Болгарское дело с самого начала приобретало вид заговора, тем более досадного и неприятного, потому что он возник внезапно, и именно тогда, когда острые противоречия между державами казались уже всем преодоленными. Теперь они грозили возникнуть снова.
Все это создавало весьма неприятный для Болгарии контекст. Впрочем, вне зависимости от эмоций, Александр III не желал принимать участия в кризисе, тем более что его дальнейшее развитие могло привести к новому обострению отношений с Турцией, Австро-Венгрией и Англией.
России была необходима длительная мирная передышка для внутренней стабилизации и завершения преобразований в армии.
Военно-морские программы, предусматривавшие восстановление Черноморского флота, были только намечены в 1881 г. и, естественно, далеки от выполнения. Отношения с Турцией в начале правления Александра III складывались также далеко не худшим образом.
После Крита и Египта в Константинополе резко пошли на убыль проанглийские настроения. Султан пошел навстречу русским пожеланиям, сменив Богориди на Крестовича, в 1884 г. было подписано соглашение об условиях пропуска через Проливы русских транспортов, перевозивших на Дальний Восток солдат и ссыльнопоселенцев.
Это были грузопассажирские суда Добровольного флота, формально ходившие под коммерческим флагом, однако наличие на их борту вооруженных людей вызывало протесты Лондона, которые были проигнорированы. После единственного инцидента с остановкой русского парохода на Босфоре в 1891 г.
(это был транспорт «Москва», перевозивший с Дальнего Востока в европейскую Россию уволенных в запас солдат), было найдено окончательное решение: все, что требовалось от капитана русского транспорта, — это декларация о принадлежности к Доброфлоту и наличии на судне определенного числа невооруженных солдат.
9 (21) сентября 1885 г. императорским распоряжением русским офицерам было запрещено принимать участие в событиях в Болгарии и Румелии, военному министру генерал-майору князю М. А. Кантакузену предписывалось покинуть пост Военного министра, оставшись при дипломатическом агентстве России в Софии.
Таким образом, Турции и Европе демонстрировалась непричастность России к событиям в Филиппополе. В это время в княжестве шла мобилизация, всего за неделю явилось около 2 тыс. добровольцев, среди которых были и ветераны Освободительной войны.
Положение русских инструкторов накануне этих событий было трудным, часто возникали конфликты, после попытки отмены — и по политическим причинам, офицеры превратились в объект нападок националистов и постоянно ждали провокаций.
И все же после их ухода ситуация резко ухудшилась.
Болгарская армия мирного времени в 1883 г. насчитывала 16 750 рядовых и 572 офицера. Запас обученных солдат был еще невелик. Накануне кризиса в ней насчитывалось уже 649 офицеров, из которых 179 были русскими, чего уже было недостаточно для мобилизации.
По штатам военного времени не хватало 35% офицеров, и отзыв русских был весьма чувствительным. С другой стороны, у болгар было значительное количество унтер-офицеров, имевших боевой опыт или прошедших неплохую подготовку.
Перед войной в строю числилось 1150 унтер-офицеров (из них 100 русских), для штатов военного времени их требовалось около 2500 чел., а в запасе имелось 2929 чел.
Только 14 болгарских офицеров окончили высшие военные заведения (7 — Николаевскую академию Генерального штаба, 3 — Михайловскую артиллерийскую, 3 — Николаевскую Военно-инженерную, 1 — Александровскую Военно-юридическую академию).
Князю и правительству пришлось пойти на крайние меры. В офицерские чины были произведены все воспитанники Софийского училища, фельдфебели и старшие унтер-офицеры были назначены на офицерские должности. 11(23) сентября князь назначил новых командиров полков вместо ушедших русских — это были капитаны и поручики.
Схожие проблемы были и в войсках Восточной Румелии, где из 122 офицеров 46 были русскими (65 болгарами, 6 немцами, 2 австрийцами, по 1 сербу и румыну).
