В зените воинской славы его имя наводило маниакальный ужас на неприятеля, и сражения заканчивались с неизменным однообразием – паническим бегством врагов Андреевского флага. При жизни признанный воинский гений, он получал великие дары, почести, награды от правителей мира сего, чтобы на исходе своих лет покинуть высший свет, раздать богатства нуждающимся и поселиться в скромном домишке вблизи монастыря. И уйти в вечность налегке и с чистым сердцем.

Все это – наш святой и праведный воин, адмирал флота российского Федор Федорович Ушаков.

Он не оставил после себя мемуаров, дневников, записей. Наверное, не придавал своей персоне особого значения. Не было у него и родовитых приятелей, сохранивших бы личную переписку. Судить потомкам о своем жизненном пути Федор Федорович предоставил по воспоминаниям сослуживцев и сухим записям в казенных бумагах: приказам, распоряжениям, отчетам, рапортам. То есть по реальным делам.

«Не-е, батя, я бы во флот пошел…»

Каким именем назвать своего третьего сына, у четы Ушаковых сомнений не было. 13 февраля 1745 года приходилось экватором между празднованием памяти воинов-великомучеников Феодора Стратилата и Феодора Тирона (память 8 и 17 февраля). Крестили Федю за три версты от родного села Бурнакова Романовского уезда Ярославской провинции в приходе храма Богоявления-на-Острову на левом берегу Волги. Это за тысячи километров от ближайшего моря. Но название храма, близость вод могучей реки и весело озаренный свечами лик святого Николая, «по морю плавающих управителя», несказанно сокращали расстояние.

Отец, Федор Игнатьевич Ушаков, совсем недавно ушел в отставку сержантом лейб-гвардии Преображенского полка. Он энергично взялся «поднимать» хозяйство своего небогатого имения – всего на 15 изб – и крепко – за воспитание сыновей.

«Великий Петр все умел делать своими руками, мало спал и постоянно учился», – было воспитательным кредо отставного преображенца. К 14 летам его сыновья (всего их было четверо + дочка) сносно плотничали и столярничали, умело обращались со сбруей и соревновались в меткости стрельбы из ружья, а дремучие ярославские леса стали для них родной стихией. Иногда, для более добросовестного усвоения материала, Федор Игнатьевич не стеснялся применять издревле проверенное и надежное средство – розги. Прочие науки – грамоту и счет – мальчишки постигали в мужском Островском Богоявленском монастыре.

Добрая и набожная маменька Параскева Никитична очень любила своего Феденьку. Но это нисколько не мешало ему ходить с сельским старостой на медведя с одной лишь рогатиной наперевес. Адмирал Ушаков будет с радостью и в деталях вспоминать о подобных вылазках, особенно в беседе с иностранными коллегами – исключительно в дипломатических целях.

Ярославская земля – перекресток святых путей России. Кто-то шел на юго-запад поклониться мощам Преподобного всея Руси в Троицко-Сергиеву лавру, через Борисоглебск и Переяславль-Залесский. Кто-то отправлялся «спасаться» в суровые северные края через Кирилло-Белозерск и Холмогоры к могучим стенам Соловецкой обители. А кто-то возвращался из Костромы, земель Романовых, с востока.

Странствующие иноки и богомольцы были частыми гостями в доме Ушаковых. И бывало, малышня рассаживалась по лавкам и до поздней ночи слушала рассказы доброго монаха. Про приключения удалой богатырской троицы, и про святого и благоверного князя Димитрия Донского, по благословению преподобного Сергия Радонежского освободившего Русь от ига басурманского. Про двух витязей-иноков Ослябю и Пересвета, сразившего грозного Челубея и положившего «душу свою за други своя» на поле Куликовом. Про святого князя Александра Невского, разгромившего шведских и тевтонских рыцарей, и славных купца Минина и воеводу Пожарского, прогнавших из Москвы ляхов, литвинов и прочих латинян-супостатов и положивших конец смутному времени. Таковы были супергерои маленького Феди Ушакова.

Но не только. На волжском берегу, на холме возле монастырских стен от апрельских дней до первой шуги по ночам горел большой маяк-костер. За многие километры вверх и вниз по течению реки его отблеск узнавали местные кормчие и загодя правили навигацию лодок, барок, каюков в стороне от опасной отмели, намытой за церковью Богоявления. Следил за маяком бывший канонир петровского флота дед Василий. Говаривали, что сам первый император Всероссийский, некогда путешествующий по Волге, лично повелел Василию жечь здесь костер для «ориентации судов». Как бы там ни было, но ежегодные три рубля золотом из местной казны выплачивались «старому морскому служителю» исправно. Юный Федор Ушаков был частым помощником деду Василию. Еще чаще – благодарным слушателем.

– Деда, расскажи, како ты при Гангуте сражался, како шведа пленял, – донимал старого морского волка любопытный паренек.

