Состоявшийся в середине октября в Москве 7-й ежегодный инвестиционный форум «ВТБ Капитал» «Россия зовет!», на первый взгляд, продемонстрировал традиционное противостояние между государством и бизнесом. При безусловной положительности заявленных тем — «долгосрочное планирование, создание условий экономического развития, использование новых возможностей» — в конечном счете все вылилось в традиционные сокрушения насчет опасности девальвационного сценария, тяжести высоких налоговых ставок и отсутствия роста экономики в целом. Глава «Роснефти» Игорь Сечин даже процитировал Екклесиаста: «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать». На что Минфин и ЦБ предсказуемо возразили про опасность заливания экономики дешевыми деньгами.
Налицо застарелый конфликт между частным и общественным, причем формально обе стороны понять несложно. Для разработки и реализации долгосрочных стратегий бизнесу необходимы стабильные правила игры. Быстро, всего за считанные месяцы, можно организовать только спекулятивную перепродажу, а вот построить и окупить в те же сроки, скажем, завод или электростанцию уже нельзя. В свою очередь, обеспечение социальных гарантий, которое является главной задачей любого государства, требует денег, взять которые можно только через налоги и пошлины. А чрезмерный уклон бизнеса в частнособственнические интересы объем налоговых поступлений сокращает.
Впрочем, таким противостояние выглядит лишь на первый, самый поверхностный взгляд. Истинная проблема находится глубже.
Например, пятимерное пространство
У моего институтского преподавателя по высшей математике была любимая поговорка: для примера давайте представим себе что-нибудь простое, скажем, пятимерное пространство. После чего он начинал писать длинное уравнение с множеством переменных, занимавшее всю доску в аудитории в несколько строк. Так вот, нынешняя реальная экономика представляет собой нечто похожее. Причем мало кто может сходу понять в нем все прямые и обратные связи значащих факторов.
В качестве примера можно взять ситуацию с транспортом в Москве. По деньгам это один из самых больших автомобильных рынков страны. За I квартал 2014 года в Москве было продано 87,9 тыс. легковых машин, а в Кировской и Тульской областях за тот же период — только 3,8 и 6,4 тыс. соответственно. Продажи машин — это сбыт для автомобильных заводов, то есть работа для десятков тысяч человек, плюс еще сотни тысяч в сопутствующих сегментах: от сервисов до автомагазинов, от автотюнинговых ателье до автошкол. С одной стороны, этот рынок следовало бы развивать дальше. Рост продаж только на 10% в Москве что в деньгах, что в единицах проданных машин значительно превышает емкость многих регионов и вносит заметный вклад в экономику страны.
Но в то же время увеличение автопарка города уже упирается в конечность пропускной способности дорожной сети и проблему пробок. Создание разного рода запретов на эксплуатацию машин — например, через введение платных въездов в определенные районы города и превращение бесплатных парковок в платные — теоретически пробкам противодействует, но вместе с этим снижает продажи самих автомобилей, а значит, сокращает сбыт и оставляет без работы множество людей. Кроме того, затруднение использования личного автотранспорта оборачивается необходимостью расширять альтернативные варианты, например развивать метро, что также является делом дорогостоящим, финансы на которое есть не всегда. Обсчет наиболее рациональной стратегии с учетом всех этих факторов — типичные вычисления в пятимерном пространстве.
Длинный список подобных примеров можно привести практически по каждой отрасли экономики. Вообще, решать такие проблемы призвана экономическая теория, задачей которой является внятное описание всех аспектов существующего экономического механизма. Однако следует признать, что господствующая сегодня ее западная экономическая версия со своими задачами уже не справляется. Главная сложность заключается в том, что реальная действительность теоретическим взглядам не соответствует уже сейчас, а экономике, в том числе бизнесу, понимание требуется еще и на перспективу.
Так вот, основная проблема как раз с перспективой и возникает. Точнее — с ее оценкой в рамках господствующих в стране экономических взглядов. С некоторой долей условного обобщения таковых у нас есть три: взгляд Минфина, взгляд Минэкономразвития и взгляд Минсоцтруда. Между собой они весьма серьезно различаются.
