Здесь, на Востоке, будущий святитель основательно изучил греческий и французский языки, ознакомился с еврейским и арабским. С началом Крымской войны члены Духовной Миссии были отозваны в Россию, и в 1855 г. св. Феофан в сане архимандрита преподает в СПДА, затем становится ректором Олонецкой Духовной Семинарии. С 1856 г. архимандрит Феофан – настоятель посольской церкви в Константинополе, с 1857 г. – ректор СПДА.

В 1859 г. хиротонисан во епископа Тамбовского и Шацкого. В целях подъема народного образования епископ Феофан устраивает церковноприходские и воскресные школы, открывает женское епархиальное училище. В то же время он заботится и о повышении образования самого духовенства, С июля 1863 г. святитель пребывал на Владимирской кафедре. В 1866 г. по прошению уволен на покой в Успенскую Вышенскую пустынь Тамбовской епархии. Но не возможностью покоя влекли к себе сердце владыки тихие монастырские стены, они звали его к себе на новый духовный подвиг. Время, оставшееся от богослужения и молитвы, святитель посвящал письменным трудам. После Пасхи 1872 г. святитель уходит в затвор. В это время он пишет литературно-богословские труды: истолкование Священного Писания, перевод творений древних отцов и учителей, пишет многочисленные письма к разным лицам, обращавшимся к нему с недоуменными вопросами, с просьбой о помощи и наставлениях. Он отмечал: «Писать – это служба Церкви нужная. Лучшее употребление дара писать и говорить есть обращение его на вразумление грешников».

Святитель оказал глубокое влияние на духовное возрождение общества. Его учение во многом родственно учению старца Паисия Величковского, особенно в раскрытии тем о старчестве, умном делании и молитве. Наиболее значительные труды его – «Письма о христианской жизни», «Добротолюбие» (перевод), «Толкование апостольских посланий», «Начертание христианского нравоучения».

Святитель мирно почил 6 января 1894 г., в праздник Крещения Господня. При облачении на лице его просияла блаженная улыбка. Погребен в Казанском соборе Вышенской пустыни.

Канонизирован в 1988 г. как подвижник веры и благочестия, оказавший глубокое влияние на духовное возрождение общества своими многочисленными творениями, которые могут рассматриваться чадами Церкви как практическое пособие в деле христианского спасения.

ПОЛНОЕ ЖИТИЕ СВЯТИТЕЛЯ ФЕОФАНА ЗАТВОРНИКА

Детство

Великий учитель Русской Церкви святитель Феофан Затворник, в мире Георгий Васильевич Говоров, родился 10 января 1815 года в селе Чернава Елецкого уезда Орловской губернии.

Его отец, Василий Тимофеевич Говоров, был священником и отличался истинным благочестием. Как выдающийся среди духовенства, он был назначен на ответственную должность благочинного и нес ее в течение 30 лет, заслужив одобрение начальства, а также любовь и уважение подчиненных. Отец Василий был человеком прямого и открытого характера, добросердечный и гостеприимный.

Мать, Татьяна Ивановна, происходила из семьи священника. Она была женщина глубоко религиозная и в высшей степени скромная. Имела тихий, кроткий нрав. Отличительною чертою ее характера была мягкость и доброта сердца, особенно ярко выражавшиеся в ее сострадательности и всегдашней готовности прийти на помощь всякому нуждающемуся. От нее Георгий унаследовал, по свидетельству ближайших родственников, нежное, любящее сердце и некоторые характерные черты личности: кротость, скромность и впечатлительность, а также черты внешнего облика. Счастливая пора детства святителя напоминает подобный же период в жизни вселенских учителей – Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, когда древние матери-христианки в добром семейном воспитании полагали начало будущей славы своих детей.

От отца же святитель Феофан унаследовал сильный и глубокий ум. Отец-священник часто брал с собою сына в храм Божий, где он становился на клиросе или прислуживал в алтаре. При этом развивался в отроке дух церковности.

Так под мудрым руководством отца и нежной, любовной попечительностью матери при благочестивой настроенности всего семейства протекали первые годы детства: у родителей кроме Георгия было еще три дочери и три сына.

Учеба в училище и семинарии

Надо сказать, что первоначальное образование отрок Георгий получил в родительском доме: на седьмом году его начали учить грамоте. Отец Василий руководил обучением и прослушивал заданные уроки, а учила детей мать. «Еще в детстве Георгий обнаруживал ум весьма светлый, пытливый, доискивающийся первопричины явлений, быстроту соображения, живую наблюдательность и другие качества, приводившие нередко в удивление окружающих. Еще более возвысился, дисциплинировался и укрепился ум его школьным образованием», – пишет один из биографов святителя Феофана И.Н. Корсунский.

В 1823 году Георгий поступил в Ливенское духовное училище. Отец Василий устроил сына на квартиру к одному из учителей этого училища, Ивану Васильевичу Петину, оказавшему благотворное влияние на мальчика, побуждавшему отрока исправно готовить уроки и учившему его послушанию и благонравию. Нравственный и духовный климат в училище был самый благоприятный. Способный, хорошо подготовленный отрок легко прошел курс духовного училища и через шесть лет (в 1829 году) в числе лучших учеников был переведен в Орловскую духовную семинарию.

Во главе семинарии стоял тогда архимандрит Исидор (Никольский), впоследствии известный иерарх Русской Церкви – митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский. Преподавателями были люди исключительно даровитые и усердные. Так, учителем словесности был иеромонах Платон, впоследствии митрополит Киевский и Галицкий. Философские науки преподавал профессор Остромысленский. Ему был обязан Георгий своим особым интересом к философии и психологии. Это послужило причиной того, что он остался в философском классе на повторном курсе.

В семинарии Георгий учился так же успешно, как и в училище. Именно здесь юноша впервые начал сознательно работать над собой. Уже в это время его характерной чертой была любовь к уединению. В семинарских ведомостях отмечалось, что он отличается «склонностью к уединению; назидателен в обращении с товарищами; подает собою пример трудолюбия и благонравия; кроток и молчалив».

В годы учебы в семинарии у Георгия появилось необычайное, все более возрастающее благоговение к святителю Тихону Задонскому. Вместе с родными он совершил паломничество в Задонский монастырь, где почивали мощи святителя, в то время еще не прославленного.

Георгий Говоров отлично окончил семинарию и в глубине сердца мечтал об академии, но не надеялся на подобное счастье и уже был занят мыслью о подыскании подходящего сельского прихода. Но неожиданно в 1837 году получает назначение в Киевскую духовную академию по личному распоряжению преосвященного епископа Орловского Никодима, несмотря на то что ректор семинарии архимандрит Софроний не имел в виду Георгия и был даже против, ибо ценил в учениках твердое заучивание учебника, чем Говоров не отличался.

Учеба в Киевской духовной академии

Киевская духовная академия в те годы процветала. Это было благоприятное время как по доброму нравственному направлению жизни академии, так и по обилию талантов в профессорской корпорации. Киевский митрополит Филарет (Амфитеатров), прозванный за святость жизни Филаретом Благочестивым, уделял большое внимание духовно-религиозной жизни студентов. Ректором академии был в то время архимандрит Иннокентий (Борисов) – знаменитый церковный проповедник, читавший лекции по энциклопедии богословских наук. Он приучал студентов говорить проповеди экспромтом и сам увлекал слушателей своими вдохновенными импровизациями. Каждая лекция его и проповедь были событием, пробуждавшим работу мысли и поднимавшим духовный настрой в студенческой семье.

Инспектором Киевской духовной академии с 1838 года был архимандрит Димитрий (Муретов), читавший лекции по догматическому богословию. О нем свт. Феофан сохранил самые светлые воспоминания: из всех современных ему иерархов его он считал «самым даровитым по уму, широкому образованию и лучшим по жизни». Из других преподавателей особенно выделялся протоиерей Иоанн Михайлович Скворцов, учитель метафизики и философии. Священное писание преподавал в то время молодой и даровитый бакалавр, впоследствии член Санкт-Петербургского духовно-цензурного комитета архимандрит Фотий (Ширевский). Большое влияние на юношей имел также профессор красноречия Яков Кузьмич Амфитеатров, у которого студент Говоров учился глубокой христианской убежденности, простоте слога и ясности мысли.

По свидетельству современников, святитель Феофан именно здесь, в Киевской академии, развил в себе способность и любовь к писательству. Своими письменными проповедническими трудами он снискал уважение не только у сокурсников, но и у преподавателей. «Никто лучше его не писал, – говорил его сокурсник по академии митрополит Московский Макарий (Булгаков), – только по скромности своей он не мог громко читать своего сочинения».

Благодатное влияние оказала на Георгия Киево-Печерская Лавра, впечатления от которой были настолько глубоки и сильны, что святитель до конца своей жизни вспоминал о них с восторгом: «Киевская Лавра – неземная обитель. Как пройдешь брешь, бывало, так и чуешь, что зашел в другой мир».

С разрешения академического и высшего духовного начальства 15 февраля 1841 года он принял постриг с именем Феофан. Чин пострижения совершен был ректором академии архимандритом Иеремией. Вместе с другими новопостриженными он посетил иеросхимонаха Парфения, совет которого выполнял в течение всей жизни: «Вот вы, ученые монахи, набравши себе правил, помните, что одно нужнее всего: молиться и молиться непрестанно умом в сердце Богу. Вот чего добивайтесь». 6 апреля 1841 года тем же Иеремиею, но уже епископом Чигиринским в большом Успенском соборе Киево-Печерской Лавры инок Феофан был рукоположен во иеродиакона, а 1 июля – во иеромонаха. В 1841 году иеромонах Феофан в числе первых закончил академию со степенью магистра.

На учебно-воспитательском поприще (1841–1855)

27 августа 1841 года иеромонах Феофан был назначен ректором Киево-Софиевского духовного училища. Ему было поручено преподавание латинского языка в высшем отделении этого училища. Он был замечательным педагогом и добивался великолепных результатов. Достигалось это путем умелого сочетания учебного процесса с нравственным и религиозным воспитанием: «Самое действительное средство к воспитанию истинного вкуса в сердце есть церковность, в которой неисходно должны быть содержимы воспитываемые дети. Сочувствие ко всему священному, сладость пребывания среди его, ради тишины и теплоты не могут лучше напечатлеться в сердце. Церковь, духовное пение, иконы – первые изящнейшие предметы по содержанию и по силе», – таков взгляд самого святителя на воспитание детей. Благочестие, высокую нравственность, хорошее поведение он ценил не ниже, чем образование, если не выше. В основу своей воспитательской деятельности он ставил христианскую любовь: «Полюбите детей, и они вас полюбят». За ревностное исполнение своих обязанностей молодой ректор удостоился благословения Святейшего Синода.