И, попыхивая трубкой, дед Василий начинал всегда однообразно, попутно присочиняя все новые и новые подробности. Никогда не видевший моря Федя проникновенно слушал о дальних походах, бурях и сражениях, о приключениях исключительно смекалистых и смелых русских моряков, «в огне не горящих и в воде не тонущих» и обладающих абсолютным иммунитетом от всех мыслимых и немыслимых вражеских козней. И воображение уносило его вместе с искрами и клубящимся дымом путеводного огня высоко-высоко. Гораздо выше макушек исполинских корабельных сосен, которыми так славятся ярославские леса.

В те времена отцы-дворяне мечтали для своих сыновей службы в сухопутных войсках. И потому, что главные сцены театра военных действий проходили на суше, и потому, что с кончиной Петра I флот пришел в упадок. Флот «больше боялся свежего ветра, чем неприятеля», – исчерпывающая характеристика его состояния середины XVIII века. Поэтому Ушаков старший, планировавший определить Федора в Преображенский полк, был удивлен реакцией сына:

– Не-е, батя, я бы во флот пошел…

– Да кто же тебя надоумил сему?

– Волга, – отвечал сын. – Я быстрее всех плоты вязать научился, плавать и под водой сидеть дольше всех с камышиной могу и гребу без устали. Вот все ребята наши и соседские меня морянином и именуют.

– Поди, дед Василий голову заморочил… – поворчал Федор Игнатьевич, но спорить не стал. Действительно, почти все свое свободное время мальчишка пропадал на Волге, а отцовская лодка давно перешла в его негласное и нераздельное владение.

В возрасте 16 лет Федора вместе с братьями повезли в Петербург – представить в герольдмейстерскую контору для смотра. «Российской грамоте и счету обучен... желает-де он, Феодор, в Морской кадетский корпус в кадеты», – записал чиновник герольдии. На радостях отец повел сыновей по местам своей гвардейской молодости, а матушка с дочкой отправилась по столичным магазинам. Договорились встретиться позже, у ворот Александро-Невской лавры.

Здесь, в рядах монашеской братии, служил Богу брат Федора Игнатьевича, родной Федин дядя – Иван Ушаков. О нем часто вспоминали в семейном кругу, его биография была предметом спора, восхищения, назидания.

«Скажи-ка, дядя»

Иван Ушаков поступил на службу в гвардейский Преображенский полк при императрице Елизавете Петровне. Полк личной охраны самой императрицы – трудно себе представить более успешное начало карьеры молодого человека того времени. Торжественные выезды, роскошные балы… Статный, остроумный гвардеец Ушаков пользуется успехом у товарищей и дам. Чин капрала он получает без особых затрат времени и сил.

Один вечер изменил все.

В разгаре очередного блестяще-помпезного торжества, прямо на глазах у Ушакова от сердечного приступа умирает его сослуживец. Несколько минут блиставший на публике красавец-офицер вдруг хватается за сердце и в судорогах валится на паркет бальной залы. И уже невозможно что-либо когда-либо изменить. Даже покаяться.

Зыбкость, мимолетность и в конечном счете абсурдность земного человеческого счастья в один момент стала для Ивана Ушакова настолько очевидна, что уже на следующий день он отпускает слугу, снимает мундир, надевает холщовую одежду и отправляется на поиски счастья настоящего – Царства Божия.

Первой остановкой был берег Северной Двины. Три года живет он в ветхой келье в глуши поморских лесов. Терпит голод и холод, одному Богу поверяя свои мысли. Изредка посещает соседние селения, прося подаяние на самые необходимые нужды.

Местный жители относились к нему подозрительно: о своем прошлом умалчивает, никаких документов при себе не имеет. «Беглый или раскольник», – резюмировали поселяне, схватили и поволокли пустынника в Архангельск на суд и расправу. От тяжких побоев Иван очнулся на полпути у обочины, где его бросили почему-то резко охладевшие к «правосудию» миряне. Он не отчаялся: он знал, что с аналогичных событий начинались жития многих православных подвижников. Поблагодарил Бога и отправился на юг.

В Площанской пустыни Орловской губернии его опять ждала неудача – с мирской точки зрения. Настоятель не дал кельи, а попутный воинский наряд «повязал» как беспаспортного. В чистосердечные признания о гвардейском прошлом, естественно, никто не поверил. Меньше всего этот изможденный бродяга был похож на придворного офицера. Но великосветская речь и знание французского дали о себе знать лучше всяких документов. Ивана Ушакова повезли в Петербург.

И вот он опять стоит перед императрицей, но теперь не в золоченом мундире, а в худой власянице.

– Зачем ты ушел из полка моего? – на удивление ласково спрашивает государыня.

– Для удобства спасения души, Ваше Императорское Величество, – с кротостью отвечает Иоанн.

– Не вменяю тебе побег в поступок, жалую тебя прежним чином, – продолжает государыня, – вступай в прежнее звание.

– В начатой жизни для Бога и души моей, Ваше Величество, до конца пребыть желаю, а прежней жизни и чина не желаю, – непреклонен Ушаков.

– Для чего же ты тайно ушел из полка? Когда к такому делу вознамерился, то и от нас мог бы быть отпущен.

– Если бы тогда просил я об этом Ваше Величество, то не поверили бы Вы мне, молодому, что смогу понести сие иго. Ныне же, по убогом моем искусе, утруждаю Ваше Величество единственной просьбой: дайте мне умереть монахом.

