- Александр Александрович, спасибо, что нашли время побеседовать. Как живет сегодня травматологический центр?
- Все верят в светлое будущее, несмотря на сложности и проблемы, с которыми мы столкнулись во время войны в Донбассе. Персонал уже, слава Богу, почти не уезжает. Врачебный коллектив у нас сократился процентов на пятнадцать, некоторые уехали на Украину, некоторые – в Россию. Примерно пятьдесят на пятьдесят. Среди среднего медперсонала потери более существенные, недоукомплектованы мы примерно на сорок процентов. Причины, конечно, разные. Кто-то уехал от войны, спасая свою семью, кто-то просто физически не может ездить на работу. У нас много сестер и санитарок живут под Донецком, а западная сторона контролируется ВСУ. Во-первых, ездить стало дорого, а во-вторых, ожидание на блокпостах занимает порой по нескольку часов. Бывает, украинские военные просто не пускают людей в Донецк. Сейчас мы подали заявку на выпускников медучилищ, надеемся, что это перекроет наши потребности в персонале.
- Имеется ли у Вас приблизительная статистика по спасенным раненым – сколько военных, сколько мирных за все время боевых действий?
- Точные цифры без подготовки привести затрудняюсь. Примерно – на четыреста двадцать коек постоянно в стационаре находятся триста сорок – триста пятьдесят человек, остальные места держим в резерве. Сейчас снизилось количество поступающих с минно-взрывными и пулевыми ранениями, появились производственные травмы, которых мы уже несколько месяцев не видели.
- Какой самый типичный характер ранений?
- Во время активных боевых действий – это пулевые ранения у военных и минно-взрывные ранения у гражданских. Обычно снаряды, мины, грады. В периоды относительного затишья, так называемых перемирий, - пулевых ранений становится меньше, но появляется больше минно-взрывных травм: люди подрываются на минах, растяжках. Чем сложны минные травмы: если человек наступает на противопехотную мину, это, как правило, гарантирует потерю конечности, а то и обеих.
- В последнее время все чаще можно слышать об использовании боеприпасов со смещенным центром тяжести, фосфорных и зажигательных снарядов. Можете ли Вы подтвердить или опровергнуть эти данные?
- Лично я ни разу таких ранений не видел. Слышать – да, слышал, но лично не наблюдал. Что касается снайперских ранений, то буквально на прошлой неделе привезли бойца с разрушением локтевого сустава, верхней трети предплечья. Однако и в этом случае сказать наверняка, что это пуля со смещенным центром тяжести, нельзя, потому что самой пули не было. То ли это пуля со смещенным центром, то ли это просто какая-нибудь бронебойная, мощная снайперская пуля… Ну а пациентов с ранениями везут в ожоговые центры, и там определяют, чем именно ожог нанесен.
- Можно ли утверждать, что в Вашем центре мирная травматология превратилась в военно-полевую хирургию?
- Можно назвать нашу сегодняшнюю специализацию модным словом «гибрид». Бытовой травмы стало меньше, но добавились военные травмы. Раньше, до войны, нам не приходилось заниматься лечением военных ранений. Возможно, нечто похожее встречалось у шахтеров, попавших под взрывы, для таких случаев характерны и ожоги, и травмы конечностей, и осколочные повреждения кусками породы, металлическими частями оснастки. Но именно с военной травмой мы сталкивались крайне редко, разве что во время единичных задержаний каких-нибудь преступников. За одиннадцать месяцев лечения минно-взрывных и пулевых ранений мы, конечно, приобрели солидный опыт, который, надеюсь, в дальнейшем позволит лечить пациентов более качественно.
- В двух словах о снабжении. Чего сейчас не хватает острее всего?
