О том, почему Shell считает Россию страной стратегического интереса и ищет новых партнерств, когда ждать восстановления цен нефти и о чем стоит думать в ожидании завершения строительства "Северного потока — 2", в интервью ТАСС рассказал глава концерна в России Седерик Кремерс.
— В этом году производители нефти столкнулись с беспрецедентным падением спроса. По вашему мнению, это приведет к тому, что процесс перехода к низкоуглеродной экономике ускорится, а пик потребления нефти приблизится?
— Безусловно, пандемия коронавируса оказала огромное давление на отрасль, спрос на энергоносители упал, а ущерб для экономики оказался весьма ощутимым. Думаю, что волатильность на рынке еще будет сохранятся какое-то время. Поэтому мы не ожидаем, что цены на нефть и темпы роста спроса восстановятся на докризисном уровне в среднесрочной перспективе. Но если вы посмотрите на более продолжительный период времени, то спрос восстановится обязательно.
И хотя влияние кризиса на отрасль не поддается сомнению, мы полагаем, что масштабное развитие энергоперехода возобладает в более долгосрочной перспективе. Сейчас довольно сложно сказать, насколько изменится поведение потребителей, будут ли люди столько же использовать транспорт, как раньше, и, следовательно, позволит ли это ускорить процесс энергетической трансформации. Одно можно сказать точно: процесс энергоперехода был запущен задолго до кризиса и продолжится, как только трудности будут преодолены.
— Когда вы говорите о среднесрочной перспективе восстановления спроса, какой период времени вы имеете в виду? Это годы, месяцы? Значит ли это, что в течение этого времени маловероятен возврат цен нефти к прежним уровням около $60 за баррель?
— Мы полагаем, что цены на углеводороды останутся более низкими, чем в докризисный период, еще в 2021 году, и возможно, до конца 2021 года. Это тот прогноз, на который мы опираемся в нашем планировании.
— Значит ли это, что компании быстрее будут переориентировать инвестиции из нефти в газ и возобновляемые источники энергии? Как происходящее повлияет на программу вложений Shell?
— Нам действительно пришлось скорректировать наши расходы. В операционной части они сократятся в ближайший год на $3–4 млрд по сравнению с 2019 годом. Это, к сожалению, затронет не только эксплуатационные расходы. Мы, например, решили, что в этом финансовом году никто в компании не получит годовых бонусов. Кроме того, мы сократим капитальные затраты с $25 млрд до $20 млрд, то есть примерно на 20%, в этом году.
Однако оптимизация по-разному скажется на наших подразделениях. Например, вклад сектора upstream (добычи — прим. ТАСС) в сокращение расходов составит до 45%, downstream (переработки — прим. ТАСС) — до 30% и газового сегмента, включая СПГ и новые источники энергии, — только 25%. То есть, как видите, хоть сокращение расходов затронуло все сегменты бизнеса, но по степени влияния оно различно. Это в том числе связано с долгосрочными сдвигами в нашей отрасли.
— Эти сокращения коснутся вашей деятельности в России?
— Безусловно, да. Сокращение операционных расходов прорабатывалось для всех регионов присутствия компании. В капитальных затратах мы были вынуждены урезать расходы на бурение в наших совместных проектах в России. Кроме того, к сожалению, нам пришлось приостановить некоторые новые проекты в результате неблагоприятных внешних условий.
— Вы сейчас говорите о ваших совместных проектах с "Газпром нефтью", правильно?
— Да, верно.
— Недавно вы вышли из одного такого проекта. Возможно ли, что приостановите участие и в других совместных предприятиях?
— Несмотря на то что нам пришлось умерить свои амбиции из-за кризиса, Россия остается страной стратегического интереса для Shell, где мы намерены расти как в существующих видах бизнеса, включая совместные нефтяные проекты с "Газпром нефтью", так и в новых областях.
Если вы говорите о проекте "Меретояханефтегаз", то да, к сожалению, нам пришлось отказаться от участия в нем. Реальность была такова, что сделка не была завершена и имела ряд неопределенностей. А с учетом сложной внешней финансовой среды это было бы критично для нас. Конечно, было жаль покидать это партнерство.
Но, возвращаясь к вашему вопросу, нет, это не означает, что мы намерены останавливать другие наши совместные начинания с "Газпром нефтью". Мы продолжаем сотрудничество в "Салым Петролеум Девелопмент". В марте, например, мы закрыли сделку по расширению проекта за счет приобретения лицензии на блок "Салымский-2".
Кроме того, мы продолжаем совместную работу с "Газпром нефтью" по созданию нового СП с перспективой разведки двух лицензионных блоков на северо-востоке полуострова Гыдан. То есть короткий ответ на ваш вопрос: да, мы продолжаем укреплять партнерство с "Газпром нефтью".
— Можно ли надеяться, что вы объявите о новых проектах в ближайшем будущем?
— Да, если мы сможем финализировать проект на Гыдане в ближайшие несколько недель или месяцев, то мы объявим об этом. Мы все этого очень ждем.
