Во­ору­жив­шись тай­ны­ми зна­ни­я­ми и при­звав на по­мощь нечи­стых ду­хов, Ки­при­ан три ра­за по­сы­лал их со­блаз­нить Иусти­ну. Они вну­ша­ли ей дур­ные мыс­ли, раз­жи­га­ли в ней плот­скую страсть, ис­ку­ша­ли льсти­вы­ми и лу­ка­вы­ми ре­ча­ми, но Иусти­на по­беж­да­ла их по­стом, мо­лит­вой и крест­ным зна­ме­ни­ем, и, по­срам­лен­ные и устра­шен­ные кре­стом Гос­под­ним, они бе­жа­ли с по­зо­ром. Воз­не­го­до­вал то­гда Ки­при­ан и стал мстить Иустине за свой по­зор. Он на­слал мор и яз­вы на дом Иусти­ны и на весь го­род, как неко­гда диа­вол на пра­вед­но­го Иова. Она же усерд­но мо­ли­лась, и бе­сов­ское на­ва­жде­ние пре­кра­ти­лось. По­сле та­кой пе­ре­ме­ны лю­ди ста­ли про­слав­лять Хри­ста, а Ки­при­ан, про­зрев, от­рек­ся от дел диа­во­ла, ис­по­ве­дал все мест­но­му епи­ско­пу Ан­фи­му, от­дал ему на со­жже­ние все свои кни­ги и умо­лял со­вер­шить над ним Свя­тое Кре­ще­ние.

Он вполне из­ме­нил свою жизнь, через семь дней по­сле кре­ще­ния его по­ста­ви­ли во чте­ца, через два­дцать дней – в ипо­ди­а­ко­на, через трид­цать – в диа­ко­на, а через год ру­ко­по­ло­жи­ли в иерея. Ско­ро он был по­став­лен епи­ско­пом и в этом сане про­во­дил та­кую свя­тую жизнь, что срав­нял­ся со мно­ги­ми ве­ли­ки­ми свя­ты­ми.

Во вре­мя го­не­ний на хри­сти­ан при им­пе­ра­то­ре Дио­кли­ти­ане Ки­при­а­на и Иусти­ну окле­ве­та­ли, по­са­ди­ли в тем­ни­цу, по­том ве­ле­ли по­ве­сить свя­то­го и стро­гать ему те­ло, а Иусти­ну – бить по устам и гла­зам. По­сле это­го их бро­си­ли в ко­тел, но ки­пя­щий ко­тел не при­чи­нил им ни­ка­ко­го вре­да. В кон­це кон­цов их осу­ди­ли на усе­че­ние ме­чом.

Ви­дя непо­вин­ную смерть му­че­ни­ков, во­ин Фео­к­тист объ­явил се­бя хри­сти­а­ни­ном и был каз­нен вме­сте с ни­ми.

Свя­щен­но­му­че­ник Ки­при­ан, свя­тая му­че­ни­ца Иусти­на и свя­той му­че­ник Фео­к­тист умерщ­вле­ны в Ни­ко­ми­дии в 304 го­ду.

См.: «Жи­тие и стра­да­ние свя­то­го свя­щен­но­му­че­ни­ка Ки­при­а­на и свя­той му­че­ни­цы Иусти­ны» в из­ло­же­нии свт. Ди­мит­рия Ро­стов­ско­го.

См. также: «Священномученик Киприан и мученица Иустиния. Житие мученицы Иустинии по Великой Макарьевской Четьи Минеи».

***

Бла­жен­ный Ан­дрей, Хри­ста ра­ди юро­ди­вый

Бла­жен­ный Ан­дрей, Хри­ста ра­ди юро­ди­вый, был сла­вя­нин и жил в Х ве­ке в Кон­стан­ти­но­по­ле. С юных лет он по­лю­бил храм Бо­жий и Свя­щен­ные кни­ги. Од­на­жды в сон­ном ви­де­нии бла­жен­ный уви­дел два вой­ска. В од­ном бы­ли му­жи в свет­лых одеж­дах, в дру­гом – чер­ные и страш­ные бе­сы. Ан­гел Бо­жий, ко­то­рый дер­жал в ру­ке чу­дес­ные вен­цы, ска­зал Ан­дрею, что вен­цы эти – не укра­ше­ние зем­но­го ми­ра, а небес­ное со­кро­ви­ще, ко­то­рым Гос­подь на­граж­да­ет Сво­их во­и­нов, по­беж­да­ю­щих чер­ные пол­чи­ща. «Иди на доб­рый по­двиг, – ска­зал Ан­гел Ан­дрею, – будь юро­див ра­ди Ме­ня и мно­го по­лу­чишь в день Цар­ства Мо­е­го». По­нял бла­жен­ный, что Сам Гос­подь при­зы­ва­ет его на по­двиг. С это­го вре­ме­ни Ан­дрей на­чал хо­дить по ули­цам го­ро­да в ру­би­ще, как буд­то ра­зум его по­му­тил­ся. Мно­гие го­ды тер­пел свя­той на­смеш­ки, оскорб­ле­ния. Бла­го­душ­но сно­сил он по­бои, го­лод и жаж­ду, сту­жу и зной, про­ся ми­ло­сты­ню и от­да­вая ее дру­гим ни­щим. За свое ве­ли­кое тер­пе­ние и сми­ре­ние свя­той по­лу­чил от Гос­по­да дар про­ро­че­ства и про­зор­ли­во­сти, спас мно­гих от ду­шев­ной по­ги­бе­ли и об­ли­чил мно­гих нече­стив­цев.

Во вре­мя мо­лит­вы во Влахерн­ском хра­ме свя­той Ан­дрей спо­до­бил­ся узреть Пре­свя­тую Бо­го­ро­ди­цу, по­кры­ва­ю­щую мо­ля­щих­ся Сво­им омо­фо­ром. Скон­чал­ся бла­жен­ный Ан­дрей в 936 го­ду.

См.: «Жи­тие свя­то­го Ан­дрея, Хри­ста ра­ди юро­ди­во­го» в из­ло­же­нии свт. Ди­мит­рия Ро­стов­ско­го. См. также: Житие и деяния святого отца нашего Андрея, Юродивого Христа ради.

***

Праведного воина Феодора Ушакова

 в трех вер­стах от Бур­на­ко­во на ле­вом бе­ре­гу Вол­ги. В этом хра­ме Фе­о­до­ра кре­сти­ли, здесь же бы­ла шко­ла для дво­рян­ских де­тей, где он обу­чал­ся гра­мо­те и сче­ту. Фе­о­дор Иг­на­тье­вич и Па­рас­ке­ва Ни­ки­тич­на, бу­дучи очень на­бож­ны, по­чи­та­ли глав­ным усло­ви­ем вос­пи­та­ния де­тей раз­ви­тие вы­со­ких ре­ли­ги­оз­ных чувств и стро­гой нрав­ствен­но­сти. Эти чув­ства, воз­буж­ден­ные при­ме­ра­ми се­мей­ства и осо­бен­но род­но­го дя­ди-мо­на­ха, глу­бо­ко за­пе­чат­ле­лись в серд­це воз­рас­тав­ше­го от­ро­ка, со­хра­ни­лись и ста­ли гос­под­ству­ю­щи­ми во всю его по­сле­ду­ю­щую жизнь. В глу­ши де­ре­вен­ско­го по­ме­стья бы­ло мно­го про­сто­ра для физи­че­ско­го раз­ви­тия; от­рок Фе­о­дор, об­ла­дая врож­ден­ным без­стра­ши­ем ха­рак­те­ра, неред­ко, в со­про­вож­де­нии та­ких же смель­ча­ков, от­ва­жи­вал­ся, как от­ме­ча­ют био­гра­фы, на по­дви­ги не по ле­там – так, на­при­мер, со ста­ро­стою де­рев­ни сво­ей он ха­жи­вал на мед­ве­дя. Эти ка­че­ства – без­стра­шие и пре­не­бре­же­ние опас­но­стью – так­же укре­пи­лись в ха­рак­те­ре Фе­о­до­ра. Скром­ный и уступ­чи­вый в обыч­ных усло­ви­ях, Фе­о­дор Уша­ков как бы пе­ре­рож­дал­ся в ми­ну­ты опас­но­сти и без стра­ха смот­рел ей пря­мо в ли­цо.

В воз­расте шест­на­дца­ти лет Фе­о­дор был пред­став­лен в ге­рольд­мей­стер­скую кон­то­ру для смот­ра, где и по­ка­зал, что «рос­сий­ской гра­мо­те и пи­сать обу­чен... же­ла­ет-де он, Фе­о­дор, в Мор­ской ка­дет­ский кор­пус в ка­де­ты».

Мор­ской ка­дет­ский кор­пус рас­по­ла­гал­ся в Санкт-Пе­тер­бур­ге, на уг­лу на­бе­реж­ной Боль­шой Невы и 12-й ли­нии Ва­си­льев­ско­го ост­ро­ва. В фев­ра­ле 1761 го­да ту­да был за­чис­лен Фе­о­дор Уша­ков, но дя­ди сво­е­го в Алек­сан­дро-Нев­ском мо­на­сты­ре уже не за­стал – мо­нах Фе­о­дор был в Са­нак­са­ре, на бе­ре­гу Мок­ши, в Там­бов­ской про­вин­ции.

Ко вре­ме­ни по­ступ­ле­ния Фе­о­до­ра Уша­ко­ва Мор­ской кор­пус пред­став­лял со­бою еще не на­стро­ив­ше­е­ся для пра­виль­ной учеб­ной жиз­ни за­ве­де­ние. На­у­ки пре­по­да­ва­лись до­ста­точ­но хо­ро­шо, чтобы об­ра­зо­вать ис­прав­но­го мор­ско­го офи­це­ра, но внут­рен­не­го по­ряд­ка, долж­но­го на­блю­де­ния за нрав­ствен­но­стью юно­шей не бы­ло. Ка­де­ты бы­ли предо­став­ле­ны са­мим се­бе, и при склон­но­сти под­рост­ков к под­ра­жа­нию и мо­ло­де­че­ству дур­ные то­ва­ри­щи мог­ли иметь боль­шее вли­я­ние, чем хо­ро­шие. Кро­ме то­го, мно­го на­дежд в де­ле вос­пи­та­ния воз­ла­га­лось на роз­гу. Но небла­го­при­ят­ные школь­ные усло­вия не от­ра­зи­лись на юно­ше Фе­о­до­ре; доб­рые свой­ства его ха­рак­те­ра, при­не­сен­ные им в кор­пус из род­ной се­мьи, огра­ди­ли его от пор­чи. Бу­ду­щий адми­рал, от­ли­ча­ясь хо­ро­шей уче­бой и доб­рой нрав­ствен­но­стью, при­леж­но по­сти­гал пре­по­да­ва­е­мые ему на­у­ки, осо­бую склон­ность про­яв­ляя к ариф­ме­ти­ке, на­ви­га­ции и ис­то­рии, и через пять лет успеш­но, од­ним из луч­ших, окон­чил Мор­ской кор­пус, по­лу­чил офи­цер­ский чин и был при­ве­ден к при­ся­ге:

«Аз, Фе­о­дор Уша­ков, обе­ща­ю­ся и кля­ну­ся Все­мо­гу­щим Бо­гом пред Свя­тым Его Еван­ге­ли­ем в том, что хо­щу и дол­жен ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ мо­ей все­ми­ло­сти­вей­шей Го­су­да­рыне ИМПЕРАТРИЦЕ ЕКАТЕРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ САМОДЕРЖИЦЕ и ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА лю­без­ней­ше­му Сы­ну Го­су­да­рю Це­за­ре­ви­чу и Ве­ли­ко­му Кня­зю Пав­лу Пет­ро­ви­чу, за­кон­но­му все­рос­сий­ска­го пре­сто­ла На­след­ни­ку, вер­но и нели­це­мер­но слу­жить и во всем по­ви­но­вать­ся, не ща­дя жи­во­та сво­е­го до по­след­ней кап­ли кро­ви... В чем да по­мо­жет мне Гос­подь Бог Все­мо­гу­щий!».

Вся по­сле­ду­ю­щая жизнь Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча ста­ла под­твер­жде­ни­ем то­го, что он ни в чем не из­ме­нил дан­ной им при­ся­ге.