- Если откровенно, то нам не хватает всего. У нас ограниченный запас медикаментов. Чтобы сказать, что бинтами, марлями, перекисью водорода центр обеспечен на год вперед – такого нет. Мы живем исключительно за счет гуманитарной помощи из России, процентов на девяносто пять, остальное получаем от различных волонтерских организаций. Немного участвует Красный Крест, и совсем- совсем чуть-чуть – «Врачи без границ». Ассортимент лекарств мы получаем достаточно разнообразный, но наши потребности это полностью не перекрывает. Приходится искать самим, что-то покупать за спонсорские деньги. Особенно сложно с дорогими препаратами. Обезболивающих, антибиотиков и перевязочного материала сейчас запас нормальный. Перевязочным материалом мы обеспечены месяца на два – три. Нет в наличии дорогостоящих сосудистых препаратов, многих гормонов. Одно время не хватало банального физраствора. Но особая нужда – в металлоконструкциях. Любые пулевые или осколочные ранения, как правило, сопровождаются переломами, в частности трубчатых костей. Синтезировать их спицами, стержнями или пластинами в остром периоде ни в коем случае нельзя, это риск нагноения и потери конечности. Самый надежный на сегодняшний день метод – аппарат внешней фиксации. В частности, конструкция Илизарова, и с этими аппаратами у нас большая проблема. Весь имеющийся запас уже установлен. К сожалению, аппаратов мы не получали ни разу. Мы, конечно, работаем, ищем, но пока сложно решить эту проблему.
- А произвести их здесь, на месте, невозможно?
- Нет. Их и в России-то делают всего два производителя, в Рыбинске и Казани. Были умельцы со Снежного, брали образцы, пытались. Но результата пока нет. Нужен специальный металл, медицинская нержавейка либо титан. Где это сейчас возьмешь… Кроме того, это сложное производство. Необходимо специальное оборудование, которого у республики нет.
- Какие истории ранений мирных жителей, ополченцев Вас особенно тронули, поразили?
- Да всех жалко! Конечно, детвору жалко, того же Ваню Воронова, который сейчас в России. Кроме него, слава Богу, таких тяжелых детей у нас не было. Да и мирные взрослые, которые на том же Боссе под обстрел попадали, когда Юность обстреливали, другие районы… привозят и с ампутациями, и совсем уже при смерти…
- А бывали ли у Вас случаи, когда приходилось консультироваться с российскими или европейскими коллегами?
- Нет. Нет такой возможности. Да и опыта, знаний и умений нам не занимать. Приезжали к нам несколько раз врачи из российского МЧС. Но не в плане обмена опытом, а просто посмотреть, как и что делаем, помочь, подсказать. Коллеги остались довольны уровнем, мастерством хирургов и послеоперационным уходом за пациентом. При необходимости мы привлекаем врачей смежных специальностей из ожогового центра, челюстно-лицевой хирургии, урологов, проктологов.
- Не было ли в Вашей практике неких чудесных случаев спасения?
- Из деток, конечно, самым тяжелым был Ваня, который сейчас в Москве. Его к нам не сразу привезли. Ребенок очень сильно пострадал. В итоге и мы, и российские коллеги сделали максимум возможного в этой ситуации. Были случаи, когда привозили взрослых с огнестрельными ранениями обеих конечностей, переломами бедер, грудной клетки. То есть фактически бывало, что даже опытные медики не давали шансов: не держит давление, плывет зрачок, это уже почти всё… Делали все, что возможно, но не было никакой уверенности в перспективах. Но ребята живы, слава Богу. Сила у молодого организма, видимо, есть, через реанимацию потихоньку вытаскиваем.
- Как налажено сотрудничество со станциями переливания крови?
- Все зависит от того, какая нужна кровь. Если распространенная группа, первая или вторая положительная, проблем не возникает. Тем более что сознательность у местных жителей очень высокая, они приходят и сдают кровь. Иногда наплыв желающих настолько велик, что не успеваем заготавливать. Но бывает, что за день поступают трое пациентов с редкой группой. Тогда приходится переливать кровь по индивидуальному подбору, благо станция переливания для нас индивидуально подбирает.
- Давайте коснемся Вашей героической биографии и вспомним то время, когда Вы лично помогали жителям осажденного Славянска.
