«Понятно, что мера эта направлена отнюдь не на развитие казахского языка и его инструментария, и вообще не на язык, а обусловлена сугубо политическим моментом — давно ожидаемым всеми транзитом власти и некоей компенсацией за вхождение в Евразийский союз через показательное дистанцирование от «русского мира». Тем более стоит попытаться минимизировать издержки для собственно языка и накопленных на нем богатств.
И поэтому такая ключевая мысль: если, как утверждают сторонники перехода, это поможет облегчить выход в англоязычное или тюрко-язычное информационно-культурные пространства, то здесь для энтузиастов латиницы широкое поле деятельности, ведь казахско-английского или казахско-турецкого прямого языкового взаимодействия, минуя русский язык, пока, мягко говоря, мало. Даже провозглашенное казахско-русско-английское трехязычие — еще только в декларациях чиновников. Зато казахско-русский и русско-казахский языковый мост — налажен, постоянно в работе и пока никто не жаловался на проблемы с письменностью.
Со своей стороны, имеются отлично налаженные системы выхода русского языка на все основные мировые языки, и пока ни у кого не возникало идеи переходить с кириллицы на латиницу, арабскую вязь или китайские иероглифы.
У казахов есть красивый обычай — одевать на почетного гостя национальный чапан и айыр калпак (казахский головной убор — EADaily), но никому не придет в голову переодеваться в чужое ради, якобы, лучшего общения с иностранцами.
Главное же в том, что замена кириллицы на латиницу именно в казахско-русском языковом взаимодействии не укладывается в официальные постулаты государственной языковой и межнациональной политики. Так, в законе «О языках» определено, что овладение государственным языком является долгом каждого гражданина Республики и важнейшим фактором консолидации народа Казахстана. То же самое провозглашено и в Доктрине национального единства: «овладение казахским языком должно стать долгом и обязанностью каждого гражданина Казахстана, это ключевой приоритет, главный фактор духовного и национального единства». Отсюда вытекает, что нас, русскоязычных, вопрос о выборе способа письменности для государственного языка касается ровно в той же мере, что и казахоязычных граждан нашей страны. И что для не владеющих казахским языком казахстанцев, дополнительно к и так не реализованным властями конституционным требованиям по свободному и бесплатному его освоению, воздвигается еще один искусственный барьер в виде разъединения знаковых систем для казахско-русского языкового взаимодействия.
Мало того, рассогласование письменных систем сильнее всего ударит именно по казахскому языку и по уже созданному казахско-русскому и русско-казахским языковым мостикам. Не стоит забывать, что все законопроектные работы, как и документооборот в органах исполнительной и местной власти, обязательно дублируется на два языка, для чего во всех учреждениях имеются специальные подразделения, многочисленные оплачиваемые кадры. Не затрагивая смысла и целесообразности такого тотального дублирования, априори понятно, что внесение в эту налаженную работу новой знаковой системы попросту ее дезорганизует, приведет к долгому и затратному переустройству, усложнению и удорожанию. Все такие немалые и надуманные затраты дополнительным бременем лягут на налогоплательщиков, на и так уже проблемный государственный бюджет.
Нам всем нужен не слом имеющегося, а новое дополнительное развитие. Пусть казахский язык в новых международных направлениях осваивает латиницу — мы полностью за. Но не за счет налаженного на кириллице межнационального общения и без потерь накопленных литературных, научных и культурных богатств. Мы — однозначно за делопроизводство на казахском языке, но — не вместо, а вместе с делопроизводством на русском! Мы (точно также, как и молчаливый Конституционный Совет) за равенство языков в публичных вывесках, наименованиях учреждений, кабинетов и улиц.
Посмотрим без иллюзий: императивный переход на латиницу сам по себе отнюдь не приблизит отдельно взятый казахский мир к английскому или тюркскому, зато без обиняков продемонстрирует желание обособится от мира собственных же русскоязычных сограждан, а также партнеров по Евразийскому экономическому союзу. Включая многие тюркские народы России, без проблем использующие кириллицу.
Русский язык и, соответственно, кириллицу, использует безусловно большая часть казахстанцев, включая большинство казахов, и мнение этого большинства не могут не учитывать власти. В конце концов, изменение письменности на государственном языке — слишком важное и касающееся всех без исключения граждан нашей страны дело, чтобы осуществлять его, не проводя всенародного референдума. Тогда как итог такого референдума заранее ясен.
Итак, возвысим степь, не унижая горы. Пусть расцветают сто цветов, и пусть поклонники латиницы осваивают не паханное поле непосредственно англо-казахского языкового взаимодействия и необозримую целину казахско-китайского. А привычный казахско-русский мостик кириллического письма, с наработанными через него литературными, образовательными, культурно-историческими и прочими богатствами — не разрушайте!" - призвал Своик.
Как сообщало EADaily, 26 октября 2017 года Нурсултан Назарбаев подписал указ о переводе алфавита казахского языка с кириллицы на латинскую графику. Правительству поручено обеспечить поэтапный перевод алфавита казахского языка на латиницу до 2025 года. В соседней Киргизии эта мера не вызвала понимания — там вопрос о переходе на латиницу даже не поднимался.
