В опубликованной в газете «ВПК» статье «Короткий век первой спецслужбы» Роман Илющенко затронул сложнейшую тему правления первого русского коронованного самодержца Ивана Грозного.
К сожалению, современные исследования прошли мимо внимания автора. В противном случае он бы не стал повторять въевшиеся в массовое сознание стереотипы, связанные с феноменом опричнины.
В постсоветское время эпохе Ивана Грозного было посвящено несколько серьезных работ, написанных на добротной базе исторических источников.
Приведем в пример только пару монографий: многолетнего сотрудника Российского государственного архива древних актов Андрея Булычева «Между святыми и демонами» и профессора РГГУ Андрея Юрганова «Категории русской средневековой культуры».
Обе позволяют взглянуть на непростое царствование Ивана IV по-новому.
Одна из причин того, что историки прошлого и позапрошлого столетий смотрели на опричнину исключительно глазами Генриха Штадена, Иоганна Таубе и Элерта Крузе, заключается в следующем.
«Как это ни парадоксально, – пишет один из ведущих специалистов по отечественному Средневековью, доктор исторических наук Андрей Юрганов, – почти нет специальных исследований, в которых изучались бы представления об опричнине ее современников.
Между тем концептуальное построение должно основываться на анализе смысловых структур средневекового сознания».
Изучением же сознания наших соотечественников эпохи Грозного коллеги – предшественники Юрганова и Булычева в большинстве своем практически не занимались. В центре их внимания стояли общественно-экономические отношения, заслонявшие собственно ментальные установки человека.
Потому и тиражировалась расхожая байка о смысле опричной символики – метле и песьей голове, якобы свидетельствующих о собачьей преданности государевых слуг своему монарху и готовности выметать измену.
Столь приземленное и нетривиальное толкование не встретило, как пишет Андрей Булычев, серьезного возражения у большинства отечественных исследователей XIX–XX столетий.
«Подобная интерпретация, – считает он, – скорее демонстрирует их явно рационалистическое, функциональное восприятие окружающей действительности, вполне обычное для протестантской ментальности, нежели проясняет подлинный сакральный смысл этих предметов».
В ожидании конца света
Эсхатологические ожидания пронизывали настроение наших соотечественников начиная с последней четверти XV столетия и вплоть до восшествия на престол Петра I. Напомню, до 1700 года летоисчисление на Руси велось от сотворения мира.
В 1492 году от Рождества Христова должен был наступить конец земной истории, а за ним последовать Страшный суд. Названная дата соответствовала 7000-му году от сотворения мира. На восьмое тысячелетие не составляли даже Пасхалии.
При прочтении писем средневековых иерархов Русской православной церкви, например святителя Киприана Московского, нетрудно заметить, что они проникнуты апокалиптическими ожиданиями. Согласно же народным представлениям в преддверии второго пришествия на планете обостряется борьба добра со злом.
Так, осужденные в 1492 году новгородские еретики считались воинством сатаны, которое должно явиться в конце времен – как раз накануне Страшного суда.
Ждать конца света продолжали и после 1492-го. Отсюда надрыв старообрядчества с самосожжениями его адептов. Отсюда эсхатологические ожидания, которыми пропитано житие протопопа Аввакума, им самим написанное.
Но все это проходит мимо внимания автора статьи, цели Грозного в его представлении были иными: «Но прежде, став полноправным и законным правителем государства, он настойчиво искал и добивался единства власти и народа».
Царь, по мнению автора, «неоднократно собирал на Соборной площади Кремля москвичей и представителей иных подчиненных ему городов и земель, чтобы донести до народа свои взгляды и идеалы, получить поддержку в низах».
Если для чего и нужно было укрепление централизованного государства, когда история земная вот-вот завершится и настанет Страшный суд, то именно для преодоления, если угодно, инфернального зла в преддверии второго пришествия.
И если на небе олицетворением зла являлся демоническим мир, то здесь, на земле, он находил воплощение в неправославных странах. А именно в Казанском и Астраханском ханствах, покоренных силой русского оружия.
Без сильного же государства справиться со злом в лице осколков Золотой Орды – никак. В результате наша держава стала, как пишет Илющенко, «размером больше всей остальной Европы», что и «вызвало там страх, недоверие, панику».