Недолго трудился отец Феофан в Киевском духовном училище. В конце 1842 года он был перемещен в Новгородскую духовную семинарию на должность инспектора и преподавателя психологии и логики. Деятельность его в качестве инспектора была очень плодотворна. Чтобы предохранить воспитанников от праздности, он располагал их к физическому труду: к столярному и переплетному ремеслу, к занятиям живописью. В летнее время предпринимались загородные прогулки с целью отдохновения от утомительных умственных занятий. За три года пребывания в Новгороде он успел проявить себя как талантливый воспитатель и прекрасный преподаватель христианской науки о душе человеческой.

Высшее духовное начальство высоко ценило нравственные качества и умственные дарования иеромонаха Феофана, и потому в конце 1844 года он был переведен в Санкт-Петербургскую духовную академию на должность бакалавра по кафедре нравственного и пастырского богословия. К преподаваемым предметам иеромонах Феофан относился с большим вниманием и в подготовке к лекциям проявлял высокую требовательность к себе. Главными источниками его лекций были Священное Писание, творения святых отцов, жития святых и психология. Однако он не полагался на свои силы и показал свои лекции знатоку аскетических творений, будущему святителю Игнатию (Брянчанинову), который прочел их и одобрил.

В 1845 году отец Феофан был назначен помощником инспектора академии, а затем стал членом комитета для рассмотрения конспектов наук семинарского образования. В то же время иеромонах Феофан исполнял обязанности инспектора академии. За ревностное исполнение этих обязанностей он был во второй раз удостоен благословения Святейшего Синода, а в мае 1846 года – звания соборного иеромонаха Александро-Невской Лавры. Он глубоко был предан делу доброго христианского воспитания, однако его влекло другое – монашеская уединенная жизнь: «…ученою должностью начинаю тяготиться до нестерпимости. Пошел бы в церковь да там и сидел».

Скоро представился случай к удовлетворению духовной потребности отца Феофана. В августе 1847 года по его собственному желанию он был назначен членом создаваемой Русской Духовной миссии в Иерусалиме. Вернувшись из Иерусалима в 1854 году в Санкт-Петербург, он за свои труды был возведен в сан архимандрита с присвоением ему титула настоятеля третьеклассного монастыря, а 12 апреля 1855 года он был назначен преподавать каноническое право в Санкт-Петербургской академии. Кроме этого, он занимался проповедничеством.

В сентябре 1855 года архимандрит Феофан получил новое назначение – на должность ректора и профессора Олонецкой духовной семинарии. По поручению начальства он должен был заниматься организацией строительства здания для семинарии. Отец Феофан прибыл к назначению в тот момент, когда Олонецкий архиепископ Аркадий был вызван в Санкт-Петербург для присутствия в Святейшем Синоде. Из-за его отсутствия на отца архимандрита были возложены и епархиальные многие дела. В октябре 1855 года он определен членом Олонецкой духовной консистории. Он и здесь нашел сферы деятельности, имевшие близкое отношение к его высокой духовной настроенности и ко благу населения, – это, в первую очередь, проповедование слова Божия и выработка мер борьбы с расколом. Однако главной заботой, отвечающей высоким стремлениям души отца Феофана, было все же воспитание учащихся.

Святая земля. Константинополь

В 1856–1857 гг. отец Феофан снова послан на Восток в должности настоятеля Посольской церкви в Константинополе. По возвращении оттуда ему открылось новое поприще для служения Святой Церкви: в мае 1857 года указом Святейшего Синода он был назначен на должность ректора Санкт-Петербургской духовной академии. Особое внимание он обращал на воспитательную работу во вверенной ему академии: он был руководителем и отцом студентов и обращался с ними, как отец со своими детьми. Питомцы академии доверяли своему ректору и свободно обращались к нему со всеми своими нуждами и недоумениями. Архимандрит Феофан усиленно занимался также редакторской и богословско-популяризаторской работой. Ему приходилось принимать много видных ученых и знатных посетителей. В день празднования 50-летия академии ее ректор был награжден знаком ордена Святого Владимира III степени за отлично-ревностную и полезную службу. Недолго после этого отцу Феофану пришлось быть ректором. Всеблагому Промыслу Божию угодно было возвести его в сан епископа.

Но прежде хотелось бы осветить его служение церкви с еще одной стороны – с пастырской и ученой деятельностью заграницей. Сам отец Феофан сравнивает свою странническую жизнь, полную разнообразной деятельности, с шаром, без треска и шума катящимся туда и сюда по направлению сообщаемых ему ударов. В этих словах его выражается покорность воле Божией.

Итак, в августе 1847 года иеромонах Феофан был назначен членом создаваемой Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, во главе которой стоял архимандрит Порфирий (Успенский) – прекрасный знаток Востока, известный церковный археолог, человек замечательного ума и несокрушимой энергии. 14 октября 1847 года миссия отправилась из Петербурга в Палестину через Киев, Одессу и Константинополь и 17 февраля 1848 года была радушно принята в Иерусалиме блаженнейшим патриархом Кириллом.

Цель миссии определялась следующим кругом обязанностей:

• иметь в Иерусалиме представителей Русской Церкви и образец нашего благолепного служения,
• преобразовать мало-помалу само греческое духовенство, ибо оно переживало упадок нравственности, возвысить оное в собственных его глазах и паствы,
• привлечь к православию колеблющихся и отступивших от православия вследствие недоверия к греческому духовенству и влияния со стороны разных вероисповеданий.

Кроме того, множество богомольцев и паломников из России требовали удовлетворения тех или иных религиозных нужд.

Члены Миссии имели постоянное местожительство в Иерусалиме и, знакомясь с христианским Востоком, посетили многие святые места Палестины, Египта и Сирии. Отец Феофан трудился особенно усердно, неукоснительно выполняя все, что от него требовали.

Вместе с тем он успевал многое сделать и для самообразования: выучился иконописи, прекрасно изучил греческий язык, основательно – французский, занимался еврейским и арабским языками, ознакомился с памятниками аскетической письменности прошлых веков, изучал библиотеки, отыскал старинные рукописи в древнейшем монастыре Саввы Освященного. В Иерусалиме отец Феофан досконально ознакомился с лютеранством, католичеством, армяно-григорианством и другими вероисповеданиями, на деле узнал, в чем заключается как сила их пропаганды, так и слабость. В беседах с инославными члены миссии раскрывали истинность православия, но наилучший, наглядный пример превосходства своего вероисповедания они являли своей высоконравственной благочестивой жизнью.

В 1853 году началась Крымская война, и Русская Духовная Миссия 3 мая 1854 года была отозвана. Возвращаться на родину пришлось через Европу. По пути в Россию иеромонах Феофан побывал во многих европейских городах, и везде он осматривал храмы, библиотеки, музеи и другие достопримечательности. Например, в Италии, стране классического искусства, отец Феофан как большой любитель и знаток живописи интересовался произведениями живописи. В Германии подробно познакомился с постановкой преподавания в учебных заведениях различных наук, особенно богословия. За ученые труды и рвение к исполнению возложенных на него обязанностей иеромонах Феофан всемилостивейше был пожалован 5 мая 1851 года кабинетным золотым наперсным крестом.

Определение Святейшего Синода от 21 мая 1856 года архимандрита Феофана на важный и ответственный пост настоятеля Посольской церкви в Константинополе обусловливалось тем обстоятельством, что он был хорошо знаком с православным Востоком и был вполне подготовлен к этой должности.

Константинопольская Церковь в то время переживала сложный период в связи с конфликтом между греками и болгарами. Болгары отстаивали свою религиозную самостоятельность и требовали богослужения на родном языке и пастырей из своего народа. Константинопольская патриархия категорически не соглашалась на какие-либо уступки. Болгар в законных требованиях поддерживало турецкое правительство, представители западных держав и архимандрит Феофан, снискавший своей симпатией и искренним желанием помочь этому народу большую его любовь к себе. Впрочем, отец Феофан со всеми жил в мире: и с болгарами, и с греками, и с членами посольства, и со всеми сослуживцами.

Архимандрит Феофан исполнил возложенную на него миссию и в марте 1857 года представил архиепископу Иннокентию подробный отчет, обстоятельно освещающий положение греко-болгарской распри, а также раскрывающий состояние Восточной Православной Церкви вообще, главным образом, Константинопольского патриархата. Этот отчет имел большое значение впоследствии при обсуждении греко-болгарской распри Святейшим Синодом Русской Православной Церкви.

Находясь за границей, архимандрит Феофан еще более усовершенствовал свое знание греческого языка, что блестяще проявилось в его переводческой деятельности. Он собрал здесь много жемчужин святоотеческой мудрости в области аскетической письменности.

17 апреля 1857 года архимандрит Феофан был награжден орденом Святой Анны II степени.

Архипастырские труды святителя Феофана Затворника в Тамбовской епархии

29 мая 1859 года состоялось наречение архимандрита Феофана во епископа Тамбовского и Шацкого. Епископская хиротония была совершена 1 июня, а 5 июля святитель Феофан вступил в управление епархией. «Мы уже не чужие друг другу, – произнес он, приветствуя свою паству. – В час наречения, еще не ведая вас, я уже вступил в общение с вами, дав обет Богу и Святой Церкви вам принадлежать заботою, трудами и даже своей жизнью. Равным образом и вы должны определить себя на внимание и, в нужном случае, на послушание моему немощному слову и делу по вере и любви. С сей минуты у нас добро и зло общи».

Много забот, трудов, разного рода препятствий, даже огорчений ожидало преосвященного Феофана на Тамбовской кафедре. Епархия была одной из самых обширных и многолюдных. Служение святителя продолжалось только четыре года, но за это время он необыкновенною кротостью своего характера, редкой деликатностью и участливейшим вниманием к нуждам пасомых успел сродниться со своей паствой и приобрести всеобщую самую искреннюю любовь.

Владыка Феофан проявил себя ревностным служителем во всех сферах церковной жизни. Его внимание было сосредоточено преимущественно не на делах внешнего управления, а на душепопечительном служении. Это был истинный архиерей Божий, истинный евангельский пастырь, способный положить душу свою за овцы своя.

В деле религиозно-нравственного просвещения огромное значение принадлежит церковному проповедованию слова Божия, и потому святитель Феофан почти каждое богослужение сопровождает проповедью. Его проповеди представляют собой не продукт сухой умственной работы, а живое и непосредственное излияние чувствующего сердца. Святитель умел так овладеть вниманием слушателей, что в храме водворялась совершенная тишина, вследствие чего слабый голос его слышен был в самых отдаленных углах храма.

Основную задачу проповеднических трудов сам владыка ясно и определенно выразил следующим образом: «Лучшее употребление дара писать и говорить есть обращение на вразумление и пробуждение грешников от усыпления, и такою должна быть всякая церковная проповедь и всякая беседа».

Заботился святитель Феофан и о повышении образования самого духовенства. По его ходатайству перед Святейшим Синодом с 1 июля 1861 года при Тамбовской духовной семинарии стали выходить «Тамбовские епархиальные ведомости». В каждом номере он помещал не менее двух проповедей. Одна проповедь была святоотеческая, а другая – произнесенная им самим или кем-либо из тамбовских пастырей.

