн. Михаила Лобанова «Сталин в воспоминаниях и документах эпохи» (М., 2008, с. 669). 

Двадцать лет тому назад с «перестройкой-революцией» наш народ попал в такую талмудистскую западню, что не было и не могло быть никакой пощады. Уничтожали нас все это время планомерно по миллиону в год и всеми средствами: обнищанием, голодом, болезнями, моральным террором, глумлением над «совками», разнузданным русофобством, нагнетанием состояния безнадежности и т. д. И, конечно же, мы теперь уже в большой степени не тот народ, каким еще недавно были. И не только количеством. Смрадный дух мамоны, нависший над Россией, отравляет человеческие души, делает реальной смертельную угрозу самому историческому бытию русского народа. Глубинный смысл, суть происходящего ныне в России – вытравить в нашей жизни все духовное, сделать из русского человека рыночную болванку.

- Ваше понимание добра и зла? 

- Бывают времена в жизни человека и целого народа, когда понимание происходящего упрощается до предельно простой вроде бы, но священной истины. Таково время Великой Отечественной войны, когда было не до метафизических загадок происхождения зла, не до теорий и учений о его природе и т. д. Зло было наяву, в нашествии врага, грозившего нашему народу закабалением, уничтожением государственности. Ныне против России идет война не четыре года, как тогда, а уже четверть века, обрекающая на гибель по миллиону человеческих жизней в год. И для каждого патриота зло все то, что служит опорой, поддержкой этого злодеяния И соответственно – добро все то, что противостоит этому.

- Как Вы понимаете нестяжательство? 

В эпоху Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии выходил замечательный патриотический журнал «Сын Отечества» (Н. Греч начал издавать этот журнал с высочайшего одобрения и при материальной поддержке императора Александра I). В героическом отражении нашествия на Россию Европы во главе с Францией раскрылись великанские силы русского народа, его высокие духовно-нравственные качества. И важнейшими темами «Сына Отечества» было то, что определялось как миссия русского народа, что называлось в журнале «народным характером», его особенностями, отличием русской цивилизации от западной. В «Отрывке из обозрения происшествий 1814 года» рассматривается «тот образ, каковым обнаружился ныне народный характер, особливо двух великих народов. Описав, как мужественно, самоотреченно «вел себя в последнюю войну великий духом народ российский», и как бесчинствовали и как грабили «с разбойнической жадностью», оскверняли святыни захватчики, как на сожжение Москвы русские ответили сохранением Парижа, автор заключает: «Сие, никаких прокрас не содержащее описание всего происшедшего в 1812 в Москве и в 1814 в Париже показывает нам ясно решительную противуположность в характеристиках обоих народов». Особенно любопытна такая подробность: «Парижане употребляли присутствие победителей на свое обогащение, возвысив на все цены, и тем увеличив свои доходы». 

Жители Москвы покинули ее, жертвуя своим имуществом, жилищем в огне пожара, оставшиеся москвичи мстили оккупантам, убивая их по ночам. И вот русские в столице Франции, стотысячная русская армия, расквартированная в Париже – от бивуаков на Елисейских полях до окраинных казарм. И «любезные парижане» не только не уязвлены этим, но очень даже довольны: ведь на этом можно возвысить на все цены, обогатиться. Вот два народных характера, две цивилизации: русская и западная.

- Что такое власть? 

- Ничего нового о власти не сказать и не может быть сказано, кроме того старинного, вечного: «Тяжела ты, шапка Мономаха». Ответственность перед Богом, народом, перед самим собою. Без этого все другое, связанное с властью – мошенничество, воровство, преступление, обман, ложь, разложение собственного «я», умножение зла в мире.

- Как Вы понимаете патриотизм? 

Патриотизм должен непременно соединяться с борьбой за социальную справедливость, с национальными интересами, которая ныне подавляется с оголтелой последовательностью.

- Какие люди, по Вашему мнению, сыграли самую положительную роль в русской истории? 

Выбор неизбежно неполный (оказавшиеся вне списка наши национальные гении во всех областях деятельности – от государственной до духовно-культурной – могли бы сказать словами героя повести Андрея Платонова «Сокровенный человек»: «Без меня народ не полный»). Вот такой, например, список – крайне узкий, но «судьбоносный» для истории России. 

Князь Владимир – принятие христианства крещение Киевской Руси (988). 

Андрей Боголюбский (XII век) – перенос центра тяжести русского государства с юго-запада (Киев) на северо-восток (Суздаль – Владимир). Тем самым заложил основание для могучего роста, расширения Руси, для становления самого великорусского характера. Сама пролитая кровь Андрея Боголюбского, ставшего жертвой еврейского заговора, крепила величие государственной идеи и христианской святости. 

Александр Невский (XIII век) – остановил экспансию ливонских рыцарей («Ледовое побоище» – 1242) и католичества на Русскую землю. 

Дмитрий Донской (XIV век) – как московский князь возглавил силы всех русских земель для отпора Мамайской орде и по благословению Сергия Радонежского разгромил ее в Куликовской битве (8 сентября 1380 года). 

Иван III (XV – начало XVI века) – первый самодержец России. Присоединил к Москве множество уделов, расширив пространство государства от Новгорода до северо-западной Сибири. Историки находят в нем сходство с Петром Великим, но в своей политике сближения с Европой, в установлении государственно-культурных связей с нею он, по словам историка, «не мыслил о введении новых обычаев, о перемене нравственного характера подданных». 