Матушка императрица повелела отправить его в Александро-Невскую лавру. После годового искуса в ее августейшем присутствии дворянин Иван Ушаков стал иноком Феодором – в честь святого благоверного князя Феодора, Ярославского чудотворца (память 19 сентября). Напоследок находчивая Елизавета Петровна придумала своему бывшему гвардейцу послушание – стоять у кружки для сбора подати.

За этим занятием и застала своего родственника семья Ушаковых.

– Вот и хорошо, что пришли в храм Божий помолиться, – как будто и не расставались, приветствовал их молодой монах. – Пойдемте в келью, там покойнее.

В углу – образок с лампадкой, в другом – сбитый из досок топчан. Холодно и пусто. Инок Феодор в ответ на град посыпавшихся вопросов смиренно рассказывает о своих приключениях.

– Кем же ты будешь после геральдического смотра? – вдруг спрашивает он у своего маленького тезки.

– Морским офицером, – немного смутившись, отвечает тот.

– Всякая служба Богу угодна, – продолжал дядя. – В миру будешь жить, отрок, а он бывает жесток и несправедлив. И моя судьба может послужить тебе укором…

И немного помолчав:

– Чтобы на путях твоих были свершения великие. Думай же всегда о Боге, о ближних. А еще: кто о ближнем не радит, тот, наверное, и веру нашу отвергает. Люби человеков, с коими будешь, и ждет тебя победа…

Федя слушал и запоминал. На всю жизнь. Было что-то общее у этих двух: молодого парня и молодого монаха. Оба вступали в новую жизнь, оба готовились к ратному делу. Один – на поле духовной брани, и за свои победы будет прославлен как преподобный Феодор Санаксарский. А другой… Другой только поступил в Морской шляхетский кадетский корпус. Шел 1761 год.

(Продолжение)

РУССКИЙ НАВИГАТОР. ЧАСТЬ 2

Часть 1

Подвиг первый

«Схимник» – такое прозвище дали сокурсники Феде Ушакову за его принципиальное равнодушие к разгульным пирушкам и обществу легкомысленных женщин.

Алексей Боголюбов Петербург при заходе солнца 1850 г.

Предельно насыщенная учебная программа Морского корпуса сочеталась с полнейшей свободой действий кадетов во внеурочное время. Не многие молодые дворяне находили в себе силы устоять пред соблазнами столичной жизни. Ушаков находил.

Не имеющий знатных покровителей и богатых родственников, он отчетливо понимал: пробиваться в жизни придется самостоятельно и с Божией помощью. Поэтому, не растрачивая физического и духовного здоровья, он целиком отдался учебе, прерываясь лишь на посещение праздничных и воскресных богослужений. А на прозвище не обижался. Не обижались на Ушакова за его из ряда вон выходящее поведение и друзья-товарищи. Природная доброта Фединого характера и крепкое телосложение позволяли ему эффективно решать «проблемы межличностной коммуникации».

Почти сказочный случай из жизни кадета Ушакова приводят биографы.

Теплым весенним вечером 1763 года случился в Петербурге небольшой пожар. На одной из улиц горел обывательский домик. Как водится, поглазеть на зрелище собралась толпа зевак, были тут и гардемарины Морского корпуса, располагавшегося неподалеку.

Пламя уже вырывалось из окон, а пожарных все не было. Но толпа реагировала спокойно: жильцы успели покинуть здание, прихватив с собой ценные вещи. Плакала лишь одна маленькая девочка: в доме осталась клетка с ее любимым снегирем. В панике о ней забыли, и теперь никто не пытался спасти несчастную птицу. Вдруг сквозь толпу протиснулся гардемарин, узнал, где находится клетка, и бросился в горящий дом.

– Сгорит! Рехнулся парень! – заголосили бабы.

Всеобщий вздох облегчения раздался через пару десятков секунд:

– Жив! И клетку принес!

Парня окатили холодной водой и хотели было осмотреть: не угорел ли. Но тот уже скрылся в толпе. Сокурсники бросились за своим героем, а он, наглухо закрывшись в «кубрике», в этот день больше не выходил и ни с кем не разговаривал. Встретили его лишь утром – за учебной скамьей…

Математика, астрономия, кораблестроение, такелажное дело, картография, танцкласс – вот неполный перечень дисциплин, штудируемых кадетами. И, конечно, иностранные языки: французский, английский, немецкий – так как «и знание иностранных языков очень нужно для морского офицера, ибо морской офицер в своей службе имеет частые сношения с иностранцами и, кроме того, для достижения совершенства в своем искусстве должен читать иностранные книги о мореплавании, каких книг на русском языке, кроме самого малого числа их, вовсе нет», – объяснялось в методическом пособии того времени.

Корпус был разделен на три класса, составляющих три роты. Переходили из третьего класса во второй, из второго в первый «по знанию». Не окончившие курса пополняли корпус морской артиллерии, портовые службы, научные экспедиции. В первом классе кадеты получали звание гардемарина («морского гвардейца» по-французски) и отправлялись на практику. Нередко это были суда иностранных компаний, бороздившие воды возле берегов Ост- и Вест-Индии и Америки. После практики и «за высокие успехи в учебе» гардемаринам присваивалось офицерское звание мичмана.