Национальному самолюбию подобные сентенции льстят, конечно, но никаких основанных на фактах подтверждений подобного страха да еще и паники нет. Абсолютно бездоказательно и другое утверждение автора относительно «отравления любимой супруги царя Анастасии».
Предположение такое действительно существует, но предположение и основанное на твердой почве источников доказательство – вещи разные.
Нет власти не от бога
Однако для нас более важны другие строки историка: «В сознании средневековых людей власть светская (как мы ее сегодня называем) отнюдь не была таковой по существу, ибо господствовало твердое христианское убеждение, что нет власти не от Бога, – отмечает Юрганов. – Более того, Василий Грязной писал Ивану Грозному: «Ты, государь, аки Бог, и мала и велика чинишь».
Подобное восприятие собственных властных прерогатив стало той психологической нагрузкой, которую царю вынести не удалось, и произошел срыв в кровавый опричный террор, обусловленный эсхатологическими ожиданиями, а не желанием искоренить боярскую крамолу и измену.
Кстати, в число изменников Роман Илющенко ставит и друга юности царя – князя Андрея Курбского, что, на наш взгляд, не совсем оправданно. Нет, Курбский далеко не герой – сбежал, бросив семью. Но вопрос мотивации его поступка не так прост. Князь (во всяком случае в своих посланиях) сомневался в православии царя.
А наши соотечественники допетровской эпохи мыслили в рамках следующей парадигмы: если человек не православный, то, следовательно, он однозначно на службе темных сил. А если он еще царскую корону носит, то, значит, богохульствует.
Это между прочим стало причиной гибели другого незаурядного деятеля – Григория Отрепьева. После того как его убили, на лицо ему надели маску скомороха, в рот запихали дудочку. Скоморошество, с точки зрения Церкви, – бесовские игрища.
«Курбский восстает против монарха, который олицетворяет Бога, – пишет выдающийся филолог и историк Борис Андреевич Успенский. – Тем самым цареборец Курбский оказывается иконоборцем.
Грех Курбского в глазах Ивана не в том, что князь бежал за рубеж, а в том, что он бежал от царского гнева». Иными словами, в глазах царя, бежав от его гнева, князь пытался избежать гнева Божия.
Здесь позволим себе небольшое отступление в виде экскурса в историю Древнего Востока. Первыми строителями настоящей империи были ассирийцы, известные своей запредельной жестокостью. Их цари не были маньяками, просто они считали себя исполнителями воли бога Ассура.
В их понимании его прерогативы на небе воплощались во властных функциях царя на земле, что давало им моральное право карать непокорных, ибо в представлении правителей Ниневии иные племена и народы выступали не только против Ассирийской державы, но и против бога, что было непростительным преступлением. В некотором смысле таким же образом видел свою власть Грозный – противящийся ему, противится Господу.
Тема опричнины вообще крайне сложна. «Понять субъективный смысл грандиозного мероприятия царя, – пишет Юрганов, – значит разглядеть в сумерках опричнины ее искомую направленность.
В разноголосице суждений историков бесспорен пока тезис, что царь действовал методом террора. Споры начинаются тогда, когда ставится вопрос: во имя чего? Последние исследования доказывают, что царь не мог бороться с князьями и боярами целенаправленно.
Многообразные социально-психологические и социально-экономические данные убеждают нас в этом – едва ли стоит повторять уже известную аргументацию. Вместе с тем новейшее изучение удельно-вотчинной системы показало, что и антиудельная борьба не более чем модернизаторский миф науки».
Смысл опричнины нам поможет разгадать ее символика: собачья голова и метла.
Кинокефалы и Баба-яга
Кинокефалы – люди с песьими головами как слуги дьявола упоминаются и в средневековых апокрифах, и в пророчествах Иезекииля, и в Апокалипсисе, с коими ассоциировать опричников Грозный, разумеется, не мог.
Булычев дает опричной символике следующее объяснение: «Ее можно выразить с помощью параллелизма: на том свете наказание определяет Бог, а осуществляют сатана и бесы; на этом свете налагает царь, а карательной практикой занимаются опричники-кромешники».