Новгородский архиепископ Геннадий и игумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий – героические борцы против ереси «жидовствующих», возникшей в конце XV века в Новгороде, перекинувшейся затем в Москву, пустившей корни в среде духовных лиц. При дворе склонялся к ереси даже сам великий князь Иван III. «Жидовствующие» отрицали Божественность Христа, Святую Троицу, хулили Богоматерь, кощунствовали над святынями, плевали на иконы, вырезали из просфор кресты и бросали кошкам и собакам. Особенно опасными были скрытые еретики, которые называли себя христианами, добивались с помощью своих единомышленников высоких священнических мест (из еретиков были протоиереи главных соборов – Успенского и Архангельского), в случае разоблачения разыгрывали притворное покаяние, а затем возвращались к прежнему. Появилась угроза духовного перерождения нации, самому существованию русского православного государства. И эту смертельную угрозу предотвратили два великих ревнителя Православия – новгородский архиепископ Геннадий и игумен Иосиф Волоцкий. Начатую Геннадием борьбу с жидовствующими продолжал, довел до конца друг его Иосиф Волоцкий – своими громовыми речами, смелым посланием – призывом к русским иерархам стать за православную веру против покровителя еретиков – митрополита Зосимы. Когда Иосифу привелось увидаться наедине с великим князем, то обличающая речь его о еретиках так подействовала на Ивана III, что он просил прощения, что в свое время, зная правду о ереси, не решился пресечь ее. После повторной встречи с Иосифом великий князь, долго колебавшись, в декабре 1504 года созвал собор, который обвинил и предал проклятию нескольких уличенных еретиков, а наиболее виновных осудил на казнь. 

Иван IV – в исторической народной памяти Иван IV остался, живет под именем Иван Грозный. И деду его – Ивану III – первому дали имя Грозного – в смысле «грозного для врагов и строптивых ослушников». Но даже и Карамзин, судивший об Иване IV с сугубо нравственной точки зрения как «тирана», не скрывает «жестокости» в своем любимом государе Иване III и совершенно справедливо пишет: «Редкие основатели монархий славятся нежной чувствительностью, и твердость, необходимая для великих дел государственных, граничит с суровостью» (Н.М. Карамзин. «История государства Российского», М., «Книга», 1989, т. VI, гл. VII, с. 215). Ось правления Ивана IV – это его непримиримая борьба за мощное православное государство против притязаний на власть бояр, бывших удельных князей, не мирившихся с утратой своей самостоятельности. Это и борьба его с Западом, с католичеством, пытавшимся подчинить своему владычеству православную Россию. 

Характер действительно «грозный», с религиозным даром покаяния (в отличие от чуждых этому западноевропейских тиранов), личность трагическая, Иван IV до сих пор, спустя четыре с лишним века после своей смерти, продолжает быть фигурой живой, актуальной. Либеральная оценка его исторической роли вроде бы восторжествовала в таком официальном документе, как памятник «Тысячелетие России» (воздвигнутой в Новгороде в 1862 году), где среди многих десятков имен, составляющих славу нашей страны – от государей, полководцев, до писателей и т. д. – не нашлось места Ивану Грозному! Но примечательно, что в конце Великой Отечественной войны готовился и в 1945 году вышел на экраны фильм «Иван Грозный» с идеологическим акцентом на государственном величии героя. И в наше время, с одной стороны, мыслящая, объективная часть историков, понимающая истинное значение для России Ивана IV (а митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн считает его даже святым); и с другой стороны – русофобская пресса, телевизионные киллеры под постоянной биркой «Исторический процесс», обливающие грязью наше прошлое; зрелищные лицедейства, вроде недавно запущенного хулиганского фильма о Иване Грозном – поделка режиссера-еврея и выбранного им для роли «царя-тирана» русского актера с наружностью бомжа. И за всем шумом, гвалтом цель здесь одна – вдолбить слушателю, читателю: каков царь, такова и созданная им Россия; пора вернуть ее к временам уделов, как хотели гавриилы поповы, ельцины, сахаровы, расчленить страну на семьдесят отдельных государств.

- Как Вы оцениваете 1917 год? 

- Слишком упрощенно считать, что октябрьская революция 1917 года – результат заговора. Если говорить о евреях, то они были ферментом, вернее, подстрекателями ее, а главный протест, критическая масса накапливались столетиями внутри российского государства, русского народа. И слишком глубок был предреволюционный кризис, в котором сплелись глубинные противоречия русской жизни – социальные, духовные, даже внутрицерковные. Особенно разрушительной была перед революцией роль интеллигенции – чего стоит растленный «серебряный век» в литературе с его беспредельным аморализмом и сатанизмом. Да и лучше, что при всем ужасе гражданской войны победила Октябрьская революция, а не февральская. Что тогда было бы с нашей страной – мы можем представить по нынешней «демократической» России, которой правят отпрыски «февралистов». Нельзя отрицать того, что исторический смысл октябрьской революции отвечал национальным интересам, потребностям русского народа. Ведь впервые в истории из недр его вышло такое обилие талантов во всех областях деятельности.

- Как Вы оцениваете советский период? 

- Считаю, что советский период – это, несмотря ни на что, вершина русской государственности в тысячелетней истории России. Вершина по величию нашей державы, по влиянию на мир, по реальной силе противостояния финансово-капиталистическому разбою. Теперь-то даже слепому видно, какие силы зла вырвались наружу с разрушением нашего могучего государства. Во внешнем мире – невиданная, ничем не сдерживаемая агрессивность, государственный терроризм США, которые по-гангстерски расправляются с неугодными ей странами. Внутри России – разгул воровства, разжигание всего низменного в человеке. При Советском Союзе даже в бреду не могло бы привидеться такого кошмара.

- Как Вы оцениваете перестройку? 