***
Русских Латвии осознанно вытесняют и ассимилируют
Андрей Яковлев. Фото: ruspol.net
Латвийскую реформу, по которой через пару лет образование в средних школах нацменьшинств планируется полностью перевести на латышский язык, критикуют не только на уличных шествиях, митингах, в публикациях и новостных телесюжетах. Тема привлекла и авторов документального кино. В связи с этим портал RuBaltic.Ru пообщался с создателем фильма «Возвращение Черного Карлиса», журналистом Андреем Яковлевым.
Напомним, что «Черный Карлис» — прозвище латвийского министра образования Карлиса Шадурскиса («Новое Единство»), на протяжении уже более 14 лет проводящего политику ликвидации русскоязычного образования в стране. Яковлев сообщил, что снимая свой документальный фильм, он стремился рассказать о проблеме фактической ликвидации школьного образования на русском языке. Это, по мнению журналиста, в перспективе ведет к ассимиляции русской общины и маргинализации ее представителей. «В фильме я хотел выразить свое отношение к проблеме, рассказать о тех, кто сопротивляется искусственной и насильственной латышизации русских школ. Как журналист, я должен был представить разные точки зрения. Думаю, что сделал это достаточно корректно, и в то же время убедительно высказал свою позицию. Я попытался рассказать о проблеме и истории вопроса не только латвийскому зрителю, у которого есть свое понимание ситуации. Для меня также важно было объяснить происходящее в нашей стране жителям других стран», — пояснил документалист.
Он намерен в скором времени подготовить англоязычную версию фильма, благодаря которому западноевропейский зритель сможет не только понять ситуацию через призму цифр и фактов из правозащитных докладов, но также ощутить и увидеть ее глазами живущих в Латвии русских. «Героями стали активные борцы за сохранение русских школ. Это молодые образованные люди, знающие и латышский язык, и историю Латвии, и историю своего русского народа, России. Знакомя с ними, я даю понять зрителю, что русские в Латвии — это традиционное в европейском понимании национальное меньшинство, и притом крупное, чей язык почему-то объявлен иностранным. Что государственный латышский они знают — с этим нет никаких проблем. Русские в Латвии появились не в советское время, если даже мы начнем обсуждать „концепцию оккупации“, положенную в основу существования нынешнего латвийского государства. Например, героиня фильма Евгения Крюкова — из старообрядцев, как и Дмитрий Шандыбин, двенадцать поколений предков которого нигде, кроме Латвии, не рождались. И русские школы, которые призвана уничтожить „реформа“ Шадурскиса, существовали на этой территории более двухсот лет, еще при Екатерине II», — подчеркивает Яковлев.
По его мнению, проблема понимания ситуации в Латвии для жителей Западной Европы и, возможно, стран СНГ заключается в том, что у людей сформировался стереотип, будто русские плохо чувствуют себя из-за того, что не знают государственного языка. «Это, конечно, не так. И уж коли сегодня русские — это коренное национальное меньшинство, а Латвия — страна Евросоюза, то для них должны быть созданы условия, позволяющие сберечь свою национальную идентичность. В том числе при сохранении школьного образования на родном языке, как это было, кстати, при создании латвийского государства в Первой республике. Обучение русских ребят на родном языке никак не угрожает языку латышскому. Количество русскоязычных жителей по сравнению с латышами сокращается быстрее. Сфера русского языка скукоживается, и я не считаю, что это нужно делать насильственно и искусственно. Привожу в фильме и мнение человека, полагающего, что русские не знают и не хотят учить латышский язык, потому что „все еще считают Латвию своей оккупированной территорией“», — отмечает автор фильма.
Он не берется судить о распространенности у латышей националистических взглядов, не имея на руках данных соответствующих опросов. «Но то, что последние 25 лет постоянно звучала тема „оккупации“, тема русских как носителей каких-то отрицательных качеств, России как чего-то отсталого и угрожающего, несомненно, дало эффект. Целенаправленная пропаганда, особенно если противоположные аргументы не звучат столь же системно, всегда приносит плоды. Мне кажется, что сейчас выросло поколение, которое воспринимает русских Латвии как чужаков, как мигрантов. И если латыши старшего поколения, выросшие в Советском Союзе, еще помнят, что и как было на самом деле, то у современной латышской молодежи, похоже, уже иное мировосприятие. Понятие „дружба народов“, которое нам прививалось с детства, сейчас не очень в моде. Если мы говорим об интеграции, то в латышской среде она воспринимается как ассимиляция русских, хотя всем известно, что интеграция — это движение навстречу. Кроме этого, в латышском обществе, у латышских партий сформировался консенсус по поводу обучения в школах. Для них учеба только на латышском языке — это нормально, а стремление русских к получению образования на родном языке воспринимается как безосновательные претензии. Кстати, во времена так называемой „советской русификации“ невозможно было представить, чтобы в латышской школе латышский учитель что-то преподавал латышскому ребенку на неродном языке. А вот русскому учили хорошо, что, конечно, давало возможность в дальнейшем делать карьеру», — вспоминает Яковлев.
