Суббота, 24 Февраля 2018 13:23

Сила святости

Памяти старца Кирилла

Год назад скончался архимандрит Кирилл (Павлов). Помню, как рассеянно открывала в Интернете материалы о кончине старца: биографию, воспоминания, впечатления... Было много трогательных. А в одном месте наугад попала на обсуждение новости. Кто-то спрашивал: «А кто это – архимандрит Кирилл?» И получил ответ: «Ну, я читал его проповеди – ничего особенного...».

Надо же – кто-то оценивает отца Кирилла (Павлова) по проповедям! Грустно усмехаюсь и вспоминаю анекдот: «Бабушка, а ты динозавров видела?» Оттого, что есть множество людей, для которых старец Кирилл – история, я начинаю чувствовать себя современницей египетских пирамид...

Впервые у старца

Впервые я попала к отцу Кириллу 27 лет назад. Приехала в Москву к одной давно воцерковленной женщине, очень гостеприимной и энергичной. Сама с трудным поиском пришедшая к вере, она понимала всё с полуслова – сомнения, жажду знаний, метания среди крайностей. Недолго поговорив, сказала мне, как будто все разъясняя:

– А поезжай-ка ты к отцу Кириллу!

На мой немой вопрос ей пришлось долго объяснять, кто такие старцы вообще и отец Кирилл (Павлов) в частности. Не уверена, что я тогда поняла и половину сказанного, но кое-чем прониклась.

– Старцем (или старицей) называют духовное лицо, которое за святость жизни получило от Бога дар назидать других людей.

– Назидать? – неуверенно переспросила я.

– Ну да... говорить на пользу.

– Понятно... А откуда он знает, что мне на пользу?

– Это же ДАР.

Позже, через воцерковление и общение с духовными людьми, стало ясно, что далеко не всегда они вещают пророческим даром; многое говорят просто из своего опыта. Есть какие-то, условно говоря, механизмы духовной жизни, которые человек познал личным опытом борьбы со злом. И механизмы эти объективны, потому их хороший знаток может помогать окружающим, делясь своим опытным знанием.

Но тогда, первый раз собираясь к старцу, я была уверена, что он просто сделает своеобразный духовный рентген моей души и выдаст мне все диагнозы с рекомендациями.

***

К тому времени я уже почти год помогала в храме, но в основном на стройке, как волонтер. Ходила в джинсах, а если делала что-то в храме, то сердобольные бабушки давали мне длинный рабочий халат – чтоб защитить от несердобольных.

А тут меня поставили перед фактом, что в лавру в брюках ехать нельзя. Я вроде как уже слышала что-то про смирение и говорю – ну, ладно... а только юбки у меня всё равно нет, кроме одной совсем лёгкой, летней.

Был тогда январь или февраль – холодно. Новая знакомая обречённо вздохнула и за ночь сшила мне теплую юбку. Дала кучу ценных советов по передвижению в Подмосковье и лавре и затемно отправила в Сергиев Посад (тогда еще Загорск). Дорога, поиски, несколько часов ожидания в очереди – и батюшка открыл дверь и сказал: «Заходите»

***

Для чего люди попадают к старцу? Чаще всего, чтобы спросить совета... Непонятно – зачем, ведь следовать ему почти никто не собирается.

– Батюшка, не знаю, куда мне идти учиться, так как интерес к прежней специальности начисто потерян...

Батюшка задал несколько ничего не значащих, с моей точки зрения, вопросов и умолк. Меня предупредили, что старец может какое-то время помолчать, так как будет молиться. Поэтому мне в это время лучше «не трещать».

Не помню, что было тогда в моей голове, но «трещать» я не посмела. Старец помолчал сосредоточенно с полминуты, а потом сказал внезапно и как-то даже радостно:

– Иди на регентский.

– На регентский?!

Я уже знала, что регентский класс при Московской духовной академии готовит тех, кто поет на клиросе сам и (что было для меня еще ужасней) управляет другими певчими и чтецами. Конечно, положение певчих, а тем более регента в храме всегда почетное, но музыка была для меня явлением из параллельной реальности – я твердо знала, что не имею ни слуха, ни голоса!

Вот так прозорливый старец!

Ошеломленная, я воскликнула:

– Да я и «Господи, помилуй» не спою!

Батюшка почему-то весело хмыкнул и спросил:

– А врачом не хочешь быть?

Час от часу не легче... В полной растерянности я брякнула первое (и единственное), что ассоциировалось у меня с врачебным искусством:

– Да я крови боюсь...

Батюшка качнул головой и сделал последнюю попытку:

– А учителем?

– Э-э-э...

Правда была в том, что профессия учителя по привлекательности стояла у меня на одном из последних мест – где-то перед балериной и шахтером. Я даже ничего не ответила на это нелепое предложение, только пожала плечами.

– Чего же ты хочешь? – спросил батюшка.

Я пробормотала что-то про исторический факультет.

– Ну, иди, иди, – старец широко благословил меня и пошел к двери – впустить следующего посетителя.

Я ушла от старца в полном недоумении...

***

Через год я поступила на катехизаторский факультет Богословского института; специальность – преподавание основ веры для взрослых. Преподаю и подросткам, а в последние годы все чаще приходится общаться с детьми средних и младших классов. Сознательная христианская жизнь привела к убеждению, что учительство – одно из самых благословенных Богом занятий: когда оно совершается ответственно, тогда может превращаться из профессии в настоящее служение.

То же самое относится и к делу врачевания. И если я о чем-то жалею в своей жизни, так это о том, что не получила медицинского образования. Теперь я понимаю, что не всякий врач обязан не бояться крови. А вот всякий служитель Церкви обязан бы знать, что у людей бывают болезни не только телесные и духовные, но и душевные. И Промысл Божий одарил меня знакомством и познавательным общением с удивительными специалистами, настоящими светилами медицины.

Освоить нотную грамоту и самостоятельно петь свою партию я, правда, так и не смогла, но низкий мой голос весьма ценился в женском хоре, и за ведущими я пела уверенно. А как чтецу мне долгое время было мало равных – на приезды Патриарха всегда ставили читать меня. Даже и теперь, когда голос почти пропал, я все же бываю порою полезной на клиросе. Многие годы несла еще и послушание уставщика – в монастырях не регент, а уставщик отвечает за чинность и благообразие богослужения...