- «Судите по плодам их». А плоды этой «перестройки» столь чудовищны по разрушению страны, невиданной жестокости истребления народа, что все прошлые мировые войны своей «открытостью» бледнеют перед этим замаскированным под «демократию» вселенским лютым сатанизмом. Конечно же, это была спланированная операция, в которой все эти яковлевы, горбачевы, ельцины, «агенты влияния» потому так нагло и уверенно орудовали, что знали, кто их направляет, какие мощные мировые силы за ними стоят.

- Как Вы оцениваете роль евреев в русской жизни и истории? 

- Роман евреев с Россией будто бы закончился, но еще рано, кажется, подводить итоги. О евреях (в связи, прежде всего, с литературой) я много писал, начиная с середины 60-х годов прошлого столетия, и все это вошло в мои книги, в том числе вышедшие в последнее время («В сражении и любви» – 2003, «Оболганная империя» – 2008, «Духовная твердь» – 2010). Евреи сначала поддерживали меня, хвалили в печати, выдвигали (бюро секции прозы, комиссия по приему писателей и прочее), но все переменилось с появлением в середине 60-х годов моих статей в журнале «Молодая гвардия» (где тогда же я был введен в состав его редколлегии). Прежнее покровительство сменилось нападками, обвинениями в «почвенности», во «внесоциальности, влеклассовости», в «отходе от марксизма-ленинизма», пролетарского интернационализма», в «шовинизме» и т. д. Здесь, конечно, важна не частная история, а тот метод, способ вербовки тех, кого ныне уже открыто принято называть своим именем – шабес-гоями. Я не подошел для этой роли, пошел своим, вернее говоря, Богом мне назначенным путем, верным своему народу, и, естественно, оказался там, где и должен быть на этом жестоком торжище жизни, где ничего даром не дается. Дается разве что сынам Израиля, как они сами в этом убеждены по праву своей избранности, а даже проще – автоматически по рождению от Авраама. Когда-то я не понимал многого, считал, например, просто фразой, некоей метафорой сказанное в Талмуде, что деньги, собственность гоев – это собственность евреев. Но вот пришло время, когда каждая метафора кончается, оборачивается рылом гайдаров-чубайсов: «Кто вам сказал, что вас ограбили? Просто так называемые вами ваши сбережения, всенародная собственность перешла в свои законные руки. И наперед знайте: ничего у вас своего нет – «никаких денег. никакой собственности, все это наше по Талмуду. И так всегда будет». 

Итак, это штришок к первому вопросу. Что касается второго вопроса, то могу сказать, что крайне отрицательно отношусь к тому кровавому террору, который развязали революционные евреи в годы гражданской войны против крестьянства, казачества. И положительно отношусь к той роли, которую сыграли еврейские чекисты в устранении в самый канун Великой Отечественной войны Троцкого, в реализации за пределами Советского Союза перебежчиков, предателей.

- Как Вы оцениваете роль масонства в русской жизни и истории? 

- Какими могли быть в жизни, какими были – можно представить по воспоминаниям правдивейшего русского писателя, честнейшего человека Сергея Тимофеевича Аксакова, который в своих воспоминаниях «Встречи с мартинистами» рассказал о своем знакомстве с масоном, издателем журнала «Сионский вестник» Лабзиным (хотевшим восемнадцатилетнего Аксакова завербовать в масоны). Писатель приводит потрясший его эпизод, когда «великий брат» Лабзин на домашнем спектакле, зная, что актер только что получил весть о смерти, презрительно называет его «мокрой курицей» за то, что плохо сыграл роль любовника, и после ужина не отпускает его домой, грозно заставляет громче петь гимны, стуча рукояткой столовой ложки по столу. Но еще страшнее, когда по молодости лет разыграл мистификацию, выдав свое вздорное «под мистику мартинистов» сочинение за сочинение известного масона. Впоследствии друг Аксакова (когда-то сам бывший масон), услышав от него об этой шутке, пришел в ужас: «Если они узнают твой обман – ты пропал». Ужас этого обычно молчаливого человека передался мистификатору, и больше он об этом уже никому не рассказывал, «пока время сделало открытие моей тайны уже безопасным». 

Масоны могли быть и случайными, «не состоявшимися», как и Сергей Тимофеевич: «Натура его, впитанные им с молоком матери родные предания, нравственное здоровье уберегли его от влияния масонов». Слишком он «выталкивался» из этой враждебной ему среды. Но как и сама профессия, идеология, как и всякое дело выбирают, вернее, отбирают своих служителей, так масонство, избавляя от случайной примеси, сплочено тем, что составляет его суть: жестокостью, беспощадностью. Масоны ничего не забывают и не прощают. Даже кажется, что в наше время их счеты сводятся не только со своими идеологическими противниками, а с «исторической виной» целых народов, чем-либо не угодивших этим строителям «нового мирового порядка». Не в этом ли и секрет той маниакальной жажды уничтожить Россию, развеять прах ее в истории, чем одержимы «архитекторы перестройки»?

- Каким Вы видите будущее России? 

- Пока еще либералам не удалось угробить Россию. Думаю, что этого не должно случиться: слишком гнила внутренняя их «демократическая» ложь. Без сильной централизованной власти, без учета национальных интересов русского народа историческое существование России немыслимо.

- Что Вы хотели бы пожелать молодому поколению России? 

