О своей многолетней дружбе с этим замечательным архипастырем читателям портала Православие.Ru рассказывает Виктор Васильевич Бурдюк, издатель, писатель, поэт.
— Виктор Васильевич, как вы познакомились с владыкой Алексием?
— Так получилась, что с ранних школьных времен (было нам тогда по 13–14 лет) сложилась у нас небольшая, но дружеская компания.
Все мы были родом из сретенских переулков, в двух шагах от тогда закрытого Сретенского монастыря. Это позже семья владыки получила большую комнату в Телеграфном переулке, а до этого они ютились в маленькой комнатушке густонаселенной квартиры в переулке Хмелева.
Чем занимались мальчишки в эти годы? Тем, чем, видимо, и всегда занимаются мальчишки. Гоняли в футбол. Ходили в секцию бокса спортивного клуба «Труд», что на Цветном бульваре, но футболистов и боксеров из нас не вышло. Правда, один наш сверстник — из нашего двора, но не из нашей компании — позже выбился в люди.
Виктор Васильевич Бурдюк
Звали его Валерка, а фамилия была Попенченко. Бегали на все новые фильмы в кинотеатры «Уран» и «Форум».
Взахлеб читали и обсуждали прочитанное. Тогда молодежь читала. И читала много. Время было такое, что считалось неприличным не знать наизусть что-то из Блока или Есенина, не прочитать Паустовского и Бабеля, Ремарка и только появившегося Хемингуэя.
Оттуда, из «Фиесты», и наши укороченные имена: Вик, Серж, Тэд. Но звали мы будущего владыку все же не Тэдом, а ласково Тедюшей.
Тогда же начались наши летние поездки по российской глубинке: Мещера, Нижегородская губерния. Однажды мы втроем — Тедюша, Демьян Утенков (ныне известный на весь мир график) и я третий — укатили на Кольский полуостров, в глухой леспромхоз, где и работали зимой на лесоповале, а летом на мулевом сплаве.
— Наверное, эти поездки сильно повлияли на вас всех?
— Изначально мы ехали в заповедные места, чтобы прикоснуться к удивительной красоте нашей природы, описанной Паустовским, Пришвиным, Шергиным.
А соприкоснулись еще с грубоватыми, немногословными, умеющими работать мужиками и удивительными добрыми старушками, о которых вскоре расскажет всему миру Валентин Распутин.
Эта встреча с осколками уходящей Руси во многом и определили вектор нашего дальнейшего движения. Начался непростой для каждого из нас путь к Богу и еще более трудный путь вхождения в Церковь.
Все идут к Богу своим неповторимым путем, но путь владыки оказался самым прямым. Мы увлекались культурой, философией, социальными проблемами, то есть потихоньку, в соответствии с духом времени, диссидентствовали.
А владыка, в соответствии с апостольскими словами: «не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы понять, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим.12:2) шел своим прямым путем.
Он не стал ездить к модным среди тогдашней интеллигенции батюшкам, а пошел в ближайший храм Петра и Павла на Яузе, где и стал окормляться у отца Евгения. Это была промыслительная встреча. Именно он стал его первым наставником. А со временем направил к схиархимандриту Григорию (Давыдову), который и стал его духовником.
В какой-то момент я почувствовал, что в наших отношениях с Тэдюшей возникла и увеличивается дистанция. Позже владыка рассказал, что отец Григорий запретил ему общение со старыми друзьями, и признался, как ему было трудно тогда нести это послушание.
Глядя сегодняшним взглядом, понимаю, насколько это было правильным решением. Владыка шел прямым святоотеческим путем, а мы, еще зараженные политическим радикализмом и другими интеллигентскими комплексами, продолжали бродить зигзагами и были явной помехой в его духовном становлении.
Тедюша поступил в семинарию, и уже тогда был готов к постригу, но благословения на постриг не было, пока живы были его родители. Мама умерла первой.
Отпевал ее отец Евгений, говорил теплые слова, благодарил за воспитание такого сына. Папа после смерти матери стал совсем беспомощным. Владыка ездил в Лавру и постоянно возвращался к отцу, ухаживал за ним. К тому времени запрет на общение, видимо, был снят.
Владыка несколько раз приглашал меня на прогулки. Мы сажали папу в коляску и прогуливались по бульвару — для него было очень важно, что сын рядом.