В свое первое плавание Ушаков отправился на корабле «Евстафий» от Кронштадта к Гогланду. Погода была отвратительной, Балтику штормило. Гардемарин вдоволь смог насладиться всеми «прелестями» морского путешествия. Заплесневелая вода, вонючая солонина, подгнившие сухари. Выскальзывающая из-под ног, шатающаяся палуба. Суровый капитан, мужики-матросы и пудовый боцманский кулак, который тут у них, матросов, «главный учитель». А еще изнурительные нескончаемые вахты под завывание «мордавинда» – так русские моряки окрестили крепкий лобовой ветер. Вот когда вспомнились службы в родном Богоявленском монастыре. Благодаря им он умел выстаивать долгие часы, сконцентрировавшись на главном. И заступивший в ночную вахту Федор возносил молитвы в штормовое небо: лишь бы не сдрейфить, не растерять собранность и достойно дождаться ударов склянок – корабельного колокола. «Тот Богу не молился, кто в море не ходил», – тогда он проникся этой старинной моряцкой поговоркой.

И вот на нем уже новенький зеленый кафтан мичмана, он стоит перед строем выпускников Морского корпуса. Плац залит слепящим майским солнцем, хлопает на ветру Андреевский флаг, левая рука Ушакова лежит на Евангелии:

«Аз, Феодор Ушаков, обещаю и клянусь Всемогущим Богом пред святым Его Евангелием в том, что хощу и должен Ея Императорскому Величеству моей всемилостивейшей государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице, и Ея Императорскаго Величества любезнейшему сыну государю цезаревичу и великому князю Павлу Петровичу, законному всероссийского престола наследнику, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови… В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий!»

Совсем скоро в составе команды трехмачтового транспортного судна под названием «Наргин» мичман Ушаков вышел в открытое море. Предстоял долгий путь: через северные моря, вокруг Скандинавии к городу русских корабелов, богатейшей торговой пристани империи – Архангельску.

То была отличная школа. Суровый корабельный быт и ледяные шквалы норд-оста закалили молодого офицера, помогли обрести спокойную уверенность и реальный опыт. Без свежего морского ветра ему уже плохо дышалось.

Изучение ролей

Начало карьеры Ушакова совпало с воцарением Екатерины II. С места и в карьер императрица предалась реформаторской деятельности.

Возрождение флота было, как сейчас принято говорить, одним из приоритетных направлений инновационной политики государства. Немка по происхождению, Екатерина II выражалась яснее и гораздо более по-русски: «Флотская служба знатна и хороша, то всем известно, но, насупротив того, столь же трудна и опасна, почему более монаршью милость заслуживает».

В Петербурге, Кронштадте, Ревеле, Архангельске – в главных портах и верфях империи – закипела работа. Стремительно увеличивается численность судов торгового флота, одна за другой снаряжаются научные экспедиции на поиски новых земель и морских путей. Под монаршим лозунгом «Чтоб флаг наш везде надлежащим образом уважен был» обновляется военный флот. Попутно увеличивается жалование морского офицера, повышается его статус в обществе.

Начиная с середины XVIII века взоры российских государственных стратегов все чаще обращаются к южным границам империи. С одной стороны, манят колоссальные экономические и геополитические перспективы выхода к Азовским и Черным морям. С другой – со стороны Дикого поля вновь повеяло угрозой.

14 октября 1768 года Турция объявила войну России. Находящаяся в вассальной зависимости от Османской империи Крымская орда огненным вихрем пронеслась по малоросским землям. Из-под одного только Харькова было угнано в плен 20 000 человек мирных поселян. Участвовавший в набеге французский барон Франсуа де Тотт, представлявший Версаль в Бахчисарае, так описывает эти события: «Головы русских детей выглядывали из мешка. Дочь с матерью бегут за лошадью татарина, привязанные к луке седла. Отец бежит возле сына на арканах… Впереди нас бегут угоняемые волы и овцы. Все в удивительном движении, и уже никто не собьется с пути под бдительным оком татарина, сразу же ставшего богачом». Несколько недель спустя «прилавки» рабовладельческого рынка Кафы (будущей Феодосии. – Д.И.) ломились от «живого товара» из русских земель.

«Лучшая защита – наступление», поэтому на Особом военном совете при императрице решено было вести войну на многих направлениях сразу – Молдавия, Валахия, Крым, Кавказ, Балканы, Архипелаг. Нужно «подпалить турецкую империю со всех четырех углов» – поставила цель императрица и выпустила на волю своих «орлов»: Паниных, Голицыных, Орловых, Чернышевых, Румянцева, Потемкина…

6 марта 1769 года русские войска вновь овладели Азовом и Таганрогом. Когда-то здесь сгнил петровский флот. Петр I планировал присоединить Крым к России и даже сделать Азов столицей империи. Но Прутский поход 1711 года закончился неудачей – потерей завоеванных земель и едва зародившегося южного флота. Екатерина II, проведя «работу над ошибками», предприняла вторую попытку.