- Хотелось бы, прежде всего, пожелать не столько самой молодежи, сколько нам, людям старшего поколения: не заискивать, не подлаживаться к ней, а если и можно влиять на нее, то не словесным назиданием, поучениями, морализаторством, а только своими поступками, жизненными принципами, тем, что один из русских писателей называл творческим поведением. Этот вывод я сделал из своего полувекового опыта работы в Литературном институте имени А.М. Горького (руководитель семинара прозы с 1963 года по настоящее время). И я счастлив, что в отношении сказанного выше мог быть полезен для своих студентов. Позволю себе привести высказывание недавнего выпускника моего семинара, известного талантливого писателя Василия Килякова, в его (опубликованной в газете «День литературы» – октябрь 2010, № 10) беседе с литературоведом Ириной Гречаник (кстати, ученицей, соратницей выдающегося современного критика Юрия Павлова). О моей книге «Духовная твердь» (изданной «Институтом русской цивилизации» под редакцией О. Платонова), других моих книгах, Киляков говорит: «Читая их, я сам и многие мои сверстники, терявшие уже почву под ногами, воспряли». «Я не знаю, что было бы со мной, как сложилась бы моя жизнь, если бы не он и его книги». 

Так что, возможно, сама эта книга может послужить кому-то из молодых своего рода напутствием. 

https://clck.ru/9cBnQ

СТАТЬИ:

Михаил Лобанов ОБРАЗ И СХЕМА

Михаил Лобанов УМЕТЬ СТОЯТЬ ЗА РОССИЮ НЕ ТОЛЬКО ГОЛОВАМИ, НО И ГОЛОВОЙ

Михаил Лобанов ПРОСВЕЩЕННОЕ МЕЩАНСТВО

Михаил Лобанов ШАРАШКА ЛЬВА ДАВИДОВИЧА - СОРОСА

Николай Дорошенко ЛОБАНОВ: ОПЫТ ПРИКОСНОВЕНИЯ К РУССКОМУ ХАРАКТЕРУ

https://rospisatel.ru/lobanov-90.htm

 

 

***

 

Четыре года назад...

Памяти писателя, наставника, православного воина

О Михаиле Петровиче Лобанове († 10.12.2016)

 

                                 

 

18 января исполнилось 40 дней, как отошел к Господу Михаил Петрович Лобанов, замечательный русский писатель и критик из поколения фронтовиков, многолетний автор «Русской народной линии». Своими воспоминаниями о Михаиле Петровиче делится выпускник его семинара Константин Алексеев, подполковник, ветеран боевых действий, автор романов «Черная суббота» и «Восприемник».

 

***

 

Михаил Петрович Лобанов. Вот он входит не по возрасту бодрой походкой в знакомую до боли аудиторию Литературного института, добродушно улыбаясь всем и каждому в отдельности.

У него замечательная улыбка, мгновенно располагающая к нему даже незнакомых людей. И не просто располагающая. От нее словно накатывает теплая волна симпатии и доверия к этому мудрому и душевному человеку.

Эти воспоминания так же свежи, как свежа и боль о том, что больше нет на этом свете человека, который не просто был твоим Наставником, старшим другом, но и частью твоей жизни.

ТОТ САМЫЙ ЛОБАНОВ

...Впервые встретились мы в августе 2003 года, когда я держал вступительные экзамены в Литературный институт. Помню, как был несказанно удивлен, узнав, что мои конкурсные работы отобрал не кто-нибудь, а сам Михаил Петрович Лобанов - известный ещё с шестидесятых годов писатель, критик и публицист. А вскоре мы познакомились и лично.

Было это на экзамене по творческому мастерству. Подойдя к Лобанову в перерыве, я поинтересовался, какого объема должен быть этюд. Михаил Петрович в ответ просто и добродушно улыбнулся, сказав:

- Да не гонитесь вы за объемом! Главное - это суть. Кстати, а кто предварительно отобрал вас на творческом конкурсе?

- Вы, - ответил я.

- А как ваша фамилия?

- Алексеев.

- Так это ваша повесть «Расплата»? Как же, читал! Вы, выходит, офицер?

- В том-то и дело...

Я признался, что вряд ли поступлю и что, в общем-то, мне нет смысла сдавать остальные экзамены. Как-никак школу я закончил пятнадцать лет назад и маловато помню, что по литературе, что по истории, а уж с сочинением точно не справлюсь - с пунктуацией у меня совсем худо. Да и когда мне учиться с моей службой?

Однако Лобанов был другого мнения. Он сумел ненавязчиво переубедить меня, находя на каждое мое сомнение весомый аргумент.

- А насчет времени, так семинары у нас строго по вечерам. К тому же бывать на каждом не обязательно, тем более что у вас такая серьезная служба. Главное, пишите по мере сил, - сказал он в заключение. - Уверен, все у вас получится. Выше голову! - и улыбнулся, чуть заметно подмигнул обоими глазами.

Помню первый семинар в сентябре того уже далекого 2003-го. Из нас, заочников-новичков, первым обсуждали меня. Вначале старшекурсники, как водится, разнесли в пух и прах каждую фразу моего рассказа. Некоторые предлагали оставить из семи страниц от силы несколько абзацев. Под конец слово взял Михаил Петрович. Спокойно, доброжелательно он поставил на место самых ярых критиков, детально разбирая каждый кусок, проводя параллели с произведениями известных писателей. Вместе с тем Наставник четко, точечно выхватил ляпы, излишние красивости и прочий словесный мусор. А после занятия, когда мы остались вдвоем, произнес:

- А вы молодец, не раскисли, не смешались под разносами наших студентов. Кстати, уж не обижайтесь на них: кто, если не посторонний глаз, разглядит твои недочеты, верно?