Константинополь, имевший право ввода войск в Румелию, продолжал готовиться реализовать его на практике. Генерал фон дер Гольц просил предоставить ему 2 дивизии для восстановления положения в Румелии. С другой стороны, русский посол в Турции с самого начала кризиса предупредил Абдул-Гамида, что ввод войск в Румелию не останется без последствий.
Султан ответил отказом на предложение фон дер Гольца, опасаясь того, что эта мера вызовет сопротивление России и Англии. И та, и другая действительно не поддерживали применение силы, хотя и по разным причинам.
В Петербурге понимали, что вторжение турок в Румелию вызовет взрыв на Балканах, и поэтому были готовы признать объединение Болгарии и Румелии, но без Баттенберга. Между тем турки были слабы, и максимум, на что оказался способен султан, опасавшийся интернационализации конфликта в случае успеха своих войск, — это дипломатический протест.
Убедившись в этом, Лондон согласился признать объединение, потому что хотел поддержать князя, уже не сомневаясь в антирусской направленности его политики.
В письме к ген. Н. Н. Обручеву от 12 (24) сентября 1885 г. Александр III так изложил свою позицию по болгарскому кризису:
«Настоящее движение болгар я не одобряю, они нас не слушались, действовали втихомолку, советов не спрашивали, пусть теперь сами расхлебывают кашу, ими же заваренную. По-моему, пока кн. Александр будет распоряжаться судьбами болгарского народа, наше вмешательство в дела Болгарии совершенно невозможно и бесполезно.
Из-за последнего движения, нами не одобряемого и нам нежелательного (в настоящую минуту), ссориться и вести войну с Турцией, а может быть, и с Европой — было бы непростительно и даже преступно в отношении к России.
По-моему, у нас должна быть одна и главная цель:
это занятие Константинополя, чтобы раз навсегда утвердиться на проливах и знать, что он будет постоянно в наших руках. Это в интересах России, и это должно быть наше стремление; все остальное, происходящее на Балканском полуострове, для нас второстепенно.
Довольно популярничать в ущерб истинным интересам России. Славяне теперь должны сослужить службу России, а не мы им. Вот мой взгляд на теперешние политические обстоятельства…
Что же касается собственно проливов, то, конечно, время еще не наступило, но надо нам быть готовым и к этому и приготовлять все средства. Только из-за этого вопроса я соглашусь вести войну на Балканском полуострове, потому что он для России необходим и действительно полезен».
Россия с 1878 г. ставила перед собой задачу объединения Болгарии и Румелии, но при условии выбора времени Петербургом, а не местными революционерами. Кроме того, было ясно, что сложное положение Баттенберга перестанет быть таковым, если он возглавит этот процесс.
В тот же день, когда император излагал мысли начальнику своего Главного штаба, т. е. 24 сентября 1885 г., Солсбери, бывший главным противником создания «великой Болгарии» в 1878 г. в Берлине, пришел к выводу о необходимости поддержать «личную унию» княжества Болгария с Восточной Румелией с Баттенбергом во главе.
Причины изменения позиции британского политика были просты:
1) он понял, что Болгария перестает быть объектом влияния России и из плацдарма ее влияния превращается в препятствие на пути русской армии к Проливам и Константинополю; 2) он хотел избежать повторения событий 1876 г., когда турецкие зверства привели к росту критики политики британского правительства, которую возглавил Гладстон; 3) судьба принца Баттенберга была небезразлична королеве Виктории, обещавшей поддержать «Сандро» его отцу.
Эти настроения только усилились после 26 сентября, когда в Константинополь из Восточной Румелии вернулся британский военный атташе в Турции, убедительно доказавший, что:
а) восставшие не планируют производить возмущение в Македонии, во всяком случае, если они сами не подвергнутся атаке турок; б) движение носит исключительно национальный характер и поэтому по природе своей противостоит русскому влиянию.
Россия и Англия, почти диаметрально сменив позиции по Болгарии, по-прежнему противостояли друг другу.