Предметом его пристального внимания и забот были духовно-учебные заведения епархии: нередко владыка посещал Тамбовскую семинарию и присутствовал на экзаменах. Заботился он и о внешнем благоустройстве духовно-учебных заведений. Святитель много потрудился, дабы открыть училище для девиц из духовного сословия, однако само открытие состоялось после перевода владыки во Владимир.

Святитель изыскивал различные способы образования простого народа. При нем стали действовать церковно-приходские школы, в помощь им – частные школы грамотности, а также воскресные – в городах и больших селах. Немало было забот и о благоустройстве монастырей; особенно много пришлось хлопотать относительно Дивеевского женского монастыря, где в то время произошли большие беспорядки. В одну из поездок с целью обозрения храмов и монастырей своей епархии святитель Феофан посетил Вышенскую пустынь, которая нравилась ему строгим иноческим уставом и красивым месторасположением.

Чиста и возвышенна была частная, домашняя жизнь святителя Феофана Затворника. Он вел очень простой образ жизни. Много молился, но находил время и для научно-литературной работы. Редкие минуты досуга наполнялись рукоделием – столярной и токарной работой по дереву, и только на короткое время владыка выходил на прогулку в сад. Владыка горячо любил природу, восхищался ее красотой, во всем видел следы премудрости Творца. В ясную погоду по вечерам наблюдал за небесными светилами в телескоп, и тогда обычно слышалось из уст астронома, умиленного созерцанием необъятного мира: «Небеса поведают славу Божию».

Никто никогда не слыхал от святителя Феофана грозного слова начальника. «Вот программа начальствующих всех родов, – советовал владыка, – растворяй строгость кротостью, старайся любовью заслужить любовь и бойся быть страшилищем для других. Истинная доброта не чуждается, где должно, строгого слова, но оно в устах его никогда не имеет горечи обличения и укора». Доверие его к людям, в частности к подчиненным, было безгранично. По своей нравственной деликатности и благородству души он боялся оскорбить человека даже намеком на подозрение или недоверие.

Летом 1860 года Тамбовскую губернию постигла страшная засуха, а осенью начались пожары в самом Тамбове, в уездных городах и селениях. В эти трудные для епархии времена преосвященный Феофан явился истинным Ангелом-утешителем своей паствы и вещим истолкователем воли Божией, проявившейся в народных бедствиях. Наставления его по внутренней силе мысли, сердечности и одушевленности напоминают знаменитые слова святого Иоанна Златоуста в подобных случаях.

При ближайшем участии епископа Феофана было совершено открытие мощей святителя Тихона Задонского. Произошло это 13 августа 1861 года. «Невозможно описать радости преосвященного Феофана по этому случаю!» – пишет находившийся тогда в Задонске его племянник А.Г. Говоров.

Недолго тамбовской пастве пришлось быть под управлением святителя Феофана: 22 июля 1863 года он был перемещен на древнюю, более обширную Владимирскую кафедру. В прощальном слове к пастве епископ Феофан произнес: «…Всеправящая десница Божия, сведши нас вместе, так сочетала души, что можно бы и не желать разлучения. Но как Тому же Господу угодно было так положить на сердце тем, в руках коих сии жребии перемен, то надобно благодушно покориться определениям Божиим…».

На Владимирской кафедре

В конце августа 1863 года епископ Феофан прибыл в богоспасаемый град Владимир. Служение его на новом месте было еще разнообразнее и плодотворнее, чем на Тамбовской кафедре. За три года служения здесь он произнес 138 проповедей. «Народ тут больно хорош… дивятся. С самого приезда доселе еще ни одной службы не было без проповеди… и слушают».

Владимирская епархия весьма нуждалась в православном миссионерстве, так как губерния была колыбелью раскола: скрываясь из Москвы от преследований правительства, раскольники находили здесь пристанище и немало последователей. Святитель Феофан предпринимал путешествия в раскольничьи центры епархии, где произносил поучения и в самой простой и доступной форме раскрывал несостоятельность раскола как с исторической точки зрения, так и по существу.

За усердную и плодотворную архипастырскую деятельность на Владимирской кафедре во благо Святой Церкви 19 апреля 1864 года епископ Феофан был награжден орденом Анны I степени.

Но святитель Феофан желал уединения, покоя и тишины для того, чтобы заняться трудами духовного писательства и тем послужить Святой Церкви и спасению ближних. Этому препятствовала обширная практическая деятельность. Как епархиальный архиерей он обязан был заниматься и такими делами, которые не сродни были его характеру и часто нарушали его высокое настроение, доставляли скорбь его любвеобильному сердцу. Свое внутреннее состояние он выразил в одном из писем: «В делах никакой трудности не вижу, только душа к ним не лежит». Посоветовавшись со своим духовным руководителем, митрополитом Исидором, епископ Феофан подал прошение в Святейший Синод об увольнении его на покой с правом пребывания в Вышенской пустыни. 17 июля 1866 года святитель Феофан после долгих колебаний со стороны высшего начальства был освобожден от управления Владимирской епархией с назначением на должность настоятеля Вышенской пустыни. Во время прощания архипастыря со своей паствой ясно обнаружилось, какой великой любовью пользовался святитель Феофан в своей епархии. По свидетельству очевидца, многие из предстоящих в храме обливались слезами, ибо сознавали, что уже никогда не увидят дорогого им пастыря.

Вышенский затворник

28 июля после молебна епископ Феофан отправился прямо на Вышу. Сначала он поселился в настоятельских покоях. Позже, к 1867 году, владыка переселился в деревянный флигель, специально для его проживания надстроенный над каменным просфорным корпусом архимандритом Аркадием.

Суетная должность настоятеля нарушала внутренний покой епископа Феофана. Вскоре, 14 сентября 1866 года, святитель Феофан послал в Святейший Синод прошение об увольнении его от управления Вышенской обителью и назначении ему пенсии. Святейший Синод удовлетворил его просьбу. Освободившись от забот по управлению монастырем, преосвященный Феофан начал вести истинно подвижническую жизнь. Вместе с иноками в течение шести лет он ходил ко всем церковным службам, а в воскресные и праздничные дни сам совершал литургию соборно с братией. Благоговейным служением епископ Феофан доставлял духовное утешение всем присутствующим в храме. Игумен Тихон впоследствии вспоминал: «Едва ли кто из нас, иноков вышенских, когда-либо слышал во святом алтаре какое стороннее слово из уст святителя Феофана, кроме последования богослужебного. И поучений он не говорил, но самое служение его пред Престолом Божиим было живым поучением для всех».

Когда владыка не служил сам, а лишь посещал богослужение в храме обители, молитва его была в высшей степени поучительна. Он закрывал глаза ради собранности ума и сердца и весь отдавался сладостной беседе с Богом. Глубоко погруженный в молитву, он как бы совершенно отрешался от внешнего мира, от всего окружающего. Нередко случалось, что инок, подносивший ему в конце литургии просфору, стоял несколько времени, дожидаясь, пока великий молитвенник снизойдет духом в наш дольний мир и заметит его.

Близко познакомившись с внутренним распорядком обители, святитель писал Н.В. Елагину: «Мне здесь крепко хорошо. Порядки здесь истинно монашеские. Из братии есть лютые подвижники… образчик – восьмидесятилетний старик, никогда не присядет в церкви и ворчит на других за это. Служб наберется 8–10 часов. Начинаются с 3 часов утра. Последняя бывает в 7 часов вечера. Пение саровское».

Как ни мало уделял времени преосвященный Феофан сношениям с внешним миром, и, в частности, приему посетителей, но все же это отвлекало его от главного дела, ради которого он пришел на Вышу. И тогда явилась мысль о полном затворе, которая, впрочем, осуществилась не вдруг. Сначала святитель провел в строгом уединении Святую Четыредесятницу, и опыт был удачным. Потом он уединился на более продолжительное время – на целый год, после чего уже бесповоротно был решен вопрос о полном затворе.

Уединение святителя оказалось «слаще меда», и Вышу он считал «жилищем Божиим, где Божий небесный воздух». Частично райское блаженство он испытал уже здесь на земле, в этом самом уголке необъятной России, который во дни жизни святителя был и вовсе захолустным. Но кому уж теперь неизвестны слова святителя-затворника о том, что «Вышу можно променять только на Царство Небесное»?! Или вот еще встречаются строки в его письмах об этом благословенном уголке России: «Нет ничего на свете краше Вышенской пустыни!» или: «Выша – преутешительная и преблаженная обитель… у нас, например, рай растворенный. Такой глубокий мир!» До самой своей блаженной кончины святитель чувствовал себя вполне счастливым. «Вы называете меня счастливым. Я и чувствую себя таковым, – писал он, – и Выши своей не променяю не только на Санкт-Петербургскую митрополию, но и на патриаршество, если бы его восстановили у нас и меня назначили на него».

Что же скрывалось за этим так называемым «покоем», за этим затвором, за этим блаженством? Колоссальный труд, ежедневный подвиг, который современному человеку и представить немыслимо, не то что подъять на себя. Сам же владыка, умаляя свои подвиги, сокрывая их перед людьми по глубочайшему смирению, имея эту добродетель как некий духовный фундамент в основании души, в одном из писем дает такую характеристику своему затвору: «Меня смех берет, когда скажет кто, что я в затворе. Это совсем не то. У меня та же жизнь, только выходов и приемов нет. Затвор же настоящий – не есть, не пить, не спать, ничего не делать, только молиться… Я же говорю с Евдокимом, хожу по балкону и вижу всех, веду переписку… ем, пью и сплю вдоволь. У меня простое уединение на время».

Наиглавнейшим занятием святителя-затворника была молитва: ей он предавался в течение дня и нередко – ночи. В келлиях владыка устроил малую церковку во имя Крещения Господня, в которой служил Божественную литургию во все воскресные и праздничные дни, а в последние 11 лет – ежедневно.

Надо сказать, святитель Феофан обладал одной из самых крупных частных библиотек того времени, более чем наполовину состоявшей из иностранных книг, ибо он изучил несколько языков, будучи шесть лет (1847–1853) на службе в Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и почти год (1856–1857) в Посольской церкви в Константинополе в должности настоятеля.

Несомненно, много времени и труда посвящалось чтению как духовных, так и светских книг – разных по содержанию: исторических, философских, научно-естественных, книг русских и зарубежных классиков – Пушкина, Грибоедова, Шекспира. У него имелись и книги по медицине, в основном – по гомеопатии, анатомии, гигиене, фармакологии.