Минфин: деньги вредят экономике
Позиция Министерства финансов (точнее, всего финансового блока, включая ЦБ) основана на признании факта конечности существующих рынков. Это прямо противоречит западной экономической теории, логика которой исходит из бесконечности объема потребления. Попросту говоря, главное — произвести, а там уже при наличии платежеспособного спроса товар всегда найдет своего покупателя. Минфин говорит, это не так.
Надо признать, тут он совершенно прав. В этом году мы получили более 100 млн тонн зерновых. В целом не так уж сложно распахать вдвое больше земли и вырастить почти вдвое больший урожай: заброшенных и пустующих полей в стране хватает. Но это вовсе не значит, что на мировом рынке есть возможность эти 200 млн тонн продать — по текущим, а не демпинговым ценам. Свободные новые рынки давно закончились. Сейчас расширение рыночной доли возможно только за счет выталкивания с рынка конкурентов. Причем конкуренты почему-то стараются этого не допустить.
Увеличивать масштабы экономики страны только путем наращивания количественных показателей далее невозможно, но делать это необходимо. Имея собственный ВВП (по паритету покупательной способности) на уровне 3,5 трлн долларов (2014 год), весьма проблематично на равных конкурировать с США, ВВП которых составляет 17,4 трлн долларов, или ЕС — 17,9 трлн долларов. Решить эту задачу можно только увеличением глубины переработки сырья или наращиванием доли высокотехнологической продукции в общем объеме производимых в России товаров и услуг.
Первое можно проиллюстрировать следующим условным примером. Если добытый из недр газ продать просто как газ, то на одном его кубометре мы получим, скажем, один рубль прибыли. Если этот газ переработать в ПЭТФ-гранулят (сырье для изготовления пищевых пластиков, например бутылок для воды), то тот же куб газа приносит уже три рубля прибыли. Если не останавливаться на достигнутом, а продавать уже бутылки, то профит достигнет пяти рублей. Если же в бутылки залить газированную воду, себестоимость которой копеечна, то продажа бутылки с водой даст до восьми рублей прибыли. Исходное сырье одно и то же, но по мере увеличения числа переделов норма его доходности значительно возрастает, а вместе с ней увеличивается и количество занятых в производственных цепочках рабочих рук и размер налоговых поступлений в бюджет.
Второе хорошо видно, если сравнить, например, зерно и айфон. Себестоимость тонны зерна колеблется около отметки в 80 долларов. Примерно столько же стоит произвести один айфон. Вот только закупочная цена, скажем, тонны пшеницы 3-го класса сегодня составляет 9500 рублей, а iPhone 6S у нас продается за 59 990 рублей. Причем в технологической цепочке производства айфонов, включая логистику, сбыт и сервис, рабочих мест намного больше, чем в производстве зерна.
Но у этой красивой картинки есть своя обратная сторона. Достаточно быстро увеличить объем получаемого зерна или картошки можно, а вот растить, как яблоки, высокотехнологичную продукцию — нет. Это требует достаточно длительного развития многих отраслей экономики, переформатирования системы образования и еще очень и очень больших инвестиций. Проблема заключается в том, что денег у бизнеса на эти инвестиции нет. По двум причинам.
Во-первых, общая налоговая система государства длительное время строилась, исходя из максимизации доли изъятия денег. За прошедшие четверть века «тучными» годами, то есть такими, когда бизнес обрастал жирком, можно считать лишь отрезок с 2003 по 2007-й, за которые не так уж и много удалось накопить. Плюс к тому потом мы столкнулись с кризисом 2008 года, по сути своей не закончившимся и по сей день.
Во-вторых, накопления изрядно попорчены инфляцией. В смысле накопления богатства инфляция — это вообще плохо при любых ее размерах. Скажем, 10% инфляции в год означают, что из отложенного сегодня рубля через год останется лишь 90 копеек, через два — 81, а через десять лет этот рубль будет стоить 35 копеек. Теряется всякий смысл накоплений как таковых.