25 сентября Россия предложила собрать в Константинополе совещание послов с целью восстановления положений Берлинского конгресса.
13 (25) сентября из Софии на встречу с императором выехала болгарская делегация во главе с митрополитом Климентом Тырновским — признанным главой русофилов.
21 сентября (3 октября) она прибыла в Копенгаген.
В тот же день Александр III принял делегатов во Фреденсбурге (летняя резиденция датских королей).
При этом подчеркивалось — они были приняты как частные лица, чья репутация не вызывала ни малейшего сомнения. Владыка Климент воззвал к защите болгар от угрозы турецкого вторжения: «Только Ты один, Государь, можешь предотвратить эти несчастья от освобожденной русской кровью Болгарии, и мы к тебе припадаем и коленопреклоненно умоляем защитить и спасти нас.
Сжалься, Государь, над несчастным болгарским народом, не оставляй его в эти тяжелые для него минуты!» Ответ императора не оставлял сомнений в занятой им позиции: «О разъединении теперь и речи быть не может, но в какой форме будет соединение, это вопрос, который нужно решить».
21 сентября (3 октября) Гирс отправил в Софию телеграмму следующего содержания:
«Приняв сегодня болгарскую депутацию и милостиво выслушав просьбу о покровительстве, Государь Император изволил сказать, что чувства России к болгарскому народу не изменились, несмотря на принятое в последнее время болгарским правительством направление.
Мысль о соединении обеих частей Болгарии понятна: его желала и Россия. Но Его Величество никак не может одобрить средств, к которым прибегли болгары вопреки воле Государя.
Настоящим поступком они повергли себя в крайне опасное положение. Императорское правительство употребит все старания к предохранению Болгарии от угрожающей опасности и упрочению в ней порядка, согласно ее интересам; но достичь этого можно лишь при условии, чтоб болгары оставались в ожидании, пока вопрос не решится окончательно».
После встречи с императором болгарская делегация направилась в Петербург. Сразу же стало ясно — в Румелии новости из Дании вызвали радостную реакцию.
«Возвращаясь в Болгарию, — писало «Новое Время», — депутаты повезут с собою новое доказательство великодушия русского Царя, но было бы очень желательно чтобы они не перетолковали неправильным образом мотивов этого великодушия».
На встрече во Фреденсбурге прозвучала мысль о желательности смены существующего болгарского правительства.
Ее почти открыто повторило «Новое Время»: «Если князь Александр сохранит свой престол после слияния Восточной Румелии с Болгарией, ему прежде всего придется позаботиться о том, чтобы советниками его не делались люди, враждебные народу и правительству, принесшим такие тяжелые и бескорыстные жертвы делу освобождения болгарского народа».
Позиция России была изложена внятно — и официально, близкими к правительству кругами.
Между тем Стамболов не торопился ни подавать в отставку, ни оставаться «в ожидании». Баттенберг, прибыв в Филиппополь, позволил себе ряд публичных резких заявлений в адрес России. Последовала реакция Петербурга: «22 октября.
Генерал-лейтенант его высочество Князь Александр Болгарский исключен из списков русской армии. 13-му стрелковому его высочества Князя Болгарского батальону именоваться впредь 13-м стрелковым батальоном».
Приказ императора дошел до Софии через 3 дня. Судя по всему, Баттенберг не ожидал ничего подобного. Тем не менее он не был шокирован. Князь отшутился, что у него нет полка, шефом которого был бы Александр III, поэтому он не может ответить императору тем же.
Международная обстановка в это время резко усложнилась. 5 ноября начало работу совещание послов в Константинополе. Сразу же возникло совершенно необычное положение — Россия поддерживала решения Берлинского конгресса, Англия выступала против них.
Лондон понимал, что при Баттенберге Болгария будет не плацдармом, а препятствием России на пути к Проливам, и поэтому предлагал признать персональную унию для князя Александра, Петербург требовал его отрешения от власти.