По­сле вы­пус­ка из Мор­ско­го кор­пу­са Фе­о­до­ра Уша­ко­ва на­пра­ви­ли на флот Бал­тий­ско­го мо­ря. Се­вер­ные мо­ря ред­ко бы­ва­ют спо­кой­ны­ми, и для мо­ло­до­го офи­це­ра это бы­ла хо­ро­шая мор­ская шко­ла. Пер­вые го­ды служ­бы на фло­те про­шли в ин­тен­сив­ной уче­бе под ру­ко­вод­ством опыт­ных мо­ря­ков. Бла­го­да­ря сво­е­му усер­дию, пыт­ли­во­сти ума, рев­ност­но­му от­но­ше­нию к де­лу и вы­со­ким ду­шев­ным ка­че­ствам, мо­ло­дой мич­ман Фе­о­дор Уша­ков успеш­но про­шел эту первую шко­лу мор­ской прак­ти­ки и был пе­ре­ве­ден на юг, в Азов­скую фло­ти­лию.

В кон­це ХVII – на­ча­ле ХVIII ве­ка вы­дви­ну­лась го­судар­ствен­ная за­да­ча воз­вра­ще­ния Рос­сии по­бе­ре­жья Чер­но­го мо­ря. В 1775 го­ду, при им­пе­ра­три­це Ека­те­рине II, бы­ло при­ня­то ре­ше­ние о со­зда­нии на Чер­ном мо­ре ре­гу­ляр­но­го ли­ней­но­го фло­та. В 1778 го­ду, в трид­ца­ти вер­стах вы­ше устья Дне­пра, неда­ле­ко от уро­чи­ща Глу­бо­кая при­стань бы­ло устро­е­но адми­рал­тей­ство, ос­но­ва­ны порт и го­род Хер­сон. На­ча­лась ра­бо­та по со­ору­же­нию эл­лин­гов под ко­раб­ли, од­на­ко из-за боль­ших труд­но­стей с до­став­кой ле­са из глу­бин­ных рай­о­нов Рос­сии стро­и­тель­ство за­тя­ну­лось. Де­ло на­ча­ло по­прав­лять­ся лишь с при­бы­ти­ем офи­це­ров и ко­манд на стро­ив­ши­е­ся ко­раб­ли. В ав­гу­сте 1783 го­да в Хер­сон при­был и ка­пи­тан вто­ро­го ран­га Фе­о­дор Уша­ков.

В это же вре­мя в го­ро­де на­ча­лась эпи­де­мия чу­мы. В Хер­соне был уста­нов­лен ка­ран­тин. В то вре­мя счи­та­лось, что чу­ма рас­про­стра­ня­ет­ся по воз­ду­ху. Для от­гна­ния мо­ро­во­го по­вет­рия на ули­цах раз­во­ди­ли ко­ст­ры, оку­ри­ва­ли жи­ли­ща, но эпи­де­мия уси­ли­ва­лась. Несмот­ря на слож­ную во­ен­ную об­ста­нов­ку, тре­бо­вав­шую про­дол­же­ния стро­и­тель­ства ко­раб­лей, был дан при­каз пол­но­стью пре­кра­тить ра­бо­ты и все си­лы на­пра­вить на борь­бу с чу­мой.

Все ко­ман­ды бы­ли вы­ве­де­ны в степь. Не хва­та­ло ле­ка­рей, их обя­зан­но­сти при­ни­ма­ли на се­бя ко­ман­ди­ры. Ка­пи­тан Фе­о­дор Уша­ков стал твер­до уста­нав­ли­вать осо­бый ка­ран­тин­ный ре­жим. Всю свою ко­ман­ду он раз­де­лил на ар­те­ли. У каж­дой име­лась своя па­лат­ка из ка­мы­ша, по сто­ро­нам ко­то­рой бы­ли уста­нов­ле­ны коз­лы для про­вет­ри­ва­ния бе­лья. На зна­чи­тель­ном уда­ле­нии рас­по­ла­га­лась боль­нич­ная па­лат­ка. Ес­ли в ар­те­ли по­яв­лял­ся за­болев­ший, его немед­лен­но от­прав­ля­ли в от­дель­ную па­лат­ку, а ста­рую вме­сте со все­ми ве­ща­ми сжи­га­ли. Осталь­ные ар­тель­щи­ки пе­ре­во­ди­лись на ка­ран­тин. Об­ще­ние од­ной ар­те­ли с дру­гой бы­ло стро­го за­пре­ще­но. Уша­ков сам неустан­но за всем этим сле­дил. В ре­зуль­та­те энер­гич­ных дей­ствий Фе­о­до­ра Уша­ко­ва в его ко­ман­де чу­ма ис­чез­ла на че­ты­ре ме­ся­ца рань­ше, чем в дру­гих. В са­мое тя­же­лое по на­пря­жен­но­сти вре­мя эпи­де­мии он ни­ко­го не по­сы­лал в гос­пи­таль, пе­ре­пол­нен­ный боль­ны­ми, и спас от смер­ти мно­гих, поль­зуя их при ко­ман­де. Здесь про­яви­лись, ко­неч­но, его ис­клю­чи­тель­ные спо­соб­но­сти ре­шать са­мые труд­ные и неожи­дан­ные за­да­чи; но, глав­ным об­ра­зом, здесь ска­за­лась ве­ли­кая лю­бовь Фе­о­до­ра Уша­ко­ва к ближ­ним сво­им, лю­бовь ми­лу­ю­щая, со­стра­да­тель­ная, под­ска­зы­вав­шая ему наи­бо­лее вер­ные ре­ше­ния.

За уме­лые дей­ствия и про­яв­лен­ные при этом ста­ра­ния Фе­о­дор Уша­ков был про­из­ве­ден в ка­пи­та­ны пер­во­го ран­га и на­граж­ден сво­им пер­вым ор­де­ном свя­то­го Вла­ди­ми­ра чет­вер­той сте­пе­ни.

Трак­та­том меж­ду Рос­си­ей и Тур­ци­ей от 28 де­каб­ря 1783 го­да Крым был окон­ча­тель­но при­со­еди­нен к Рос­сии. И то­гда же Ека­те­ри­ной II был из­дан указ об устрой­стве на юж­ных ру­бе­жах но­вых укреп­ле­ний, сре­ди ко­то­рых необ­хо­ди­мо бы­ло вы­стро­ить и «кре­пость боль­шую Се­ва­сто­поль, где ныне Ах­ти­яр и где долж­ны быть Адми­рал­тей­ство, верфь для пер­во­го ран­га ко­раб­лей, порт и во­ен­ное се­ле­ние». В ав­гу­сте 1785 го­да в Се­ва­сто­поль из Хер­со­на на 66-пу­шеч­ном ли­ней­ном ко­раб­ле «Свя­той Па­вел» при­был ка­пи­тан пер­во­го ран­га Фе­о­дор Уша­ков.

11 ав­гу­ста 1787 го­да Тур­ция объ­яви­ла вой­ну Рос­сии. Для ве­де­ния бо­е­вых дей­ствий бы­ли раз­вер­ну­ты две ар­мии: Ека­те­ри­но­слав­ская под пред­во­ди­тель­ством ге­не­рал-фельд­мар­ша­ла Г.А. По­тем­ки­на-Та­ври­че­ско­го и Укра­ин­ская ге­не­рал-фельд­мар­ша­ла П.А. Ру­мян­це­ва-За­ду­най­ско­го. На пер­вое вре­мя им пред­пи­сы­ва­лось лишь охра­нять рос­сий­ские гра­ни­цы, и толь­ко Се­ва­сто­поль­ско­му фло­ту бы­ло ве­ле­но дей­ство­вать ре­ши­тель­но. Вско­ре про­изо­шла пер­вая ге­не­раль­ная ба­та­лия. Ту­рец­кий флот на­счи­ты­вал сем­на­дцать ли­ней­ных ко­раб­лей и во­семь фре­га­тов, а в рус­ской эс­кад­ре, аван­гар­дом ко­то­рой ко­ман­до­вал ка­пи­тан бри­га­дир­ско­го ран­га Фе­о­дор Уша­ков, бы­ло все­го два ли­ней­ных ко­раб­ля и де­сять фре­га­тов. 29 июня 1788 го­да про­тив­ни­ки об­на­ру­жи­ли друг дру­га и, на­хо­дясь во вза­им­ной бли­зо­сти, ста­ра­лись за­нять вы­год­ную по­зи­цию и со­хра­нить ли­нию ба­та­лии. Но 3 июля у ост­ро­ва Фидо­ни­си бой стал неиз­бе­жен. Ту­рец­кий флот всей мо­щью сво­ей ли­нии стал спус­кать­ся на рус­ские ко­раб­ли. И тут аван­гард­ный от­ряд Уша­ко­ва, «упо­тре­бив ста­ра­ние и ис­кус­ство», при­ба­вил па­ру­сов и ре­ши­тель­ным ма­нев­ром ли­шил воз­мож­но­сти ко­ман­ду­ю­ще­го ту­рец­ким фло­том Эс­ки-Гас­са­на охва­тить рус­ские ко­раб­ли и взять их на абор­даж. Вме­сте с тем Уша­ков от­ре­зал от ос­нов­ных сил два пе­ре­до­вых ту­рец­ких ко­раб­ля. Те, в свою оче­редь, об­на­ру­жив свое ги­бель­ное по­ло­же­ние, не до­жи­да­ясь ни­ка­ко­го сиг­на­ла, бро­си­лись спа­сать­ся бег­ством «с ве­ли­кой по­спеш­но­стью». Эс­ки-Гас­сан вы­нуж­ден был пу­стить­ся вдо­гон­ку сво­им ко­раб­лям. По­бе­да бы­ла за рус­ской эс­кад­рой.

Это сра­же­ние хоть и не име­ло су­ще­ствен­но­го вли­я­ния на де­ла всей кам­па­нии, но бы­ло при­ме­ча­тель­но в дру­гом. Впер­вые в от­кры­том бою ма­ло­чис­лен­ный рус­ский флот одер­жал по­бе­ду над пре­вос­хо­дя­щи­ми си­ла­ми про­тив­ни­ка. На­чаль­ствуя толь­ко аван­гар­дом, Фе­о­дор Уша­ков в дей­стви­тель­но­сти ру­ко­во­дил бо­ем всей эс­кад­ры, и его лич­ная храб­рость, ис­кус­ное вла­де­ние так­ти­кой, вы­да­ю­щи­е­ся ка­че­ства ко­ман­ди­ра и вы­со­кий ду­хов­ный об­лик ре­ши­ли сра­же­ние в на­шу поль­зу. Это бы­ла преж­де все­го ду­хов­ная по­бе­да, в ко­то­рой хри­сти­ан­ское са­мо­от­вер­же­ние ис­пол­ни­ло си­лой во­ин­ское ис­кус­ство. Ве­ра в веч­ную жизнь, несо­мнен­ное упо­ва­ние на по­мощь Бо­жию и, сле­до­ва­тель­но, неустра­ши­мость пе­ред непри­я­те­лем – вот что бы­ло ре­ша­ю­щим во фло­то­вод­че­ском та­лан­те Фе­о­до­ра Уша­ко­ва. По сво­е­му сми­ре­нию и от­сут­ствию тще­сла­вия Фе­о­дор Уша­ков в до­не­се­нии не се­бе при­пи­сал успех, но от­дал долж­ное му­же­ству и стрем­ле­нию к по­бе­де сво­их под­чи­нен­ных: «Все на­хо­дя­щи­е­ся в ко­ман­де вве­рен­но­го мне ко­раб­ля «Свя­то­го Пав­ла» гос­по­да обер-офи­це­ры и ниж­них чи­нов слу­жи­те­ли каж­дый по сво­е­му зва­нию опре­де­лен­ные от ме­ня им долж­но­сти ис­пол­ня­ли с та­ким от­мен­ным ста­ра­ни­ем и храб­рым ду­хом, что за необ­хо­ди­мый долг по­чи­таю от­несть им вся­кую за то до­стой­ную по­хва­лу...».

За­кон­чил­ся пер­вый год вой­ны, в ко­то­рый со­кру­ши­лись ту­рец­кие мор­ские си­лы, а мо­ло­дой Чер­но­мор­ский флот одер­жал ре­ши­тель­ную по­бе­ду, при­ве­дя От­то­ман­скую Пор­ту «в чрез­вы­чай­ный страх и ужас». Фе­о­дор Уша­ков, по­лу­чив чин контр-адми­ра­ла, был на­зна­чен в на­ча­ле 1790 го­да ко­ман­ду­ю­щим Чер­но­мор­ским фло­том. Князь По­тем­кин пи­сал Им­пе­ра­три­це: «Бла­го­да­ря Бо­га, и флот и фло­ти­лия на­ши силь­ней уже ту­рец­ких. Есть во фло­те Се­ва­сто­поль­ском контр-адми­рал Уша­ков. От­лич­но зна­ющ, пред­при­им­чив и охот­ник к служ­бе. Он мой бу­дет по­мощ­ник». А в бо­е­вой ин­струк­ции кня­зя По­тем­ки­на Фе­о­до­ру Уша­ко­ву го­во­ри­лось: «Тре­буй­те от вся­ко­го, чтоб дра­лись му­же­ствен­но или, луч­ше ска­жу, по-чер­но­мор­ски; чтоб бы­ли вни­ма­тель­ны к ис­пол­не­нию по­ве­ле­ний и не упус­ка­ли по­лез­ных слу­ча­ев... Бог с ва­ми! Воз­ла­гай­те твер­дую на Него на­деж­ду. Опол­чась Ве­рою, ко­неч­но по­бе­дим. Мо­лю Со­зда­те­ля и по­ру­чаю вас хо­да­тай­ству Гос­по­да на­ше­го Иису­са Хри­ста!».

