Весь подъезд моей пятиэтажной хрущевки заселен молодыми семьями, и именно мамочки с детьми – у нас настоящие специалисты по вопросам «что», «где» и «почем». Насте 28 лет, у нее двое малышей: первоклашка Маша и румяный годовалый карапуз Антошка, который родился уже после майданных событий и начала войны в Донецке. Настя прошлым летом еще успела оформить на Украине больничный лист, но пособие по рождению ребенка так и не получила. Ее карта была в Дельта-банке, который сначала блокировал счета, затем лимитировал сумму выдачу, а потом вообще перестал выдавать наличные и имитировал собственную смерть – банкротство. Бросать крошечного ребенка, чтобы снимать деньги мизерными ежедневными суммами в Мариуполе или Запорожье, Настя не могла. Единственным способом обналичить их в Донецке несколько месяцев было – отовариваться в магазине «Брусничка». Пришлось смириться с предлагаемыми ценами и ассортиментом. Выбора другого все равно не было. Памперсы, лекарства и гипоаллергенные молочные смеси доставали через десятые руки. Никаких денег на ребенка Настя не получала восемь месяцев, и только в апреле впервые получила «детские деньги» – 3600 рублей. К началу регулярной выдачи пенсий и пособий в Центральном республиканском банке был установлен курс: 1 гривна = 2 рубля. Рынок постепенно наполнялся российскими продуктами.
Настя. Когда я получила первую выплату в рублях, у меня были смешанные чувства. Досада, что пришлось за ними выстоять два дня в очереди. Гордость, что ДНР наконец-то взяла на себя ответственность за наших детей. Обида, что цены на продукты так выросли, что этих денег едва хватит, чтобы закупить продуктовый «стратегический запас». Ну и неопределенность: когда будут следующие выплаты?! Первое время было непривычно пользоваться другими купюрами и все время в уме считать: умножить на два, разделить на два. Ценники в гривнах, а считать надо в рублях. Сдачу давали чаще гривнами, особенно на рынках. Бывало, что и продавцы ошибались – считали гривны за рубли, рубли за гривны, потом извинялись, понятно, что они без злого умысла.
Настин муж Игорь, хотя и имел высшее техническое образование, раньше работал в магазине АТБ начальником службы охраны. В мирное время зарплата была неплохая, но условия работы тяжелые: 16 – 18 часов, штрафы, текучка кадров. Но кто в Донецке боялся трудной работы? Игорь мог себе позволить делать ремонт, покупать мебель и технику и даже приобрел подержанный автомобиль. Но с приходом в Донецк войны магазины АТБ сначала сократили штат, а потом и вовсе закрылись. Найти другую работу так и не смог. Тут Антоша родился, а денег в семье вообще нет. Родители Насти переоформили получение пенсии в Запорожье и ездили за ней, терпя страх, унижения и физические трудности. Стыдно Игорю было – здоровый мужик не имеет права сидеть на тещиной пенсии. Война в Донбассе набирала обороты, и Игорь пошел в ополчение.
Игорь. Да, я долго не решался. Война – это страшно, это не киношные спецэффекты, убить или покалечить могут по-настоящему. Я все время о своих думал: как они справятся, если меня убьют? А если еще хуже – покалечат? Мало Настеньке за малышами смотреть, так еще за обрубком беспомощным ухаживать. Зимой мои друзья все ушли в ополчение. Пошел и я на мобилизационный пункт. Даже не ожидал, что там будет столько народа. Попал в батальон обеспечения инженерно-саперных войск. «Вкалываю», конечно, на сто пятьдесят процентов. За всех товарищей – раненых и погибших. В январе подписал контракт и первым в семье получил зарплату рублями – одиннадцать тысяч. Причем дали мне две купюры по пять тысяч, так мы их разменять два дня нигде не могли. В «Ашане» тогда открылись рублевые кассы, и пошли мы отовариваться туда. И я не один такой был с розовенькой «пятихаточкой», и никому сдачу не могли рублями дать. Покрутились мы и пошли на рынок. Там сдачу дали гривнами.
А вот Настина мама, Елизавета Степановна, несмотря на пенсионный возраст, работает бухгалтером в жэке. На одну пенсию или зарплату со своим букетом болезней не могла прожить и в мирное время. Поэтому каждое утро, превозмогая боль в суставах, давление и головокружение, она упрямо встает, шагает на трамвайную остановку, чтобы начать новый рабочий день. Когда Украина так запросто отрезала весь Донбасс от пенсионного обеспечения и вообще от банковской системы, она долго не могла в это поверить.