Занятия вышенского затворника не ограничивались одной молитвой, богомыслием и чтением. Внимательно читаемое глубочайше осмысливалось, доводилось до чувства и излагалось просто, доходчиво и по-богословски возвышенно, с подробнейшими изъяснениями: в реализации писательских способностей он видел свое служение Церкви. В одном из писем находим такие строки: «Писать – это служба Церкви или нет?! Если служба – подручная, а между тем Церкви нужная; то на что же искать или желать другой?»

Зная языки, святитель Феофан затворник занимался переводом. Одна из самых неоценимых заслуг в этой области его деятельности – перевод Добротолюбия с греческого языка. Владыка обладал древними рукописями восточных подвижников. Как драгоценные жемчужины собирал он их, будучи на православном Востоке.

Отвечая на множество писем – порой от 20 до 40 в день, святитель Феофан содействовал духовному возрождению современного ему общества. Помимо духовно-литературных и научных трудов, он занимался иконописью, музыкой, разнообразным рукоделием, выращиванием растений на балкончике, наблюдением за небесными светилами. Помимо этого, он сам шил для себя одежду.

Потребуется несколько страниц для того, чтобы только перечислить всё то, что было им написано в затворе, начавшемся в 1873 году и продолжавшемся до самой кончины, последовавшей 6 января 1894 года, в день Богоявления Господня. Все богословское наследие писателя-затворника пронизано мыслью о спасении души.

В келлиях святителя-затворника обнаружены были после его кончины такие учебные пособия и инструменты, как телескоп, 2 микроскопа, фотографический аппарат, анатомический атлас, 6 атласов по географии, а также по церковной и библейской истории, и другие предметы, соответствующие его занятиям.

К сожалению, из этих предметов ничего не уцелело. Глубоко скорбел об утрате библиотеки архимандрит Аркадий (Честонов; 1825–1907), настоятель Вышенской Успенской пустыни: он был уверен, что библиотека поступит в Московскую духовную академию, которая начинала дело о покупке, и таким образом духовные сокровища станут достоянием науки и ее представителей и найдут себе достойное и широкое применение. Однако библиотека была приобретена у наследников епископа Феофана московским купцом Лосевым и принесена в дар московской Никольской церкви в Толмачах.

***

Преподобный Моисей Оптинский

КРАТКОЕ ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО МОИСЕЯ ОПТИНСКОГО

Преподобный Моисей Оптинский, в миру Тимофей Иванович Путилов, родился в городе Борисоглебске Ярославской губернии. Его младший брат, тоже оптинский старец, игумен Антоний, в конце своей жизни писал автобиографию «Келейная записка». Из его записей можно познакомиться с семьёй Путиловых «из первых рук».

Родители братьев были люди православные и благочестивые, купеческого звания: Иван Григорьевич и Анна Ивановна. Отец его рано остался сиротой и как-то, горько оплакивая свою сиротскую долю, молился Господу со слезами, просил о помощи, вразумлении и утешении. По его рассказу, после этой смиренной и слезной молитвы он стал благодушнее переносить свой сиротский жребий, уповая на милость Божию.

После этого отец работал сборщиком налогов у хозяина-откупщика, и честность его была так очевидна, что хозяева постепенно повышали ему плату от двухсот рублей в год до тысячи двухсот спустя несколько лет, когда Иван Григорьевич обзавёлся семьёй. Отец строго соблюдал посты и неопустительно посещал храм Божий, пел на клиросе, был очень умён и начитан, особенно любил читать Священное Писание, церковную историю, жития святых и исторические книги. Детей воспитывал строго, сам учил грамоте, чтению, письму. В училище ни одного сына не отдал, опасаясь, чтобы не было дурного влияния на детей со стороны товарищей или по недосмотру учителя.

Мать, Анна Ивановна, была боголюбива, милостива к нищим и беднякам, смиренна, усердна к молитве. Дети её вспоминали, как часто их мать по ночам молилась Богу. С семилетнего возраста она почти ежедневно ходила к обедне в монастырь, в котором жил её родной дедушка, иеродьякон, старец маститых лет. Когда она приносила гостинец дедушке, он каждый раз говорил ей о сокровище. Когда она спрашивала: «Где же сокровище? Ибо у вас в келлии нет и сундучка», старец отвечал, что это сокровище лежит под престолом Божиим. Может быть, святой старец предугадывал её счастливую семейную жизнь и то, что три её сына будут в монашеском чине настоятелями и наставниками?

Тимофей был третьим из десяти детей Путиловых. Получив строгое, почти монашеское воспитание, сыновья этой семьи стремились к монашеской жизни, к духовному росту. Когда Тимофею исполнилось восемнадцать лет, его вместе с четырнадцатилетним братом Ионою отправили на службу в Москву к откупщику Карпышеву.

Здесь, в Москве, было много духовных святынь, можно было достать больше духовной литературы, и Тимофей даже в лавке не расставался с духовными книгами, откладывая их только с приходом покупателей. Братья познакомились с истинно духовными людьми того времени: монахиней Досифеей (по преданию, известной княжной Таракановой), старцами Новоспасского монастыря Александром и Филаретом, которые находились в духовном общении с великим старцем Паисием Величковским.

Братья окончательно утвердились в желании монашеской жизни. Их старшая сестра, Анисия, мечтала о монашестве, но по желанию отца вышла замуж и вскоре умерла. Муж её ушёл в монастырь, в Саровскую пустынь. Когда братья узнали об этом, они решили тоже поехать в Саров. Тимофею было 22 года, Ионе 18 лет. Опасаясь, что отец не даст им согласия на монашество, братья написали ему письмо, в котором объясняли, что от хозяев отошли за невозможностью жить у них и что есть у них на примете другой Хозяин, Которому они дали слово поступить в услужение. Уже из Сарова они написали отцу откровенно о своём намерении. Отец разгневался и приказал сыновьям немедленно возвращаться домой, но они не показывались ему два с половиной года.

За это время Иван Григорьевич разболелся и, когда Тимофей приехал к отцу просить прощения, отпустил сына в монастырь. А через год, после уговоров, отпустил с ним Иону. Дети очень почитали своего отца и позднее, после смерти родителя, на его простом мраморном памятнике у алтаря церкви Всех Святых, написали, что памятник сей воздвигли «Путилова дети: Моисей, игумен Оптиной Пустыни, Исаия, игумен Саровской Пустыни, Антоний, игумен Малоярославецкого Николаевского монастыря».

В Сарове братья встретились с великими старцами: уже тридцать семь лет жил там преподобный Серафим Саровский, схимонах Марк, проходивший подвиг юродства, игумен Назарий, восстановитель Валаама. Во время трёхлетнего пребывания в Сарове Тимофей пользовался наставлениями духоносных старцев. Он имел тяжёлое послушание в хлебне, а потом ходил за больным строителем отцом Исаией.

Затем брат остался в Сарове и впоследствии стал Саровским игуменом. Тимофей же поступил послушником в Свенский Успенский монастырь Орловской епархии. Вероятно, его привлекала близость рославльских и брянских лесов, где в то время спасалось много пустынножителей. К ним в 1811 году и присоединился Тимофей. Было ему в ту пору 29 лет.

Здесь Тимофей провёл десять лет, здесь был пострижен старцем Афанасием, учеником великого Паисия Величковского, в монахи, с именем Моисея, в честь преподобного Моисея Мурина. Это имя было дано ему за сходство с преподобным в гостеприимстве и страннолюбии, которое, видимо, унаследовал Тимофей от матери. Про Моисея Мурина широко известна история, когда он нарушил устав скита (не варить пищу) ради любви к странникам, и старец скита сказал, что он нарушил заповедь человеческую, но соблюл заповедь Божию.

Отец Моисей поселился вместе с другими пустынниками в лесу, на берегу лесной речки. Каждый день правили всю церковную службу. В праздники к ним приходил священник, чтобы причастить их. Много молились, занимались рукоделием, обрабатывали огород, который родил только репу. Летом собирали грибы и ягоды для благодетелей, которые иногда присылали им хлеб, крупу, постное масло. Часто еды не хватало, пустынники соблюдали сухоядение. Отец Моисей и здесь нашёл себе занятие, связанное с любимыми духовными книгами: он переписывал полууставом Священные Писания. Из благоговения делал это стоя.

Часто подстерегали пустынников опасности: целую зиму кругом выли волки, расхищали огород медведи, однажды напали на них разбойники, иногда придиралась полиция. Но страшнее всего были бури, ломавшие столетние деревья. Одно такое дерево чуть не раздавило келлию отца Моисея.

В 1812 году из-за нашествия французов отшельники покинули пустынь, отец Моисей уезжал в Свенск и Белые Берега, а потом опять вернулся в пустынь. В 1816 году к нему приехал подросший младший брат Александр, чтобы разделить с ним его жизнь монаха и пустынника. Через четыре года испытания Александра постригли в монахи с именем Антония и поручили руководству старшего брата, отца Моисея, к которому отец Антоний и сохранял послушание всю жизнь.

Во время пустынной жизни отец Моисей созрел духовно, он приобрёл сосредоточенность, молчание, внимание, дар молитвы, глубокое знание учения Святой Церкви и святоотеческих творений. Из его дневниковых записей в то время можно судить о его духовной высоте: «...блеснуло в уме разумение относительно до сожительствующих со мной братий, чтобы их погрешности, видимые мною и исповедуемые ими, принимать на себя и каяться, как за собственные свои, дабы не судить их строго и гневом отнюдь не воспламеняться. Ошибки, проступки и грехи братьев да будут мои».

Не ставят светильник под спудом, и Господь, которому вся возможна суть, силен устроять любые внешние обстоятельства для своих избранников. Нет сомнений, что в подходящее время Он приведёт ищущего спасения человека в нужное место и поместит его в подобающие условия. Так и случилось с преподобным Моисеем. Когда он созрел для духовного руководства, Господь переменил обстоятельства его жизни и призвал его на высшее служение, вручив ему пастырство и настоятельство. Произошло это следующим образом.

В 1820 году, в возрасте тридцати восьми лет, отец Моисей проездом побывал в Оптиной пустыни и был представлен Калужскому архипастырю, преосвященному Филарету. Этот знаменитый подвижник всей душой с юности любил монашество. Дикий сосновый бор, окружающий Оптину пустынь, навёл его на мысль устроить при Оптиной скит. Он слыхал о рославльских пустынниках и именно им желал поручить устройство скита. Знакомство с отцом Моисеем утвердило его в этом намерении. После переписки и приглашения преподобный Моисей с братом, преподобным Антонием, и ещё двумя монахами прибыли в Оптину и поместились на монастырской пасеке.

С великим трудом новоприбывшие пустынники должны были очистить место от сосновых многовековых деревьев. Из срубленного леса построили небольшую келью, огородили забором, поставили церковь в честь Иоанна Предтечи. Отец Моисей поехал за сбором в Москву и вернулся в повозке, столь нагруженной, что ему самому места почти не оставалось.