С та­ко­вым на­пут­стви­ем слу­жил пра­во­слав­ный во­ин Фе­о­дор Уша­ков, умно­жая сла­ву лю­без­но­го Оте­че­ства.

В на­ча­ле июля 1790 го­да, неда­ле­ко от Кер­чен­ско­го про­ли­ва, про­изо­шло оче­ред­ное сра­же­ние, в ко­то­ром эс­кад­ра Уша­ко­ва вновь одер­жа­ла бли­ста­тель­ную по­бе­ду. «Я сам удив­ля­юсь про­вор­ству и храб­ро­сти мо­их лю­дей, – пи­сал Уша­ков. – Они стре­ля­ли в непри­я­тель­ский ко­рабль не ча­сто и с та­кою сно­ров­кою, что, ка­за­лось, каж­дый учит­ся стре­лять по це­ли». Ко­неч­но, та­кая неустра­ши­мость и спо­кой­ствие ду­ха, про­яв­лен­ные участ­ни­ка­ми боя, го­во­рят о ве­ли­ком при­ме­ре их пред­во­ди­те­ля. Ека­те­ри­на II пи­са­ла кня­зю По­тем­ки­ну: «По­бе­ду Чер­но­мор­ско­го фло­та над Ту­рец­ким мы празд­но­ва­ли вче­ра мо­леб­стви­ем у Ка­зан­ской... Контр-адми­ра­лу Уша­ко­ву ве­ли­кое спа­си­бо про­шу от ме­ня ска­зать и всем его под­чи­нен­ным».

По­сле по­ра­же­ния при Кер­чи раз­бро­сан­ный по все­му мо­рю ту­рец­кий флот вновь стал со­би­рать­ся в еди­ную эс­кад­ру. Сул­тан Се­лим III для вер­но­сти дал в по­мощь ко­ман­ду­ю­ще­му ту­рец­ким фло­том Гус­сейн-па­ше опыт­но­го адми­ра­ла Са­ид-бея, на­ме­ре­ва­ясь пе­ре­ло­мить ход со­бы­тий в поль­зу Тур­ции. Но од­но де­ло на­ме­ре­ния, а дру­гое – встре­ча ли­цом к ли­цу с рус­ским пра­во­слав­ным во­ин­ством. Утром 28 ав­гу­ста ту­рец­кий флот сто­ял на яко­ре меж­ду Га­джи­бе­ем (впо­след­ствии Одес­сой) и ост­ро­вом Тенд­ра. И вдруг со сто­ро­ны Се­ва­сто­по­ля Гус­сейн об­на­ру­жил иду­щий под все­ми па­ру­са­ми рос­сий­ский флот. По­яв­ле­ние рус­ской эс­кад­ры Уша­ко­ва при­ве­ло ту­рок в чрез­вы­чай­ное за­ме­ша­тель­ство. Несмот­ря на пре­вос­ход­ство в си­лах, они спеш­но ста­ли ру­бить ка­на­ты и в без­по­ряд­ке от­хо­дить к Ду­наю. Уша­ков, спра­вед­ли­во по­ла­гая, что в нрав­ствен­ном от­но­ше­нии по­ло­ви­на по­бе­ды на его сто­роне, при­ка­зал нести все па­ру­са и, по­дой­дя к про­тив­ни­ку на ди­стан­цию кар­теч­но­го вы­стре­ла, об­ру­шил всю мощь бор­то­вой ар­тил­ле­рии на пе­ре­до­вую часть ту­рец­ко­го фло­та. Флаг­ман­ский ко­рабль Уша­ко­ва «Рож­де­ство Хри­сто­во» вел бой с тре­мя ко­раб­ля­ми про­тив­ни­ка, за­ста­вив их вый­ти из ли­нии. Рос­сий­ские су­да храб­ро сле­до­ва­ли при­ме­ру сво­е­го пред­во­ди­те­ля. За­ме­ша­тель­ство ту­рок воз­рас­та­ло с каж­дой ми­ну­той. Тес­ни­мые рус­ски­ми су­да­ми пе­ре­до­вые непри­я­тель­ские ко­раб­ли при­нуж­де­ны бы­ли пу­стить­ся в бег­ство. Флаг­ман­ский ко­рабль Са­ид-бея 74-пу­шеч­ный «Ка­пу­да­ния», бу­дучи силь­но по­вре­жден­ным, от­стал от ту­рец­ко­го фло­та. Рус­ские ко­раб­ли окру­жи­ли его, но он про­дол­жал храб­ро за­щи­щать­ся. То­гда Уша­ков, ви­дя без­по­лез­ное упор­ство непри­я­те­ля, на­пра­вил к нему «Рож­де­ство Хри­сто­во», по­до­шел на рас­сто­я­ние трид­ца­ти са­жен и сбил с него все мач­ты; за­тем встал бор­том про­тив но­са ту­рец­ко­го флаг­ма­на, го­то­вясь к оче­ред­но­му зал­пу. В это вре­мя «Ка­пу­да­ния» спу­стил флаг.

«Лю­ди непри­я­тель­ско­го ко­раб­ля, – до­кла­ды­вал впо­след­ствии Уша­ков, – вы­бе­жав все на­верх, на бак и на бор­та, и под­ни­мая ру­ки квер­ху, кри­ча­ли на мой ко­рабль и про­си­ли по­ща­ды и сво­е­го спа­се­ния. За­ме­тя оное, дан­ным сиг­на­лом при­ка­зал я бой пре­кра­тить и по­слать во­ору­жен­ные шлюп­ки для спа­се­ния ко­ман­ди­ра и слу­жи­те­лей, ибо во вре­мя бою храб­рость и от­ча­ян­ность ту­рец­ко­го адми­ра­ла трех­бун­чуж­но­го па­ши Са­ид-бея бы­ли столь без­пре­дель­ны, что он не сда­вал сво­е­го ко­раб­ля до тех пор, по­ка не был весь раз­бит до край­но­сти». Ко­гда рус­ские мо­ря­ки с объ­ято­го пла­ме­нем «Ка­пу­да­нии» сня­ли ка­пи­та­на, его офи­це­ров и са­мо­го Са­ид-бея, ко­рабль взле­тел на воз­дух вме­сте с остав­шим­ся эки­па­жем и каз­ной ту­рец­ко­го фло­та. Взрыв огром­но­го флаг­ман­ско­го ко­раб­ля на гла­зах у все­го фло­та про­из­вел на ту­рок силь­ней­шее впе­чат­ле­ние и до­вер­шил по­бе­ду, до­бы­тую Уша­ко­вым при Тендре.

Cам же Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич яс­но по­ни­мал: по­бе­ды на­ше­му во­ин­ству да­ру­ет Гос­подь, и без по­мо­щи Бо­жи­ей все уме­ние че­ло­ве­че­ское «ни­что­же есть». Знал, что в Рос­сии, на бе­ре­гу ре­ки Мок­ши, в Са­нак­сар­ской свя­той оби­те­ли воз­но­сит мо­лит­вы о нем ста­рец Фе­о­дор, в этот год при­бли­зив­ший­ся к ис­хо­ду от зем­но­го сво­е­го бы­тия. По воз­вра­ще­нии в Се­ва­сто­поль ко­ман­ду­ю­щим фло­том Фе­о­до­ром Уша­ко­вым был дан при­каз, в ко­то­ром го­во­ри­лось: «Вы­ра­жаю мою наи­при­зна­тель­ней­шую бла­го­дар­ность и ре­ко­мен­дую зав­траш­ний день для при­не­се­ния Все­выш­не­му мо­ле­ния за столь счаст­ли­во да­ро­ван­ную по­бе­ду; всем, ко­му воз­мож­но с су­дов, и свя­щен­ни­кам со все­го фло­та быть в церк­ви Св. Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца в 10 ча­сов по­по­лу­но­чи и по от­ше­ствии бла­годар­ствен­но­го мо­леб­на вы­па­лить с ко­раб­ля «Рож­де­ства Хри­сто­ва» из 51 пуш­ки».

В 1791 го­ду рус­ско-ту­рец­кая вой­на за­вер­ши­лась бли­ста­тель­ной по­бе­дой контр-адми­ра­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва у мы­са Ка­лиа­крия. Тур­ция на­ме­ре­ва­лась на­не­сти ре­ши­тель­ный удар Рос­сии, чтобы при­ну­дить ее к за­клю­че­нию вы­год­но­го для Тур­ции ми­ра. Сул­тан при­звал на по­мощь флот из аф­ри­кан­ских вла­де­ний, про­сла­вив­ший­ся под пред­во­ди­тель­ством ал­жир­ца Се­ит-Али. Се­ит-Али хваст­ли­во по­обе­щал ви­нов­ни­ка недав­них по­ра­же­ний Тур­ции контр-адми­ра­ла Уша­ко­ва при­ве­сти в Кон­стан­ти­но­поль в це­пях. Пред­сто­я­ло ге­не­раль­ное сра­же­ние; это со­зна­ва­лось всем на­шим фло­том. «Мо­ли­тесь Бо­гу! – пи­сал князь По­тем­кин Уша­ко­ву. – Гос­подь нам по­мо­жет, по­ло­жи­тесь на Него; обод­ри­те ко­ман­ду и про­из­ве­ди­те в ней же­ла­ние к сра­же­нию. Ми­лость Бо­жия с ва­ми!». 31 июля на под­хо­дах к мысу Ка­лиа­крия Уша­ков об­на­ру­жил ту­рец­кий флот, сто­яв­ший в ли­нии на яко­ре под при­кры­ти­ем бе­ре­го­вых ба­та­рей. По­яв­ле­ние рус­ской эс­кад­ры бы­ло для ту­рок пол­ной неожи­дан­но­стью – их охва­ти­ла па­ни­ка. Тур­ки в спеш­ке ста­ли ру­бить ка­на­ты и ста­вить па­ру­са. При этом несколь­ко ко­раб­лей, не спра­вив­шись с управ­ле­ни­ем на кру­той волне при по­ры­ви­стом вет­ре, столк­ну­лись друг с дру­гом и по­лу­чи­ли по­вре­жде­ния. Уша­ков, бу­дучи на вет­ре и поль­зу­ясь нераз­бе­ри­хой в стане непри­я­те­ля, при­нял изу­ми­тель­ное по на­ход­чи­во­сти ре­ше­ние и по­вел свой флот меж­ду ту­рец­ки­ми ко­раб­ля­ми и без­пре­стан­но па­ля­щей бе­ре­го­вой ба­та­ре­ей, от­ре­зая ко­раб­ли от бе­ре­га. Бой раз­го­рел­ся с по­тря­са­ю­щей си­лою. Бо­е­вая ли­ния ту­рок бы­ла раз­би­та, их ко­раб­ли бы­ли на­столь­ко стес­не­ны, что би­ли друг в дру­га, укры­ва­ясь один за дру­го­го. Уша­ков на флаг­ман­ском ко­раб­ле «Рож­де­ство Хри­сто­во» по­гнал­ся за пы­тав­шим­ся уй­ти Се­ит-Али и, сбли­зив­шись с ним, ата­ко­вал его. Пер­вым же яд­ром с рус­ско­го флаг­ма­на на ал­жир­ском ко­раб­ле вдре­без­ги раз­нес­ло фор-стень­гу, ще­па от ко­то­рой от­ле­те­ла в Се­ит-Али, тя­же­ло ра­нив его в под­бо­ро­док. Окро­вав­лен­ный ал­жир­ский пред­во­ди­тель, не так дав­но по­хва­ляв­ший­ся пле­не­ни­ем Уша­ко­ва, был уне­сен с па­лу­бы в ка­ю­ту. Рус­ские ко­раб­ли, окру­жив про­тив­ни­ка, бук­валь­но осы­па­ли его яд­ра­ми. Ту­рец­кий флот был «со­вер­шен­но уже раз­бит до край­но­сти» и в оче­ред­ной раз бе­жал с по­ля боя. На­сту­пив­шая тем­но­та, по­ро­хо­вой дым и пе­ре­ме­на вет­ра спас­ли его от пол­но­го раз­гро­ма и пле­не­ния. Весь ту­рец­кий флот, ли­шив­ший­ся два­дца­ти вось­ми су­дов, раз­бро­са­ло по мо­рю. Боль­шая часть эки­па­жей бы­ла пе­ре­би­та, в то вре­мя как на рус­ских ко­раб­лях по­те­ри бы­ли незна­чи­тель­ны. А в Кон­стан­ти­но­по­ле, не имея из­ве­стий о про­ис­шед­шем мор­ском сра­же­нии, празд­но­ва­ли кур­бан-бай­рам и ра­до­ва­лись; но вско­ре «сверх ча­я­ния сия ра­дость об­ра­ти­лась в пе­чаль и страх», вы­зван­ные по­яв­ле­ни­ем у кре­по­стей Бос­фо­ра остат­ков эс­кад­ры «слав­но­го ал­жир­ца» Се­ит-Али: вид при­шед­ших пя­ти его ли­ней­ных ко­раб­лей и пя­ти дру­гих ма­лых су­дов был ужа­сен, «неко­то­рые из оных без мачт и так по­вре­жде­ны, что впредь слу­жить на мо­ре не мо­гут»; па­лу­бы бы­ли за­ва­ле­ны тру­па­ми и уми­ра­ю­щи­ми от ран; в до­вер­ше­ние все­го ко­рабль са­мо­го Се­ит-Али, вой­дя на рейд, стал на ви­ду у всех то­нуть и пу­шеч­ны­ми зал­па­ми про­сить о по­мо­щи...