Как мог отец Кирилл все эти возможности и способности увидеть тогда, за те десять минут разговора и тридцать секунд молчания? Такого не объяснишь ни опытом жизни, ни умом, ни проницательностью. Такие вещи случаются только по откровению – когда Бог нечто открывает Своим избранникам. И это чудо случилось тогда на моих глазах в крохотной приемной комнатушке старца Кирилла. Но я ничего не поняла.

Мне и после доводилось попадать к батюшке, раз шесть или семь за жизнь. Это были уже сознательные посещения, и плоды их были самые удивительные. Утешение, когда кажется, что скорбь растоптала душу безвозвратно; умиротворение, когда обиды рвут на весовой лоскут...

А теперь отца Кирилла нет.

Смирение отца Кирилла было удивительным

Запомнилось с первого посещения, что батюшка имел какую-то сугубо крестьянскую внешность, какими, по описаниям, представляются русские крестьяне начала XX века. Невысокий, сухощавый, с тяжелыми натруженными руками. К тому времени, как я попала к нему в первый раз, он был уже довольно стареньким и ветхим. Тяжелых послушаний ему уже, конечно, не поручали, но было очевидно, что в молодости и зрелости этот человек трудился много и даже надрывно.

Потом я услышала множество живописных описаний тех подвигов, которые батюшка совершил на войне. Большинство их выдумали благоговейные почитатели старца. Как водится, люди не видели настоящего подвига войны в этих натруженных руках, в безнадежно застуженных легких, в больном сердце – не видели, а потому придумывали красивые сказки.

Сам батюшка ни о наградах, ни о подвигах не рассказывал. Говорили, что по обету. Когда в 1946-м году он поступал в семинарию, то, чтобы не получить дополнительных препятствий от уполномоченных, скрыл свои награды. Впрочем, может быть, это тоже мифы... Но смирение отца Кирилла было удивительным, и никаким мифам о его смирении не дотянуться даже до подножия его истинной высоты.

Всю жизнь он был немощным, и к смерти его приговаривали раз пятьсот... Но он жил и жил

И вроде как всю жизнь он был немощным, и из больниц не выходил месяцами, и к смерти его приговаривали за последние 40 лет раз пятьсот... Но он жил и жил...

Войну прошел – на переднем крае три года, легкие застудил уже в окопах Сталинграда, ранения, обморожения, контузии. А после войны – бандеровские леса, похороны товарищей, замученных этим зверьем. Потом – голодные послевоенные годы, беспощадное давление советской власти, травля в газетах. И монашеские труды, и бесчисленный поток страждущего народа...

Последние 13 лет, прикованный к постели, батюшка почти не говорил – каждое слово давалось ему с безмерным усилием. А люди прикладывали все старания, чтобы попасть к нему и просто постоять рядом! Молча постоять. И уйти обновленными и утешенными. Такова сила святости. И вся православная Россия умоляла Господа подольше оставить такого светильника на земле.

Батюшка всю жизнь болел и не щадил себя. А умер на 98-м году жизни.

Умер... отец Кирилл (Павлов) умер... трудно было поверить.

Ушла целая эпоха.

Судьбы Божии

Ничего удивительного, что люди, воцерковившиеся в этом веке, часто не знают про отца Кирилла. Еще до того, как слег с инсультом, он был очень немощный, и попасть к нему было непросто. Если в начале 1991 года я попала к батюшке «в порядке общей очереди», то уже с середины 1990-х двери к старцу относительно просто открывались лишь для тех, кто был тяжело обременен церковными должностями и, как правило, давно окормлялся у батюшки.

Правда, и этой категории людей поток был бесчисленный. Неудивительно, что на отпевание старца одних только архиереев съехалось несколько десятков – все это люди, которых духовно окормлял отец Кирилл.

Но, в общем-то, могли попасть к батюшке и «рядовые» верующие – когда Господь судил им быть утешенными в тяжелых испытаниях.

Моя подруга попала к батюшке летом 1995 года совершеннейшим чудом. Она пережила ужасное разочарование в священнике, к которому вся ее семья самым благоговейным образом обращалась целых пять лет. И вот они буквально носом ткнулись в самое циничное неверие «духовника» в его самых безнравственных следствиях... Тут уже елейные рассуждения о вражьей клевете, которые так любят восторженные церковные тетушки, стали совсем неуместны. И девушка задрожала на грани отчаяния...

В то время мы заканчивали Богословский институт (сейчас ПСТГУ), и она еще работала медсестрой в Первой градской больнице от Свято-Димитриевского сестричества.

И вот на каких-то «сутках» заведующая отделением говорит, что надо сопроводить больного в «Пироговку». Никому особо не хотелось мотаться по Москве в жару; все быстренько отвернулись и прикинулись глухими. А Нина осталась стоять перед заведующей, по обычной своей медлительности и робости.

Накануне она поехала к игумену Лонгину (ныне митрополит Саратовский) на Лаврское подворье – в полной уверенности, что он расскажет, как попасть к отцу Кириллу. Он, действительно, встретился сразу на пороге подворья и сказал, что к отцу Кириллу не попасть – он лежит в Пироговской больнице, в палате номер N. Она еще подумала, что за ребус: «Не попадешь, но вот тебе все координаты».

А тут, уже в машине «Скорой», до нее дошло, что она едет в Пироговскую больницу. С сиреной и мигалками.

Но было ясно, что ни сирена, ни мигалки не помогут попасть в палату отца Кирилла: в больницах давно появились охранники, на этаже, где лежал батюшка, был еще отдельный пост, а в палате со старцем жил келейник – и нянька, и санитар, и секретарь, и дополнительное препятствие для неуемных посетителей.

Сдав в «Пироговке» больного, Нина исполнилась отчаянной решимости и спросила водителя: «Подождете?» Он ответил: «Да мне голову оторвут!» Тогда ведь пробок почти не было, списать сильное опоздание было не на что.

Нина махнула рукой и говорит:

– Ладно, езжайте... доберусь как-нибудь.