Пешие артели мастерового люда, кареты и брички с инженерами-судостроителями и откомандированными офицерами потянулись к воронежским верфям, где стартовало строительство первых кораблей нового Южного флота России. Затем их сплавляли по Дону к Азовским берегам, где они становились на рейд у попутно возводимой крепости Таганрогского порта. Возглавлял так называемую Донскую экспедицию контр-адмирал Алексей Наумович Сенявин.

Впервые будущий контр-адмирал зарекомендовал себя во время Семилетней войны (1756–1763) при взятии крепости Кольберг – пожалуй, самой эффективной совместной операции русской армии и флота в тот семилетний период. Под его командованием фрегат «Святой Павел» сделал бесстрашный рейд вдоль крепостных стен, посылая ядра и уничтожая прусские фортификации. Сенявин был контужен, но из боя не вышел.

Взятие крепости Кольберг. 5 декабря 1761 г. А. Коцебу.

Прошло время, когда долгом Сенявина было уничтожение вражеских укреплений  и флота, теперь он созидал морские силы Отечества. Зимой 1769 года в его распоряжение прибыл мичман Федор Ушаков.

Перед самым отъездом из Петербурга на квартире однокашника по Морскому корпусу Федор встретил девушку. Миловидная и скромная, она просила его передать письмо своей матери, проживающей в Воронеже. Она не успела договорить, а Ушаков уже был согласен. Он узнал в ней ту девчушку, для которой спас на пожаре снегиря…

Адмирал Сенявин

Но времени предаваться амурам у Ушакова не было. Неугомонный Сенявин не давал продыху ни штатским, ни военным. От Таганрога до Воронежа, от Воронежа до Азова мотался он в своей кибитке: проверяя, наказуя, поощряя, воодушевляя.

– Поостереглись бы, Ваше превосходительство! Не дай Бог отряд турок аль татар в степи повстречаете, – переживали штабисты.

– Мне флот строить надобно, а не ждать, пока война кончится, – бурчал в ответ контр-адмирал.

И, заметив подле себя Ушакова:

– Вот что, Федор, встань-ка на Кутюрьме (река близ устья Дона. – Д.И.) дозором: не дай Бог турки две шлюпки пришлют и весь флот наш пожгут. Считай, приказ тебе до осени. Ну, давайте с Богом за дела!

Командуя прамом – плоскодонным парусным судном, вооруженным пушками крупного калибра для действия в прибрежных районах, – под № 5 Ушаков охраняет устье Дона. В стычках с турецкими диверсантами он получает боевое крещение. Лейтенантские погоны ложатся на плечи Ушакова летом 1769 года. После он руководит транспортными судами, доставляет провизию и лес в отстраивающийся Таганрог.

В это время из Петербурга переезжает в Воронеж та молодая особа, побывать почтальоном которой Ушаков посчитал за подарок свыше. Молодые встречаются и решают обвенчаться. Но долг службы заставляет отложить свадебные приготовления.

Весной 1771 года состоялась дебютная баталия Азовского флота. Корпус генерал-майора А.П. Щербатова армии князя В.М. Долгорукого ведет наступление со стороны Геничи и Арабата (сейчас это всем известные курортные места Азовского побережья: г. Геническ и так называемая Арабатская стрелка. – Д.И.) в тыл турецким войскам, находящимся в Крыму. Флот Сенявина поддерживает наступление.

Более 40 судов и галер у Еникале (турецкая крепость на берегу Керченского пролива. – Д.И.) насчитал Сенявин, глядя в окуляр своей подзорной трубы. И повел эскадру на сближение.

Османы дрогнули сразу. Чего-чего, но только не ощетинившихся пушками кораблей под Андреевским флагом ожидали они встретить на Азовском мелководье. За удивлением последовал страх: не приняв бой, турки отступили. «Удивятся они и еще больше, как увидят на Черном море фрегаты и почувствуют их силы», – ликует Сенявин в письме графу Чернышеву от 23 июня 1771 года. Встав на рейде у Еникале, русская эскадра вступила «сполна во владение Азовским морем».

В последующие годы Федор Ушаков курсирует вдоль крымских берегов. На палубном боте «Курьер» он выполняет посыльные поручения, швартуясь к причалам Керчи и Кафы. Командуя 16-пушечниками «Модон» и «Морея», добывает разведданные, предотвращает высадку десанта, поддерживает с моря оборону первой русской морбазы в Крыму – Балаклавы. Ушаков тщательно изучает черноморский театр военных действий. Вскоре ему предстоит играть на нем главную роль. Да так, что рукоплескать ему будет вся Отчизна.

(Продолжение следует.)

Даниил Ильченко

 

28 мая 2012 г.

 

РУССКИЙ НАВИГАТОР. ЧАСТЬ 3

 

Часть 1. Часть 2.

Свой резон

«Вечным» Кючук-Кайнарджийским миром закончилась в 1774 году первая русско-турецкая война. К России отошли «прежние завоевания Петра», побережье Азовского моря, земли между Днепром и Бугом. Крым получил независимость от Турции, а на южном левобережье Украины вплоть до Кубани раскинулось Новороссийское наместничество.