«Ве­ли­кий! Тво­е­го фло­та боль­ше нет», – до­ло­жи­ли ту­рец­ко­му сул­та­ну. Тот был на­столь­ко на­пу­ган уви­ден­ным зре­ли­щем и из­ве­сти­ем о со­кру­ши­тель­ном по­ра­же­нии сво­е­го фло­та, что немед­лен­но по­спе­шил за­клю­чить мир с Рос­си­ей.

29 де­каб­ря 1791 го­да в Яс­сах был под­пи­сан мир­ный до­го­вор. Рос­сий­ское го­су­дар­ство, укре­пив свои по­зи­ции на юге, «твер­дою но­гою вста­ло на за­во­е­ван­ных им бе­ре­гах Чер­но­го мо­ря».

За столь зна­ме­ни­тую по­бе­ду контр-адми­ра­лу Фе­о­до­ру Уша­ко­ву по­жа­ло­ван был ор­ден свя­то­го Алек­сандра Нев­ско­го.

Еще в на­ча­ле вой­ны Фе­о­дор Уша­ков при­нял глав­ное на­чаль­ство над пор­том и го­ро­дом Се­ва­сто­по­лем. По за­клю­че­нии ми­ра с Тур­ци­ей он немед­лен­но при­сту­пил к по­чин­ке ко­раб­лей, по­строй­ке раз­ных мел­ких су­дов; по его рас­по­ря­же­ни­ям и при неустан­ном лич­ном уча­стии на бе­ре­гах бухт стро­и­лись при­ста­ни. Труд­но бы­ло с раз­ме­ще­ни­ем на бе­ре­гу мат­ро­сов и про­чих ниж­них чи­нов: они жи­ли в хи­жи­нах и ка­зар­мах, на­хо­див­ших­ся в низ­мен­ных ме­стах бух­ты, где от гни­ло­го воз­ду­ха, ис­хо­дя­ще­го от бо­лот Ин­кер­ма­на, лю­ди ча­сто бо­ле­ли и уми­ра­ли. Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич, как и в пе­ри­од борь­бы с чу­мой в Хер­соне, стал при­ни­мать са­мые ре­ши­тель­ные ме­ры к пре­кра­ще­нию бо­лез­ней. В удоб­ных, воз­вы­шен­ных и наи­бо­лее здо­ро­вых ме­стах им бы­ли по­стро­е­ны ка­зар­мы, гос­пи­таль. Он за­бо­тил­ся и об устрой­стве до­рог, рын­ков, ко­лод­цев и во­об­ще снаб­же­нии го­ро­да прес­ной во­дою и жиз­нен­ны­ми при­па­са­ми... Неболь­шая со­бор­ная цер­ковь свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, по­кро­ви­те­ля в мо­ре пла­ва­ю­щих, бы­ла им пе­ре­стро­е­на и зна­чи­тель­но уве­ли­че­на. Бы­ва­ло, что из ка­зен­ных сумм, опре­де­ля­е­мых на со­дер­жа­ние Чер­но­мор­ско­го фло­та, те или иные по­став­ля­лись не­свое­вре­мен­но – то­гда Уша­ков вы­да­вал из соб­ствен­ных де­нег по не­сколь­ко ты­сяч в кон­то­ру Се­ва­сто­поль­ско­го пор­та, чтобы не оста­нав­ли­вать про­из­вод­ства ра­бот; «он чрез­вы­чай­но до­ро­жил ка­зен­ным ин­те­ре­сом, утвер­ждая, что в соб­ствен­ных день­гах долж­но быть щед­рым, а в ка­зен­ных ску­пым, – и пра­ви­ло сие до­ка­зы­вал на де­ле».

Осво­бо­дясь на вре­мя от рат­ных дел, про­слав­лен­ный адми­рал, ко­то­рый «к ве­ре от­цов сво­их ока­зы­вал чрез­вы­чай­ную при­вер­жен­ность», имел те­перь воз­мож­ность бо­лее пре­да­вать­ся мо­лит­ве: со­хра­ни­лось дра­го­цен­ное сви­де­тель­ство о его жиз­ни в Се­ва­сто­по­ле, ко­гда он «каж­дый день слу­шал за­ут­ре­ню, обед­ню, ве­чер­ню и пе­ред мо­лит­ва­ми ни­ко­гда не за­ни­мал­ся рас­смат­ри­ва­ни­ем дел во­ен­но-суд­ных; а про­из­но­ся при­го­вор, ща­дил му­жа, от­ца се­мей­ства мно­го­чис­лен­но­го; и был ис­пол­нен­ный доб­ро­ты необык­но­вен­ной...» В на­ча­ле 1793 го­да он при­зван был им­пе­ра­три­цею в Пе­тер­бург. Ека­те­ри­на II по­же­ла­ла ви­деть ге­роя, стя­жав­ше­го та­кую гром­кую сла­ву, и «встре­ти­ла в нем че­ло­ве­ка пря­мо­душ­но­го, скром­но­го, ма­ло зна­ко­мо­го с тре­бо­ва­ни­я­ми свет­ской жиз­ни». За за­слу­ги пе­ред пре­сто­лом и Оте­че­ством Ека­те­ри­на II под­нес­ла ему в дар необык­но­вен­ной кра­со­ты зо­ло­той скла­день-крест с мо­ща­ми свя­тых угод­ни­ков. В том же го­ду Фе­о­до­ру Уша­ко­ву был по­жа­ло­ван чин ви­це-адми­ра­ла.

В 1796 г. на рос­сий­ский пре­стол всту­пил им­пе­ра­тор Па­вел I.

Это бы­ло вре­мя, ко­гда ре­во­лю­ци­он­ная Фран­ция, по­прав за­ко­ны бо­же­ские и че­ло­ве­че­ские и умерт­вив мо­нар­ха, «об­ра­ти­лась к за­во­е­ва­нию и по­ра­бо­ще­нию со­сед­них дер­жав». Ви­це-адми­рал Уша­ков по­лу­чил при­каз при­ве­сти в бо­е­вую го­тов­ность Чер­но­мор­ский флот. Слож­ность об­ста­нов­ки для Рос­сии за­клю­ча­лась в том, что не бы­ло ни­ка­кой яс­но­сти, от ка­ко­го про­тив­ни­ка – Тур­ции или Фран­ции – за­щи­щать юж­ные ру­бе­жи. Фран­ция под­стре­ка­ла Тур­цию к войне с Рос­си­ей, и тур­кам, ко­неч­но же, хо­те­лось воз­вра­тить от­торг­ну­тые Рос­си­ей зем­ли; но, с дру­гой сто­ро­ны, со­сед­ство на Бал­ка­нах с фран­цу­за­ми ста­но­ви­лось для От­то­ман­ской Пор­ты ку­да бо­лее опас­ным, чем по­те­ря Кры­ма. Вско­ре сул­тан Се­лим III при­нял пред­ло­же­ние рос­сий­ско­го им­пе­ра­то­ра о со­ю­зе про­тив Фран­ции и об­ра­тил­ся к Пав­лу I с прось­бой о при­сыл­ке вспо­мо­га­тель­ной эс­кад­ры. В свя­зи с этим ви­це-адми­ра­лу Уша­ко­ву был до­став­лен вы­со­чай­ший ре­скрипт: «Коль ско­ро по­лу­чи­те из­ве­стие, что фран­цуз­ская эс­кад­ра по­ку­сит­ся вой­ти в Чер­ное мо­ре, то немед­лен­но, сыс­кав оную, дать ре­ши­тель­ное сра­же­ние, и МЫ на­де­ем­ся на ва­ше му­же­ство, храб­рость и ис­кус­ство, что честь НАШЕГО фла­га со­блю­де­на бу­дет...». В на­ча­ле ав­гу­ста 1798 го­да, на­хо­дясь вбли­зи Се­ва­сто­поль­ско­го рей­да с вве­рен­ной ему эс­кад­рой, Фе­о­дор Уша­ков по­лу­чил вы­со­чай­шее по­ве­ле­ние «тот­час сле­до­вать и со­дей­ство­вать с ту­рец­ким фло­том про­ти­ву зло­вред­ных на­ме­ре­ний Фран­ции, яко буй­на­го на­ро­да, ис­тре­бив­ше­го не ток­мо в пре­де­лах сво­их ве­ру и Бо­гом уста­нов­лен­ное пра­ви­тель­ство и за­ко­ны... но и у со­сед­ствен­ных на­ро­дов, ко­то­рые по несча­стию бы­ли им по­беж­де­ны или об­ма­ну­ты ве­ро­лом­ни­че­ски­ми их вну­ше­ни­я­ми...». Взяв курс на Кон­стан­ти­но­поль, рос­сий­ская эс­кад­ра ско­ро при­бли­зи­лась к Бос­фо­ру, и это­го ока­за­лось до­ста­точ­ным, чтобы Пор­та немед­лен­но объ­яви­ла вой­ну рес­пуб­ли­кан­ской Фран­ции.

Тур­ция встре­ча­ла рус­ские су­да на удив­ле­ние дру­же­люб­но. По­ра­зи­ла ту­рок опрят­ность, стро­гий по­ря­док на рус­ских су­дах. Один из вли­я­тель­ных вель­мож на встре­че у ви­зи­ря за­ме­тил, что «две­на­дцать ко­раб­лей рос­сий­ских ме­нее шу­му де­ла­ют, неже­ли од­на ту­рец­кая лод­ка; а мат­ро­сы столь крот­ки, что не при­чи­ня­ют жи­те­лям ни­ка­ких по ули­цам обид». И об­лик, и весь дух рус­ских мо­ря­ков бы­ли уди­ви­тель­ны тур­кам. Рос­сий­ская эс­кад­ра про­бы­ла в Кон­стан­ти­но­по­ле две неде­ли; 8 сен­тяб­ря, «дав тур­кам опыт неслы­хан­но­го по­ряд­ка и дис­ци­пли­ны», она сня­лась с яко­ря и при бла­го­по­луч­ном вет­ре на­пра­ви­ла свой путь к Дар­да­нел­лам, к ме­сту со­еди­не­ния с ту­рец­ким фло­том. Ко­ман­ду­ю­щим объ­еди­нен­ны­ми си­ла­ми на­зна­чен был ви­це-адми­рал Уша­ков. Тур­ки, на соб­ствен­ном опы­те зная его ис­кус­ство и храб­рость, пол­но­стью до­ве­ри­ли ему свой флот, а ка­пу­дан-па­ша Ка­дыр-бей име­нем сул­та­на обя­зан был по­чи­тать рос­сий­ско­го ви­це-адми­ра­ла «яко учи­те­ля».

Так на­ча­лась зна­ме­ни­тая сре­ди­зем­но­мор­ская кам­па­ния ви­це-адми­ра­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва, в ко­то­рой он по­ка­зал се­бя не толь­ко как ве­ли­кий фло­то­во­дец, но и как муд­рый го­судар­ствен­ный де­я­тель, ми­ло­серд­ный хри­сти­а­нин и бла­го­де­тель осво­бож­ден­ных им на­ро­дов.