А как?! Она стояла во дворе больницы в форме сестры милосердия, денег не было даже на трамвай, а добираться предстояло через громадный город. Да и начальство расценит ее отсутствие как прямой прогул!

Но понять ее можно легко – когда душа в таких страданиях, то ради облегчения от них человек готов поступаться удобствами...

Она пошла по больнице, и ее ни разу не остановили. Хотя форма была необычная для «Пироговки», но охранники и персонал скользили взглядом по красному крестику на косынке и отводили глаза – будто видели его всю жизнь.

На стук из палаты вышел келейник и спросил, кто она и как здесь оказалась.

И тут из-за двери раздался голос отца Кирилла:

– Не трогай её, у нее свои пути. Пусть подождет.

Отец Кирилл позвал Нину, и 40 минут они говорили о том, что ее волновало

Дверь закрыли. Какое-то время оттуда было слышно, как монахи пели канон Божией Матери. Потом отец Кирилл позвал Нину, поставил ей стул, и 40 минут они говорили о том, что ее волновало.

Келейник за спиной батюшки несколько раз демонстративно вытягивал руку и размашисто тыкал пальцем в циферблат наручных часов. В его обязанности входило гонять непрошеных гостей, прорвавшихся к палате разными правдами и неправдами. Батюшка был болен, люди же бесцеремонно требовали нянчиться с их нередко мелкими дрязгами.

Но тут старец, казалось, не хотел отпускать посетительницу – говорил много ласковых слов, похвалил форму сестер милосердия... И постепенно весь груз с души бедной девочки слетел и сгинул. Страшно, конечно, когда тот, кто, казалось, вел тебя ко Христу, продал Его с циничной ухмылкой. Но вот сидит человек, который не просто предан Христу, но с кем Христос тут, совсем рядом – просто чувствуешь Его присутствие! Даже и слова-то никакие, по большому счету, не нужны.

Она вышла во двор больницы, не чувствуя под собой земли. Выпорхнула. Готова была так же пройти через весь город: в медицинском халате и пешком. А во дворе их водитель как раз заводил машину – чем-то его задержали. Ошалевшая от такого стечения обстоятельств, она запрыгнула в «Скорую» за секунду до отправления. Душу распирало от страха и изумления.

 
Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!

 

 

 

«Он всех покрывал своей любовью»

«Он всех покрывал своей любовью»
Архимандрит Илия (Рейзмир) о старце Кирилле

 

Старец Кирилл не говорил о любви, а явил любовь

Старец Кирилл не говорил о любви, а явил любовь

 

Старцы. Архим. Кирилл (Павлов)

Старцы. Архим. Кирилл (Павлов)
ВИДЕОФИЛЬМ

 

***

 

Святой жил среди нас

Старца Кирилла вспоминают духовные чада и однокурсники

 

Год как архимандрит Кирилл (Павлов) преставился ко Господу. В день памяти старца его вспоминают братия Свято-Троицкой Сергиевой лавры, друзья, чада, ученики.


Оставаться в его сердце

Архимандрит Павел (Кривоногов), благочинный Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

— Когда батюшка был уже немощен, одному из афонских старцев был задан вопрос:

— Надо ли выбрать нового духовника братии лавры?

На что тот ответил:

— Если вы изберете нового духовника, вы уйдете из сердца отца Кирилла, а так вы у него в сердце, и он молится о вас.

Конечно, братия единодушно решила оставить духовником отца Кирилла. Его место и за трапезой рядом с владыкой наместником было свободно.

Мы не выбирали никого вплоть до преставления отца Кирилла, чтобы оставаться в его сердце.


Самое главное качество духовника

Митрофорный протоиерей Валентин Радугин, однокурсник:

— Мы учились вместе с тогда еще Иваном Павловым. Он у нас всегда был главным в группе. Он и постарше всех нас был. И потом нас всех собирал уже после учебы. В лесу под Загорском он, будучи уже насельником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, устраивал нам пикники. У него там был знакомый лесник, и поэтому была возможность в закрытом нетронутом лесу накрывать стол. Мы там отмечали все наши встречи выпускников.

Заехали мы, отцы-выпускники, как-то все вместе к нам с Таньком (это моя матушка) в гости. День был непостный, и на обед на второе нам предложили к гарниру сосиски. Все съели, а отец Феодор:

— Что это тут такое? Я не буду!

А Ваня (так отец Валентин называет отца Кирилла — О.О.) — ничего. Он не ел, но и не возмущался, подойдет потихонечку:

— Валь или Мить (протоиерей Димитрий Акинфеев, также их однокурсник — О.О.), съешь за меня?

Был спокойным, никогда не раздражался так, как иные отцы на женщин:

— Что вы до меня дотрагиваетесь?!

Нет.

— Тань, давай ручку, — и идет с ней.

Иван всегда был простым, приехал ко мне еще в годы учебы в семинарии, я-то был москвич.

— Что, — спрашиваю, — есть будем?

Моя бабушка Таня наварила нам — она ее любила — гречневой каши и тоже положила каждому по котлете, он потихонечку мне свою и отдал.

Когда я уже преподавал в Московской духовной академии, на исповедь приходил всегда к отцу Кириллу. Приду, а он уже старенький, — вот я был эгоист! — он тогда уже старцем был, сколько принимал людей… Говорит:

— Заходи-заходи. Ну что?

— Вань…

— Какой я тебе «Вань»?! Я же уже Кирилл…

— Ванька ты и остался Ванька.

Улыбается.

Я как-то раз был у него, когда он уже лежал, прикованный к постели, взял его за руку, а он узнал меня! Дал конфет, передал:

— Тебе и Танечке.

А моя матушка Таня — его духовная дочь, он опекал ее. Хорошо знал ее, и она его. Она еще до того, как вышла за меня замуж, жила в Коломне и ездила к нему в Лавру на исповедь.

Отец Кирилл был милосердным. Это самое главное качество духовника.


«Великий пример. А именно пример всегда и нужен»

Архимандрит Илия (Рейзмир), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

— Отец Кирилл своей личной жизни не имел. Отдал жизнь служению Богу и Церкви. Он нес очень тяжелый крест. Принимал людей практически круглосуточно. Исповедовал и братию, и стекающихся к нему людей. И во время службы исповедовал, и до, и после. Вечером принимал в келии и до часу ночи, и в два — смотришь: у него еще свет говорит. Когда он спал — одному Богу известно.

