Речь Черчилля в Фултоне, штат Миссури, в 1946 году, где он предостерегал против бывшего союзника по Второй мировой войне из коммунистического лагеря, заложила основы для нового конфликта, известного как холодная война, которая длилась несколько десятилетий и до сих пор портит международные отношения. Ниже приводится отрывок из книги члена Международного консорциума журналистских расследований Томаса Майера «When Lions Roar: The Churchills and the Kennedys» (Когда рычат львы. Черчилли и Кеннеди).
Улицы Джефферсон-Сити, что в штате Миссури, украсили государственными флагами США и Великобритании в честь приезда президента Гарри Трумэна и человека, который, по словам Трумэна, спас западную цивилизацию.
Уинстон Черчилль сидел в лимузине с открытым верхом рядом с преемником Рузвельта, а тысячи жителей Миссури на железнодорожном вокзале приветствовали их и махали им руками. Двух улыбающихся политиков окружили угрюмые спецагенты (вставшие на подножки автомобиля), и лимузин поехал по улицам столицы штата. Было 6 марта 1946 года. Проехав долгий путь из Вашингтона на поезде, 71-летний бывший премьер-министр Британии старался не перетруждаться. Когда в том году Черчилля спросили о секрете его успеха, этот старый боевой конь ответил: «Я берегу энергию — никогда не стою, когда можно сидеть, и никогда не сижу, когда можно лежать».
Спустя несколько месяцев после отставки с премьерского поста Черчилль направился в спортивный зал колледжа в близлежащем Фултоне, чтобы произнести одну из самых значимых речей за всю свою карьеру. Действуя с благословения американского президента, Черчилль выступил с боевым кличем об англо-американском противостоянии «железному занавесу», опущенному Советским Союзом (это его образное выражение, означающее распространение коммунизма в Европе). Это выступление положило начало продолжавшейся много десятилетий холодной войне. Вместе с тем, эта фултонская речь под заголовком «Движущие силы мира» также стала очередным поворотным моментом в долгой жизни Черчилля. Отставке и пенсии он предпочел активную, почти вызывающую деятельность. Вместо того, чтобы уйти со сцены увенчанным лаврами былых побед, он решил встать под знамена будущего послевоенного мира с его атомными опасностями в качестве едва ли не пророка. Он снова стал государственным деятелем мирового масштаба, и голос его зазвучал вновь — знакомо и в то же время по-новому.
В Фултоне Черчилль отплатил Трумэну за его доверие блестящим выступлением. Он хотел разбудить Америку, убаюканную победой во Второй мировой войне и готовую вернуться к своей изоляционистской дреме. Он предупредил, что если Запад не будет действовать стремительно и настойчиво, его ждет новый конфликт, на сей раз с тоталитарным коммунистическим режимом, приобретающим в Москве угрожающие очертания.
«На континент опустился железный занавес, — вещал Черчилль, одетый в почетную шапочку и мантию оксфордского преподавателя, и его слова транслировались на всю страну. — Это явно не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не Европа, обладающая необходимыми предпосылками для создания прочного мира».
Трумэн, появившийся на сцене вместе с Черчиллем, просмотрел и одобрил эту речь заранее. Прямолинейный Гарри дал понять, что ее важный сигнал должен быть услышан.
Черчилль утверждал, что безудержная сталинская экспансия в Центральной и Восточной Европе создает такой же риск мирового конфликта, как это делала агрессивная гитлеровская Германия в 1930-е годы, когда одинокий голос Черчилля звучал в политической пустоте. «В прошлый раз, наблюдая подобное развитие событий, я взывал во весь голос к своим соотечественникам и ко всему миру, но никто не пожелал слушать, — с нотками мелодраматизма восклицал Черчилль. — Никогда еще в истории не было войны, которую было бы легче предотвратить своевременными действиями, чем та, которая только что разорила огромные области земного шара. Ее, я убежден, можно было предотвратить без единого выстрела...»
Черчилль по очереди называл столицы европейских государств, попавших в «советскую сферу». Он был встревожен тем, что усиливающийся коммунистический блок будет распространяться по всему миру, если «братский союз» (Соединенные Штаты, Великобритания и остальной «англоязычный мир») не откажется от своей политики умиротворения сторонников холодной войны. Он настаивал на переговорах с Советами с целью урегулирования, чтобы предотвратить перерастание напряженности в активную войну, которой не хочет ни одна из сторон. «Из того, что я наблюдал в поведении наших русских друзей и союзников во время войны, я вынес убеждение, что они ничто не почитают так, как силу, и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости», — заявил он, как будто пересказывая уроки из истории на основе собственных ощущений и переживаний. «Если упустить эти решающие годы, тогда и в самом деле нас постигнет катастрофа», — сделал свой вывод Черчилль.
Довольный Трумэн аплодировал стоя. В отличие от Рузвельта, с которым у него были бурные отношения, Черчилль высоко ценил откровенную и прямую манеру поведения Трумэна, а также ту смелость, которую он проявил, чтобы положить конец Второй мировой войне. Он поддержал решение Трумэна сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки (в результате чего погибли 200 тысяч мирных жителей), чтобы избежать потерь союзников в четверть миллиона человек, которые ожидались в случае вторжения на японскую территорию. Решение сбросить бомбу было «единогласным, автоматическим, беспрекословным», и принято оно было без долгих размышлений, вспоминал позднее Черчилль. В ходе войны британцы согласились совместно работать с американцами над созданием бомбы, однако сказали, что не будут ее использовать без согласия обеих сторон.
«Дайте мне знать, было это успехом или неудачей», — написал Черчилль Трумэну в июле 1945 года о первом испытании атомного оружия в пустыне Нью-Мексико.
«Это успех. Трумэн», — получил он короткий ответ. В том же году, когда стали ясны и понятны экспансионистские планы Сталина, Черчилль впервые употребил термин «железный занавес» в частном послании Трумэну.
Однако реакция общества на речь Черчилля в Фултоне оказалась негативной. Газеты в своих редакционных статьях осуждали ее, называя злобным бахвальством. А обозреватель Уолтер Липпман (Walter Lippmann) заявил, что приглашение Трумэна Черчиллю является «почти катастрофическим просчетом». Новый президент вскоре понял, что его страна не готова к очередной войне — на сей раз со своим недавним союзником Сталиным и его русской армией. Охота на Советы в мирное время — это очень не похоже на расправу над Японией в ходе войны. Трумэн «заполз обратно в свою раковину и даже заявил, что не знал заранее, о чем будет говорить Черчилль», сообщал журнал Time. Открестившись от комментариев Черчилля, Трумэн потом предложил направить линкор «Миссури» в Советский Союз, чтобы Сталин приехал на нем в Америку и опроверг прозвучавшие в Фултоне обвинения.