В 1822 году храм был освящён. Преосвященный Филарет приехал в Оптину, и отец Моисей просил у него разрешения постричься в схиму. Но преосвященный видел, какие дары скрываются в будущем старце, и в ответ предложил ему священство. Отец Моисей по смирению отказывался, но, наконец, был убеждён и в 1822 году, в возрасте сорока лет, был рукоположен в иеромонахи и определён духовником Оптиной. А через три года преподобного Моисея избирают настоятелем Оптиной.

Тридцать семь лет продолжалось настоятельство преподобного Моисея Оптинского. За эти годы его трудами Оптина преобразилась. Число братии увеличилось в несколько раз. Была почти удвоена монастырская земля. Разведены фруктовые сады, заведён рогатый скот, устроена огромная монастырская библиотека, расширен собор. Также были воздвигнуты две церкви, выстроены трапеза, гостиницы, конный и скотный дворы, семь корпусов келлий, два завода, мельница и знаменитая белая оптинская ограда. Служба стала совершаться благолепно, но, что важнее всего, возвысился духовный строй обители.

Все эти громадные постройки были организованы как для обители, так и для того, чтобы дать возможность бедным заработать. Он покупал иногда за высшую, чем просили, цену вовсе ненужные вещи только для того, чтобы помочь нуждающемуся продавцу, покупал гнилые припасы, сам употребляя их в пищу, держал на жаловании сирот, одних для отпугивания ворон, других для ловли кротов. В гостинице не было установлено никакой платы, но всякому предлагалось класть в кружку по усердию. Один богатый купец спросил, не боится ли настоятель, что все будут жить даром. И преподобный Моисей ответил: «Не заплатят девяносто девять, Бог пошлёт сотого, который за всех заплатит». Купец после этого сделался благодетелем Оптиной. При приёме в обитель преподобный Моисей не требовал денежного вклада, он любил принимать больных, слепых, бедных, которые ничем не могли воздать обители. Когда при его кончине открыли ящик, где он хранил деньги, нашли один гривенник, застрявший между дном и стеною. «Верно, батюшка не заметил его, а то бы непременно и его истратил на бедных», – сказал его брат, преподобный Антоний.

Благодаря тому, что преподобный Моисей прошел тот же духовный путь внутреннего делания, что и старец Лев, между обоими строгими подвижниками сложилось глубокое взаимное понимание, единодушие. Преподобный Моисей также возлагал бремя духовного окормления братии на ученика старца Льва – преподобного Макария. При преподобном Моисее пришёл в Оптину послушником будущий её великий светильник – преподобный старец Амвросий.

Сам строгий постник и подвижник, преподобный Моисей был преисполнен самой нежной любовью к людям и снисходителен к их погрешностям. Всю жизнь преподобного можно выразить такими словами: он жил сокровенно в Боге среди непрестанных забот и попечений внешних, все свои силы отдавал служению ближним. Старец Моисей успел благополучно скрыть себя от людей, почему многие, не знавшие оптинского игумена близко, считали его, хотя и хорошим, но обыкновенным человеком, только духовные мужи ощущали благоухание добродетелей преподобного Моисея и считали его высокодуховным старцем. Но чудо его жизни и его служения – сама Оптина, процветшая и прославившаяся, ставшая, по существу, центром духовной жизни России.

Сподобился преподобный Моисей принять незадолго до своей кончины великий Ангельский образ. Весть о пострижении его в схиму и о его приближающейся кончине собрала к одру старца великое множество людей – монашествующих и мирских. С плачем и благоговением подходили они к нему, чтобы принять последнее его благословение.

В последние дни земной жизни преподобного Моисея открылось тщательно скрываемое им дарование прозорливости: больной старец, подозвал к себе келейника и сказал: «Спроси, что это за женщина? Зачем она меня беспокоит?». Келейник, не видя никакой женщины, подумал, что это бред. Но потом оказалось, что на крыльце, за дверями, действительно, долго стояла женщина, которая, получивши образок для себя, не хотела удалиться и настоятельно просила, чтобы ей дали образок и для ее сына. Узнав об этом, келейник взял образок, поднес его старцу для благословения. Старец благословил его и промолвил: «Вот теперь я спокоен», – и келейник вынес образок дожидавшейся крестьянке. Другому же посетителю, к немалому его удивлению, преподобный сказал, что в воскресенье надеется быть в церкви, и когда тот возразил, что ему по слабости сил никак нельзя служить, преподобный Моисей прибавил: «Служить нельзя, но быть можно». Слова эти сбылись в точности – в воскресенье гроб почившего о Господе старца был перенесен в церковь.

Праведная кончина преподобного старца Моисея наступила в 1862 году, на 81-м году его земной жизни. Были явлены и его нетленные честные мощи. При захоронении новопреставленного преподобного Антония разломали склеп и обнаружили гроб преподобного Моисея совершенно как новый, несмотря на сырость грунта. Приоткрыв гроб, увидели, что тело его осталось нетленным. В 1996 году он был причислен к лику местночтимых святых Оптиной пустыни, а в августе 2000 года – Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви прославлен для общецерковного почитания. Святые мощи преподобного Моисея покоятся в Казанском храме рядом с мощами его брата, игумена Антония.

ПОЛНОЕ ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО МОИСЕЯ ОПТИНСКОГО

Архимандрит Моисей – это подвижник, которому провидение Божие вручило заботы о возобновлении и устроении Оптиной пустыни в начале XIX столетия. При нем вопреки всем внутренним и внешним напастям в обители установился тот самый уклад, в основе которого лежало подчинение всей жизни монастыря старцам. Отец Моисей уникальным образом сумел соединить истинную нестяжательность и неустанное попечение о нуждах обители, результатом которого явился расцвет монастыря после десятилетий запустения. Но вся «экономическая политика» старца строилась на полном подчинении воле Божией и служении ближнему.

Подчас хозяйственные распоряжения отца Моисея вводили в полное недоумение их свидетелей, поскольку противоречили так называемому «здравому смыслу» – он мог действовать в явном противоречии с «интересами» обители, помогая нуждающимся, отдавая последнюю копейку нищему, покрывая чьи-либо неблаговидные поступки в надежде, что человек покается. Тем самым он обретал всё новых и новых молитвенников за монастырь, наполнял сердца паломников благодарностью и любовью к братии и настоятелю, преумножая славу обители. Нужда человека, его спасение были ему всегда важней любых – самых разумных – расчетов. И в конечном итоге он посрамил эти самые человеческие расчеты – в обители одна за другой возводились постройки, укреплялось хозяйство, не переводились благотворители. Его упование, выражавшееся в часто повторяемых словах в ответ на доводы благоразумия «Господь не оставит» – исполнялось. Но за этим не только вера, но и готовность претерпеть нужду, понести труды, поношения... Их тоже немало выпало на долю настоятеля.

Сам обладавший большой духовной мудростью, незаурядными дарованиями, о чем свидетельствуют сохранившиеся письма и наставления подвижника, он почти сорок лет возглавлял обитель, отечески заботясь о каждом из братии, укреплял их на пути ко спасению, и в результате из запущенного маленького монастырька создал славную своими молитвенниками и духовным преуспеянием братии обитель, где нищий всегда мог найти кров и хлеб, ищущий духовной пищи – мудрое наставление, запутавшийся в житейских обстоятельствах находил разумное руководство и со временем вновь обретал смысл жизни.

Дом Путиловых

Старец Моисей происходил из благочестивого семейства, подарившего миру не одного подвижника. Его отец, серпуховской гражданин Иван Григорьевич Путилов, служивший по питейным сборам, отличался даже по тем временам необычайным благочестием и усердием к исполнению церковных установлений. В роду его жены Анны Ивановны, урожденной Головиной, было несколько монашествующих, ее дед подвизался иеродиаконом с именем Иоиль в Серпуховском Высотском монастыре. По службе Ивана Григорьевича семейство неоднократно переезжало. Вскоре после женитьбы они перебрались в Воронеж. Там родилась старшая дочь Анисья. Живя в Воронеже, Иван Григорьевич посетил знаменитого подвижника, святителя Тихона, епископа Воронежского. Потом Иван Григорьевич с семейством вновь ненадолго вернулся в Серпухов, после чего переселился в Ярославскую губернию. В городе Борисоглебске 15/28 января 1782 года у него родился старший сын, названный Тимофеем в честь апостола Тимофея, память которого приходилась на восьмой день после рождения младенца (этого правила – называть детей в честь святых, празднуемых на восьмой день – Иван Григорьевич всегда строго придерживался). Всего у Путиловых родилось 10 детей, четверо умерли в младенчестве, а старшая дочь и пятеро сыновей воспитывались в строгости и благочестии.

Иван Григорьевич не просто приучал своих детей к храму, богослужению, чтению Священного Писания, но следил, чтобы они глубоко усваивали истины христианства. По возвращении из церкви расспрашивал детей о смысле того, что они слышали, объясняя непонятное. Радея о благочестии своих детей, отец не отдавал их в училище, справедливо боясь, что нравы, царящие там, могут повредить их нравственность. Старших он обучал сам, а младших учили грамоте старшие дети.

Иван Григорьевич очень любил церковное пение, пел на клиросе, разучивал церковные песнопения с детьми. По воспоминаниям, прохожие часто задерживались под окнами дома Путиловых, заслушавшись пением, доносившимся оттуда – редкими распевами в исполнении «домашнего хора» Путиловых. Иван Григорьевич был хлебосольным, гостеприимным хозяином, частыми гостями в его доме были лица духовного звания – священники, монашествующие. Неудивительно, что дети глубоко восприняли христианское учение, выросли любящими Церковь, богослужение, а старшая дочь и три сына со временем решили посвятить себя Богу и принять монашество. Но поразительно, что при всем благочестии Ивана Григорьевича это желание детей встретило с его стороны решительное неприятие. В 1800 году он насильно выдал замуж дочь Анисью, запретив ей уходить в монастырь, после чего сыновья вынуждены были скрывать свое намерение. Нрав у Ивана Григорьевича был решительный, в доме царило полное ему подчинение. В конце концов трое его сыновей стали не просто монахами, но настоятелями монастырей: Тимофей – архимандрит Моисей – в Оптиной пустыни, Иона, в монашестве Исаия, – игуменом Саровской пустыни, и младший, Александр, в иночестве Антоний – настоятелем Малоярославецкого Николаевского монастыря, хотя большая часть его жизни будет связана с Оптиной, рассказ о нем еще впереди. Но прежде чем исполнилось их желание уйти из мира, братьям Путиловым придется пережить немалые испытания.

Со временем семью постигли одно за другим разные неустройства. Жизнь дочери в замужестве не сложилась, она вскоре заболела и умерла, ее супруг, как бы осуществляя давнее желание покойной жены, ушел в Саровскую пустынь, чем подал пример и сыновьям Ивана Григорьевича. У самого Ивана Григорьевича после замужества дочери расстроились дела, и он вынужден был в 1800 году отправиться со старшими сыновьями Тимофеем и Ионой в Москву, где определил их на службу.