- Моя биография не героическая, а самая обычная. Все, что я делал – это собирал гуманитарную помощь, возил до Краматорска, там меня встречали славянские коллеги, перегружали. Пять раз съездил. Шестой раз не успел. Собрал, но линия противостояния передвинулась к Донецку.
- Насколько известно, в Вашу больницу поступали и украинские военнослужащие. Как они отзываются о работе наших врачей?
- Первые пострадавшие украинские солдаты у нас появились, когда расстреляли блокпост под Волновахой. Было несколько человек с травмами глаз. В основном с Волыни. Тяжелых наши выездные бригады оперировали на месте. Конкретно в отделение, где я тогда работал, привозили парня с травмой кисти. Да нормально к ним относились. Тогда особой войны никакой не было. Они, конечно, были испуганные, голодные, грязные. Кормили, мыли, оперировали. Через пару дней того парня с кистью забрали в Харьков, в военный госпиталь. Потом поступали украинцы и из аэропорта, и из-под Шахтерска и Иловайска. Отношение – как и к другим пациентам. Мы в первую очередь врачи, и обязаны помогать всем, поэтому все стараются сдерживать эмоции. А украинские военные… пока здесь находятся – отзывы хорошие. Да и они говорят, как под копирку: не стрелял, только приехал, не знал, не хотел и т.д. Что они рассказывают дома, не знаю. Но мы никого здесь не обидели, никому специально руки-ноги не отрезали, лечить старались качественно. Хотя был случай, когда нас пытались обвинить в том, что мы сознательно ампутировали конечность…
- Даже так?
- Да. Звонили волонтеры, требовали представить исчерпывающие доказательства того, что ногу бойцу отрезали не специально. В ответ на подобные требования можно только улыбаться…
- Ходят упорные слухи, что в телах в том числе и украинских солдат не находят некоторых внутренних органов, которые вывозят для продажи на Запад. Как Вы считаете, имеется ли основание для таких слухов?
- Не могу сказать определенно, но у меня есть личное мнение, что сейчас возможно все, что угодно. Имели ли место такие случаи, было ли… Может быть и было, не знаю. Мне такое не попадалось. Сами мы органы не изымаем, и обвинить кого-либо в этом я тоже не могу. Мы занимаемся исключительно своей работой – сохраняем по мере сил жизнь и здоровье людям. Причем для нас совершенно неважно, наш ли это военнослужащий или украинский боец. Отношение одинаковое ко всем. Например, когда привезли шестерых раненых украинцев из аэропорта, это многократно показывали по ТВ. Парень пролежал более суток на холоде, придавленный бетонной плитой. У него были повреждены сосуды, множественные осколочные ранения голеней. Обе нижние конечности казались нежизнеспособными, белые, холодные, без малейшего намека на пульсацию. То есть были показания к ампутации. Положили парня в шоковую. Откапали, согрели, выполнили проводниковую анестезию. Левая нога порозовела, появился пульс. Выполнили обработку перелома, наложили аппарат Илизарова. Правую спасти не удалось, поскольку более чем через сутки восстанавливать кровообращение просто опасно – человек может умереть. По этому поводу и звонили волонтеры: дескать, почему не сохранили вторую ногу. Простите, но и сохранение одной ноги в такой ситуации — из разряда чудес.
- А часто ли в Ваш адрес звучат различные угрозы со стороны украинской власти, бывшего начальства, пациентов?
- Лично мне ни разу не угрожали. Но у меня есть сведения, что другим сотрудникам такие угрозы поступали. Не стану говорить от кого, но случаи были. Все-таки большинство населения Украины на бытовом уровне – люди адекватные и все понимают. Конечно, среди них попадаются и озлобленные, и туго соображающие… Но такие люди есть везде.
- Предусмотрены ли какие-либо меры на случай обстрела Вашей клиники? Случалось ли спасать пациентов именно от бомбежек в разгар боев?