Чесменский бой

Федора Ушакова переводят в Санкт-Петербургскую корабельную команду и производят в капитан-лейтенанты. Радость служебного повышения была недолгой: Ушаков узнал, что невеста его выдана замуж и пребывает на сносях. Поддавшись на уговоры матери, она согласилась стать женой богатого греческого купца. До конца своих дней Ушаков будет любить эту женщину и заботиться о ее судьбе, а родившийся мальчик в будущем будет служить морским офицером под его началом.

Назначение на борт фрегата «Северный орел», отбывающего в Средиземноморскую экспедицию, было очень кстати. Лишь море могло залечить «раненое сердце» молодого капитан-лейтенанта.

Серебряная медаль за победу в Чесменском сражении, учреждена 23 сентября 1770 г.

Подобные экспедиции были часты. По поводу одной из них Екатерина II писала: «Ничто не свете нашему флоту добра не сделает, как сей поход: все закоснелое и гнилое наружу выходит, и он будет со временем круглехонько обточен». Завершился тот поход великим Чесменским сражением (5–7 июля 1770 г.), когда запертый в тесной бухте Эгейского моря турецкий флот – один из мощнейших того времени – был уничтожен полностью. Турецкие потери составили более 10 000 матросов и офицеров, палубы русских кораблей навсегда покинули… 11 человек. В честь победы была отчеканена серебряная медаль, на голубой ленте, с изображением горящего турецкого флота, над которым выбито короткое: «БЫЛ».

Экспедиция, в которую отправился Ушаков, носила скорее учебно-тренировочный характер под прикрытием легенды – налаживания новых торговых отношений. Несколько военных фрегатов под флагами торгового флота, нагруженные товаром и со спрятанными в трюмы пушками должны были обогнуть Европу, пройти через Босфор и Дарданеллы и пополнить ряды только еще зарождавшегося Черноморского флота. Обязанностью «Северного орла», орудия которого блестели у всех на виду, было сопровождать «купеческий» караван и «решать проблемы» с пиратами всех вероисповеданий и национальностей: английскими, французскими, варварийскими, италийскими, корсиканскими, албанскими, – доходы от ремесла которых в те времена были сопоставимы с барышами от морской торговли.

За время похода Ушаков оттачивает знание иностранных языков и заводит знакомства с зарубежными «коллегами». Когда надо, умеет рядиться в модное платье и знает толк в хорошем вине. Капитаны-иноземцы часто приглашают его погостить на свои корабли. Ушаков не отказывается и попутно составляет любопытные замечания: о высоте мачт, покрое парусов, о материале корабельных снастей и артиллерийских новинках или, например, о медной обшивке днищ английских и французских кораблей, делающей их более долговечными и быстроходными, нежели их русские аналоги. А потом охотно делится наблюдениями с членами отечественной Адмиралтейств-коллегии.

В уютной гавани итальянского Ливорно Ушаков впервые взбегает на капитанский мостик своего собственного корабля – фрегата «Святой Павел». Приняв командование, он держит курс к Дарданеллам.

Два раза пытались войти в Черное море русские фрегаты «Констанция» и «Святой Павел». Над кораблями развевался флаг торгового флота, товар из трюмов был давно распродан на константинопольских рынках, был загружен новый, а разрешения о проходе через босфорские укрепления турецкие чиновники все не выдавали. Турки заподозрили неладное.

Надо признать: русские корабли не очень-то походили на купеческие суда. Особенно тот, под именем христианского святого и с неугомонным капитаном на борту, изнуряющим команду ежедневными экзерцициями даже на стоянках в порту. Утром, после молитвы, – отработка навыков постановки парусов, вечером – такелажное мастерство и ремонт корабля. Опытный глаз таможенника сразу замечал подвох: даже на военных судах не всегда встретишь подобную прыть личного состава, что уж говорить о торговых.

Ушаков имел на то свой резон. Только для обслуживания парусов на фрегате имелось 140 различных тросов. Чтобы научиться «виртуозно играть на этой канатной арфе», необходимо постоянно упражняться в «музицировании». Но в случае с «канатной арфой» малейшая фальшь могла вызвать куда более серьезные последствия, чем гул и свист разочарованной публики, превратив незадачливых «музыкантов» в порцию свежего корма для рыб или удобрения для прибрежных рифов. А уж сколько радости доставит подобная «фальшь» врагу в пылу сражения!..

«Лучше пот, чем кровь», и Ушаков положил себе за правило ежедневно испытывать в тренировках себя и свою команду. Поэтому добираться на родину в 1778–1779 годах ему пришлось обратным путем – через Средиземное море, Атлантику и Балтику: турки наши «купеческие суда» в Черное море так и не пустили.