Совещание закончило свою работу 25 ноября принятием паллиативного решения, никого уже не устраивавшего: князь Александр должен был остаться, а status quo Румелии — восстановлен.
Уже в ходе работы представителей Великих держав в Константинополе стало ясно, что судьба князя Болгарского была напрямую связана с вопросом о Румелии. Очевидность этого была ясна и в Софии, болгарские политики не желали ждать решения собственной судьбы.
После мобилизации было развернуто 8 пехотных полков (32 действующие и 12 резервных дружин), 15 эскадронов, 162 орудия, включая 32 крепостных в Виддине. Войска эти были отлично подготовлены — на пробных мобилизациях и маневрах они показали прекрасные результаты.
Этого, однако, было явно недостаточно на случай столкновения с Оттоманской империей. Болгарская мобилизация была проведена под руководством русских офицеров, которые потом сдали части болгарам. Кроме того, в ходе кризиса в Восточной Румелии было мобилизовано 37 тыс. чел., вместе с добровольцами это число выросло до 42 тыс. чел.
Вместе с румелийскими частями было собрано 126 тыс. чел., из них 119,5 тыс. пехоты. 4 тыс. артиллеристов и 2,5 тыс. кавалеристов при 166 орудиях (вместе с 4 румелийскими). Всего под знамена было призвано 110 тыс. чел. — почти 7% мужского населения Болгарии и Румелии.
Напряжение сил было весьма значительным. Общая численность действующей армии составила 51 тыс. чел. — из них 45 тыс. пехоты, 3,5 тыс. артиллеристов и 2 тыс. кавалеристов. Эти силы были направлены на границу с Турцией.
Слабой стороной мобилизованной армии были тылы — в зачаточном состоянии находилась медицинская часть, практически не было обозов, их пришлось создавать с нуля, что сделало неизбежным реквизиции.
Итак, значительная часть болгаро-румелийских сил находилась на границе Турции и Восточной Румелии, сербо-болгарская граница и дорога на Софию оказались обнаженными.
Поначалу здесь почти не было войск, затем на границе и в Софии было собрано 17 отдельных дружин и 6 отдельных запасных рот, вместе с добровольцами и ополченцами — до 22 тыс. чел. и 38 орудий. Будучи рассредоточены на значительном пространстве, они не были ни угрозой Сербии, ни прочной опорой для Болгарии.
Этим решил воспользоваться подстрекаемый австрийской дипломатией король Милан Обренович. После Тимокского восстания он не чувствовал себя уверенно, несмотря на чрезвычайное положение, введенное на значительной части страны, включая столицу.
Активно проводились меры по модернизации армии. С 1885 г. более чем в 1,5 раза вырос военный бюджет (с 10 385 326,4 динара до 16 211 276,3 динара). Скупщина не протестовала.
Очевидно, монарх все же не доверял парламенту окончательно. Его правительство старалось оттянуть срок выборов и изменить выборное законодательство, повысив имущественный ценз.
Для успокоения страны в окрестностях Ниша и Крагуеваца были проведены маневры. По мнению австрийцев, они продемонстрировали резкий рост боеспособности сербской армии.
Короля очень беспокоило пребывание беженцев-оппозиционеров в Болгарии. Болгаро-сербские отношения уже были омрачены территориальным спором, в котором София проявила неуступчивость. С другой стороны, в это время в Черногорию приехал Петр Карагеоргиевич.
Милан очень опасался роста популярности Карагеоргиевичей и в июне 1885 г. продлил договор с Австро-Венгрией до августа 1894 г.
В дополнение было подписано соглашение, по которому Милан объявил о своей готовности после совершеннолетия сына передать ему престол, а также уступить трон кандидату Вены по желанию Австро-Венгрии.
Австрийцы обязались не допускать в Сербию Карагеоргиевичей и в случае ухода Обреновичей предоставить им своё подданство и майорат.