А утром к 5-ти уже на братский молебен вставал, он на него никогда не опаздывал. Потом исповедь народа в «посылочной». К половине одиннадцатого каждый день братия собиралась к нему в келию — все вместе читали монашеское правило: три канона с акафистом Иисусу Сладчайшему, потом сам отец Кирилл читал Псалтирь — одну или больше кафизм — или Апостол, Евангелие. После, закрывая Писание, произносил:

— А теперь все на заслуженный отдых!

Вот днем, может быть, и было пару часов отдыха. Может быть, иногда столько же и ночью. А все остальное время он посвящал людям. Когда выдавалось время, свободное от приема, батюшка отвечал на многочисленные письма — также и в отпуске. Великий пример. А именно пример всегда и нужен. Тогда и никаких слов не надо.

Образ отца Кирилла запечатлелся в моем сердце. Никто никогда не видел, чтобы он возмущался или жаловался. А он же всю жизнь был болен, не только в последние годы. Сколько он операций перенес! Но, забывая о себе, помогал людям. Скольких он спас! Многие были на краю погибели.

Отец Кирилл для всех монашествующих был примером. Всегда ходил на братский молебен, не пропускал. Благословляли проповедовать — проповедовал, не отказывался.

Это человек, исполненный любви и милосердия. Многим он помогал встать на путь веры. Сколько к нему семинаристов за наставлениями приходило. Господь всегда воздвигает таких старцев в народе: может, на монастырь или на целую Церковь дать.

В Сталинграде он перенес свое первое воспаление легких. Еще бы: месяц, не вставая, лежать в снегу! Потом всю жизнь это переохлаждение напоминало о себе.

Мне батюшка Кирилл признался однажды:

— Отец Илия, Сталинградская битва — это был ад, кромешный ад. Страшно.

А братии он потом, бывало, напоминал:

— Вы как в раю.

Но после адского Сталинграда, рассказывал, их бросили в дисбате на Западную Украину. И это оказалось еще страшнее. Потому что там бандеровцы стреляли незаметно: с чердака, из распахнутой форточки, из кроны раскидистого дерева. Это были подлые выстрелы в спину. Наши воины гибли там только так.

Отец Кирилл такого насмотрелся на войне, такое перенес, что сразу с фронта в гимнастерке пришел поступать на богословские курсы в Новодевичьем. Отец Кирилл тысячи и тысячи людей спас, придя служить в Церковь.

От того он и такой тяжелый крест болезни понес.


Как он жил и чего нам желал?

Архимандрит Никодим (Деев), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

— Отец Кирилл покорял своей любовью. Он всех прощал. Какой же он был смиренный! Была у него богослужебная награда: второй крест, так он в нем служил только на Пасху — когда братия просили.

В своей жизни отец Кирилл руководствовался наставлением преподобного Амвросия Оптинского: «Жить не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать и всем мое почтение», — чего и нам всем желал.


«Иди и спроси у Преподобного, что он тебе скажет…»

Иеродиакон Илиодор (Гариянц), насельник Оптиной Пустыни:

— Когда я только выбрал монашеский путь, я поступил в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, нес почти в течение четырех лет — с 1985 по 1989 годы — послушания у отца Кирилла (Павлова). Думал, что так и останусь в Лавре, но батюшка Кирилл сказал:

— Ты подожди…

Наступает 1989 год, и он благословляет меня в Оптину пустынь. Вызывает к себе и говорит:

— Георгий (так меня звали до пострига), тебе завтра уже надо ехать в Оптину.

Я даже растерялся:

— В какую Оптину?!

А батюшка мне:

— Это — монастырь, Оптина пустынь, открывается в Калужской области под городом Козельском.

«Что за Козельск? — думаю я. — Козел там, что ли, какой или козы живут? Ни разу не слыхал!»

Говорю:

— Батюшка! Господь с вами! Какой Козельск?! Куда я поеду? Никуда я не поеду!

А отец Кирилл улыбается:

— Ты поезжай, поезжай! Там — монастырь… А почему ты не хочешь?

— Прежде всего, потому что там не будет вас!

А старец Кирилл отвечает:

— Там будет отец Илий!

Я тогда еще грешным делом подумал: «Ну, какой такой Илья может сравниться со старцем Кириллом?»

Батюшка Кирилл стал моим первым духовником. Так я тогда и сказал отцу Кириллу. А он в ответ опять улыбается:

— Нет-нет, ты поезжай!

Я перед ним на колени упал:

— Батюшка! Хотите — выгоняйте меня, но я туда не поеду!

Смотрю, он замолчал, опустил голову. Рассердился даже. После паузы говорит:

— Так, ну ладно, раз ты меня не слушаешь, иди к преподобному Сергию в Троицкий Собор! И спроси у Преподобного, что он тебе скажет...

Я усомнился: «Ну, как это я у раки благословлюсь? Что, мощи Преподобного мне что-то скажут, что ли?»

Вслух говорю:

— Батюшка, да вы что?..

А он мне:

— Все! Иди!

Встал и вышел.

Разговор наш происходил внизу, в посылочной, где обычно старец принимал народ. А он поднялся к себе в келью на втором этаже. Я опешил, стою весь бледный, ноги трясутся… Не знаю, что и делать. Но пошел к Преподобному, раз батюшка благословил. Иду, а у самого — слезы в три ручья, рыдаю, думаю: «Ой, вот это попал! Как с батюшкой-то Кириллом расстаться?! Четыре года у него окормлялся, а теперь иди в какую-то Оптину, в Козельск какой-то, к какому-то Илье!» Доплелся с этими мыслями к преподобному Сергию. А это был день, когда там читался акафист Божией Матери. Пятница или воскресенье — сейчас не вспомню. В общем, собрался народ и величает Богородицу. Я боком протиснулся сквозь толпу к раке с мощами Преподобного, рухнул на колени, уперся головой в раку и плачу навзрыд, думая: «Что делать?!.. Как быть?!» Вот так и повторял. Но ничего в голову не приходило, кроме: «Козельск! Оптина!» Я ведь впервые эти названия от старца Кирилла и услышал. Но что это за Оптина?.. Пока минут 30 читался акафист, я все плакал, стоя на коленях на полу. Но вот акафист закончился, люди начали прикладываться к иконе и потихоньку расходиться. Скоро должны были прийти уборщицы, и меня тоже попросили бы выйти из храма. А я так ничего и не понял. Батюшка-то вразумлял: «Преподобный тебе все скажет!» Опять я заплакал, направил последние силы к молитве и спрашиваю: «Господи! Ну что мне делать-то?.. Преподобный, что делать мне?!»