«Почетный плен»

По прибытии в Кронштадт Ушакова назначают командиром линкора «Святой Георгий Победоносец». А вскоре откомандировывают в Рыбинск и Тверь – контролировать поставки корабельного леса. Охотников нагреть руки на крупных госзаказах на Руси хватало всегда, Ушаков же давно зарекомендовал себя не только профессионалом во всем, что касается кораблей и моря, но и неисправимо честным офицером. Вот почему вспомнилась сразу именно его кандидатура, когда решалось, кого определить на пост главы комиссии по оценке качества древесины, поставляемой на судостроительные верфи империи.

– Ну, барин!.. С таким не поблажишь, и такого не проведешь, не объедешь на вороных, – чесали затылки купцы и подрядчики – торговцы лесом. И уважительно соглашались со всеми его претензиями.

Справившись с заданием, он возвращается в Петербург, где его ожидает новое назначение – принять командование придворными яхтами на Неве.

Капитан прогулочной яхты самой императрицы – должность по тем временам блестящая. А Федор Ушаков откровенно скучал. Екатерина поднималась на борт редко, а когда поднималась, то в предвкушении увеселительной прогулки по тихим прибрежным водам Финского залива. Пересекший моря и океан боевой офицер Федор Ушаков, смиряясь, подчинялся монаршему соизволению.

Чувство, что он «не в своей тарелке», не покидало Ушакова и на берегу. Светская жизнь и административная карьера его не прельщали. А когда друг и сокурсник по Морскому корпусу капитан Пустошкин попытался завербовать его в масонскую ложу, Федор Федорович ответил следующее:

– Паша, дорогой друг мой, прошу тебя, не заводи никогда со мной разговоров о вступлении в ряды ваши. Я для себя твердо решил: играми бойких политиков не заниматься, в дворцовых интригах не участвовать, в тайные общества не вступать, всего себя посвятить Богу, царю, Отечеству и морю. Не проси меня, не уговаривай. Ты меня знаешь.

Бюст Екатерины II (Воронцовский дворец)

Случай вызволил Ушакова из «почетного плена». Однажды, как всегда неожиданно, на пристани показалась золоченая карета императрицы, сопровождаемая пышной кавалькадой придворных. Екатерина II соизволила предпринять морскую прогулку до Петергофа.

В первую ночь на корабле было тихо. Слишком тихо. Ушаков вызвал к себе дежурного офицера и начал отчитывать: «Почему не бьют склянки?!» Офицер отвечал, что один из придворных, дабы не нарушать монарший сон, приказал склянки отменить.

Спокойствие августейшей особы для Ушакова было дорого всегда, именно поэтому он нес службу отменно. И склянки снова стали бить.

Испуганная Екатерина выбежала из каюты. Успокоив императрицу, Ушаков провел краткий ликбез по морским законам и традициям. А склянки все продолжали бить, как полагается по уставу, каждые 30 минут.

Наутро придворная свита смотрела на Ушакова как на обреченного. Но, словно ни в чем не бывало, сходя по трапу, Екатерина с улыбкой бросила через плечо:

– Спасибо Вам за удовольствие, господин капитан.

Через несколько дней Ушакова с должности все-таки сняли. Императрица рассудила, что толку от столь щепетильного офицера будет гораздо больше на палубе военного корабля. 15 сентября 1781 года Ушаков был назначен командиром 66-пушечного линкора «Виктор» и в составе эскадры Я. Сухотина отбыл в Средиземное море. На этот раз сопровождать караван настоящих торговых судов.

Из похода Ушаков вернулся капитаном 2-го ранга и тут же возглавил опытный фрегат «Проворный», днище которого было обшито листами белого металла. Русская научно-техническая мысль не дремала и, вместо банального копирования иностранной технологии – медной обшивки, предложила собственную, более дешевую и надежную. Ушаков попал в группу капитанов-испытателей модернизированных судов.

Эпопея «Дикий юг»

Тогда главные политические и экономические события в жизни империи происходили на ее южных рубежах. Прошли те времена, когда обитатели плодородных малоросских земель жили в постоянном напряженном ожидании очередного набега ордынцев. Екатеринослав, Николаев, Херсон, Мелитополь, Мариуполь, Александровск, Ставрополь, Екатеринодар, Георгиевск… – один за другим вырастают города, в их окрестностях восходят богатые хутора и села. Множатся станицы, укрепляются русские форпосты на Кубани. Руководит грандиозной эпопеей освоения «дикого юга» Отечества правитель Новороссии граф Потемкин.

Немцы, чехи, австрийцы по щедрому приглашению императрицы заселяют тучные причерноморские земли. С запада переезжают поляки, белорусы, евреи. Оседают здесь и бежавшие от османского ига болгары, черногорцы, словенцы и боснийцы. На русскую военную службу определяются албанцы-арнауты. Основной костяк поселенцев все же составляют русские и украинцы.

Множество национальностей, взаимодополняя характеры друг друга своими уникальными качествами, иногда соревнуясь между собой и тем самым повышая общую эффективность, строили одну могучую страну. И в принципе каждый мог достичь в ней самых больших высот. Достаточно вспомнить, что влиятельнейшим государственным деятелем той поры, ставшим впоследствии канцлером Российской империи, был Александр Безбородко, уроженец малороссийского города Глухова (ныне в Сумской области Украины). А многие руководящие посты во флоте занимали сербы и греки. Об экономических успехах евреев и армян говорить нет надобности. И этот список достижений можно продолжать до бесконечности.