Проект связан с добычей нефти. Конечно, пока речь идет только о стадии разведки, это высокие риски и большие вложения. Но мы ожидаем, что это будет очень долгосрочный проект, предприятие, которое сможет добывать десятилетиями.
Я не смогу найти лучшего примера того, что переход к новым видам энергии и поиск новых рынков не останавливает нас от инвестиций в традиционные ресурсы.
— А можете уточнить, какой будет доля Shell в проекте на Гыдане после объявленного недавно выхода из него испанской Repsol?
— Пока могу лишь сказать, что переговоры с "Газпром нефтью" продолжаются, но комментировать более предметно я бы пока не стал.
— Все же Shell мы больше знаем как компанию, ориентированную на газ. Но этот рынок сейчас тоже переживает не лучшие времена. Спрос и цены упали. Сколько времени, по вашему мнению, займет восстановление газового рынка?
— Вы абсолютно правы. Замедление экономики привело к сокращению спроса как на природный, так и на сжиженный газ во всем мире. Это достаточно большое падение по сравнению с тем, что мы ожидали еще несколько месяцев назад. Конечно, восстановление роста спроса до прежних темпов займет какое-то время, но мы убеждены, что оно произойдет в любом случае. Речь не идет о тотальном разрушении спроса, скорее о замедлении темпов роста в ближайшем будущем.
При этом мы не видим, что фундаментальные факторы для СПГ-рынка сильно изменились. Мы по-прежнему считаем, что в ближайшие 10–20 лет этот рынок будет расти темпами примерно на 4% в год. Это вполне реалистично. И СПГ останется самым быстрорастущим сектором среди всех энергоносителей. Если мы возьмем период времени от текущего момента до 2040 года, то объем рынка удвоится.
В широком смысле мы верим, что природный газ останется очень важным элементом декарбонизации экономики и продолжит замещать уголь и дизель в электрогенерации.
— Но пока звучат прогнозы о том, что уже в июле до 60% покупателей СПГ могут отказаться от получения газа из-за форс-мажорных обстоятельств. Эта проблема может коснуться Shell и проекта "Сахалин-2" в частности?
— Честно говоря, мы не видим, чтобы где-нибудь складывалась ситуация с таким масштабным отказом, как вы говорите. Вообще в отрасли это считается стандартным, когда по долгосрочным контрактам у покупателей есть гибкость в пределах каких-то объемов и они могут пользоваться этим в зависимости от ситуации на рынке.
Но да, некоторые из наших клиентов, как вы упомянули, были вынуждены немного отсрочить прием партий газа на фоне краткосрочной переполненности хранилищ. Но, как я уже сказал, эти объемы относительно малы, хорошо управляемы и находятся в пределах допустимого.
Нам не пришлось сокращать производство СПГ ни по каким причинам. И мы всегда можем переориентировать поставки на другие рынки в таких ситуациях.
Что касается проекта "Сахалин-2", то он находится в весьма привилегированном положении относительно Азиатско-Тихоокеанского рынка и располагается в непосредственной близи к Японии, Южной Корее, Китаю и Тайваню. Кроме того, наш завод всегда был надежным партнером для своих клиентов. Здесь мы абсолютно эффективно размещаем весь газ, произведенный на "Сахалине-2", включая дополнительные спотовые партии.
— Раз уж мы заговорили об этом проекте. Не могу не спросить о том, как продвигается вопрос с расширением проекта? Может ли график быть сдвинут во времени из-за кризиса?
— Это хороший вопрос. Наше стремление расширить проект "Сахалин-2" остается абсолютно неизменным. Я по-прежнему верю в то, что самый логичный способ расширить СПГ-мощности на Дальнем Востоке — на уже существующей производственной базе. Точные сроки и темпы реализации этого проекта, без сомнения, зависят от того, что мы наблюдаем в краткосрочной перспективе.
Но реальность такова, что срок жизни самих проектов далеко превышает 20–25 лет. И они в меньшей степени зависят от краткосрочных циклов и экономического влияния, но в большей степени от долгосрочных, в том числе темпов роста СПГ-рынков.
— Вы сказали, что верите в газовый рынок. Как это влияет на ваш интерес к таким проектам в России? Например, "Новатэк" через несколько лет начнет искать партнеров для своего следующего СПГ-проекта. Вам это может быть интересно?
— Я в равной степени верю и в то, что рынок сжиженного газа продолжит расти, и в то, что Россия, вероятно, будет одним из самых конкурентных источников этого роста. Доля России на рынке сжиженного газа будет, безусловно, увеличиваться.
Сочетание сильной позиции Shell на СПГ-рынке и газовой мощи России — это то, что нам очень интересно. Мы открыты для разных возможностей в России как с нашими существующими партнерами, так и с новыми.
— В целом какой вы видите Shell в России, скажем, лет через десять? Каким будет ваш портфель проектов?
— Если учесть то, где мы находимся сейчас, со всеми этими неопределенностями, то очень сложно сказать, каким мир будет через десять лет. Затруднительно сказать даже, что будет с нами, скажем, через 18 месяцев. Однако пара мыслей на этот счет у меня все-таки есть. Начнем с полуторагодовой перспективы.