Вдруг толпа шарахается в сторону, и я слышу голос:

— Иди в Оптину!

Думаю: «Ничего себе! Галлюцинации, что ль?» Ведь кроме меня никто не мог знать о моем деле. Я на коленях, люди в храме, чей же это мог быть возглас? Надо, думаю, еще послушать… Опять я заплакал. Проходит еще минут пять или десять, и вдруг снова слышу:

— Иди в Оптину!

Уже громче, настойчивее. Я аж подпрыгнул на месте, а слезы высохли. Это не галлюцинация, а чей-то окрик. Поднимаюсь с колен и вижу такую картину: один блаженный перелез на солею, а монахи схватили его и выпроваживают. Выталкивают его, а я вытянулся во весь рост и понял, что слова-то эти от него исходили. Я к нему:

— Чего? Чего?

Про Оптину-то мне только батюшка Кирилл один и говорил. А он мне в ответ:

— Я тебе сказал: иди в Оптину!

Но тут его уже утащили.

Я встал как вкопанный, думаю: «Ну ладно!» И поплелся назад, к отцу Кириллу, а он меня спрашивает:

— Ну, что тебе сказал Преподобный?

И улыбается, слегка прищурившись.

Я отвечаю:

— Ну что? Сказал: «Иди в Оптину!» Блаженный там один был...

А отец Кирилл мне:

— Ну ладно, пошли!

И мы отправились в келью, где отец Кирилл читал нам по вечерам.

Так я и оказался в Оптиной.


Суть духовной жизни

Схиархимандрит Илий (Ноздрин):

— Отец Кирилл особенно подвизался в изучении и исполнении Евангелия, — это суть духовной жизни.

В конце жизни понес крест, который не каждый выдержит. Без ропота столько лет лежал, за всех молился.


«Путь это будет не простой…»

Матушка Ольга Тихонова (Зотова):

— Меня к отцу Кириллу отправил мой папа отец Алексий Зотов. Он мне как-то сказал:

— Тебе нужен духовник, — и попросил работавшую у нас в храме святых мучеников Флора и Лавра на Зацепе рабу Божию Фаину, окормлявшуюся у отца Кирилла, отвезти меня к батюшке.

Так я стала ездить к отцу Кириллу еще в Лавру. Запомнилась посылочная под Трапезным храмом преподобного Сергия, где отец Кирилл не одно десятилетие принимал народ. Она делилась на два небольших помещения: в первой комнате размещался ожидавший встречи народ, а во второй старец исповедовал и беседовал.

Исповедь у отца Кирилла всегда была огромным утешением.

— Если ты в каком-то грехе раскаялась, потом этот грех уже не вспоминай, — дал он как-то наставление.

Иногда дожидаться своей очереди приходилось долго, все это время в первой комнатке читалась вслух Псалтирь.

Кстати, там же, в посылочной, у батюшки жила кошечка. Он очень любил животных. Кормушки для птичек вывешивал. Говорят с его слов, что, пережив под Сталинградом чувство мертвящей адской тишины («Хоть бы птичка какая чирикнула, кошка мяукнула — ничего!»), он потом очень радовался этим Божиим созданиям.

Когда ты оказывался в его маленькой келейке, поражала ее простота: там были иконы и сидел батюшка, которому говорить можно было всё. Не каждому можно открыть душу, а отцу Кириллу можно было! Он никогда не ругался, ни на чем не настаивал. Хотя иногда и строго мог остановить:

— Это неправильно.

Нельзя сказать, что он тебя постоянно по головке гладил. Нет, этого не было.

Когда речь заходила о каком-то грехе, в котором ты, может быть, еще не совсем раскаивался, он прямо говорил:

— Вот этого делать нельзя. Надо вести себя по-другому, по-Божьему.

Конечно, выслушав его вразумление, ты уже старался поступить так, как сказал старец.

Батюшка никогда не настаивал:

— Ты иди в монастырь, ты выходи замуж.

Он советовал прислушиваться к велениям своего сердца: если оно склоняется к семейному образу жизни, тебе хочется детей — вот и выходи замуж (или женись), а нет — так попробуй пожить в монастыре — может, тебе понравится.

Меня батюшка Кирилл благословил на брак, правда, сказал:

— Путь этот будет не простой.

Я четко с самого начала осознавала, что если выйду замуж, то только за того, кто станет священником. Так и получилось.

Первый ребенок, который у меня родился, умер. Я была в безутешном состоянии. Пришла к отцу Кириллу. Это было 20 мая 1997 года. Он принимал уже в Переделкино. Конечно, самым большим желанием было окрестить ребенка, мой супруг отец Александр стоял под дверями родильной палаты, готовый совершить таинство Крещения, но его никто не пустил. Врачи бросились реанимировать младенца и не смогли.

— Самое главное: Господь и намерения приемлет, — сказал мне отец Кирилл, выслушав рассказ о нашем горе.

Никто меня так не мог на тот момент утешить, как это сделал отец Кирилл.

Его слово всегда было с какой-то благодатной силой. Ты ощущал, что не с простым человеком общаешься.

Потом у меня родилось еще трое детей, последние — двойняшки.

Однажды, помню, я приехала на Светлой седмице в Лавру, и мне очень хотелось причаститься. Но я не говела. Я подошла на исповедь к одному иеромонаху, он мне не разрешил. Но мне все равно очень хотелось причаститься и, оказавшись у отца Кирилла, я спросила разрешения у него, и тогда батюшка четко ответил:

— Даже если идет Светлая седмица, хотя бы один день надо перед Причастием поститься.