Основным источником инфляции является пресловутый печатный станок. Таким образом, дешевые кредиты не только разгоняют инфляцию, но и лишают экономического смысла любые инновационные проекты. Потому, на взгляд ведомств Антона Силуанова (Минфин) и Эльвиры Набиуллиной (Центробанк), денежную эмиссию необходимо по возможности свести к нулю, а развитие на основе кредитов прекратить. Экономика должна развиваться за счет собственной прибыли. Только так в ее получении появится экономический смысл, а внедрение передовых технологий будет реально выгоднее простого наращивания площади пахотных земель.
Все бы хорошо, но у минфиновского подхода возникает значительный разрыв между будущим и настоящим. Чтобы перейти к инновационной технологии, необходимо время на сам переход, а также деньги. Много денег. Которых в экономике нет и выдавать которые в качестве кредитов Минфин считает недальновидным.
МЭР: деньги нужны экономике
Подход Минэкономразвития принципиально отличается от минфиновского. Тут во главу угла положено развитие ради самого процесса развития. Главный критерий — размер ВВП, который из года в год обязан увеличиваться, а уж за счет чего — дело второе, если не десятое. Результат требуется буквально «здесь и сейчас». Общественность и деловая пресса следят за статистическими цифрами на очень коротких периодах — полгода и даже квартал.
Единственный способ добиться необходимых положительных результатов сводится к простому накачиванию экономики дешевыми, желательно вообще бесплатными деньгами. Концепт Алексея Улюкаева и его команды прост. Если напечатать много денег и раздать их потребителям, то они их понесут в магазин, тем самым формируя спрос. Рост спроса означает увеличение сбыта, а значит, налаживание продаж товаров и услуг. Тем самым стимулируется производство в реальном секторе со всеми вытекающими плюсами в виде прибылей, роста зарплат и увеличения числа всяких прочих, средних и мелких бизнесов. На бумаге это все отражается ростом цифр размера ВВП, а также объемов налоговых поступлений в бюджет.
Все бы хорошо, но дешевые деньги неизбежно оборачиваются ростом инфляции. Это плохо для накоплений, однако про них в инфляционной модели никто и не говорит. Накопления не нужны, если есть печатный станок, а темпами инфляции, по мнению авторов, можно относительно успешно управлять через размеры денежной эмиссии. По крайней мере, им так кажется, несмотря на результаты «управления инфляцией» в 90-е. Что до инновационного роста, то в целом он не учитывается вовсе, так как срок реализации любого такого проекта уходит далеко за границу сиюминутного планирования, потому для авторов этой модели не имеет никакого смысла.
Несмотря на то что определенный резон в этом подходе есть, следует признать, что его практический потенциал сегодня исчерпан. Так российская экономика росла до 2007 года, и, как мы видим сегодня, выросла она не особо сильно. А сейчас, когда рост остановился, набранные за тот период кредиты приходится отдавать за счет сокращения сегодняшнего потребления — то есть ценой сжатия экономики страны.
Соцблок: деньги надо проедать
На фоне двух названных идеологий позиция Министерства труда и социального развития выглядит самой простой и для народа понятной. Главная задача государства — социальная. Бюджет обязан обеспечивать населению достаточно комфортный уровень жизни во всех смыслах, от адекватных пенсий до низких цен на социально значимые товары и услуги. Абсолютному большинству граждан должны быть доступны городской и междугородный транспорт, в особенности пригородные электрички, услуги ЖКХ, медицинское обеспечение, образование и продовольствие. Откуда на это возьмутся деньги — неважно.
Данная стратегия требует сочетания двух тактик. Во-первых, надо выбить из бюджета как можно больше средств на социалку, во-вторых, как-нибудь сократить количество ее получателей. Таким образом, на бумаге средний размер соцвыплат на одного человека увеличится, и этим можно будет козырять как доказательством успешности своей работы.