В Москве

Так 19-летним юношей Тимофей оказался в Москве. Большой город увлек молодого человека, в первую очередь, теми возможностями, которые он открывал для духовной жизни: юноша стремился посетить древние московские храмы и святыни, здесь легче было доставать редкие книги, которые он и приобретал, занимаясь в свободное от службы время чтением. По воспоминаниям, Тимофей откладывал книгу, только когда в лавке, где он служил, появлялись покупатели, но как только дверь за ними захлопывалась – тут же вновь погружался в чтение. Вот так и посреди большого города, в его суете и многолюдстве, можно возрастать духовно, если в сердце есть к тому стремление. Братья Путиловы посещали подвижников, о которых вскоре узнали по рассказам. Они были знакомы с монахиней Досифеей, тогда уже почитаемой старицей, проживавшей в Ивановском монастыре (по преданию – знаменитая княжна Тараканова, незаконная дочь императрицы Елизаветы, насильно постриженная в монашество и с годами в монастырском заточении посвятившая себя подвижническому служению Богу). Она особенно благоволила к благочестивым братьям, ищущим духовного окормления, и направила их к старцам Новоспасского монастыря Александру и Филарету, которые находились в духовном общении со знаменитым молдавским подвижником Паисием (Величковским). Так с юного возраста братья Путиловы стали стремиться к монашеству, хотя понимали, что отец не даст им своего благословения.

Тем временем они получили весточку от зятя – мужа покойной сестры, подвизавшегося в Саровской пустыни. Его пример очень вдохновлял братьев, и вот они, не желая огорчать отца, сообщили ему, что нашли себе новое место службы, а сами отправились в Саров. 13 мая 1805 года Тимофей и Иона прибыли в Саровскую пустынь и были приняты строителем иеромонахом Исаией.

Уже из Сарова они написали отцу правду, тот страшно разгневался и велел приехать к нему, но братья остались в обители. Лишь спустя более двух лет, узнав о болезни отца, Тимофей приехал к нему мириться, тот, хоть и против своей воли, но согласился отпустить его в монастырь, а еще через год, после долгих убеждений, отпустил и Иону. Через некоторое время после этого Иван Григорьевич скончался, примиренный с сыновьями.

Начало иноческой жизни в Саровской пустыни

Саровская пустынь, когда туда прибыли Тимофей и Иона, процветала. Они застали там светильника Церкви преподобного Серафима, там же жил тогда «на покое» игумен Назарий, восстановивший Валаамский монастырь и перебравшийся на склоне лет в родную обитель. Настоятель отец Исайя также был известен высокой духовной жизнью. Имея возможность принимать наставления от таких молитвенников и подвижников, воспитываясь их примером, новоначальные послушники с первых шагов стали постигать школу иночества в самых благоприятных для этого условиях.

Послушник Тимофей сначала работал на кухне, пек хлеб, затем какое-то время ухаживал за болящим настоятелем Исаией, что позволило ему постоянно пользоваться его мудрыми советами. В 1808 году Тимофею пришлось отправиться в Москву для оформления документов, чтобы иметь возможность окончательно поступить в монастырь. Но получив все необходимые бумаги, в Саров он не вернулся, а направился в Свенский Успенский монастырь Орловской епархии. В Москве он познакомился с казначеем этой обители, бывшим здесь по делам монастыря, отцом Серафимом. Вероятно, он последовал в своем решении совету московских старцев, первых своих духовников, хорошо знавших подвижников Свенского монастыря, среди которых были и ученики старца Паисия (Величковского). Видимо, Тимофей и сам искал большего уединения, рядом со Свенской обителью находились Рославльские леса, где вдали от мира спасались пустынники, знаменитые строгостью жизни и духовными подвигами, многие из них были выходцами из Свенского монастыря.

Брат Тимофея Иона остался в Сарове, где был пострижен с именем Исаия, с 1842 года он возглавлял обитель, в должности настоятеля пробыл до своей кончины, последовавшей в 1860 году.

В Свенском монастыре

3 августа 1809 года Тимофей Иванович Путилов был определен в Свенский монастырь в число послушников. Проходил послушание пономарское, занимался также письмоводительством, читал в церкви. О его жизни той поры сохранился один рассказ: «Раз, живя в Свенском монастыре, пошел я за водою и возвращался с полным кувшином. В воротах монастыря встретился со мною игумен и, увидав воду, говорит:

– Что, брат Тимофей, верно, для чаю?

Я с удивлением ему ответил:

– Нет, батюшка, я еще им не заводился.

– А не заводился, так заведись. Да знаешь ли ты, о чем я говорю? "Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века" – вот чем заведись».

Этот эпизод отец Моисей, будучи уже настоятелем, любил рассказывать братии.

Пустынножительство в рославльских лесах

В 1811 году Тимофей Иванович присоединился к числу отшельников, проживавших в рославльских лесах. Здесь он провел десять лет, которые стали богатой школой подвижнической жизни.

Тимофей Иванович поселился вместе с шестью пустынниками, давно уже подвизавшимися в дремучих лесах в сорока верстах от Рославля. Вот как впоследствии архимандрит Моисей рассказывал о своем пребывании с ними.

«Когда я пришел в рославльские леса, тамошние пустынники жили в трех келлиях: в одной иеросхимонах отец Афанасий, от него в версте отец Досифей, а в версте от него отец Дорофей, который впоследствии (после 1812 года) переселился ближе к нам, поставив себе келлию от нашей саженях в пятидесяти. Поселясь с отцом Афанасием, я построил для него и для себя новую келлию; это был первый опыт моего зодчества. Келлия имела шесть аршин в квадрате, с крыльцем под навесом; прихожая в два аршина длины и два ширины, далее квадратная комната в четыре аршина в длину и ширину, ибо от нее была отгорожена перегородкой спальня, шириной так же, как и прихожая, в два аршина; между прихожей и спальней в углу находилась печка, которой нагревалась вся келлия». От периода пустынножительства сохранились записки, составленные самим Тимофеем Ивановичем, которые являются интереснейшим свидетельством. Тимофей Иванович стал учеником старца Афанасия, опытного подвижника, молитвенника. Отец Афанасий со временем и постриг Тимофея Ивановича в монашество с именем Моисей, в честь Моисея Мурина. Вспоминают, что это имя ему выбрали за его гостеприимство и любовь к странникам, которыми отличался и преподобный Моисей Мурин.

Записки отца Моисея повествуют о суровой жизни отшельников в глухом лесу: «Волки постоянно выли около нас в продолжение целой зимы; но мы уже привыкли к их вою, как бы к вою ветра; а медведи иногда обижали нас, расхищая наши огороды. Мы их видали весьма близко и часто слышали, как они ломали по лесу деревья, но никогда они нас не трогали, и мы жили с ними в мире». Нередко случались сильные ураганы: «Но страшен и самый рев бури в вековом бору, когда она ходит по нему и, как трости, ломает то, что росло целые столетия». Однажды упавшее дерево чуть не убило одного из отшельников. Довелось им пережить и нападение разбойников. Пустынники ежедневно совершали службу по келлиям, а на воскресные и праздничные дни собирались на богослужение вместе. Время проводили в трудах и молитвах, занимались небольшим скудным огородом – на той почве все росло плохо. Отец Моисей читал аскетические труды святых отцов, переписывал полууставом богослужебные книги. Довелось ему переписывать и переводы святоотеческих творений, сделанные старцем Паисием (Величковским), некоторые его рукописи хранили пустынники, – «Лествицу» Иоанна Лествичника, труды аввы Дорофея, Исаака Сирина, Симеона Блаженного и других. Изредка приходили посетители, которых старцы не оставляли без духовного наставления, со временем богомольцы стали обращаться за советом и к отцу Моисею.

В записках отца Моисея сохранились и его духовные рассуждения, свидетельствующие о внутреннем возрастании подвижника, вот один из таких фрагментов (запись сделана 15 декабря 1819 года): «Во время трапезы блеснуло в уме разумение относительно до сожительствующих со мною братий, чтобы их погрешности, видимые мною и исповедуемые ими, принимать на себя и каяться, как за собственные свои, дабы не судить их строго и гневом отнюдь не воспламеняться. Ошибки, проступки и грехи братьев да будут мои». Таковы были мудрость и смирение отшельника.

Несколько раз отец Моисей вынужден бы покинуть место своего подвига – в 1812 году, во время нашествия французов; затем в 1816 году он совершил паломничество в Киев, посетив по дороге и другие монастыри, иногда приходилось уезжать и по делам обители. Так, в 1820 году он был в Москве и тогда же заехал в Оптину пустынь, где познакомился с Филаретом, Калужским владыкой. Эта встреча оказалась промыслительной. Владыка Филарет, любивший монашество, давно желал устроить в сосновом бору, окружавшем Оптину, уединенный скит и хотел поручить это рославльским пустынникам, зная об их подвижнической жизни. Отец Моисей понравился владыке своим смирением, духовной рассудительностью, у него уже был десятилетний опыт пустынножительства. После переписки с владыкой отец Моисей ответил на его приглашение перебраться в Оптину пустынь для устройства скита согласием. 6 июня 1821 года, с несколькими монахами, среди которых был уже и его младший брат (Александр приехал к рославльским отшельникам еще в 1816 году и был пострижен с именем Антоний), отец Моисей прибыл в Оптину пустынь.

Устройство Предтеченского скита Оптиной пустыни

По прибытии пустынники с благословения игумена Даниила поселились в лесной чаще, окружающей Оптину пустынь, в отдалении от монастыря, на границе его владений, там располагалась пасека и уединенная келлия схимонаха Иоанникия, преставившегося в 1815 году.

Первым делом монахи должны были расчистить место для будущего скита – они рубили и выкорчевывали столетние сосны, из срубленного леса поставили келлии, храм во имя святого Иоанна Предтечи. План скита был составлен самими пустынниками и утвержден игуменом Даниилом. В декабре 1821 года отец Моисей отправился в Москву за сбором пожертвований на скит и вернулся с полной повозкой. В начале 1822 года был освящен храм, и в скит приехал владыка Филарет, он в дальнейшем покровительствовал Оптиной.

Отец Моисей просил у него разрешения постричься в схиму, но преосвященный Филарет не благословил и предложил отцу Моисею принять священство. Тот долго отказывался, больше месяца решался этот вопрос, в конце концов владыка сказал: «Если ты не согласишься, буду судиться с тобою на Страшном Суде Господнем». Отец Моисей не стал упорствовать и 22 декабря 1822 года был рукоположен во иеромонахи и определен духовником Оптиной.

Он продолжал заниматься устроением Предтеченского скита. Много заботился отец Моисей о насаждении на его территории деревьев разных пород, со временем они выросли и стали настоящим украшением скита, радуя насельников и паломников. Отец Моисей очень любил цветы, так что его заботами скит превращался постепенно в райское место.