Похоронили папу, и вскоре владыка пригласил нас на постриг в Лавру. Много раз мы приезжали в Лавру, где будущий владыка — а тогда иеродиакон Алексей — служил в Покровском храме, продолжая учиться в Академии.
— Как вы пришли в Церковь, и что отличало вас от сверстников?
— В молодом возрасте все компании несут на себе отпечаток своего времени. Мы считали себя интеллектуалами, творческими личностями. Тогда было не важно, сколько денег у тебя в кармане — важно было, сколько и что именно у тебя в голове.
Сначала было увлечение русской классической литературой, мировой поэзией, а там как-то незаметно подобрались к религиозной философии. Соловьев, Франк, Бердяев, Сергей Булгаков, «Вехи», «Из глубины».
Отсюда вроде бы пять шагов до церковных врат, но в жизни, оказывается, далеко не все преодолевают это расстояние. Многие спотыкаются на втором, третьем и даже четвертом шаге. Нам, милостью Божией, повезло. Не споткнулись.
В самом начале моего церковного пути один священник посоветовал мне съездить к отцу Иоанну (Крестьянкину) в Псково-Печерский монастырь.
Кое-кто из либерального окружения, узнав об этом, посоветовал мне обязательно навестить отца Сергея Желудкова, который жил неподалеку от монастыря и слыл священником весьма оригинальных и «прогрессивных» взглядов. Я по своей неофитской дремучести, конечно же, согласился. И это стало одним из главных моментов моего жизненного выбора.
Сначала я поехал в монастырь. В те времена в монастыре было немного народа, а молодежи и того меньше. Отец Иоанн как-то ненавязчиво задержал меня в монастыре на несколько дней. Милостью Божией мне посчастливилось общаться с ним не один час. Я задавал дурацкие вопросы.
Он внимательно выслушивал и терпеливо отвечал. И все, что он говорил, как-то ровно и спокойно откладывалось в душе. Когда я сказал, что собираюсь к отцу Сергию Желудкову, отец Иоанн не сказал о нем ни одного плохого слова, но я понял, что собираюсь сделать что-то не то.
— Расскажите поподробнее об отце Сергее Желудкове.
— У отца Сергия интересная судьба. Он служил в Ленинграде на Смоленском кладбище рядом с могилой блаженной Ксении. По словам, он был хорошим батюшкой, прихожане его любили. Но к нему в руки попали книги Бердяева, он начитался их и впал в какую-то редкую прелесть — «бердяевобесие».
Оставил служение, написал толстенный том «Почему и я христианин». Концентрат толстовства с бесконечными цитатами из Бердяева: Таинства не существенны, монашество устарело, жития святых отредактировать и частично упразднить.
Он вручил мне полный чемодан отпечатанных на машинке экземпляров, попросил довезти до столицы, раздать знакомым, и попросил, чтобы прочитавшие написали на книгу рецензию.
Эти две встречи и определили мой церковный выбор. Жизнь в церковной традиции, по святоотеческому преданию, или... Или бесконечные блуждания по тропинкам лукавого человеческого разума. Книги я, правда, вручать никому не стал, сам написал очень резкую рецензию, и наши отношения на этом прекратились.
— Расскажите, что у вас было за издательство и что вы издавали?
— Много лет я был очень близок с отцом Дмитрием Дудко. По его благословению и было сделано подпольное православное издательство. В первую очередь мы издавали Новый Завет и молитвословы достаточно большими тиражами.
Также издавали Святых отцов: «Лествицу», «Невидимую брань», Исаака Сирина, Тихона Задонского, краткие жития святых, Оптинских старцев, Сергея Нилуса. Первыми в России напечатали книги Ивана Ильина, книгу Кобылина «Анатомия измены», «Письма Царской семьи из заточения».
Только по приговору у нас насчитывалось 90 тысяч экземпляров. Поэтому мне никогда не приходило в голову сказать, что я сидел ни за что… По милости Божьей мы сидели за дело.
Знаю, что владыка всегда молился за нас. Когда в горбачевскую эпоху я вернулся из зоны, у нас с владыкой, а в то время архимандритом Алексеем, сложились самые близкие отношения.