 Уже позже, на последующих семинарах, я не раз удивлялся способности Михаила Петровича чувствовать момент. Например, когда разбирали меня, наш Наставник, зная, что я, как говорят спортсмены, неплохо «держу удар», позволял дать высказаться по поводу произведения всем активным критикам с нашего семинара. Когда же в один из разов обсуждали робкую и донельзя чувствительную девушку-первокурсницу, наш Петрович вовремя мягко, но решительно остановил обсуждение ее рассказа односеминарниками и сам взял слово. Говорил он долго, убедительно, искренне хваля удачные моменты и деликатно указывая на слабые.

80-летие

«ПРОСВЕЩЕННОЕ МЕЩАНСТВО» КАК ПРОЗОРЛИВЫЙ ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ

Михаил Петрович был человеком добрым, отчасти даже мягким - и вместе с тем неприступно-твердым, даже жестким, если это касалось такого понятия, как правда. Сломить его волю, заставить отступить от своих принципов, вынудить пойти на сделку с совестью не могло ничто. Как невозможно было и запугать Лобанова - фронтовика, ушедшего на войну в семнадцать лет, тяжело раненного в бою на Курской дуге в августе 1943-го.

 1943 г., в госпитале

Помню, как я был не просто удивлен, а поражен его мужеством, когда прочел давнюю статью «Просвещенное мещанство», написанную Михаилом Петровичем еще в 1968 году. В ней очень четко, доходчиво и метко были обличены некоторые известные в ту пору деятели искусства, что исподволь исповедовали нигилизм, пренебрежение и даже презрение к собственной стране и народу.

Лобановская статья наделала много шума. По воспоминаниям современников, ее порой обсуждали шепотом, с оглядкой, в курилках и дома. Да и было с чего. Одно дело, когда писатели и журналисты вещали об угрозе буржуазных интервенций с Запада - дело для тех лет привычное. Михаил Петрович же указал на гнилую червоточину, разъедающую общество и страну изнутри. Причем ею оказались заражены не какие-то забулдыги из числа завсегдатаев ЛТП, а люди, считавшиеся в ту пору передовыми среди творческой интеллигенции, этакие советские Смердяковы при чинах и регалиях.

Но не только это в статье было особенным и необычным для тех лет. Защищая духовные ценности, Лобанов апеллировал не к пролетарскому интернационализму, не к трудам Маркса и иже с ним, как это сделали бы на его месте «идеологически выдержанные» работники пера, а к национальным истокам, народной почве, на которых исстари держался русский дух.

«Просвещенное мещанство» стало своеобразной лакмусовой бумажкой для зараженных духовным пороком, и они тут же набросились на автора, клеймя и обвиняя его и в отходе от социалистических принципов, и в так называемом «русском шовинизме», и даже... в неприятии великой французской революции! Особенно усердствовал тогдашний главный идеолог ЦК Александр Яковлев. Он даже нашел время, чтобы разразиться негодующей статьей «Против антиисторизма», посвященной в основном Лобанову.

Казалось бы, когда над твоей головой сгустились такие тучи, впору дать задний ход и покаяться: простите, мол, бес попутал. Но не тем человеком был Лобанов, чтобы даже под угрозой исключения из партии и изгнания с работы с волчьим билетом изменить собственной совести. Да что там: еще задолго до описываемых событий, в жарком августе сорок третьего на Курской дуге, его, семнадцатилетнего парнишку, идущего в атаку, смог остановить лишь осколок разорвавшейся рядом немецкой мины.

...Меня же, прочитавшего «Просвещенное мещанство», кроме мужества автора, поразила еще и его прозорливость. Еще за двадцать с лишним лет до пресловутой перестройки и последовавшего за ней разрушения великой державы Михаил Петрович точно угадал всю гниль, низость и нигилизм тех, кого обличал. Все вышло именно так, как и предупреждал Лобанов. Подойдут к концу восьмидесятые, и эти люди вмиг отрекутся от прежних идеалов и начнут с веселой ненавистью хаять все и вся, в том числе и страну, которая дала им все мыслимые и немыслимые блага. А один из героев «Просвещенного мещанства», популярный сладкоголосый бард, будет во всеуслышание восхищаться расстрелом Дома Советов в черном октябре 1993-го...

СКРОМНЫЙ СОЛДАТ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ

Да, многие прежние «верные сыны партии», как в сказке, в одночасье обратились в воинствующих диссидентов. В свое время за верноподданнические оды получавшие баснословные деньги в виде государственных и ленинских премий, гонораров, а кроме того -огромные шикарные квартиры в элитных домах, дачи и тому подобное, они тут же стали строить из себя мучеников, пострадавших от советского режима и диктатуры КПСС. И как оказалось, это перерожденчество было для них более чем выгодным: к прежним «дивидендам» от государства прибавились и зарубежные гранты.

 Русскому патриоту Лобановукрепко досталось от идеологов ЦК КПСС. И не только за «Просвещенное мещанство». В конце 1982 года в журнале «Волга» вышла статья Михаила Петровича «Освобождение», посвященная роману Михаила Алексеева «Драчуны», которая разгневала даже тогдашнего главу СССР Андропова. «Освобождению» посвятили целое закрытое заседание ЦК КПСС, где постановили снять с должности главного редактора «Волги» Николая Палькина, а сам автор был подвергнут жесточайшей проработке на специальном заседании Союза Писателей СССР.