В 1825 году, когда отец Моисей был в отлучке в Москве по делам монастыря, его избрали настоятелем Оптиной пустыни. Для отца Моисея это было большим испытанием, он не стремился к начальствованию, больше всего его душа хотела уединения, молитвы, внутренней сосредоточенности. Но, очевидно, настал его час – он созрел для нелегкого настоятельского служения. Сам преподобный потом вспоминал, что согласился на настоятельство, предполагая пробыть в этой должности лет десять, а там уж всё оставить и жить в уединении. Но труды по управлению монастырем ему придется нести до конца своих дней – 37 лет.

Настоятельство в Оптиной пустыни

Отец Моисей принял настоятельство в 1826 году, ему было сорок три года. Тогда в монастыре числилось 40 человек братии. И внутреннее, и внешнее состояние обители было далеко не процветающим. Даже для совершения праздничных богослужений приходилось приглашать диакона – своего хорошо знающего службу иеродиакона не было. За Оптиной числился большой долг, хозяйство не было налажено. Отец Моисей, возглавив монастырь, до последнего дня неустанно пекся о его благоустроении.

За это время обитель буквально преобразилась. Здание Введенского собора было расширено, сооружены два боковых придела. В братской трапезной устроена церковь Марии Египетской, возведена кладбищенская церковь. Внутри храмов также проведены большие работы: стены украшены росписями, обновлены иконостасы. Расширилась и пополнилась прекрасными облачениями монастырская ризница. Так что благолепие храмов поражало приезжающих богомольцев, особенно тех, кто бывал в Оптиной до этих преобразований. Новое братское кладбище, весь скит с его церковью, келлиями и службами – всё это возникло при отце Моисее.

Заботился настоятель и о нуждах братии. Были благоустроены и расширены существовавшие корпуса, вновь построено семь братских корпусов; возведены каменная ограда с семью башнями, новый большой корпус для братской трапезы. Значительным достижением было устроение монастырской библиотеки. Для нее возвели новое каменное здание, настоятель сам заботился о ее пополнении книгами, основой библиотеки стало обширное собственное собрание книг и рукописей настоятеля. Помимо душеполезной литературы, отец Моисей приобретал и выписывал книги по разным областям знания. Один из калужских книголюбов говорил, что после него заходить в книжную лавку не стоило и труда – он скупал всё интересное. Книги выписывались из Москвы и Петербурга. Именно при отце Моисее началась большая книгоиздательская деятельность в Оптиной пустыни.

Паломники встречали в Оптиной радушный прием: для них были построены новые гостиницы (восемь корпусов с тремя флигелями). Из хозяйственных заведений появились два конных двора с братскими келлиями, скотный двор, заводы кирпичный и черепичный, мельница. Значительно – почти в два раза – расширились земельные владения обители. На земле, высочайше дарованной монастырю в 1853 году, устроен был хутор для сбора сена и рыбной ловли.

Все эти обширные преобразования и постройки были произведены фактически без денег, на веру. Настоятель, по воспоминаниям, мог предпринять строительство нового корпуса, имея всего каких-нибудь 15 рублей, но средства со временем появлялись, строительство шло, оставалось только удивляться. Делалось это еще и на помощь бедным – для заработков.

Духовное устроение обители. Начало оптинского старчества

Но сколько бы времени и сил не отнимали хозяйственные хлопоты, самым сложным было наладить внутреннюю жизнь монастыря. Игумен Моисей, возросший духовно на святоотеческом учении о молитве и послушании ученика старцу, стремился и жизнь вверенной ему обители построить на этих древних христианских началах. Но поскольку традиции были утрачены, братия монастыря была недовольна «новшествами» настоятеля. Вплоть до того, что некоторые иноки из старой братии писали доносы на игумена, жалуясь на новые порядки как нарушающие должный уклад монастырской жизни. Труды настоятеля стали привлекать паломников, которые также искали духовного окормления, что дало повод обвинять отца Моисея в том, что новые порядки внесли в жизнь обители суету и шум многолюдства. Но для отца игумена был дорог любой человек, пришедший в монастырь, страдания, нужды каждого были для него как свои собственные. Служение ближнему он считал таким же иноческим долгом, как молитвы и аскетические труды. Недаром еще в рославльских лесах старцы отметили любовь и попечение отца Моисея о странниках, посетителях, теперь, когда он стал игуменом, это его свойство проявилось в полной мере. И, конечно, именно оно привлекало в обитель богомольцев, никто не уходил из Оптиной неутешенным.

От постоянных жалоб и доносов спасало то доверие и большое почтение, которые имел к настоятелю владыка Калужский Филарет. Но вскоре после назначения отца Моисея настоятелем он был переведен на Киевскую кафедру, последующие владыки также благоволили к игумену Моисею и его обители. Доносы и жалобы со временем прекратились. Новая полоса испытаний началась с приходом на Калужскую кафедру преосвященного Николая, он управлял епархией с 1835 по 1851 год. Владыка своими распоряжениями принес отцу Моисею немало неприятностей: настоятель не мог по своему усмотрению постригать иноков и назначать их на различные должности, преуспевших в духовной жизни монахов по распоряжению владыки переводили в другие обители, преосвященный Николай вмешивался в хозяйственные дела. Но отец Моисей выдержал это многолетнее испытание, видя в нем руку Промысла, направляющего его на борьбу с собственными страстями, он проявлял исключительные смирение и терпение даже при самых несправедливых притеснениях.

Несмотря на все препятствия и трудности, отец Моисей делал всё, чтобы устроить внутреннюю жизнь монастыря на основе святоотеческого учения. При его содействии в обитель поступили старцы, положившие начало оптинскому старчеству, – в 1829 году приехал сюда отец Леонид, а следом за ним и его ученик отец Макарий, они поселились в скиту. Сам игумен вверил себя попечению старца Леонида, которому беспрекословно во всем подчинялся. Так, личным примером, отец Моисей начал воссоздавать в Оптиной забытую традицию старчества, хотя именно она была с древности основой иноческой жизни. Старая братия, не знакомая с этим установлением, выражала недовольство, воспринимая правила послушания старцу, откровения помыслов как некое «новомодное учение», «ересь», на настоятеля и старцев сыпались доносы и жалобы. Но отец Моисей стоически претерпевал эти неприятности, уверенный в духовной пользе старчества.

Настоятель-подвижник

Огромные труды по управлению обителью настоятель нес как послушание, не оставляя духовных подвигов, никогда не забывая, что монастырь, в первую очередь, держится молитвой и духовным подвигом. Во всех хозяйственных делах он уповал на волю Божию.

Как справедливо отмечено в первом подробном жизнеописании старца: «По духовной своей мудрости он самым настоятельством своим пользовался не для того, чтобы выставлять себя, а более скрываться внутри себя: ни малейше не завидовал старцам в их духовной деятельности и ее плодах, но с смиренною мыслью оставлял себе только настоятельские труды и попечения, по видимому только внешние заботы о благосостоянии обители, утаивая от всех и свои дарования, и свои молитвенные труды о духовном преуспеянии братии под руководством старцев».

Как у настоятеля у отца Моисея было только одно преимущество перед братией – огромная ответственность за них перед Богом и постоянные труды на благо обители. Жил он наравне со всей братией, строго придерживаясь устава, любовь к богослужению была привита ему еще с детства. Он всегда неуклонно посещал утреню, призывал к этому и братию, говоря, что на литургии Господь подает нам Свои Дары, а утреня – это наше служение и жертва Богу. Любимым его занятием было чтение, которому он посвящал каждую свободную минуту, но таких было немного.

Те, кто долгое время знали отца Моисея, вспоминают, какие труды он положил, чтобы при постоянном общении с людьми сохранять мир и терпение: «От природы горячий по характеру, многовременным подвигом понуждения себя он приобрел замечательную тихость и кротость в обращении. Но не вдруг и не легко досталась ему такая победа над гневом». Если кто-либо своим поведением выводил его из себя, он удалялся на некоторое время в свои покои, восстанавливал мирное состояние духа и возвращался, чтобы спокойно закончить разговор и разрешить все недоумения.

Те, кому довелось знать отца Моисея, отмечали его мудрость, добродушие и незаурядное чувство юмора, хотя он мог быть и строгим: «Он бывал и весел без нарушения своего кроткого духовного величия; всегда сосредоточенный в себе, но ласковый в обхождении с ближними, невольно внушал к себе уважение». Какой высоты в смирении достиг отец Моисей свидетельствуют его слова, сохранившиеся в воспоминаниях: «Сам-то я хуже всех, другие, может быть, только думают, что они хуже всех, а я на самом деле дознал, что я хуже всех».

Снисхождение настоятеля к недостаткам и прегрешениям ближних многих удивляло. Сам он как-то сказал своему брату отцу Антонию: «Я всех вас недостатки сношу великодушно и никаким немощам вашим не удивляюсь, а ежели бы всем тем огорчаться и взыскивать по должности моей строго, то совсем бы себя давно расстроил». Бывало, кто-нибудь, расстроенный неудачей в исполнении поручения или послушания, приходит к настоятелю, а тот, видя искреннее раскаяние брата и его усердие к делу, утешит, еще и поблагодарит, скажет что-нибудь ободряющее, и провинившийся сразу расцветал и с еще большим рвением брался за работу. Человек, его душа были отцу Моисею дороже всех дел: «Для всех доверие настоятеля было лучшим поощрением и лучшею наградою, потому все и старались как только могли, все трудились не с стесненным сердцем, а от души, с полным усердием, и успеха было более, нежели бывает при других порядках». Если кто-то из братии действительно был виновен, отец Моисей терпеливо откладывал наказание, надеясь на исправление человека. Если же провинившийся раскаивался – настоятель от всей души оставлял его вину, никогда не попрекая старыми грехами.

Назначая послушание, настоятель старался обращать внимание брата на внутренний духовный смысл поручаемого ему дела. Так, определяя одного послушника в должность будильщика, он объяснял ему: «Знаешь ли ты, брат, какое это послушание? Ведь это дело Ангельское: как Ангелы возбуждают людей на молитву, так и будильщик возбуждает братию. Помни же это и старайся по совести проходить такое послушание».

Во всех недоумениях и расстройствах между иноками отец Моисей старался призвать их к незлобию, отучить от осуждения и приучить снисходительно относиться к немощам друг друга. Так он прививал им истинное братолюбие. Придет, бывало, кто-нибудь жаловаться на обидчика, а отец Моисей отвлечет его, поговорит по душам, тот уже все свои обиды и позабыл. Это происходило еще и потому, что старец постоянно молился за своих подопечных.