Еще Курбский называл государевых слуг «кромешниками» – словом, которым на Руси обозначалась нечистая сила. А святитель Филипп (Колычев), обличавший кровавые деяния Грозного, прямо называл опричников «полком сатанинским».
Итак, опричники в глазах их современников символизировали инфернальные темные силы, карающие грешников, по аналогии с демонами в аду.
Другое дело, что в средневековых представлениях демоны, мучающие грешников, действуют не по своей воле, а исполняют повеление Божие. Не забудем про черные одеяния и вороные масти коней «ангелов смерти».
В славянской мифологии дьявол нередко предстает черным человеком огромного роста да и черный цвет ассоциировался с ночью – временем нечистой силы. По словам Булычева, в данном контексте собачья голова, привязанная к шее лошади, представляла собой двойника адского пса.
Теперь несколько слов о метле. В славянской мифологии ее сакральное назначение – выметание скверны. Когда иноверцы – даже католики – заходили в православный храм, то они, с точки зрения москвичей, его оскверняли.
С уходом таких гостей за ними выметали скверну. После того как опричники схватили святителя Филиппа и вывели его из Успенского собора, они также совершили ритуальное выметание.
Еще пример: известно, что на Руси крестьянин, дабы изгнать из избы нечистую силу в лице враждебного домового, объезжал свое хозяйство на лошади, размахивал метлой и читал магические заклинания.
Наконец, магические свойства метлы вполне раскрыты в русских народных сказках, вспомним, что именно на ней передвигается Баба-яга – в славянской мифологии она принадлежит сразу к двум мирам: и мертвых, и живых.
Небо становится ближе
В этой связи интересна символика построенной в Александрове опричной слободы. В ее стенах царь думал не о централизации государства и создании первой спецслужбы в лице верных опричников, а именно о втором пришествии и Страшном суде.
И это опять же не домыслы. В видении пророка Иезекииля описан Град Божий – Горний Иерусалим. Где он должен был располагаться в представлении Грозного? Уж никак не собственно в Иерусалиме, занятом нечестивыми турками, и не в ими же покоренном и соответственно оскверненном Константинополе.
Располагаться он мог только на чистой опричной земле – в Александровой слободе. И поэтому один из храмов там не имел купола – это символизировало то, что небо вот-вот спустится на землю.
Согласно видению Иезекииля в Град Божий Царь Царей въедет через Восточные ворота. И через них в Александровой слободе имел право въезжать только Грозный, что лишний раз свидетельствует о восприятии им божественных прерогатив.
Собственно, это вполне соответствовало народным представлениям о царе как о боге на земле, существенным образом поколебленным только старообрядцами, увидевшими в Алексее Михайловиче антихриста.
В Опричной слободе не было западных ворот. А зачем? Грозный видел современные ему времена последними и со вторым пришествием уже не будет захода солнца на западе.
«Однако затея с опричниной не принесла Ивану Грозному ожидаемого результата», – пишет Илющенко.
Действительно, не принесла. Но не только потому, что в опричнину проникли «карьеристы, временщики, случайные люди», якобы извратившие «идеи разумной царской инициативы», а потому, что, по мнению самого царя, он получил знамение свыше в неугодности Богу этого учреждения – его дворец в Александровой слободе сгорел в 1571 году.
«Не без их усилий, хотя и с трудом были отражены набеги крымцев на Москву в 1571–1572 годах, – пишет Илющенко, – сам Иван IV тогда находился с войсками в Ливонии, куда были переведены и лучшие опричные военачальники, успешно воевавшие против литовцев и поляков».
В 1571-м с трудом удержали Кремль, а не Москву, в следующем году победа была одержана благодаря объединению земского и опричного войск, возглавленных одним из самых способных русских военачальников – Михаилом Воротынским, в опричнину не входившим.
Грозный не стал доверять лучшим опричным военачальникам командование объединенной армией. И если кто-то не знает: в благодарность за спасение России Грозный бросил Воротынского в тюрьму, где тот умер под пытками.
По поводу же смерти самого Грозного Роман Илющенко пишет следующее: «Как утверждают некоторые историки, царя несколько лет подряд травили «коктейлем» из мышьяка и ртути так и не выкорчеванные из его окружения враги». Антропологами давно доказано, что никто Грозного не травил – сам помер скорее всего от образа жизни, который лично назвал скотским.