Пер­вой за­да­чей эс­кад­ры бы­ло взя­тие Иони­че­ских ост­ро­вов, рас­по­ло­жен­ных вдоль юго-за­пад­но­го по­бе­ре­жья Гре­ции, глав­ный из ко­то­рых – Кор­фу, имея и без то­го мощ­ней­шие в Ев­ро­пе ба­сти­о­ны, был еще зна­чи­тель­но укреп­лен фран­цу­за­ми и счи­тал­ся непри­ступ­ным. Ко­рен­ные жи­те­ли за­ня­тых фран­цу­за­ми ост­ро­вов бы­ли пра­во­слав­ны­ми гре­ка­ми, а на Кор­фу на­хо­ди­лась (пре­бы­ва­ю­щая и до­ныне) ве­ли­кая хри­сти­ан­ская свя­ты­ня – мо­щи свя­ти­те­ля Спи­ри­до­на Три­ми­фунт­ско­го. Фе­о­дор Уша­ков по­сту­пил пре­муд­ро: он, преж­де все­го, об­ра­тил­ся с пись­мен­ным воз­зва­ни­ем к жи­те­лям ост­ро­вов, при­зы­вая их со­дей­ство­вать в «низ­вер­же­нии неснос­но­го ига» без­бож­ни­ков-фран­цу­зов. От­ве­том бы­ла по­все­мест­ная во­ору­жен­ная по­мощь на­се­ле­ния, во­оду­шев­лен­но­го при­бы­ти­ем рус­ской пра­во­слав­ной эс­кад­ры. Как ни со­про­тив­ля­лись фран­цу­зы, наш де­сант ре­ши­тель­ны­ми дей­стви­я­ми осво­бо­дил ост­ров Це­ри­го, за­тем Зан­те...

Ко­гда фран­цуз­ский гар­ни­зон на ост­ро­ве Зан­те сдал­ся, то «на дру­гой день глав­но­ко­ман­ду­ю­щий ви­це-адми­рал Уша­ков, вме­сте с ка­пи­та­на­ми и офи­це­ра­ми эс­кад­ры, съе­хал на бе­рег для слу­ша­ния бла­годар­ствен­но­го мо­леб­на в церк­ви св. чу­до­твор­ца Ди­о­ни­сия. Зво­ном ко­ло­ко­лов и ру­жей­ной паль­бой при­вет­ство­ва­ны бы­ли шлюп­ки, ко­гда при­бли­жа­лись к бе­ре­гу; все ули­цы укра­си­лись вы­став­лен­ны­ми в ок­нах рус­ски­ми фла­га­ми – бе­лы­ми с си­ним ан­дре­ев­ским кре­стом, и по­чти все жи­те­ли име­ли та­кие же фла­ги в ру­ках, без­пре­стан­но вос­кли­цая: «Да здрав­ству­ет го­су­дарь наш Па­вел Пет­ро­вич! Да здрав­ству­ет из­ба­ви­тель и вос­ста­но­ви­тель пра­во­слав­ной ве­ры в на­шем Оте­че­стве!» На при­ста­ни ви­це-адми­рал при­нят был ду­хо­вен­ством и ста­рей­ши­на­ми; он по­сле­до­вал в со­бор­ную цер­ковь, а по­сле бо­го­слу­же­ния при­кла­ды­вал­ся к мо­щам свя­то­го Ди­о­ни­сия, по­кро­ви­те­ля ост­ро­ва Зан­те; жи­те­ли по­всю­ду встре­ча­ли его с осо­бен­ны­ми по­че­стя­ми и ра­дост­ны­ми кри­ка­ми; по сле­дам его бро­са­ли цве­ты; ма­те­ри, в сле­зах ра­до­сти, вы­но­си­ли де­тей, за­став­ляя их це­ло­вать ру­ки на­ших офи­це­ров и герб рос­сий­ский на сол­дат­ских сум­ках. Жен­щи­ны, а особ­ли­во ста­рые, про­тя­ги­ва­ли из окон ру­ки, кре­сти­лись и пла­ка­ли», – так за­пи­сы­вал оче­ви­дец.

То же бы­ло и при ост­ро­ве Ке­фа­ло­ния: «...жи­те­ли вез­де под­ни­ма­ли рус­ские фла­ги и спо­соб­ство­ва­ли де­сант­ным вой­скам отыс­ки­вать фран­цу­зов, скрыв­ших­ся в го­рах и уще­льях; а ко­гда ост­ров был взят, мест­ный ар­хи­ерей и ду­хо­вен­ство с кре­ста­ми, все дво­рян­ство и жи­те­ли, при ко­ло­коль­ном звоне и паль­бе из пу­шек и ру­жей, встре­ти­ли на­чаль­ни­ка рус­ско­го от­ря­да и ко­ман­ди­ров су­дов, ко­гда они съе­ха­ли на бе­рег».

Но меж­ду тем с са­мо­го на­ча­ла сов­мест­ной кам­па­нии, осо­бен­но ко­гда пе­ре­шли к во­ен­ным дей­стви­ям, вы­яс­ни­лось, что от ту­рец­кой вспо­мо­га­тель­ной эс­кад­ры по­мо­щи бы­ло ме­нее, чем непри­ят­но­стей и хло­пот. Тур­ки при всех льсти­вых за­ве­ре­ни­ях и го­тов­но­сти со­труд­ни­чать бы­ли на­столь­ко неор­га­ни­зо­ван­ны и ди­ки, что ви­це-адми­рал дол­жен был дер­жать их по­за­ди сво­ей эс­кад­ры, ста­ра­ясь не под­пус­кать к де­лу. Это бы­ла обу­за, о ко­то­рой, впро­чем, бу­дучи глав­но­ко­ман­ду­ю­щим, он обя­зан был за­бо­тить­ся, то есть кор­мить, оде­вать, обу­чать во­ин­ско­му ре­ме­с­лу, чтоб ис­поль­зо­вать хо­тя бы от­ча­сти. Мест­ное на­се­ле­ние от­кры­ва­ло две­ри рус­ским – и за­хло­пы­ва­ло их пе­ред тур­ка­ми. Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу при­хо­ди­лось непро­сто, и он про­явил мно­го рас­су­ди­тель­но­сти, тер­пе­ния, по­ли­ти­че­ско­го так­та, чтобы со­блю­сти со­юз­ные до­го­во­рен­но­сти и удер­жать ту­рок от при­су­щих им без­об­ра­зий – глав­ным об­ра­зом, от необуз­дан­но­го вар­вар­ства и же­сто­ко­сти. Осо­бен­но не нра­ви­лось тур­кам ми­ло­сти­вое об­ра­ще­ние рус­ских с плен­ны­ми фран­цу­за­ми. Ко­гда Фе­о­дор Уша­ков при­нял пер­вых плен­ных на ост­ро­ве Це­ри­го, ту­рец­кий адми­рал Ка­дыр-бей про­сил его о поз­во­ле­нии упо­тре­бить про­тив них во­ен­ную хит­рость. «Ка­кую?» – спро­сил Уша­ков. Ка­дыр-бей от­ве­чал: «По обе­ща­нию Ва­ше­му, фран­цу­зы на­де­ют­ся от­пра­вить­ся в оте­че­ство и ле­жат те­перь спо­кой­но в на­шем ла­ге­ре. Поз­воль­те мне по­дой­ти к ним но­чью ти­хо и всех вы­ре­зать». Со­стра­да­тель­ное серд­це Фе­о­до­ра Уша­ко­ва, ко­неч­но же, от­верг­ло сию ужа­са­ю­щую же­сто­кость, – че­му ту­рец­кий адми­рал крайне ди­вил­ся... Но осо­бен­но мно­го хло­пот до­став­лял Уша­ко­ву хит­рый и ко­вар­ный Али-па­ша, ко­ман­до­вав­ший су­хо­пут­ны­ми ту­рец­ки­ми вой­ска­ми и при­вык­ший без­на­ка­зан­но без­чин­ство­вать на гре­че­ском и ал­бан­ском по­бе­ре­жьях.

10 но­яб­ря 1798 го­да Фе­о­дор Уша­ков в до­не­се­нии пи­сал: «Бла­го­да­ре­ние Все­выш­не­му Бо­гу, мы с со­еди­нен­ны­ми эс­кад­ра­ми, кро­ме Кор­фу, все про­чие ост­ро­ва от рук зло­вред­ных фран­цу­зов осво­бо­ди­ли». Со­брав все си­лы при Кор­фу, глав­но­ко­ман­ду­ю­щий на­чал осу­ществ­лять бло­ка­ду ост­ро­ва и под­го­тов­ку к штур­му этой мощ­ней­шей в Ев­ро­пе кре­по­сти. Бло­ка­да, вся тя­го­та ко­то­рой па­ла на од­ну рус­скую эс­кад­ру, про­хо­ди­ла в усло­ви­ях для на­ших мо­ря­ков са­мых небла­го­при­ят­ных. Преж­де все­го, по­сле­до­ва­ли зна­чи­тель­ные пе­ре­бои с по­став­кой про­до­воль­ствия и аму­ни­ции, а так­же и ма­те­ри­а­лов, необ­хо­ди­мых для те­ку­ще­го ре­мон­та су­дов, – все это по до­го­во­ру обя­за­на бы­ла де­лать ту­рец­кая сто­ро­на, од­на­ко сплошь и ря­дом воз­ни­ка­ли несо­от­вет­ствия, про­ис­хо­див­шие от зло­упо­треб­ле­ний и нера­де­ния ту­рец­ких чи­нов­ни­ков. Эс­кад­ра бы­ла «в крайне бед­ствен­ном со­сто­я­нии». Ту­рец­кие долж­ност­ные ли­ца, ко­то­рые обя­за­ны бы­ли предо­ста­вить в срок де­сант­ные вой­ска с ал­бан­ско­го бе­ре­га об­щим чис­лом до че­тыр­на­дца­ти ты­сяч че­ло­век и да­же «столь­ко, сколь­ко глав­но­ко­ман­ду­ю­щий от них по­тре­бу­ет», в дей­стви­тель­но­сти со­бра­ли лишь треть обе­щан­но­го, так что в до­не­се­нии го­су­да­рю ви­це-адми­рал Уша­ков пи­сал: «Ес­ли бы я имел один толь­ко полк рос­сий­ско­го су­хо­пут­но­го вой­ска для де­сан­та, непре­мен­но на­де­ял­ся бы я Кор­фу взять со­во­куп­но вме­сте с жи­те­ля­ми, ко­то­рые од­ной толь­ко ми­ло­сти про­сят, чтобы ни­чьих дру­гих войск, кро­ме на­ших, к то­му не до­пус­кать». По­ми­мо неуря­диц с со­юз­ни­ка­ми, бло­ка­да ослож­ня­лась так­же и упор­ным со­про­тив­ле­ни­ем фран­цу­зов, да еще и зи­ма в тот год бы­ла необык­но­вен­но су­ро­ва на юге Ев­ро­пы. «На­ши слу­жи­те­ли, – пи­сал в до­не­се­нии Уша­ков, – от рев­но­сти сво­ей и же­лая уго­дить мне, ока­зы­ва­ли на ба­та­ре­ях необык­но­вен­ную де­я­тель­ность: они ра­бо­та­ли и в дождь, и в мок­ро­ту, или же об­мо­ро­жен­ные в гря­зи, но все тер­пе­ли­во сно­си­ли и с ве­ли­кой рев­но­стию ста­ра­лись». Сам адми­рал, под­дер­жи­вая дух сво­их мо­ря­ков, по­да­вал при­мер неуто­ми­мой де­я­тель­но­сти. «День и ночь пре­бы­вал он на ко­раб­ле сво­ем в тру­дах, обу­чая мат­ро­сов к вы­сад­ке, к стрель­бе и ко всем дей­стви­ям су­хо­пут­но­го во­и­на», – пи­сал участ­ник тех со­бы­тий ка­пи­тан-лей­те­нант Егор Ме­так­са. На­ко­нец, все бы­ло го­то­во для штур­ма, и на об­щем со­ве­те по­ло­же­но бы­ло ис­пол­нить это при пер­вом удоб­ном вет­ре. Вой­скам да­на бы­ла бо­е­вая ин­струк­ция, ко­то­рую ви­це-адми­рал Фе­о­дор Уша­ков за­кон­чил сло­ва­ми: «...по­сту­пать с храб­ро­стию, бла­го­ра­зум­но и со­об­раз­но с за­ко­на­ми. Про­шу бла­го­сло­ве­ния Все­выш­ня­го и на­де­юсь на рев­ность и усер­дие гос­под ко­ман­ду­ю­щих».