 

 С орденами 

Но Михаил Лобанов никогда не принадлежал ни к каким антисоветским диссидентам (в том числе - и подобным Солженицыну), обласканным Западом, по словам известной русской поэтессы Татьяны Глушковой. Поведение последних (по её же мнению) «разительно отличалось от поведения М. Лобанова и других русских писателей, критичных к советской истории, но не опускавшихся до апелляции к лжесвободному миру, до сотрудничества, соратничества с ярыми, безусловными врагами своего Отечества... Литераторы типа М. Лобанова (позволю себе такое обобщение) обладали достаточным разумом, чтобы понимать: за действительный русский патриотизм на Западе не платят ни славой, ни долларами, ни учёными званиями, ни докторскими мантиями, ни почётными лауреатствами... Что именно невостребованность Западом может сделать честь русскому патриоту...» (см. в кн.: «В шесть часов вечера каждый вторник. Семинар Михаила Лобанова в Литературном институте», издательство Литературного института имени А.М. Горького, 2013).

 Само понятие выгоды никак не сочеталось с личностью Лобанова. Инвалид войны, кавалер двух боевых орденов, известный писатель и критик, он не имел даже квартиры в каком-нибудь из «литераторских» домов на «Аэропорте» или «Университете». Свое скромное жилище он получил лишь в восьмидесятых, на юго-западной окраине Москвы. И то, благодаря ходатайству руководства московской писательской организации. Сам же он никогда и нигде не распространялся о своих заслугах перед Родиной.

Не позволял он и славословия в отношении себя. Писатель Николай Дорошенко вспоминал: «Однажды я написал под его фотографиями на газетной полосе: «Совесть России - Михаил Петрович Лобанов». И, слава Богу, показал ему эту газетную полосу прежде, чем она вышла из печати. Уж как он во мне разочаровался! «Уже измусолили вы такое понятие, как русская совесть...» - услышал я от него...».

Был случай и на моей памяти. Однажды в канун Дня Победы мы, как всегда, поздравляли нашего Наставника. По традиции в этот день в Литинститут приехало много его учеников, выпускников разных годов. На импровизированном застолье после семинара кто-то из нас поднял тост со словами:

- За вас, Михаил Петрович, за Солдата Великой Победы!

Наш наставник тут же возразил, сказав, что, мол, не надо пафоса и громких слов. Но тут все мы единодушно возразили: «Нет, Петрович, это именно благодаря простым солдатам Советский Союз смог переломить хребет Гитлеру и победить. И вы - один из этих солдат!»

«СНАЧАЛА ОБРАЗУЙ СЕБЯ...»

 

 70-е годы, с семинаристами

Кстати сказать, на лобановский семинар былые выпускники приходили не только в канун Девятого мая и на день рождения нашего Наставника. Практически все, кто уже закончил учебу и получил заветный диплом, продолжали по вечерам во вторник навещать родную одиннадцатую аудиторию. И не только навещать: когда между обсуждениями работ действующих студентов возникало «окно», Михаил Петрович с удовольствием «брал в разработку» творения своих прежних учеников.

Его семинар отличался еще и тем, что всегда выходил за рамки обычного занятия. На каждом наш Наставник открывал нам что-то новое, интересное. Кажется, не было ни одного случая, чтобы мы не засиделись допоздна в давно опустевшем институте и дежурный охранник не стучался в аудиторию, смущенно указывая на часы, на которых шел уже одиннадцатый час вечера. По этому поводу я однажды сочинил шуточный стишок, под пафосным названием «Подражание Блоку».

По вечерам, над ресторанами,

Сгущает ночь чернильный мрак.

Лишь семинары у Лобанова

Идут до самого утра.

Уж коль Петрович разойдется -

Забудь про дом, и про кровать,

Поскольку вновь тебе придется

В Литинституте ночевать!

Да, Михаил Петрович был великолепный рассказчик. Увлеченные его повествованиями, мы почти всегда забывали о времени, слушая и открывая для себя по-новому Михаила Шолохова и Сергея Аксакова, Михаила Алексеева и Александра Островского, Леонида Леонова и Федора Достоевского. Наверное, больше никто не умел так видеть глубинный смысл в произведениях как классиков, так и малоизвестных писателей. И этому он по мере сил старался научить и нас. Как и отличать истинное от мнимого.

Мягко, корректно, но настойчиво наш Петрович умел еще и объяснить некоторым из нас, что если тебе дан талант излагать свои мысли на бумаге, то он отнюдь не дает право мнить себя выше других. И что любому человеку надо нравственное воспитание начинать с себя самого. Не раз Лобанов цитировал Гоголя, обращавшегося к своим современникам-писателям: «Сначала образуй себя, а потом учи других».

Как с грустью замечал Михаил Петрович, первая часть этого пожелания классика всегда была не в моде, зато со второй во все века и времена все было в порядке: вовсю старались творцы слова поучать остальных.

- Только никуда не денешься от закона в литературе: сколько вложено, столько и отзовется, - не раз говорил наш Наставник. - Если в тебе ничего нет, кроме приспособленчества, духовной мелкости, равнодушия к тому, о чем пишешь - чем хорошим могут отозваться в читателе твои заумные поучения?

Сам же Михаил Петрович никогда не поучал нас. Его невозможно представить самодовольным, менторским тоном читавшим нравоучения подопечным. Даже гневного выражения лица нашего Наставника я не припомню. А вот его добродушная, ободряющая улыбка осталась в памяти навсегда. Даже когда он критиковал работы своих учеников, после его замечаний не было чувства уныния, безнадеги, а наоборот хотелось работать дальше и лучше.

ДЕМОКРАТИЧНЫЙ КОНСЕРВАТОР

За время учебы мне приходилось бывать и у других руководителей семинаров, у которых занимались мои приятели-однокурсники. Занятия каждого из литературных мэтров были по-своему интересные. Вот только такой атмосферы, дружелюбной, искренней и демократичной (в первоначальном, истинном смысле этого слова), как у нашего Петровича, не было нигде.