Елизавета Степановна. Да как же это так, у меня ведь рабочий стаж – сорок четыре года. Я работала и в Советском Союзе, и на Украине. Как же это можно – не платить пенсии старикам? Такого не было даже в девяностые при развале Союза. Тогда зарплаты на заводах и шахтах полтора года не платили, но пенсии отобрать – до этого только цивилизованная европейская Украина додумалась. Тогда те семьи выживали, у кого были пенсионеры. Купоны помню – и отрезные, и «лимоны разноцветные». Но такого, чтобы все банки сбежали, не помню. А чего мне стоило переоформить пенсию в Запорожье?! Мало того, что дорога четыре – шесть часов, так еще и на блокпостах надо постоять часов пять. А я уже пожилой человек, у меня просто сил нет ни стоять, ни ходить. Да еще и туалета нет. Пришлось памперс надевать. Может, никто и не заметил, но я-то об этом знала, и от стыда просто руки тряслись. А там, в Запорожье, в пенсионном фонде еще нормальная девчушка сидела, чуткая и вежливая. А в банке – гестаповка просто: орала, оскорбляла. Ну а в чем старики виноваты? Полгода еще приходила кое-как пенсия с опозданием, а потом Украина новые преграды придумала. Чтобы оформить пропуск, нужна справка о том, зачем ты едешь на Украину, а чтобы получить эту справку – на Украину не пропускают без пропуска. Замкнутый круг получается. Так я и потеряла пенсию за три месяца. Только в апреле получила пенсию от ДНР. Но в банке тоже очереди, неразбериха, нервы. А когда с этими рублями пошла на рынок, то в первый же день меня торговцы обдурили. На сдачу дали украинские монеты по пять копеек, а посчитали как российские по пять рублей. Они внешне так похожи, а я без очков. И дали три пятака сразу. Семь гривен я потеряла – а это литр молока.
Так и привыкала Настина семья к новой валюте, но и торговцы тоже привыкали и просчитывали свои выгоды и затраты. В ближайшем магазинчике бытовой химии хозяйка Женька все время ездила за товаром в Харьков. А тут не просто блокада – не только на блокпостах откупаться приходится, но еще и курс гривны к рублю для нее совсем невыгодный. В Донецке она продает за рубли, которые обменять на гривны вообще нельзя. Но в Донецке за 100 гривен дают 200 рублей. А на Украине курс 1/2,8, то есть за 200 рублей она получит только 71 гривну, а 29 – потеряет. Вот и приходится Женьке хитрить: при покупке в ее магазинчике товара за гривны – скидка 15%. Хотя и знает, что это нарушение правил торговли, но преподносит как скидку – все ради покупателя. А тетя Лида из рыбного отдела ту же ситуацию совершенно по-другому выруливает. Хочет Елизавета Степановна купить 200 граммов кильки по 35 гривен, взвесила, посчитала, протягивает тете Лиде монетки – 14 рублей (7 гривен). А тетя Лида кричит: 20 рублей давай. А почему 20? Цена написана 35 гривен/70 рублей. Почему 20 рублей? Потому что тетя Лида свою рыбу в Бердянске закупает, и она на обмене 15% теряет. Кричит тетя Лида, нервничает, обижает покупателей.
Хотя и забавные ситуации тоже бывают на донецких рынках: «С Вас – 180, ага, вы мне – 400, я вам сдачу – 40». Эта арифметика понятна только дончанам.
К июню гривны совсем мало у людей осталось. И всплыла новая проблема: как пополнить счета мобильных телефонов? Офисы МТС из Донецка уже год как испарились, в будках-мобилочках (мобиАЗС) уже не сидят тетеньки, которые помогут любой неграмотной бабушке телефон «заправить». Остались только молчаливые терминалы, которые «кушают» исключительно гривны. Но в июне в Донецке гривны уже днем с огнем не сыщешь. Эта валюта только у тех, кто частенько посещает незалежную. Но зачем же он отдаст тебе 100 гривен за 200 рублей в Донецке, если в Мариуполе за те же 100 гривен он получит 280 рублей? Вот вам и особенности рублевой зоны Донбасса – кто на курсе играет, а кто элементарно не может пополнить счет телефона. Так что во все века остается актуальной простая, но обидная истина: кому война, а кому мать родна.