По сути он стал нашим семейным духовником. Так получилось, что моя первая супруга меня не дождалась и жила уже в другом, как сейчас говорят, гражданском браке.
Тогда я и не мыслил о новой семье и собирался принять монашество. Но в те времена, да еще находясь под надзором, легче было устроиться в Высшую партийную школу, чем попасть в монастырь.
Господь лучше нас знает, что нам более полезно для спасения. Чудесным, необъяснимым образом мы встретились с Зоечкой и вот вместе уже почти три десятилетия.
— А где владыка служил в то время?
— Он в то время служил в Лавре. Однажды вечером позвонив, сказал, что назначен наместником Новоспасского монастыря, и пригласил нас на первую пасхальную службу. Удивительная была Пасха. Еще валялись груды кирпичей, росписи стен были в выбоинах от пуль, но это была одна из самых радостных пасхальных ночей. Владыка стал самым близким человеком для нашей семьи.
— В чем это проявлялось?
— От первого брака у меня осталось пятеро сыновей (один из них погиб), от второго — два. Сейчас трое внуков и четверо внучек. Можно только представить, сколько проблем возникало с юношами в эти смутные годы.
Владыка принимал нас, выкраивая время при своей огромной загруженности. Он рассаживал нас на диваны и начинал говорить сам, потом приглашал попить чайку, снова говорил на разные духовные темы.
Возвратившись в зал, брал том из Святых отцов (часто, помню, Филарета Московского) и начинал читать какое-то ему запавшее место с последующими комментариями.
И когда наступал момент нам задавать вопросы, задавать было уже нечего. Мы уже получили ответы.
Один из моих сыновей — крестник владыки. В 1990-е годы он по своей вине попал в нехорошую, криминальную историю. Был объявлен в розыск, и ему грозил серьезный срок. Я отвез его к друзьям сначала в Грузию, потом на Украину, а позже в российские города.
Уже в России он попал в отделение милиции, где его сильно избили, пытаясь добиться его паспортных данных. В одну из ночей к нему в камеру явился кто-то, похожий, по его словам, то ли на святителя Николая, то ли на патриарха Тихона, и говорит: «Если будешь еще разбойничать — погибнешь.
Дай слово, что не будешь этого делать». И он дал слово и чудесным образом вышел из милиции. Вернулся в Москву.
Это было чудо, вымоленное владыкой. Позже владыка мне говорил: «Когда я молился за него, свечи гасли». После этого жизнь у сына полностью изменилась. Он стал церковным человеком, закончил два вуза с красным дипломом. Ныне добрый семьянин, успешный уважаемый человек.
Владыка был для нашей семьи самым близким, родным и необходимым человеком, перед которым не было никаких секретов. Но хочу отметить, что он никогда не потакал нашим слабостям: как духовный наставник он был очень строг.
В жизни мне посчастливилось встречаться со многими достойными церковнослужителями и частенько слышать в свой адрес не самое лицеприятное. Но владыка бывал беспощаден и бил точечно в самые больные места моего самолюбия. Спасибо ему за это.
Архимандрит Алексий (Фролов) в гостях у семьи Виктора Бурдюка
— Владыка, по-видимому, очень хорошо относился к вашей супруге Зое?
— Да. У Зои с владыкой сложились особые доверительные отношения. Она — главный акушер-гинеколог Юго-Западного округа Москвы и заместитель главного врача в четвертом, самом большом роддоме Москвы.
Сколько матушек переездило к Зоечке по совету владыки, сколько выношено и рождено детишек — не сосчитать. Акушерство в наши дни — сфера очень тонкая, я бы сказал, пограничная.
Возникает масса вопросов, относящихся к духовно-нравственной сфере, и здесь авторитет владыки был абсолютен и незаменим. Зоечка часто звонила владыке (если он был занят, то всегда перезванивал), советовалась с ним и всегда поступала так, как он говорил.
— Он был прозорливым?
— Не хочу и не буду говорить этого слова. Владыка всегда уклонялся от человеческой славы. Могу только повторить от себя: когда я приходил к владыке с трудными вопросами, мне не приходилось их задавать. Владыка сразу останавливал меня: «Потом, потом...»
И говорил сам — порой шутливо, порой совсем на отвлеченные темы. Но вопросов больше не оставалось. Я старался слушаться владыку, несмотря на свой, по слову супруги, чересчур вольнолюбивый характер.