С молитвой он делал всё, так учил и своего родного брата, отца Антония, в письме к нему: «...за непременный долг полагаю впредь наблюдать память Божию и не решаться ни на какое предложение, не помолившись довольно Богу и не размысливши, согласно ли оное с волею Вышнего и с силами моими». Призывая своих подопечных к послушанию, сам он являл образец этой добродетели, обретенной опытом и работой над собой. Советуя как-то брату во всем беспрекословно слушаться настоятеля, отец Моисей ссылался на себя: «Возьми в пример собственное мое искусство: в каких я бедствиях был, следуя своей воле! Когда же ты чего прилежно сам искать будешь или отрекаться, то поверь, во всю свою жизнь горько сожалеть будешь. Я тебе сие не от разума, но от опыта, и опыта примерного пишу, как другу любезному».

Поскольку архимандрит Моисей был очень прост в обращении со всеми, это располагало братию при любых недоумениях в отношении его слов и дел, обидах или недовольствах, безо всякой боязни обращаться к нему. Вот какой случай сохранился в воспоминаниях: «Одному монаху из оптинских старожилов некоторые распоряжения настоятеля показались неосновательными; долго он боролся с самим собою, желая объяснить это настоятелю, но боялся его расстроить; наконец решился высказать свои мысли. "А там, – подумал он, – пусть уж будет что будет!" Пришел к отцу архимандриту и сказал ему: "Батюшка, меня один помысл очень беспокоит" – "Что же тебе, брат, помысл говорит?" – "А вот, батюшка, помысл мне говорит, что вы не так делаете то и то", – и высказал все, что было у него на уме. Отец архимандрит выслушал все молча и внимательно, а потом тихо, с улыбкою, отвечал: "Скажи, брат, твоему помыслу, что это не его дело". С тем и отпустил этого монаха, так что он, обезоруженный кротостью настоятеля, удалился совершенно успокоенный и после сам смеялся над собою, как просто разрешились все его мысленные колебания».

Старая братия Оптиной не сразу, как уже рассказывалось, приняла настоятеля, особенно пожилые монахи высказывали недовольство его деятельностью. Был среди них и отец Вассиан, по годам и времени пребывания в обители считавший себя старше настоятеля и вправе советовать ему. Он часто приходил к отцу Моисею с критикой его действий: «Бывало и соберется, придет из скита в монастырь и, с свойственной ему простотой, начнет выговаривать отцу архимандриту и делать ему замечания. Тот принимал его всегда с обычной своей любовью, молча выслушивал его, давал ему наговориться вдоволь, и потом, уходя в свою келлию, возвращался оттуда со связкой баранок или чем-нибудь подобным и, благодаря своего обличителя, отдавал ему гостинец, приговаривая: "Ну, отец Вассиан, спаси тебя Господи, что потрудился посетить меня грешного, вот тебе за это и гостинец". Бывало, братия увидят, что схимник возвращается в скит со связкой баранок и, улыбаясь, догадывались, что он приходил учить или обличать архимандрита».

Это благодушие было неизменным свойством архимандрита Моисея. Располагало оно к настоятелю и сердца богомольцев, число которых значительно возросло при отце Моисее. Служение миру он считал неотъемлемой обязанностью монастыря. Паломники находили здесь всё то, за чем и отправляются люди из далеких мест в святые обители: возможность помолиться, получить духовное окормление, разрешить духовные нужды и недоумения. В монастыре и скиту специально были созданы условия, чтобы, не нарушая порядок и не мешая инокам, богомольцы могли обратиться к старцам. И хотя это всё же имело некоторые неудобства – поток людей возрастал, отец Моисей считал, что важней претерпеть эти неудобства, но дать людям ту духовную помощь, которую они ждут от монастыря. Иначе зачем же все иноческие труды и подвиги, какой в них смысл без любви к людям?

В гостинице не была установлена плата за проживание, стояла лишь кружка для пожертвований – кто сколько сможет. Один богатый купец поинтересовался, не боится ли настоятель, что все будут жить бесплатно. «Девяносто девять не заплатят – Бог пошлет сотого, который за всех заплатит», – не смущаясь, ответил преподобный.

Архимандрит Моисей ввел в Оптиной традиции широкой благотворительности. В обители поддерживали нищих и бедняков, давая им пищу, кров. Большое строительство, которое велось в монастыре, как уже рассказывалось, имело целью еще и дать работу, а значит – и пропитание нуждающимся.

Близко к сердцу принял он народное бедствие – разразившийся в один из неурожайных годов голод. Когда братия упрекала его, что самим монахам есть нечего, он взывал к их человеколюбию со слезами: «На что же мы образ Ангельский носим? Для того ли, чтоб мы великое Его слово о любви к ближним только устами повторяли? Что же народу-то, с голоду, что ли, умирать?» Братия, пристыженная отцом Моисеем, смягчилась. Он не уволил в тот год ни одного работника, продолжая всех кормить.

А скольким преподобный помог лично! Но он всегда скрывал свои благодеяния, что даже тот, кому он их оказывал, не сразу это понимал. Помогал тайно, иногда прикрывая свои благодеяния – часто покупал у бедняков совершенно ненужные вещи за большую цену. Свидетель такого случая с удивлением спросил, зачем он это сделал, отец Моисей воскликнул: «У него же пятеро детей, которых кормить нечем!» Приобретал он и плохие продукты, потом сам употреблял их в пищу. Держал на жаловании сирот, когда у него спросили, в чем их работа, оказалось: одни – для отпугивания ворон, другие – для ловли кротов...

Нередко настоятелю приходилось выслушивать замечания, зачем он принимает в монастырь так много народу, тем более – больных и старых, от которых никакой пользы. Он всегда убежденно отвечал, что они – молитвенники за обитель, а это и есть самая главная польза. Для поступления в Оптину не требовалось делать взнос, принимали всех, но учитывалось искреннее желание посвятить свою жизнь Богу.

Обитель при отце Моисее выполняла и апостольское служение – несла в народ свет Христовой истины. Когда было налажено книгоиздательство, настоятель во множестве рассылал книги в обители, библиотеки, частным лицам, раздавал книги богомольцам. Из числа оптинской братии, воспитанной архимандритом Моисеем, вышли настоятели многих обителей, где они, в свою очередь, насаждали традиции старчества.

Очевидное бескорыстие и нестяжательность настоятеля привлекали в Оптину многочисленных благотворителей. Оказывая им должное уважение, архимандрит Моисей никогда не имел лицемерия или человекоугодия. Одно семейство, много жертвовавшее Оптиной, как-то предъявило жалобы на гостинника, упомянув свои благодеяния. На этот старец ответил: «Мы думали, что вы благотворите ради Бога и от Него ждете награды, а мы, убогие и несправные, чем воздадим?» И хотя в последние годы жизни архимандрита Моисея за обителью числился довольно большой долг (он со временем был уплачен), при налаженном хозяйстве, обширных угодьях и множестве благотворителей это уже была совсем другая ситуация, по сравнению с тем, что было в Оптиной, когда отец Моисей принял ее под свое управление. Благодаря его трудам Оптина пустынь к середине XIX столетия стала крупнейшим монастырем, духовным центром России.

Архимандрит Моисей исполнил слово владыки Филарета, основателя Предтеченского скита и духовного благодетеля Оптиной пустыни, сказанное ему при братии еще в 1842 году: «Отец Моисей! Веди всех их в Царство Небесное, ни одного не оставляй». Преподобного Моисея можно назвать образцовым настоятелем или «образом настоятеля», среди самых больших забот не забывавшего «единого на потребу».

Кончина праведника

Так в трудах и многочисленных попечениях проходила жизнь подвижника. Весной 1862 года он заболел – на спине образовался карбункул, доставлявший много страданий старцу. Это время было омрачено еще и доносом на него, поступившим от некоторых братий. Узнал он об этом в мае, во время последней поездки в Калугу для поздравления преосвященного владыки Григория, уже будучи болен. Это горькое известие повлияло на состояние старца.

В конце мая болезнь усилилась, к ней добавилась водянка. Отец Моисей каждый день приобщался Святых Тайн. Состояние становилось всё более тяжелым, но и тогда настоятель старался по мере сил заниматься делами обители.

6 июня архимандрита Моисея постригли в схиму с сохранением прежнего имени. Весть о пострижении в схиму и о приближающейся кончине отца Моисея собрала к одру старца великое множество людей – монашествующих и мирских. С плачем и благоговением подходили они к нему, чтобы принять последнее благословение.

14 июня отец Моисей попросил вынести из келлии все вещи и поставить перед ним большой образ святителя Тихона Задонского, который так и находился перед ним до самой кончины, последовавшей в день тезоименитства святителя. 15-го старец с трудом сделал благословляющий жест ослабевшей рукой. В это время одному из духовных чад во сне было видение, в котором отец Моисей благословлял всех членов его семьи.

По воспоминаниям, в эти последние дни «открылось тщательно скрываемое им дарование прозорливости: больной старец, подозвал к себе келейника и сказал: "Спроси, что это за женщина? Зачем она меня беспокоит?" Келейник, не видя никакой женщины, подумал, что это бред. Но потом оказалось, что на крыльце, за дверями, действительно, долго стояла женщина, которая, получив образок для себя, не хотела удалиться и настоятельно просила, чтобы ей дали образок и для ее сына. Узнав об этом, келейник взял образок, поднес его старцу для благословения. Старец благословил его и промолвил: "Вот теперь я спокоен", – и келейник вынес образок дожидавшейся крестьянке. Другому же посетителю, к немалому его удивлению, преподобный сказал, что в воскресенье надеется быть в церкви, и когда тот возразил, что ему по слабости сил никак нельзя служить, преподобный Моисей прибавил: "Служить нельзя, но быть можно". Слова эти сбылись в точности – в воскресенье гроб почившего о Господе старца был перенесен в церковь».

16 июня, в десятом часу утра, когда читались слова Евангелия от Матфея: «Приити бо имать Сын Человеческий во славе Отца Своего, со Ангелы Своими, и тогда воздаст комуждо по деянием его» (Мф.16,27), отец Моисей тихо отошел ко Господу.

Обитель, многочисленные богомольцы прощались с настоятелем. 19 июня, после Божественной литургии, при большом стечении народа состоялся чин отпевания, а затем погребение архимандрита Моисея. Его похоронили в Казанском соборе.

Жизнь настоятеля архимандрита Моисея была ежедневным подвигом, это было очевидно уже для его современников, как ни старался он скрывать свои добродетели. В жизнеописании, составленном после кончины старца братией, говорится: «Всю жизнь отца архимандрита можно выразить такими словами: он жил сокровенно в Боге. Как ни высоко это слово, для него оно было и делом. Во всем – в попечениях об устройстве и содержании обители, в управлении братством и нравственной его поддержке, во всех своих благонамеренных предприятиях, во всем возлагался он на Господа с полною верою и упованием, все случавшееся с ним принимал как от Господа: скорбное – как посланное для пользы душевной, утешительное – как знак Отеческого милостивого промышления. „От Него, Создателя, – говорил он, – бытие наше, Им живем и движемся, и от Него всякое благо и всякий дар"». Эти слова старца – его живой завет и всем нам.