Как-то раз, когда на семинаре разбирался мой очередной опус, я пригласил на обсуждение нескольких однокурсников. Обсуждение вышло живым, отчасти даже бурным. Особенно жаркие прения начались, когда слово взял наш Петрович и начал указывать на слабые и неправдоподобные, на его взгляд, моменты. С некоторыми замечаниями руководителя нашего семинара я был категорически не согласен и начал рьяно возражать. Мою сторону приняли еще пара человек, и закипел жаркий спор. В какой-то момент я заметил округлившиеся от изумления глаза гостей нашего семинара. Когда же занятие закончилось, уже на улице, одна из них, моя однокурсница, ошарашенно произнесла:

- Ничего себе! Это вы так запросто спорите с руководителем семинара?

- Ну да, - недоуменно ответил я. - А что тут такого?

- Как что?! Про вашего Лобанова говорят, что он, мол, такой консерватор и тому подобное, а он, оказывается, с вами в сто раз демократичней обращается, чем другие руководители семинаров. Наш, к примеру, за любое несогласие с его мнением в миг со свету сживет!

Кстати сказать, известный поэт, у которого занималась та девушка, позиционировал себя рьяным поборником демократии и свободы слова.

 

НЕ УКАЗЫВАТЬ, А ДОКАЗЫВАТЬ

Подобные парадоксы мне приходилось наблюдать довольно часто, как в Литинституте, так и в жизни, когда те, кто именовал себя либералом и поборником «общечеловеческих ценностей», готовы были уничтожить, в прямом смысле этого слова, любого, кто не разделял их взгляды. А государственники-патриоты, которых так называемые демократы именовали в лучшем случае «сторонниками диктатуры», были более чем уважительны к чужому мнению, пусть даже совершенно противоположному их собственному.

Таким был и наш Петрович. До занятий на его семинаре я представлял его учеников как некий орден непоколебимых православных патриотов-единомышленников - под стать руководителю. Однако среди его подопечных были совершенно разные люди. Какие взгляды только не исповедовали его ученики! В том числе и в своих трудах.Порой встречались и откровенно пошлые опусы, и тогда Михаил Петрович отзывался о них не с гневом, а с сожалением, твердо, но тактично указывая на несуразность творения, деликатно объясняя, что автор, гонясь за новомодными течениями в нынешнем бульварном чтиве, идет по неверному, роковому пути, губительному прежде всего для себя.

Один из учеников Лобанова, в книге, посвященной 50-летнему юбилею работы в Литературном институте Михаила Петровича, вспоминал:

«"Вы можете писать что угодно и как угодно, - часто повторяет на занятиях Михаил Петрович Лобанов, руководитель нашего семинара, - модернизм, экзистенциализм, реализм - я приемлю все. Самое главное, чтобы там звучал ваш личный голос, чтобы это было подлинно бытийное, а не имитация, не словесная игра...". Ко всему прочему Михаил Петрович каким-то парадоксальным образом сочетает твердые консервативные национально-патриотические убеждения с радикально-демократическим отношением к студентам и их творчеству. И это еще один повод верить ему. Каким же образом в этом человеке совмещаются столь разные черты? Лично для меня это загадка» («В шесть часов вечера каждый вторник. Семинар Михаила Лобанова в Литературном институте», издательство Литературного института имени А.М. Горького, 2013 год).

Лобанов умел и ненавязчиво дать понять человеку его неправоту. Причём не указывать, а доказывать, аргументировано и тактично. Помню, во время моей учебы и после, когда я выбирал время и заглядывал на наш семинар, мы с Михаилом Петровичем часто после занятий задерживались на кафедре творчества, а потом вместе шли к метро, разговаривая за жизнь. Случалось нам обсуждать и выходки воинствующих либералов-русофобов. Высказываясь по поводу их художеств, я частенько не стеснялся в выражениях. Петрович ни разу не одернул меня и даже не сделал замечания. Ему хватало одного взгляда, в котором не было даже укора, а сожаление - ему было явно неловко за меня. И этот взгляд отрезвлял, и тут же становилось стыдно своего срыва.

Вспоминается и другой случай. Как-то, еще во время учебы, я принес Михаилу Петровичу свой очередной опус для прочтения и последующего разбора на семинаре. Спустя несколько дней наш Наставник позвонил мне:

- Прочел я твою повесть. В общем, неплохо, но вот кое-какие моменты мне не понравились, - следом он зачитал пару отрывков, где я смачно описывал отрицательных героев. - Зачем эти, с позволения сказать, приемы? И смаковать подобную гадость для чего? Это же дурной тон...

- Дурной, не дурной, а справедливый, - парировал я. - Вон, поглядите, как эти доблестные либералы нас в своих творениях полощут, на какие финты только не идут!

- И что, теперь надо им уподобляться? Доходить до такой низости, что и они?

Начался привычный спор. Я пытался отстаивать свое. Петрович же в свою очередь деликатно и внятно доказывал мне, что опускаться до уровня разных новомодных щелкоперов недопустимо. И мне вдруг стало понятно, что врагу рода человеческого только того и надо, чтобы любым путем затянуть человека в пучину греха.

Лобанову понадобилось от силы минут десять, чтобы я осознал свою неправоту и проникся его словами. До сих пор, когда возникают подобные искушения, вспоминаю тот давний разговор с Петровичем. И его взгляд, добрый, сожалеющий, переживающий. По сей день это часто помогает удержаться от неверного шага...

ЛИЧНЫЙ ПРИМЕР

Ненавидеть грех, но любить человека, стараться помочь ему как можно быстрее и безболезненней избавиться от поселившейся в нем заразы - качество истинно православного христианина. Таким был и Михаил Петрович, безусловно имевший дар свыше отделять зерна от плевел.