Бла­го­при­ят­ный ве­тер по­дул 18 фев­ра­ля, и в семь ча­сов по­по­лу­но­чи на­чал­ся штурм. Пер­во­на­чаль­но удар был об­ру­шен на ост­ров Ви­до, с мо­ря при­кры­вав­ший глав­ную кре­пость. В опи­са­нии Его­ра Ме­так­сы чи­та­ем: «Без­пре­рыв­ная страш­ная стрель­ба и гром боль­ших ору­дий при­во­ди­ли в тре­пет все окрест­но­сти. Ост­ров Ви­до был весь взо­рван кар­те­ча­ми, и не толь­ко око­пы, не оста­лось де­ре­ва, ко­то­рое не бы­ло бы по­вре­жде­но сим ужас­ным же­лез­ным гра­дом». В ре­ши­тель­ных слу­ча­ях Фе­о­дор Уша­ков по­да­вал со­бою при­мер: так и те­перь, сиг­на­лом при­ка­зав­ши всем су­дам про­дол­жать свои дей­ствия несмот­ря на дви­же­ние флаг­ма­на, сам по­до­шел вплот­ную к бе­ре­гу про­тив силь­ней­шей ба­та­реи фран­цу­зов и через ко­рот­кое вре­мя сбил эту ба­та­рею, у ко­то­рой «в пе­чах бы­ло мно­же­ство при­го­тов­лен­ных ка­ле­ных ядер», и она ими па­ли­ла. «Ту­рец­кие же ко­раб­ли и фре­га­ты – все бы­ли по­за­ди нас и не близ­ко к ост­ро­ву; ес­ли они и  стре­ля­ли на оный, то чрез нас, и два яд­ра в бок мо­е­го ко­раб­ля по­са­ди­ли...» – пи­сал впо­след­ствии адми­рал. «Ост­ров усе­ян был на­ши­ми яд­ра­ми, силь­ною ка­но­на­дою все по­чти ба­та­реи его ис­треб­ле­ны и об­ра­ще­ны в прах». В то же вре­мя на флаг­ман­ском ко­раб­ле «Свя­той Па­вел» был под­нят сиг­нал к вы­сад­ке де­сан­та, за­бла­говре­мен­но по­са­жен­но­го на греб­ные су­да. Под при­кры­ти­ем ко­ра­бель­ной ар­тил­ле­рии де­сант утвер­дил­ся меж­ду вра­же­ски­ми ба­та­ре­я­ми и по­шел к се­ре­дине ост­ро­ва. Тур­ки, вхо­див­шие в со­став де­сан­та, озлоб­лен­ные упор­ным со­про­тив­ле­ни­ем фран­цу­зов, при­ня­лись ре­зать го­ло­вы всем плен­ным, по­пав­шим­ся в их ру­ки. Про­ис­хо­ди­ли же­сто­кие сце­ны, по­доб­ные сле­ду­ю­щей, опи­сан­ной оче­вид­цем: «На­ши офи­це­ры и мат­ро­сы ки­ну­лись вслед за тур­ка­ми, и так как му­суль­ма­нам за каж­дую го­ло­ву вы­да­ва­лось по чер­вон­цу, то на­ши, ви­дя все свои убеж­де­ния не дей­стви­тель­ны­ми, на­ча­ли соб­ствен­ны­ми день­га­ми вы­ку­пать плен­ных. За­ме­тив, что несколь­ко ту­рок окру­жи­ли мо­ло­до­го фран­цу­за, один из на­ших офи­це­ров по­спе­шил к нему в то са­мое вре­мя, ко­гда несчаст­ный раз­вя­зы­вал уже гал­стух, имея пе­ред гла­за­ми от­кры­тый ме­шок с от­ре­зан­ны­ми го­ло­ва­ми со­оте­че­ствен­ни­ков. Узнав, что за вы­куп тре­бо­ва­лось несколь­ко чер­вон­цев, но не имея столь­ко при се­бе, наш офи­цер от­да­ет тур­кам свои ча­сы – и го­ло­ва фран­цу­за оста­лась на пле­чах...». Уве­ща­ния и угро­зы не мог­ли при­ве­сти ту­рок к по­слу­ша­нию; то­гда ко­ман­дир рус­ских де­сант­ни­ков со­ста­вил ка­ре из лю­дей сво­е­го от­ря­да, чтобы в се­ре­дине его укры­вать плен­ных, и тем спа­се­на бы­ла жизнь весь­ма мно­гих. Впо­след­ствии Егор Ме­так­са пи­сал: «Рус­ские и здесь до­ка­за­ли, что ис­тин­ная храб­рость со­пря­же­на все­гда с че­ло­ве­ко­лю­би­ем, что по­бе­да вен­ча­ет­ся ве­ли­ко­ду­ши­ем, а не же­сто­ко­стью, и что зва­ние во­и­на и хри­сти­а­ни­на долж­ны быть нераз­луч­ны».

К двум ча­сам по­по­лу­дни ост­ров Ви­до был взят. На сле­ду­ю­щий день, 19 фев­ра­ля 1799 го­да, па­ла и кре­пость Кор­фу. Это был день ве­ли­ко­го тор­же­ства адми­ра­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва, тор­же­ства его во­ен­но­го та­лан­та и твер­дой во­ли, под­дер­жан­ных храб­ро­стью и ис­кус­ством его под­чи­нен­ных, их до­ве­ри­ем к сво­е­му по­бе­до­нос­но­му пред­во­ди­те­лю и его уве­рен­но­стью в их непо­ко­ле­би­мое му­же­ство. Это был день тор­же­ства рус­ско­го пра­во­слав­но­го ду­ха и пре­дан­но­сти сво­е­му оте­че­ству. Взя­тый в плен «ге­не­рал Пиврон был объ­ят та­ким ужа­сом, что за обе­дом у адми­ра­ла не мог удер­жать лож­ки от дро­жа­ния рук и при­зна­вал­ся, что во всю свою жизнь не ви­дал ужас­ней­ше­го де­ла». Узнав о по­бе­де при Кор­фу, ве­ли­кий рус­ский пол­ко­во­дец Су­во­ров вос­клик­нул: «Ура! рус­ско­му фло­ту! Я те­перь го­во­рю сам се­бе: за­чем не был я при Кор­фу хо­тя мич­ма­ном?»

На дру­гой день по­сле сда­чи кре­по­сти, ко­гда глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­му при­ве­зе­ны бы­ли на ко­рабль «Свя­той Па­вел» фран­цуз­ские фла­ги, клю­чи и зна­мя гар­ни­зо­на, он со­шел на бе­рег, «тор­же­ствен­но встре­чен­ный на­ро­дом, не знав­шим гра­ниц сво­ей ра­до­сти и вос­тор­га, и от­пра­вил­ся в цер­ковь для при­не­се­ния Гос­по­ду Бо­гу бла­годар­ствен­но­го мо­леб­ствия... А 27 мар­та, в пер­вый день Свя­той Пас­хи, адми­рал на­зна­чил боль­шое тор­же­ство, при­гла­сив­ши ду­хо­вен­ство сде­лать вы­нос мо­щей угод­ни­ка Бо­жи­его Спи­ри­до­на Три­ми­фунт­ско­го. На­род со­брал­ся со всех де­ре­вень и с ближ­них ост­ро­вов. При вы­но­се из церк­ви свя­тых мо­щей рас­став­ле­ны бы­ли по обе­им сто­ро­нам пу­ти, по ко­то­ро­му по­шла про­цес­сия, рус­ские вой­ска; гроб­ни­цу под­дер­жи­ва­ли сам адми­рал, его офи­це­ры и пер­вые чи­нов­ные ар­хон­ты ост­ро­ва; свя­тые мо­щи об­не­се­ны бы­ли во­круг кре­пост­ных стро­е­ний, и в это вре­мя ото­всю­ду про­из­во­ди­лась ру­жей­ная и пу­шеч­ная паль­ба... Всю ночь на­род ли­ко­вал».

Им­пе­ра­тор Па­вел I за по­бе­ду при Кор­фу про­из­вел Фе­о­до­ра Уша­ко­ва в адми­ра­лы. Это бы­ла по­след­няя на­гра­да, по­лу­чен­ная им от сво­их го­су­да­рей.

Воз­дав бла­го­да­ре­ние Бо­гу, Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич про­дол­жил вы­пол­не­ние воз­ло­жен­ных на него за­дач. Тре­бо­ва­лось об­ра­зо­вать на осво­бож­ден­ных ост­ро­вах но­вую го­судар­ствен­ность, и адми­рал Уша­ков, как пол­но­моч­ный пред­ста­ви­тель Рос­сии, не по­сту­па­ясь сво­и­ми хри­сти­ан­ски­ми убеж­де­ни­я­ми, су­мел со­здать на Иони­че­ских ост­ро­вах та­кую фор­му прав­ле­ния, ко­то­рая обез­пе­чи­ла все­му на­ро­ду «мир, ти­ши­ну и спо­кой­ствие». «Лю­ди всех со­сло­вий и на­ций, – об­ра­щал­ся он к жи­те­лям ост­ро­вов, – чти­те власт­ное пред­на­зна­че­ние че­ло­веч­но­сти. Да пре­кра­тят­ся раз­до­ры, да умолкнет дух вен­дет­ты, да во­ца­рит­ся мир, доб­рый по­ря­док и об­щее со­гла­сие!...» Фе­о­дор Уша­ков, бу­дучи вер­ным слу­гой Ца­рю и Оте­че­ству, рев­ност­но от­ста­и­вал ин­те­ре­сы Рос­сии и в то же вре­мя как хри­сти­а­нин, как че­ло­век «доб­ро­ты необык­но­вен­ной», он дви­жим был ис­крен­ним же­ла­ни­ем дать гре­че­ско­му на­се­ле­нию – дру­зьям Рос­сии, еди­но­вер­цам, недав­ним со­рат­ни­кам в осво­бож­де­нии ост­ро­вов «от зло­вред­ных и без­бож­ных фран­цу­зов» – спо­кой­ствие и бла­го­по­лу­чие. Так об­ра­зо­ва­лась Рес­пуб­ли­ка Се­ми Со­еди­нен­ных Ост­ро­вов – пер­вое гре­че­ское на­цио­наль­ное го­су­дар­ство Но­во­го вре­ме­ни. Фе­о­дор Уша­ков, по­ка­зав­ший здесь се­бя ве­ли­ким сы­ном Рос­сии, го­во­рил впо­след­ствии, что «имел сча­стие осво­бож­дать оные ост­ро­ва от непри­я­те­лей, уста­нов­лять пра­ви­тель­ства и со­дер­жать в них мир, со­гла­сие, ти­ши­ну и спо­кой­ствие...».

В то же вре­мя по­пуще­ни­ем Бо­жи­им при­шлось Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу пре­тер­петь ве­ли­кие нрав­ствен­ные стра­да­ния. Преж­де все­го неко­то­рые ту­рец­кие во­ен­а­чаль­ни­ки, раз­гне­ван­ные стро­ги­ми ме­ра­ми рус­ско­го адми­ра­ла, ре­ши­тель­но пре­се­кав­ше­го же­сто­ко­сти и ко­щун­ства ту­рок, гра­бив­ших церк­ви и разо­ряв­ших ико­но­ста­сы, на­ча­ли кле­ве­тать на Фе­о­до­ра Уша­ко­ва, об­ви­няя его пе­ред рус­ским по­слан­ни­ком в Кон­стан­ти­но­по­ле То­ма­рой в том, что адми­рал-де непра­виль­но рас­пре­де­ля­ет меж­ду со­юз­ны­ми эс­кад­ра­ми при­зо­вые, по­лу­чен­ные за по­бе­ду, к то­му же при­сва­и­вая их се­бе... Чест­ный и нес­тя­жа­тель­ный Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич дол­жен был объ­яс­нять­ся. Со скор­бью пи­сал он по­слан­ни­ку: «Я не ин­те­ре­со­вал­ся ни­где ни од­ной по­луш­кою и не имею на­доб­но­сти; Все­ми­ло­сти­вей­ший Го­су­дарь мой Им­пе­ра­тор и Его Сул­тан­ское Ве­ли­че­ство снаб­ди­ли ме­ня до­ста­точ­но на ма­лые мои из­держ­ки. Я не жи­ву рос­кош­но, по­то­му и не имею ни в чем нуж­ды, и еще уде­ляю бед­ным, и для при­вле­че­ния раз­ных лю­дей, ко­то­рые по­мо­га­ют нам усер­ди­ем сво­им в во­ен­ных де­лах. Я не имею этой ни­зо­сти, как зло­сло­вит ме­ня ка­пу­дан-па­ша...». И в дру­гом пись­ме: «Все со­кро­ви­ща в све­те ме­ня не обо­льстят, и я ни­че­го не же­лаю и ни­че­го не ищу от мо­е­го ма­ло­лет­ства; ве­рен Го­су­да­рю и Оте­че­ству, и один рубль, от Мо­нар­шей ру­ки по­лу­чен­ный, по­чи­таю пре­вос­ход­ней­ше вся­кой дра­го­цен­но­сти, непра­виль­но на­жи­той».