Мы и сейчас у него испрашиваем благословения, молитв

Архимандрит Захария (Шкурихин), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

— Батюшка Кирилл, конечно, угодил Богу. Господь слышит его молитвы. Не зря люди стекаются к его могилке. К пустому колодцу, как говорят, народ не идет. Одна раба Божия, которая ухаживает за могилкой, рассказала недавно, как она однажды подошла к могилке, а там шоколадка лежит в металлическом футлярчике, из дорогих. «Ах!» — и тут же видит, как к ней протягивается чья-то рука и шоколадку забирают.

— Не досталось, — опечалилась эта раба Божия, — от батюшки благословения... Батюшка, пошли мне такую же!

Помолилась, ушла, возвращается: там такая же шоколадка лежит.

Я и сам помню, когда служили перед отпеванием отца Кирилла литургию, мне благочинный отец Павел сказал:

— Подмени архиерея.

Я вышел на улицу причащать народ. А было холодно, шел снег. А я мерзляк, быстро заболеваю. Иду с Чашей мимо гроба: «Батюшка, помолись...»

Выхожу, а тут еще в какой-то момент старушка подходит:

— Батюшка, я поздно приехала, всю ночь в храме молилась, но исповедоваться не успела. Я постоянно к отцу Кириллу ездила, причастите меня.

А как причастишь без исповеди?

— Что же ты так?

— Батюшка, ну, пожалуйста.

— Называй грехи.

Исповедовал ее там, прочитал разрешительную молитву, причастил.

Я там достаточно долго пробыл на улице, снег падал и таял прямо на мне, я весь вымок, но удивительно: не заболел. Для меня это маленькое чудо.

Таких моментов после смерти отца Кирилла у каждого много. Постоянно братия и приезжающие паломники прикладываются ко кресту на могиле отца Кирилла, просят благословение, испрашивают молитв.

Я каждую пятницу беседую с волонтерами. Благословишься у отца Кирилла:

— Батюшка, помолись, — и идешь уже с упованием, что все необходимое слушающим тебя скажешь.

Отец Кирилл очень многим писал, оказывается, письма. Одна бабулька с Алтая как-то сказала:

— Отец Кирилл мне каждый год присылает собственноручно написанное поздравление с Пасхой.

Это совершенно простая бабушка, она и была-то у отца Кирилла один-два раза в жизни, а он ее помнил и поздравлял.

На праздники у отца Кирилла всегда было настолько радостное благостное состояние, что от одного его вида становилось тепло.

Когда я в первый раз попал к отцу Кириллу в келью, еще студентом, мы пришли поздравить его на Рождество Христово, я увидел его, и меня пронзило явное ощущение святости. Освящено было все: даже сама его келья, все, что находилось в ней. Даже самые обыденные вещи, не говоря уже о святынях, иконах с лампадками. Был у батюшки и осколок камня преподобного Серафима Саровского.

Я, помню, мы, студенты, зашли, поздравили батюшку, а он был такой радостный, принял нас так тепло, по-родственному, по-отцовски, всем подарочки раздарил, еще и по червонцу вручил каждому — по тем временам приличная сумма.

Потом я уже попал к отцу Кириллу на исповедь, тогда он меня и благословил на монашество. Исповедь он принимал молча, ничего не спрашивал. Если сам задашь ему вопрос, ответит кратко и по существу. Не помню, чтобы он кого-то из известных мне семинаристов или братии на исповеди хоть раз отругал. Впрочем, он говорил, что монашествующих или семинаристов не так сложно исповедовать, вот мирских — это да.

А меня, как исповедующего, как раз однажды и отчитал: не надо монаху с конкретными рекомендациями вмешиваться в семейную жизнь.

Сам отец Кирилл на вопросы к нему, как поступить, всегда отзывался:

— А сам ты что думаешь?

Если человек отвечал определенно, и это не противоречило заповедям, батюшка благословлял:

— Давай так.

Но это оптимально для мирских. А будучи уже монахом, помню, как-то получил от одного из наших братий наставление:

— Что же ты делаешь? Свою волю творишь? Отец Кирилл, конечно же, не будет тебе перечить. Ты его лучше сразу спроси: воля Божия какова?

И действительно: тогда уже спросишь, а батюшка задумается, помолится и даст — иногда и не сразу — ответ, и это всегда было лучшее решение.


Святая жизнь, продолженная на Небесах

Митрофорный протоиерей Владимир Чувикин:

— Отец Кирилл был ангел во плоти. Молитвенник за Русь Святую, за Церковь Русскую, за всех нас. Я помню, мы приходили к нему за благословением, еще когда учились в семинарии-академии. Потом я у него был на ставленнической исповеди перед хиротонией.

Батюшка всегда был очень милостивый, сострадательный — можно сказать, неземной житель. Потом, когда батюшка был в Переделкино, я также несколько раз бывал у него. Имел счастье постоять возле батюшки, увидеть его лик, поцеловать ручку. С ним чувствовалась защита: его молитвами Господь помилует нас.

Старец и словами учил, и самим своим образом: кротости, терпению, смирению. Святой жил среди нас.

Теперь, когда батюшка ушел в иной мир, мы осиротели. В то же время — это наш молитвенник на Небе. Батюшка еще при жизни здесь, на земле, был не от мира сего, святой жизни, — ее и продолжает. Он имеет дерзновение ходатайствовать за нас, странствующих еще в этом мире.

Подготовила Ольга Орлова

20 февраля 2018 г.

***

Мудрец с большим сердцем

Памяти архимандрита Кирилла (Павлова)

20 февраля исполняется год со дня кончины братского духовника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Кирилла (Павлова). Представляем читателям портала «Православие.Ru» новый рассказ его келейницы монахини Евфимии (Аксаментовой).

Говорить и писать о таком человеке, как архимандрит Кирилл (Павлов), и отрадно, и ответственно.

Отрадно потому, что воспоминания о нем в жизни многих и многих, даже тех, кто встречался с батюшкой лишь однажды, остались самыми светлыми, самыми лучшими духовными переживаниями.

Ответственно потому, что всегда есть опасность подменить большое незначительным и через призму личного незрелого восприятия перетолковать то, что было в пастырском служении батюшки приправлено солью кротости и смиренномудрия.