- Слава Богу, к нам на территорию ни разу ничего не прилетало. Хотя осколки мы находили в непосредственной близости от зданий. На стене реанимации у нас есть такой след неизвестно от чего, но когда он там появился, никто не знает. А правила безопасности, безусловно, есть. Более того, проводились занятия и с больными, и с медперсоналом, есть бомбоубежища, расписано – какое отделение куда эвакуируется в случае боевых действий. Когда были обстрелы, мы пациентов и персонал в убежища опускали. Тогда я работал простым врачом в отделении и могу свидетельствовать – из сорока пациентов (двадцать пять военных и пятнадцать мирных) и пятнадцати человек дежурной смены не более тринадцати человек решали спуститься в убежище. Остальные полагались на волю случая.
- Было время, когда персонал практически жил на работе. Расскажите об этом подробнее.
- В июле, августе и сентябре, когда в Донецке осталось совсем мало медперсонала, были такие отделения, где работал всего один врач! Работали до изнеможения, без отдыха, ни на что не отвлекались, кроме операций, а некоторые врачи и сестры фактически жили здесь. Вот вам точные цифры: рабочий месяц у меня, врача на ставку с четвертью, – сто девяносто два часа, включая дежурства. В августе я отработал триста двадцать четыре часа. И таких было очень много – врачей, сестер, санитарочек.
- То есть получается, что спали Вы по четыре часа в сутки?
- Иногда больше, иногда меньше… иногда не спали вовсе, было и такое. То есть у нас были такие моменты, когда привозили семь – десять раненых одновременно, до ночи работали, домой, естественно, не уезжали, потому что не на чем было, да и комендантский час. Организовали кое-какое питание, бытовые условия на работе.
- А каково максимальное число раненых, поступивших одномоментно?
- Однажды поступили девяносто восемь человек сразу. Разбирались с ними буквально на ходу: выгружали на руках, прямо в коридорах обследовали, раздевали, сортировали: легких – в травму, тяжелых – в шоковую. Развернули дополнительные шоковые палаты в операционных.
- То есть хирурги работали вообще без перерывов, сутками?
- Можно сказать и так.
- Был ли в Вашей практике случай, который Вас лично поразил?
- Был один случай. Привезли бойца с ранением голени. Нога забинтована, шина, отек, кровотечение незначительное. Осмотрели – небольшая рана, видно, что перелом. Наложили мобилизацию, забинтовали. Выполнили рентген, а на снимке – внутри голени находится неразорвавшийся боеприпас к ВОГ! Вероятно, попало с небольшого расстояния, и граната не успела взвестись. Вызвали саперов, и вместе с ними хирурги в операционной извлекали боеприпас. Без всякой спецзащиты. Достали, начали лечение… Были такие, которых привозили с обширными ранениями, делали снимки, а таз буквально нашпигован гильзами и пулями – на поясе сдетонировал боекомплект. Было и такое: с виду вроде бы небольшие повреждения, маленькие ранки, а на снимке – полная осколков брюшная полость… За время боевых действий научились мы лечить даже полуоторванные конечности. Несколько таких случаев было, люди фотографии присылают. Конечно, не на сто процентов удавалось вернуть конечностям функциональность, но все же это достижение. Люди получили шанс наладить жизнь, не остаться ампутантами.
- Что Вы думаете обо всей этой ситуации, о войне, о жителях Донбасса и их героизме?
- Во время войны, под бомбежками и обстрелами жить, ходить на работу, убирать город, высаживать деревья – это мужество высшей пробы! Сам факт, что люди в военное время стараются жить обычной жизнью, о многом говорит. Многие мои знакомые, живущие в мире и в мирных местах, очень удивляются тому, что город в такой обстановке продолжает жить мирной жизнью. Есть что кушать. Можно обойтись без икры, без какой-то рыбы… Все мы надеемся на лучшее, на мир, на нормальную, достойную жизнь. Ну а с таким оптимизмом, с таким отношением к жизни, которые я наблюдаю у наших людей, у дончан, не сомневаюсь, что все будет хорошо. Я желаю всем людям мира, здоровья и добра!