Проблема, однако, заключается в том, что необходимые на это средства в реальности взять негде, а нуждающийся в них народ девать некуда. Негативные последствия денежной эмиссии на экономике сказываются достаточно быстро: инфляционный рост цен начинается уже через 2–3 месяца после вливания. Причем вскоре он обгоняет любые индексации, и общее социальное положение становится еще хуже, чем вначале. Поэтому Минсоцтруда выступает против модели Минэкономразвития, а необходимые деньги считает нужным получать через увеличение налоговой нагрузки на бизнес. Как это отразится на бизнесе и экономике потом, не столь важно. Средства на выплату пенсий требуются сейчас.
Парадоксы и перспективы
По-своему верными являются все три подхода. В конце концов, формировали их люди, которые имеют какое-никакое образование плюс серьезный опыт работы в государственном управлении. Другой вопрос, что все они в качестве будущего рассматривают совершенно разные временные отрезки. Модели Минсоцтруда и Минэкономразвития фактически сводятся к попытке выжить любой ценой сейчас. Мы полтора десятка лет так выживали, так с чего бы полагать, будто мы не сможем добиваться того же в перспективе? В то же время модель Минфина, теоретически правильная в долгосрочной перспективе, не имеет важнейшей составляющей — понимания, как практически перейти в это счастливое будущее из того состояния, куда мы попали сейчас. Именно в этом заключается главный парадокс, который показали итоги 7-го Московского инвестиционного форума.
Хотим мы того или нет, но сейчас даже выживание российской экономики в сколько-нибудь значительной перспективе зависит от того, насколько сильно и масштабно мы сумеем продвинуться в наращивании доли инновационных товаров в общем объеме производства. Чем больше она окажется, тем больше рабочих мест мы сумеем сохранить (и даже создать) у себя в России, а также тем большая доля общей прибыли, генерируемой производственной цепочкой, будет оставаться в стране и идти на финансирование благосостояния населения. Таким образом, за основу следовало бы брать минфиновскую концепцию развития.
Детали не столь важны, главное — результат, а он просматривается уже сегодня. К примеру, десять лет назад российский автопром ежегодно хоронили, чуть ли не венки возлагали. А сегодня более 3/4 продаваемых в России автомобилей произведены в России же: более того, сделанные у нас «иномарки» постепенно начинают экспортироваться на зарубежные рынки — и готовые машины, и их элементы. Локализация продолжается: та же Mazda планирует уже выпускать в России двигатели. Опыт развития автопрома можно признать удачным: причины спада продаж, который сейчас привел к приостановке ряда сборочных линий, никоим образом не зависят от автопроизводителей.
Другой вопрос, что получить счастье бесплатно, то есть даром, не выйдет. Необходимый для реализации инновационной стратегии технологический рывок только за счет собственных средств бизнеса невозможен, как бы этого ни хотелось Антону Силуанову. Такой суммы у него попросту нет. Финансировать переход предстоит с помощью кредитов, хотим мы этого или нет. Доступ к иностранным «инвестициям» для нас закрыт. Да и санкционная война показала, чего эти «инвестиции» на самом деле стоят. Стало быть, финансировать придется за счет государственных резервов. И тут критично важным становится создание механизма целевого кредитования перспективных проектов и строгого контроля за целевым же использованием этих средств. Потом, когда хотя бы первая часть новых производств заработает, можно будет говорить о продолжении развития из собственной прибыли, но пока без кредитов не обойтись. Но именно кредитов, а не безвозвратных дотаций. Это принципиальный момент.
В заключение необходимо отметить, что в очередной раз обозначившееся противостояние бизнеса и государства в действительности не является таковым. Речь идет о потребности бизнеса в четких и неизменных правилах игры на длительный период. Если государство кардинально меняет их каждый год, принимая по 150 законов за сессию Госдумы, наивно ждать, что бизнес станет инвестировать в проекты, масштаб которых выходит за пределы срока такой сессии. Так что требования со стороны экономического сообщества к государству наладить четкое долгосрочное стратегическое планирование с последующим обязательным соблюдением этих планов вполне уместны и обоснованы. Более того, только при наличии таких планов и дисциплины их соблюдения можно успешно решить задачи, стоящие перед социальным блоком. Там должны понимать, что если деньги все время проедать, они когда-нибудь кончатся.
Дело за малым — окончательно перейти от сиюминутных рывков к размеренному стратегическому марафону.