А такое случается, к сожалению, и от наших «лучших человеческих побуждений» во всей их бесцеремонной близорукости невозможно быть застрахованным никому – даже кроткому отцу Кириллу.

***

Однако слова о любви к людям, какими бы шаблонными для слуха они сегодня ни казались, никогда не станут применительно к служению батюшки словами формального и заурядного приличия перед памятью почившего.

Он верил в человека, и когда ты находился с ним рядом – у тебя появлялась надежда

Терпимость и милостивое отношение к ближнему у отца Кирилла действительно были беспримерными. Он верил в человека, он уважал особенности душевного склада и обстоятельства каждого, и когда ты находился с ним рядом – ты переставал быть тем, кем считало тебя осуждающее большинство, у тебя появлялась надежда. Он готов был ждать твоего внутреннего роста столько, сколько потребуется, – годы…

И он ждал, ждал с какою-то интеллигентной кротостью, покуда совесть у тебя не начинала наконец пробуждаться.

А ведь человек далеко не всегда чуткость, ответная благодарность, умение слушать и слышать, природное благоразумие, искренность и желание исправить свою жизнь. И такое надо обязательно помнить, когда мы говорим о служении людям. Человек – и каждый из нас это вполне ощущал как собственную немощь – это еще и необоснованные обиды, ропот и недоверие, это несносный характер, невоспитанность, желание настоять на своем, капризы, назойливость, упрямство… Иногда мы переживаем грандиозные и стремительные падения, иногда – равнодушно вязнем в трясине собственной ограниченности и неведения, обрастая отвратительными, липкими коростами новых дурных наклонностей. Все это становится уже нашей второй натурой; от этого безобразия с ужасом прячутся наши близкие, «не обязанные терпеть подобное»; и всю эту боль нашу из раза в раз «должен и обязан» пропускать через свое сердце духовник.

Помнится, как во время многолюдных общих исповедей он ласково обращался ко всем: «Мои дорогие…»

Отец Кирилл глубоко, всем сердцем входил в страдания каждого, но вот интересно: привычное словосочетание «мое духовное чадо» практически никогда не употреблялось им ни в прямой речи, ни в переписке. Помнится только, как во время многолюдных общих исповедей он ласково обращался ко всем без исключения пришедшим: «Мои дорогие…»

Не было в нем и снисходительно-покровительственного отношения к человеку; никогда он не дерзал императивно провозглашать «волю Божью». О тех, кто приходил к нему за советом, невозможно было сказать: «вот кирилловские» – такого понятия просто не существовало в природе.

В своей «срединной» бесхитростной простоте он оказывался выше любой изысканной усложненности. В своем понимании человека как личности – выше всевозможных человеческих сообществ, кланов и идеологических группировок. Для него не было «избранных» и «дальних» – он оставался почтительным мудрецом в любой щекотливой и трудной ситуации, и это многих отрезвляло, объединяло, многих пробуждало и настраивало на мирный, дружелюбный лад.

Он не гнушался и теми, от кого «за провинности» отворачивались другие духовники, а и такие случаи бывали. Отец Кирилл поддерживал и утешал таких «отвергнутых», когда они в отчаянии приходили к дверям его кельи.

«Кто я такой? – с улыбкой говорил он о себе. – Я не прозорливец, я всего лишь посредственность, мое дело выслушать человека…» Слово ведь какое подобрал – посредственность… Чтобы самому острее и больнее чувствовать свое несовершенство – не иначе. Казалось, он сам не ведал, сколько преображающего благородства было в «посредственности» его большого сердца.

***

После всех перипетий Второй мировой войны и долгих лет очень непростого монашеского и пастырского служения в условиях атеистического государства, в 1990-е, так называемые послеперестроечные годы на отца Кирилла обрушилась настоящая лавина посетителей. Это было время, когда, с одной стороны, открывались храмы и духовные учебные заведения, монастыри, когда начинала выпускаться разная духовная литература, а с другой – люди страдали от безработицы и нищеты и переживали эти новые для себя обстоятельства очень драматично, многие искренне искали путь к Богу… Лаврская «посылочная», где отец Кирилл исповедовал, переполнялась уже до отказа. В келье, откуда он уходил на братский молебен к 5:30 и куда едва поспевал вернуться к полуночи, его поджидало приезжее духовенство; наконец, в Переделкине, куда приглашал старца Патриарх, посетители, ожидая приема, часами стояли в тесных коридорах, а те, кто стоял за воротами, ждали не один день… Его способность хранить мирное, благодушно-приподнятое расположение духа при таких нагрузках и при таком распорядке жизни поражала. В гневе, повышающим голос батюшку не видел никто. А между тем в этот беспокойный водоворот он был погружен постоянно.

Наряду со «старыми» духовными чадами, людьми, которые знали батюшку с 1960-х, 1970-х годов, берегли его и не позволяли себе задержать старца на лишнюю минутку, у дверей его кельи в Переделкине собирались и те, кто, едва переступив порог Церкви и начитавшись сомнительной «духовной» литературы, требовал к себе повышенного внимания. То была растерянная перед испытаниями жизни молодежь; не нужные никому старики, которых надо было выслушать и просто помочь деньгами; несчастные супружеские пары, которые батюшка примирял и успокаивал; ученые мужи-богоискатели и плачущие матери-одиночки с тяжелобольными детьми; подчас психически нездоровые или пьющие люди, хлынувшие в Церковь и тоже чаявшие себе крупицу тепла и участия; знакомцы знакомых; благодетели тех или иных монастырей, не принять которых было нельзя; благодетели благодетелей, родственники благодетелей и т.д. и т.п. и проч. Список можно продолжать и продолжать. И это, не принимая в расчет визиты семинаристов перед рукоположением; приезды многочисленных иноков и инокинь из вновь открывавшихся монастырей; духовенства, семей духовенства, настоятелей и настоятельниц разных обителей, которых нельзя было не принять немедленно, как и представителей епископата… Телефон разрывался, батюшку звали, и подчас, прерывая прием, он бежал еще и к телефону: звонили люди с внезапной бедой, требуя утешения; звонили архиереи из дальних епархий…

Все ждали его рассудительного и мудрого совета – совета очень взвешенного, данного в соответствии с церковными канонами. И никогда его совет не вносил разлад и смущение ни в монастырскую, ни в приходскую, ни в чью-то частную жизнь.