Я думаю, что из всех энергокомпаний, работающих в России, у Shell самый диверсифицированный портфель. Мы работаем не только в производстве СПГ и добыче нефти, но также сильны в сегменте розницы. Я очень горд тем, что бренд Shell широко представлен по всей России и узнаваем от Санкт-Петербурга до Сахалина.
В рознице мы стремимся к тому, чтобы стать брендом номер один в выборе покупателей в сегменте смазочных материалов и топлива. В газовой сфере, как я уже сказал, мы заинтересованы в том, чтобы наращивать наше присутствие в России, будь то расширение "Сахалина-2" или новые партнерства. Что касается нефти, здесь мы сконцентрированы на огромном Западно-Сибирском бассейне, начиная от Салыма и на север, до Гыдана.
Иногда я встречаю комментарии о том, может ли кризис, или процессы энерготрансформации, или какие-то другие вещи заставить Shell уйти из России. На это я скажу, что позиции Shell в России достаточно крепки и мы планируем сохранить их. Россия продолжит оставаться страной стратегического интереса для нас.
Если взять ваш вопрос про десятилетнюю перспективу, то я скажу, что Shell начинала свою деятельность в России 128 лет назад. И мы с вами оба знаем, что за это время периодов нестабильности хватало. Но я уверен в том, что в ближайшие десять лет никакие неопределенности не заставят Shell уйти из России. Да, глобальная энергоповестка в ближайшее десятилетие будет меняться. Но мы надеемся меняться вместе с ней и продолжить расти.
В дополнение к тем трем аспектам, что я назвал выше, мы также смотрим на развитие новых ниш, где бы мы могли расти. Это такие вещи, как электромобили, сжиженные газы для использования в качестве дорожного и судового топлива. Такие рынки, как водородное топливо, могут сыграть важную роль во время энергоперехода, и у России тут своя важная роль.
— По вашему опыту, достигать целей энергоперехода в России сложнее, чем в западных странах?
— Есть одна вещь, о которой часто забывают, когда говорят об энергопереходе и декарбонизации. Это то, что на планете насчитывается по меньшей мере миллиард человек, которые не имеют доступа к электричеству и тем благам, которые оно приносит.
Поэтому для меня переход в энергетике — это не только управление выбросами, но скорее двойной вызов — как свести к минимуму вред окружающей среде и при этом удовлетворить растущие потребности населения Земли в энергоресурсах. Это огромная проблема. И чтобы решить ее, должны случиться некоторые вещи. Например, новые технологии должны стать частью энергомикса наравне с нефтью и газом. В подходе к использованию углеводородных источников энергии неотъемлемой частью должны стать такие решения, как улавливание и хранение СО2, что наконец позволит управлять объемами выбросов.
Я думаю, будет справедливым сказать, что дискуссии об энерготрансформации сегодня в России развернуты иначе, чем, скажем, в Евросоюзе. В недавнем прошлом встречалось даже недопонимание этого вопроса со стороны некоторых людей, которые видели в этом угрозу для России и ее традиционной роли экспортера энергоресурсов. Но сегодня я вижу, что восприятие этого вопроса в России меняется. Я вижу большую готовность исследовать этот процесс и рост понимания того, что он может дать стране в плане экономической и климатической устойчивости. Наблюдаю, что взгляды на этот вопрос во властной, деловой и научной российской среде эволюционируют.
Роль газа в энергетической трансформации дает огромные возможности для России. Газ, как вы знаете, производит на 45–55% меньше парниковых выбросов, чем уголь. А благодаря своему географическому положению Россия может помочь всему миру перейти к более экологичному виду топлива. И в первую очередь Европе и Азии.
— Кстати, о Европе. Господин Кремерс, не могу не спросить вас о проекте "Северный поток —2", одним из инвесторов которого является Shell. Как мы знаем, проект не получил исключений из новой Газовой директивы. Видите ли вы возможность адаптировать проект к условиям Третьего энергопакета?
— Как вы сказали, Shell является только кредитором проекта. Все основные переговоры с германским регулятором, вынесшим это решение, ведет компания-оператор Nord Stream — 2. Со своей стороны я могу только повторить, что, как только газопровод будет достроен, он станет одним из самых важных для Евросоюза проектов, который обеспечит надежный доступ к природному газу по конкурентным ценам.
— Но как инвестор вы не обеспокоены тем, что не можете получать дивиденды, прибыль от проекта из-за задержки его реализации?
— Мы кредитор, не акционер проекта, поэтому не получаем дивиденды от него. Но чтобы быть ясным, я скажу, что был бы плохим бизнесменом, если бы не беспокоился об этом. Но, опять же, в нашей отрасли многие вещи, в которые мы инвестируем, являются долгосрочными, и с этим связаны такие же долгосрочные риски.
Самая важная вещь заключается в том, чтобы строительство газопровода было завершено, этот факт важнее сроков строительства.
Беседовала Юлия Хазагаева
29/06/2020