 

 С внуком

Он был верующим православным человеком, но никогда не выставлял свою веру напоказ. А если на занятиях разговор в той или иной мере касался православия, то просвещал на эту тему ненавязчиво, но интересно, открывая для многих из слушателей истинное понимание Веры Христовой. Несколько «семинаристов» Лобанова, учившихся еще в советские, так называемые атеистические, времена, стали духовными лицами - монахами и священниками. Многие, придя на семинар более чем далекими от Веры, обрели ее. Я сам воцерковился именно в период моей заочной учебы в Литинституте, во многом благодаря Михаилу Петровичу. А один мой однокурсник под конец учебы признался:

- Я пришел в Литинститут этаким западником, а покидаю убежденным патриотом-почвенником. И все это благодаря нашему Петровичу. Это он на наших семинарах сумел заинтересовать меня русской историей, философией, помог по-новому открыть для себя Шолохова, Аксакова, Леонова. Да что там - благодаря Лобанову я взглянул на Россию совсем иными глазами!

Подобное я слышал от многих. Лобанов помогал измениться в лучшую сторону не нравоучениями, а личным примером. Ведь именно он сам, своей добротой, деликатностью, честностью, твердыней духа задавал планку для своих учеников. А еще помогал опубликовать их творения в печати, для многих порой впервые.

Подчас студенты из других семинаров побаивались гнева своих руководителей, страшились потерять их благорасположение. У учеников Лобанова по отношению к своему наставнику было лишь большое уважение и доверие. Это чувство было сродни чувству сына, боящегося огорчить любящего отца каким-либо неблаговидным поступком.

Наш Наставник был нам примером не только в работе, в творчестве, но и во всей своей жизни. Михаил Петрович и его жена Татьяна Николаевна являли для нас и пример семьи - крепкого союза не просто любящих супругов, но и двоих самых близких по духу людей. Тех, что не просто с любовью глядят друг на друга, но смотрят в одну сторону, туда, где лежит их общий жизненный путь.

«ТЫ ПОХОД ЗАВЕРШИЛ...»

Он оставил Литинститут, проработав в нем с 1963 по 2014 год. Лобановский семинар с полувековыми традициями, лучший, как считалось, в институте, прекратил свое существование в стенах вуза, уже в новые для него времена. Сам же наш Наставник, оставив работу, не ушел на покой, продолжая трудиться дома. Писал статьи, как и прежде, правдиво, глубоко и твердо отстаивая те принципы, которым служил всю жизнь. Продолжал свое сражение, которое начал в далеком 1943-м, на полях Великой Отечественной.

 

С супругой Татьяной Николаевной

Он и ушел, как православный воин, накануне смерти в последний раз исповедовавшись и причастившись Святых Христовых Тайн.

На похороны пришло множество людей: его близкие, товарищи, коллеги по институту, ученики. К сожалению, многие не смогли приехать, поскольку узнали о кончине Лобанова слишком поздно. Сообщения о его уходе не попали в новостные сводки телевидения и на страницы центральных изданий. Давний и добрый друг Михаила Петровича, замечательный русский поэт Владимир Смык написал в прощальном стихотворении:

Опаленный пылающей Курской дугой,

Ты всегда оставался солдатом,

Не снимался ни разу с передовой,

Хоть давно миновал сорок пятый.

Губы в линию сжаты - сомкнулись уста,

Что чужды были кривде и лести.

Ты поход завершил и ни разу устав

Не нарушил писательской чести.

Что ж страна? Разве много таких сыновей

У нее? Иль пришло указанье

Твоих недругов, чтобы о смерти твоей -

Ничего: гробовое молчанье?

Скорбную весть донесли до своих читателей лишь «Русская народная линия», сайт «Российский писатель» и несколько московских и региональных газет. Даже в Литинституте, которому Михаил Петрович отдал пятьдесят лет, не вывесили некролога, ограничившись лишь несколькими строчками на интернет-сайте вуза.

Не забыть никогда тот морозный декабрьский день, когда мы прощались с нашим Наставником в храме Архистратига Михаила в Тропареве, прихожанином которого Михаил Петрович был много лет. Отпевал его священник, последнее время исповедовавший и причащавший нашего Петровича. В конце панихиды батюшка произнес с амвона:

- Многие из вас знали новопреставленного раба Божьего Михаила как отца, супруга, товарища, кто-то как наставника. Я же знал его как настоящего христианина...

 ***

Спустя несколько дней после похорон Михаила Петровича я прочел на одном из православных сетевых ресурсов статью священника, посвященную поминовению усопших.

«Почему даже воцерковленные люди плачут, когда умирают их близкие? В том числе и о тех, которые прожили достойно и ушли по-христиански? Говорят, что это плач не о покинувшей земной мир душе, а о том, как родные и близкие будут жить без этого человека, остаток отведенного Господом срока...»

Сегодня всем нам предстоит учиться жить без нашего Петровича. И облегчить скорбь может лишь одно: вера, что теперь у нас будет новый молитвенник в Царствии Небесном.

Верю, Михаил Петрович снискал его своей жизнью.

 

 

 

https://ruskline.ru/analitika/2017/01/23/pamyati_pisatelya_nastavnika_pravoslavnogo_voina/

Дополнительная информация

Оставить комментарий

Календарь


« Март 2024 »
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
        1 2 3
4 5 6 7 8 9 10
11 12 13 14 15 16 17
18 19 20 21 22 23 24
25 26 27 28 29 30 31

За рубежом

Аналитика

Политика