Пачки писем тоже ждали ответов батюшки. В этих письмах погорельцы умоляли о материальной помощи, обремененные недугами просили посоветовать врача и методы лечения, священники искали разрешения приходских проблем, пенсионеры просили помочь вещами и продуктами… И отец Кирилл отвечал. Это можно было назвать, говоря современным языком, настоящей частной социальной службой. Батюшка регулярно высылал деньги нуждающимся, просил знакомых благотворителей организовать помощь погорельцам и инвалидам; утешал семьи наркоманов – родителей, почти терявших рассудок от горя и безысходности; писал монахам, писал духовенству, писал тем, кто еще только искал свою дорогу в жизни – писал во все концы света. Практически – писал «на коленках», почтительно к адресату, скромно, просто и немногословно, но скольких спасли его пронизанные евангельским смирением ответы… У него не хватало ни сил, ни времени на красивые, оснащенные богословскими сентенциями письма, но отвечал он всем обязательно, стараясь никого не обделить вниманием.

Он держал свое слово, если что-то кому-то обещал, и предпочитал обделить себя отдыхом, нежели это обещание по каким-то причинам не выполнить.

Если уместно здесь такое сравнение, этот человек до глубокой старости, до того самого момента, когда его сосуды просто не выдержали нагрузки, трудился как чернорабочий, как раб неключимый, как должник всем и во всем. И это было повседневной нормой его жизни. Нормой, о которой многие даже и не догадывались.

То подлинно монашеское, смиренное, собранное и вместе – дружелюбное устроение духа, какое стяжал архимандрит Кирилл, практически не имея келейного уединения и постоянно находясь, что называется, на юру, – великая, необъяснимая тайна его внутреннего подвига, феномен.

***

И еще батюшка умел быть от души благодарным всем, кто помогал ему, когда он заболевал

И еще батюшка умел быть от души благодарным всем людям: и тем, что со слезами вымаливали его, когда он тяжело заболевал (а болел он часто); и лечащим врачам, что не единожды спасали ему жизнь; и тем, кто находился рядом с ним и бескорыстно разделял часть его трудов, – совершенно разные по складу характеров люди, но способность забывать о себе, скромность и безупречная порядочность отличали каждого из них. Архимандрит Агафодор (Маркевич), архимандрит Мефодий (Ермаков), Любовь Владимировна Пьянкова… О них нельзя не сказать особо.

Как и всякому келейнику, отцу Мефодию приходилось оказываться в непростых ситуациях в период служения батюшки в Лавре, приходилось ограничивать посетителей и братию, напоминать о времени, заботясь об отдыхе старца, а это вызывало порою ропот и недовольство. Все это он умел переносить благодушно и со своей стороны никогда не обременял старца жалобами на личные неприятности, огорчения и усталость – берёг.

«Я не встречал более исполнительного и честного человека, чем отец Мефодий», – говорил о своем последнем келейнике батюшка.

Более 40 лет несла свое особое послушание Любовь Владимировна Пьянкова – человек безукоризненного чувства долга и ответственности. Собственно, последние двенадцать лет, когда старец был уже недвижим, сложная и грамотная организация ухода за тяжелобольным – ее несомненная заслуга. Она и в прежние годы своих забот о батюшке не раз выхаживала его после изнуряющих болезней – после язвенной болезни, крупозного воспаления легких, после операций на кишечнике. Это всегда требовало напряжения всех душевных сил, воли, внимания, какой-то неженской стойкости. При этом Любовь Владимировна, скромно оставаясь в тени, щедро делилась опытом с окружающими, с радостью откликалась на любую просьбу о помощи… Видимо, всегдашняя бескорыстная готовность помочь другому – еще одна отличительная черта того, кто прошел большую жизненную школу в непосредственной близости с батюшкой.

Мало бы кто оказался способен послужить батюшке с такой самоотдачей и кротостью, как служил ему архимандрит Агафодор (Маркевич). Наверное, только на страницах древних патериков мы нашли бы примеры подобного самоотречения. Отцу Агафодору безо всякого стеснения и неловкости можно было позвонить хоть ночью и не сомневаться, что он откликнется. А в Переделкине поддержка отца Агафодора была неоценимой. Нужно было отвозить батюшку на службу или к врачу, нужны были подарки для народа (отец Кирилл, мы помним, любил угощать сладостями, дарить книги, иконки, церковные календари)… Все это и становилось заботой отца Агафодора. И помощь он оказывал с такой скромностью, с такой тихостью и сыновней преданностью, что у отца Кирилла просто наворачивались слезы благодарности. Когда же батюшка Кирилл слег, серьезный и немногословный отец Агафодор поднял на свои плечи колоссальную нагрузку по обеспечению тяжелобольного всем необходимым, регулярно служил и причащал парализованного старца. И несомненно, что в лице архимандрита Агафодора вся братия Троице-Сергиевой Лавры служила своему дорогому духовнику. Ведь все эти долгие двенадцать лет, что отец Кирилл был прикован к одру болезни и, как сам он говорил, «не мог быть никому полезен», для Лавры он по-прежнему оставался братским духовником. Все эти двенадцать лет лаврские монахи на автобусах по нескольку раз в год приезжали к своему авве, чтобы только постоять у его кровати и приложиться к руке, – слабея с каждым разом, батюшка не мог уже ни слова произнести им в утешение. Но они приезжали… А место архимандрита Кирилла на духовном соборе и на монастырской трапезе не было занято никем – пустовало в знак того, что духовник все равно незримо присутствует здесь и находится со своей братией, что он по-прежнему в сердце каждого инока, а в его большом сердце навсегда – и каждый лаврский брат, и все мы, каждый из нас.

Так и было. Так и осталось теперь навеки.

Дополнительная информация

Оставить комментарий

Календарь


« Март 2024 »
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
        1 2 3
4 5 6 7 8 9 10
11 12 13 14 15 16 17
18 19 20 21 22 23 24
25 26 27 28 29 30 31

За рубежом

Аналитика

Политика