Легко представить, как относилась к геополитическим успехам северных соседей турецкая сторона. Чиновники Блистательной Порты с трудом привыкали к виду свободно рассекающих воды «озера турецких султанов» (так называли они Черное море) судов под триколорным стягом. Им приходилось мириться с независимостью Крыма, усилением Кубани, постепенным отходом под протекторат России Грузинского царства. Появление напротив грозной османской крепости Очаков русской Кинбурн переполнило чашу терпения. Все чаще в Петербург приходят дипломатические депеши, содержание которых сводится к одному короткому предложению: «Турция готовится к новой войне».

Не последнюю роль в поддержке этих приготовлений играли Англия и Франция. Людовик XV откровенно признавался, что «его задача – сделать все возможное, чтобы России стало хуже». Российские государственные мужи на этот счет не питали иллюзий. «Франция со всеми своими бурбонскими и к ним привязанными дворами, конечно бы, желала, не отлагая до завтра, всех нас потопить в ложке воды, если бы только возможность в том была», – писал Никита Иванович Панин графу Алексею Орлову. Англия продолжала плести паутину международных интриг в своем духе: развязывать войну всех против всех, да так, чтобы стоящий в сторонке Туманный Альбион преспокойно снимал «сливки» политэкономических выгод. В итоге новые корабли турецкого флота строились на французских верфях и вооружались английскими пушками; английские инструкторы учили турецких солдат палить из французских ружей. Под руководством западноевропейских инженеров возводились османские крепости. Две «просвещенные» державы одновременно решали свои внешнеполитические задачи и пополняли казну за счет «доходов от военпрома».

Активизировалась и турецкая внешняя разведка: призывами к джихаду, оружием и золотом подогревались повстанческие настроения среди крымских татар.

В 1778 году Россией была предпринята масштабная операция по переселению христианского населения Крыма, важную роль в которой сыграл А.В. Суворов, тогда командовавший всеми русскими войсками на полуострове и в дельте Дуная. Российские власти на крайне выгодных условиях предоставили в распоряжение православных крымчан земли вдоль северного побережья Азовского моря и обеспечили безопасный переезд. Так возникли города Мариуполь и Мелитополь с преобладанием греческого населения. Возле крепости святого Димитрия Ростовского в слободе Нахичевань обосновались армяне. Сейчас этот населенный пункт называется Ростов-на-Дону.

Экономика Крымского ханства за считанные месяцы рухнула, лишившись фундамента – торговли и ремесел, которыми занимались в большинстве своем христиане. А отправиться в набег и пополнить казну награбленным добром теперь было себе дороже: за порядок в Крыму отвечал Александр Васильевич Суворов.

В том же 1778 году он предотвратил высадку турецкого десанта в Ахтиярской бухте. Суворовская агентура сработала на отлично: когда тяжелые от войск корабли Гаржи-Мегмета подошли к берегу, их уже держали на прицеле пушки свежевозведенных береговых укреплений. Турецкие капитаны предпочли развернуться и уйти восвояси. А императрица пожаловала Александру Васильевичу в подарок золотую табакерку за блестящую операцию.

Русские корабли в Ахтиярской бухте

«Подобной гавани, – описывает Суворов свои впечатление от Ахтияра, – не только у здешнего полуострова, но и на всем Черном море другой не найдется, где бы флот лучше сохранен и служащие на оном удобнее и спокойнее помещены были».

Через четыре года в укромных ахтиярских водах бросили якоря и встали на зимовку русские фрегаты «Храбрый» и «Осторожный». Следующим летом «здесь 3 (14) июня 1783 года заложен город Севастополь – морская крепость юга России», – гласит надпись на памятном знаке в честь 200-летия города-героя, установленном на площади Нахимова. В честь основания города-крепости отлили медаль «Слава России», а морские силы на юге Отечества с тех пор именовались Черноморским флотом. В том же году татарский хан Шахин-Гирей отказался от власти и передал Крым под руку российской императрицы.

Главной верфью нового флота стал Херсон. Расположенный в низовьях Днепра, недалеко от бухты Глубокая пристань, он служил адмиралтейским центром одновременно и Азовской, и Черноморской флотилий.

Работа на херсонских эллингах поначалу не ладилась. Сдерживающих причин было множество: жаркие безводные степи кругом, тучи малярийных комаров – разносчиков болезни, нехватка строительного леса, а главное – рабочих рук. Многое еще предстояло сделать, чтобы превратить Херсон тот в город, который один высокопоставленный «интурист» назовет «вторым Амстердамом».

Как глоток свежего воздуха горожане восприняли известие о скором прибытии 700 матросов и 3000 мастеровых во главе с капитаном 2-го ранга Федором Ушаковым. Но на подступах к главной южной верфи империи русского капитана 2-го ранга опередил враг. Враг, перед которым пасовали великие государственные деятели и военачальники той эпохи. Померяться с ним силами настал и черед Федора Ушакова.

(Продолжение следует.)

 

Даниил Ильченко

 

5 июня 2012 г.