Бы­ло и дру­гое: луч­шие ка­че­ства Фе­о­до­ра Уша­ко­ва как во­и­на-хри­сти­а­ни­на, на­при­мер, его ми­ло­сер­дие к плен­ным, вхо­ди­ли в кон­фликт с ин­те­ре­са­ми го­судар­ствен­ной вла­сти; сколь­ко сер­деч­ной бо­ли дол­жен был ис­пы­ты­вать адми­рал, ко­то­ро­му вы­ше­упо­мя­ну­тый В.С. То­ма­ра, на­зы­вая его «наш доб­рый и чест­ный Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич», пре­про­вож­дал сек­рет­ное рас­по­ря­же­ние, в ко­ем, «при изъ­яв­ле­нии ду­шев­но­го по­чте­ния к по­лез­ным и слав­ным тру­дам» адми­ра­ла, ему разъ­яс­ня­лось, «что на­ме­ре­ние Вы­со­чай­ше­го Дво­ра есть ста­рать­ся чем мож­но бо­лее раз­дра­жить вза­им­но Пор­ту и Фран­цию; след­ствен­но, со­блю­дая... в рас­суж­де­нии фран­цу­зов пра­ви­ла вой­ны, во­об­ще при­ня­тые, не долж­но по­нуж­дать тур­ков к на­блю­де­нию их. Пу­щай они что хо­тят де­ла­ют с фран­цу­за­ми... а [рус­ским] обре­ме­нять­ся плен­ны­ми не сле­ду­ет и невоз­мож­но». И сколь­ко бы­ло слу­ча­ев, по­доб­ных это­му!

И на­ко­нец, по­ло­же­ние са­мой рус­ской эс­кад­ры, ко­то­рой необ­хо­ди­мо бы­ло про­дол­жать во­ен­ные дей­ствия про­тив фран­цу­зов, оста­ва­лось во мно­гих от­но­ше­ни­ях тя­же­лым. Преж­де все­го, про­до­воль­ствие, по­став­ля­е­мое тур­ка­ми из Кон­стан­ти­но­по­ля, бы­ло весь­ма нехо­ро­ше­го ка­че­ства, да и по­став­ля­лось не во­вре­мя; эти «и про­чие раз­ные об­сто­я­тель­ства, – пи­сал адми­рал, – по­вер­га­ют ме­ня в ве­ли­кое уны­ние и да­же в со­вер­шен­ную бо­лезнь. Изо всей древ­ней ис­то­рии не знаю и не на­хо­жу я при­ме­ров, чтобы ко­гда ка­кой флот мог на­хо­дить­ся в от­да­лен­но­сти без вся­ких снаб­же­ний и в та­кой край­но­сти, в ка­кой мы те­перь на­хо­дим­ся... Мы не же­ла­ем ни­ка­ко­го на­граж­де­ния, лишь бы толь­ко слу­жи­те­ли на­ши, столь вер­но и рев­ност­но слу­жа­щие, не бы­ли бы боль­ны и не уми­ра­ли с го­ло­ду». Эти его сло­ва, пол­ные скор­би и недо­уме­ния от про­ис­хо­дя­ще­го, мно­го­го сто­ят. Что же по­мог­ло усто­ять рус­ским мо­ря­кам про­тив столь­ких ис­пы­та­ний? Несо­мнен­но, их пра­во­слав­ный дух, их вер­ность Ца­рю и Оте­че­ству, ве­ли­кий при­мер глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го и их все­об­щая лю­бовь к нему – «ба­тюш­ке на­ше­му Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу». Он все­гда учил сво­их офи­це­ров: «За­пом­ни­те непре­лож­ное пра­ви­ло, что ко­ман­дир над ко­раб­лем по­чи­та­ет­ся за­щи­ти­те­лем дру­гих и от­цом все­го эки­па­жа».

А меж­ду тем мис­сия его в Сре­ди­зем­ном мо­ре еще не за­кон­чи­лась. В Се­вер­ной Ита­лии рус­ские под пред­во­ди­тель­ством слав­но­го Су­во­ро­ва гро­ми­ли «непо­бе­ди­мую» ар­мию фран­цу­зов. Су­во­ров про­сил адми­ра­ла Уша­ко­ва с юга ока­зы­вать ему все­мер­ную под­держ­ку. И вот, на­хо­дясь в тес­ней­шем вза­и­мо­дей­ствии, они би­ли фран­цуз­ских рес­пуб­ли­кан­цев на су­ше и на мо­ре. Два ве­ли­ких сы­на Рос­сии – они по­ка­за­ли все­му ми­ру, что та­кое рус­ское во­ин­ство. От­ря­ды ко­раб­лей с де­сан­том стре­ми­тель­ны­ми пе­ре­дви­же­ни­я­ми по Адри­а­ти­ке и вдоль юго-за­пад­ных бе­ре­гов Ита­лии на­во­ди­ли па­ни­ку на фран­цуз­ские гар­ни­зо­ны. Но и тут не обо­шлось без коз­ней: ин­три­го­ва­ли ан­гли­чане, а их зна­ме­ни­тый контр-адми­рал Го­ра­цио Нель­сон вся­че­ски пы­тал­ся до­са­ждать Уша­ко­ву; сла­ва рус­ско­го фло­то­вод­ца не да­ва­ла по­коя Нель­со­ну. В пе­ре­пис­ке с сво­и­ми дру­зья­ми он за­яв­лял, что Уша­ков «дер­жит се­бя так вы­со­ко, что это от­вра­ти­тель­но». Спо­кой­ная учти­вость рус­ско­го адми­ра­ла раз­дра­жа­ла Нель­со­на: «Под его веж­ли­вой на­руж­но­стью скры­ва­ет­ся мед­ведь...». И на­ко­нец, уже с пол­ной от­кро­вен­но­стью: «Я нена­ви­жу рус­ских...». Это чув­ство­вал и сам Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич: «За­висть, быть мо­жет, про­тив ме­ня дей­ству­ет за Кор­фу... Что се­му при­чи­ною? не знаю...». Тем вре­ме­нем рус­ские мо­ря­ки и де­сант­ни­ки взя­ли го­род Ба­ри, где от­слу­жи­ли бла­годар­ствен­ный мо­ле­бен у мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца, за­тем Неа­поль и 30 сен­тяб­ря 1799 го­да во­шли в Рим.

Неа­по­ли­тан­ский ми­нистр Ми­шу­ру, быв­ший при на­шем от­ря­де, с изум­ле­ни­ем пи­сал адми­ра­лу Уша­ко­ву: «В про­ме­жу­ток 20 дней неболь­шой рус­ский от­ряд воз­вра­тил мо­е­му го­су­дар­ству две тре­ти ко­ролев­ства. Это еще не всё, вой­ска за­ста­ви­ли на­се­ле­ние обо­жать их... Вы мог­ли бы их ви­деть осы­пан­ны­ми лас­ка­ми и бла­го­сло­ве­ни­я­ми по­сре­ди ты­сяч жи­те­лей, ко­то­рые на­зва­ли их сво­и­ми бла­го­де­те­ля­ми и бра­тья­ми... Ко­неч­но, не бы­ло дру­го­го при­ме­ра по­доб­но­го со­бы­тия: од­ни лишь рус­ские вой­ска мог­ли со­вер­шить та­кое чу­до. Ка­кая храб­рость! Ка­кая дис­ци­пли­на! Ка­кие крот­кие, лю­без­ные нра­вы! Здесь бо­го­тво­рят их, и па­мять о рус­ских оста­нет­ся в на­шем оте­че­стве на веч­ные вре­ме­на».

Пред­сто­я­ло еще взя­тие Маль­ты, но тут на ис­хо­де 1799 го­да адми­рал Фе­о­дор Уша­ков по­лу­чил при­каз им­пе­ра­то­ра Пав­ла I о воз­вра­ще­нии вве­рен­ной ему эс­кад­ры на ро­ди­ну, в Се­ва­сто­поль...

Он еще несколь­ко вре­ме­ни про­вел на Кор­фу, го­то­вя эс­кад­ру к дли­тель­но­му пу­ти, за­ни­ма­ясь де­ла­ми мест­но­го управ­ле­ния, про­ща­ясь с Ост­ро­ва­ми. Он по­лю­бил гре­ков, и они сто­ри­цею пла­ти­ли ему тем же; они ви­де­ли в нем дру­га и осво­бо­ди­те­ля. «Без­пре­стан­но слы­шу я прось­бы и жа­ло­бы на­род­ные, и боль­шей ча­стью от бед­ных лю­дей, не име­ю­щих про­пи­та­ния...» – и адми­рал, бу­дучи пе­чаль­ни­ком на­род­ных нужд, ста­рал­ся с по­мо­щью Бо­жи­ей, на­сколь­ко мог, спо­соб­ство­вать улуч­ше­нию их жиз­ни. Жи­те­ли Рес­пуб­ли­ки Се­ми Со­еди­нен­ных Ост­ро­вов про­ща­лись с адми­ра­лом Фе­о­до­ром Уша­ко­вым и его мо­ря­ка­ми, не скры­вая слез, бла­го­да­ря их и бла­го­слов­ляя. Се­нат ост­ро­ва Кор­фу на­звал его «осво­бо­ди­те­лем и от­цом сво­им». «Адми­рал Уша­ков, осво­бо­дя сии ост­ро­ва ге­рой­ствен­ною сво­ею ру­кою, учре­див оте­че­ски­ми сво­и­ми бла­го­рас­по­ло­же­ни­я­ми со­еди­не­ние их, об­ра­зо­вав ны­неш­нее вре­мен­ное прав­ле­ние, об­ра­тил яко зна­ме­ни­тый осво­бо­ди­тель все свое по­пе­че­ние на поль­зу и бла­го­ден­ствие ис­куп­лен­ных им на­ро­дов». На зо­ло­том, осы­пан­ном ал­ма­за­ми ме­че, под­не­сен­ном ему, бы­ла над­пись: «Ост­ров Кор­фу – адми­ра­лу Уша­ко­ву». На зо­ло­той ме­да­ли от жи­те­лей ост­ро­ва Ита­ка – «Фе­о­до­ру Уша­ко­ву, рос­сий­ских мор­ских сил глав­но­му на­чаль­ни­ку, му­же­ствен­но­му осво­бо­ди­те­лю Ита­ки». Столь же па­мят­ные и до­ро­гие на­гра­ды бы­ли и от дру­гих ост­ро­вов. Но адми­рал, слиш­ком хо­ро­шо уже узнав­ший пре­врат­но­сти выс­шей по­ли­ти­че­ской жиз­ни, по­ки­дал Иони­че­ские ост­ро­ва с чув­ством тре­во­ги за их даль­ней­шую судь­бу. На ду­ше его бы­ло скорб­но...

26 ок­тяб­ря 1800 го­да эс­кад­ра адми­ра­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва во­шла в Се­ва­сто­поль­скую бух­ту.

В ночь на 11 мар­та 1801 го­да за­го­вор­щи­ка­ми был убит им­пе­ра­тор Па­вел I. На рос­сий­ский пре­стол взо­шел его сын Алек­сандр I. По­ли­ти­ка Рос­сии ме­ня­лась. Вско­ре адми­рал Фе­о­дор Уша­ков был пе­ре­ве­ден в Санкт-Пе­тер­бург. При дво­ре воз­об­ла­да­ло мне­ние о ненуж­но­сти боль­шо­го фло­та для «су­хо­пут­ной» Рос­сии. То­гдаш­ний мор­ской ми­нистр вы­ска­зы­вал­ся о фло­те, что «он есть обре­ме­ни­тель­ная рос­кошь», а дру­гой де­я­тель мор­ско­го ве­дом­ства пи­сал: «Рос­сии нель­зя быть в чис­ле пер­вен­ству­ю­щих мор­ских дер­жав, да в том и не пред­став­ля­ет­ся ни поль­зы, ни на­доб­но­сти». В 1804 го­ду Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич со­ста­вил по­дроб­ней­шую за­пис­ку о сво­ем слу­же­нии рос­сий­ско­му фло­ту, в ко­то­рой поды­то­жи­вал свою де­я­тель­ность: «Бла­го­да­ре­ние Бо­гу, при всех озна­чен­ных бо­ях с непри­я­те­лем и во всю быт­ность она­го фло­та под мо­им на­чаль­ством на мо­ре, со­хра­не­ни­ем Все­вы­со­чай­шей Бла­го­сти ни од­но суд­но из она­го не по­те­ря­но и плен­ны­ми ни один че­ло­век из на­ших слу­жи­те­лей непри­я­те­лю не до­стал­ся».