Но был в жизни эпизод, когда я не послушался и поступил по-своему. Однажды мои знакомые предложили заработать хорошие деньги в Африке, и я согласился. Это была явная авантюра. Зоя пыталась меня остановить: не справившись, «стукнула» на меня владыке.
Тот приехал к нам домой. Сидим за столом, чаевничаем… Владыка спрашивает, что у меня с работой. Рассказываю, что собираюсь в Африку. Заработать. Посмотрел на меня владыка как на нашкодившего ребенка и строго сказал: «Не надо тебе ехать».
Я промолчал, но про себя подумал: «Нет, владыка, ты не прав». И уехал… Вернулся, слава Богу, живой, но с такими долгами, что много лет это непослушание тащилось тяжелым грузом за нашей семьей.
Вернувшись, приезжаю к владыке — он, конечно, все знает. Но встречает, как никогда радушно, ни слова упрека. За чашкой чая говорю:
— Владыка, я книжку написал.
— Какую?
— Книгу стихов.
— Ну, почитай.
Читаю. Владыка внимательно слушает. И говорит: «Это единственное оправдание твоего непослушания. Будем издавать». И владыка издал мою первую книгу. Через некоторое время попала она одному известному поэту, мне позвонили и пригласили в Союз писателей.
Последующие книги я всегда приносил в рукописи на рецензию владыке. За вторую книгу я получил премию Грибоедова, а за третью — диплом Союза писателей «Лучшая поэтическая книга года».
В книге «Ангел плачет» есть стихотворение «Другу ушедшему Сереже Бударову». Он был из нашей компании.
Зараженный богемным блеском Серебряного века, так и неизданный поэт, всегда веселый и находчивый, он первым из нас ушел из жизни. Сергей мучительно умирал от рака желудка, но отказался от обезболивающих и, уже не вставая, читал одну единственную книгу — Псалтырь.
Я позвонил владыке и сказал, что Сережа умирает. Владыка сразу откликнулся, и мы поехали к умирающему. Владыка три раза причащал Сережу, подолгу сидел у его постели и беседовал с ним.
— Вы часто ездили в Кострому?
— В Кострому мы ездили редко, но по телефону общались часто. Незадолго до начала болезни мы два дня гостили у владыки. В субботу было Благовещенье, а в Воскресение — вход Господень в Иерусалим. На Благовещенье, после литургии, владыка во дворе монастыря выпускал голубей.
Архиепископ Алексий (Фролов)
Поднялась вьюга, и они полетели, кружась, в снежном вихре. Владыка смотрел на них с теплой, печальной улыбкой. В эти дни он щедро одарил нас вниманием. На столе, в его покоях, лежало много фотографий, в том числе о пребывании на Соловках.
Мы с Зоей, годом раньше, тоже были на Соловках. И когда поднялись в храм на Голгофе, увидели табличку, что 3 года назад, день в день, наш владыка освящал этот храм. Мы рассказали ему об этом. Он улыбнулся и показал фотографию: лошадка, запряженная в маленькую тележку, а на тележке владыка.
Он рассказал, что лошадка, добежав до подножья горы, встала, и никакими уговорами ее невозможно было сдвинуть с места. И тогда пожилой монах сказал: «Видимо, владыка, на Голгофу надо подниматься пешком».
— Как вы узнали, что владыка болен?
— Нам позвонила его племянница Вера. Верочка осталась единственной его родственницей, он ее очень любил и оберегал всю ее семью. Ее допускали к болящему владыке. Владыка никого не благословлял навещать его. Всю информацию мы имели от Веры.
Пока он мог говорить, владыка изредка и кратко отвечал по телефону. Потом мы только обменивались sms-ками по телефону. После продолжительного молчания я отправил ему стишок:
Жизнь печальна и безлика,
Недоступен наш владыка.
На вопросы кто ответит,
Кто утрет из глаз слезу,
Мы как маленькие дети,
Заблудившие в лесу.
Сколько скорби, брани, рыка
И уже при двери близ,
Дорогой ты, наш, владыка,
Если сможешь — отзовись.
В тот же день от владыки пришел последний ответ, который я храню в телефоне:
Я Всегда рядом.
С Виктором Бурдюком
беседовала Елена Тюлькина