Обостря­лись бо­лез­ни, уси­ли­ва­лись ду­шев­ные скор­би. Но не за­бы­вал адми­рал за­бо­тить­ся о ближ­них сво­их: в его дом в Пе­тер­бур­ге ча­сто при­хо­ди­ли за по­мо­щью. Од­них он снаб­жал день­га­ми, одеж­дой, за дру­гих, осо­бо нуж­да­ю­щих­ся, хо­да­тай­ство­вал пе­ред бо­лее иму­щи­ми гос­по­да­ми. На­при­мер, пе­ре­пи­сы­ва­ясь с из­вест­ным бла­го­тво­ри­те­лем гра­фом Н.П. Ше­ре­ме­те­вым, по­стро­ив­шим в Москве в па­мять сво­ей умер­шей же­ны Стран­но­при­им­ный дом, Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич не од­на­жды об­ра­щал­ся к нему с прось­ба­ми по­доб­но­го ха­рак­те­ра: «Зная доб­рое рас­по­ло­же­ние Ва­ше к спа­си­тель­ным де­лам и бла­го­де­я­нию, по­сы­лаю к Ва­ше­му Си­я­тель­ству двух стран­ниц, при­шед­ших из от­да­лен­но­го края про­сить поз­во­ле­ния о по­стро­е­нии хра­ма Бо­жи­его и устро­е­нии жи­лищ в поль­зу увеч­ных и боль­ных. По их бед­но­сти я со­дер­жу их в сво­ем до­ме и одел их». Кро­ме то­го, он взял на се­бя по­кро­ви­тель­ство и за­бо­ту об оси­ро­тев­ших пле­мян­ни­ках.

Про­дол­жая нести служ­бу в долж­но­сти глав­но­го ко­ман­ди­ра Бал­тий­ско­го греб­но­го фло­та, а кро­ме то­го, еще и на­чаль­ни­ка Пе­тер­бург­ских флот­ских ко­манд и пред­се­да­те­ля ква­ли­фи­ка­ци­он­ной ко­мис­сии «по про­из­вод­ству в класс­ные чи­ны шки­пе­ров, под­шки­пе­ров, ун­тер-офи­це­ров и клер­ков Бал­тий­ских и Чер­но­мор­ских пор­тов», об­ра­зо­ван­ной при Мор­ском ка­дет­ском кор­пу­се, Фе­о­дор Уша­ков ста­рал­ся и эти обя­зан­но­сти ис­пол­нять с рев­но­стью и усер­ди­ем, как это во­об­ще бы­ло ему свой­ствен­но в лю­бом де­ле. С бо­лью сле­дил он за про­ис­хо­див­шим в Ев­ро­пе: бли­зил­ся к за­вер­ше­нию один из эта­пов фран­ко-рус­ской вой­ны, го­то­вил­ся мир в Тиль­зи­те; им­пе­ра­тор Алек­сандр I сде­ла­ет­ся со­юз­ни­ком На­по­лео­на Бо­на­пар­та, а Иони­че­ские ост­ро­ва бу­дут пе­ре­да­ны «зло­вред­ным» фран­цу­зам. Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу пред­сто­я­ло пе­ре­жить и это.

19 де­каб­ря 1806 го­да он по­дал им­пе­ра­то­ру про­ше­ние об от­став­ке: «Ду­шев­ные чув­ства и скорбь моя, ис­то­щив­шие кре­пость сил, здо­ро­вья, Бо­гу из­вест­ны – да бу­дет во­ля Его свя­тая. Все слу­чив­ше­е­ся со мною при­ем­лю с глу­бо­чай­шим бла­го­го­ве­ни­ем...». Эти сло­ва, вен­ча­ю­щие рат­ный по­двиг, слав­ное и мно­го­труд­ное слу­же­ние род­но­му Оте­че­ству, сви­де­тель­ству­ют, что непо­бе­ди­мый адми­рал ис­пол­нен был сми­ре­ния и по­кор­но­сти во­ле Бо­жи­ей, и бла­го­да­ре­ния Бо­гу за все, – это бы­ли чув­ства ис­тин­но хри­сти­ан­ские.

Отой­дя от слу­жеб­ных дел, он неко­то­рое вре­мя жил в Санкт-Пе­тер­бур­ге, про­дол­жая по­кро­ви­тель­ство­вать пле­мян­ни­кам, и го­то­вил­ся к пе­ре­ез­ду на по­сто­ян­ное и уже по­след­нее ме­сто сво­ей зем­ной жиз­ни. У него бы­ло несколь­ко неболь­ших де­ре­вень на ро­дине в Яро­слав­ской гу­бер­нии, был уча­сток зем­ли вбли­зи Се­ва­сто­по­ля... Ду­ша адми­ра­ла, от мла­ден­че­ства взыс­кав­шая Гос­по­да, про­си­ла по­коя, уеди­не­ния, мо­лит­вы. Он при­нял ре­ше­ние, ис­пол­нен­ное глу­бо­ко­го смыс­ла: он из­брал для жи­тель­ства тихую де­рев­ню Алек­се­ев­ку, в Тем­ни­ков­ском уез­де, вбли­зи Са­нак­сар­ско­го Рож­де­ство-Бо­го­ро­дич­но­го мо­на­сты­ря, где в го­ды его рат­ных по­дви­гов мо­лил­ся о нем его род­ной дя­дя – пре­по­доб­ный Фе­о­дор. Несо­мнен­но, что мо­лит­вен­ное их об­ще­ние ни­ко­гда не пре­ры­ва­лось. По­то­му и устре­ми­лась сю­да, к свя­той оби­те­ли ду­ша адми­ра­ла, что здесь под­ви­зал­ся о Гос­по­де и упо­ко­ил­ся са­мый ду­хов­но близ­кий ему че­ло­век на зем­ле. Мо­нах и мо­ряк – они оба бы­ли во­и­на­ми Хри­сто­вы­ми, оба де­ла­ли од­но де­ло: рев­ност­но слу­жи­ли Гос­по­ду – на том по­при­ще, на ко­то­рое Он их при­звал.

Пе­ред тем, как окон­ча­тель­но в 1810 го­ду по­ки­нуть сто­ли­цу, Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич, «па­мя­туя час смерт­ный с ка­ко­вою незап­но­стью оный при­клю­ча­ет­ся», на­пи­сал за­ве­ща­ние. Ни­ко­гда не имев­ший сво­ей се­мьи и сво­их де­тей, он все небо­га­тые вла­де­ния пе­ре­дал в соб­ствен­ность пле­мян­ни­кам, «ко­то­рых по­чи­таю я вме­сто де­тей мо­их и о бла­ге их ста­ра­юсь как соб­ствен­ный их отец». Со­хра­ни­лось сви­де­тель­ство то­гдаш­не­го на­сто­я­те­ля мо­на­сты­ря иеро­мо­на­ха На­фа­наи­ла о за­вер­ша­ю­щем пе­ри­о­де зем­ной жиз­ни Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча: «Адми­рал Уша­ков, со­сед и зна­ме­ни­тый бла­го­тво­ри­тель Са­нак­сар­ской оби­те­ли, по при­бы­тии сво­ем из Санкт-Пе­тер­бур­га, вел жизнь уеди­нен­ную в соб­ствен­ном сво­ем до­ме, в де­ревне Алек­се­ев­ке, рас­сто­я­ни­ем от мо­на­сты­ря через лес вер­сты три, ко­то­рый по вос­крес­ным и празд­нич­ным дням при­ез­жал для бо­го­мо­лья в мо­на­стырь к служ­бам Бо­жи­им во вся­кое вре­мя. В Ве­ли­кий пост жи­вал в мо­на­сты­ре, в кел­лии, для сво­е­го по­ще­ния и при­го­тов­ле­ния к Св. Тай­нам по це­лой сед­ми­це и вся­кую про­дол­жи­тель­ную служ­бу с бра­ти­ей в церк­ви вы­ста­и­вал неопу­сти­тель­но и слу­шал бла­го­го­вей­но; по вре­ме­нам жерт­во­вал от усер­дия сво­е­го оби­те­ли зна­чи­тель­ные бла­го­тво­ре­ния; так­же бед­ным и ни­щим тво­рил все­гдаш­ние ми­ло­сти­вые по­да­я­ния и вспо­мо­же­ния».

На­ча­лась Оте­че­ствен­ная вой­на 1812 го­да. На борь­бу с фран­цу­за­ми под­нял­ся весь на­род. В Там­бов­ской гу­бер­нии, как и по всей Рос­сии, со­зда­ва­лись опол­че­ния для за­щи­ты Оте­че­ства. На гу­берн­ском со­бра­нии дво­рян­ства, в ко­то­ром Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич не смог при­нять уча­стия по бо­лез­ни, он был из­бран боль­шин­ством го­ло­сов на­чаль­ни­ком внут­рен­не­го там­бов­ско­го опол­че­ния. Пред­во­ди­тель дво­рян­ства пи­сал ему: «Дол­говре­мен­ная опыт­ность служ­бы Ва­шей и от­лич­ное усер­дие пе­ред пре­сто­лом Рос­сий­ской дер­жа­вы, Ва­ми до­ка­зан­ные, да по­да­дут дво­рян­ству твер­дые спо­со­бы к рев­ност­ным по­дви­гам на поль­зу об­щую, да по­двиг­нут всех к бла­го­де­тель­ным по­жерт­во­ва­ни­ям и да вдох­нут го­тов­ность в серд­це каж­до­го при­нять уча­стие к спа­се­нию Оте­че­ства...». «За бла­го­склон­ное, доб­рое обо мне мне­ние и за честь сде­лан­ную при­но­шу все­по­кор­ней­шую мою бла­го­дар­ность, – от­ве­чал адми­рал. – С от­лич­ным усер­ди­ем и рев­но­стию же­лал бы я при­нять на се­бя сию долж­ность и слу­жить Оте­че­ству, но с край­ним со­жа­ле­ни­ем за бо­лез­нью и ве­ли­кой сла­бо­стью здо­ро­вья при­нять ее на се­бя и ис­пол­нить ни­как не в со­сто­я­нии и не мо­гу». Но, меж­ду тем, вме­сте с тем­ни­ков­ским со­бор­ным про­то­и­е­ре­ем Асин­кри­том Ива­но­вым он устро­ил гос­пи­таль для ра­не­ных, дав день­ги на его со­дер­жа­ние. Две ты­ся­чи руб­лей им бы­ло вне­се­но на фор­ми­ро­ва­ние 1-го Там­бов­ско­го пе­хот­но­го пол­ка. Все, что имел, от­да­вал он «на вос­по­мо­ще­ство­ва­ние ближ­ним, страж­ду­щим от ра­зо­ре­ния злоб­ству­ю­ще­го вра­га...». Еще в 1803 го­ду им бы­ли вне­се­ны два­дцать ты­сяч руб­лей в Опе­кун­ский со­вет Санкт-Пе­тер­бург­ско­го вос­пи­та­тель­но­го до­ма; те­перь он всю сум­му с при­чи­та­ю­щи­ми­ся на нее про­цен­та­ми пе­ре­дал в поль­зу ра­зо­рен­ных вой­ной: «Я дав­но имел же­ла­ние все сии день­ги без изъ­я­тия раз­дать бед­ству­ю­щим и стран­ству­ю­щим, не име­ю­щим жи­лищ, одеж­ды и про­пи­та­ния». Не толь­ко кре­стьяне окрест­ных де­ре­вень и жи­те­ли го­ро­да Тем­ни­ко­ва, но и из от­да­лен­ных мест при­ез­жа­ли к нему мно­гие. С стра­даль­ца­ми, ли­шив­ши­ми­ся иму­ществ, де­лил­ся он тем, что имел; обре­ме­нен­ных скор­бию и уны­ни­ем уте­шал непо­ко­ле­би­мою на­деж­дой на бла­гость Небес­но­го Про­мыс­ла. «Не от­ча­и­вай­тесь! – го­во­рил он. – Сии гроз­ные бу­ри об­ра­тят­ся к сла­ве Рос­сии. Ве­ра, лю­бовь к Оте­че­ству и при­вер­жен­ность к Пре­сто­лу вос­тор­же­ству­ют. Мне немно­го оста­ет­ся жить; не стра­шусь смер­ти, же­лаю толь­ко уви­деть но­вую сла­ву лю­без­но­го Оте­че­ства!»

Оста­ток дней сво­их, по сло­вам то­го же иеро­мо­на­ха На­фа­наи­ла, адми­рал про­вел «крайне воз­дер­жан­но и окон­чил жизнь свою как сле­ду­ет ис­тин­но­му хри­сти­а­ни­ну и вер­но­му сы­ну Свя­той Церк­ви 1817 го­да ок­тяб­ря 2-го дня и по­гре­бен по же­ла­нию его в мо­на­сты­ре под­ле срод­ни­ка его из дво­рян, пер­во­на­чаль­ни­ка оби­те­ли сия иеро­мо­на­ха Фе­о­до­ра по фа­ми­лии Уша­ко­ва же».

От­пе­вал Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча в Спа­со-Пре­об­ра­жен­ской церк­ви го­ро­да Тем­ни­ко­ва про­то­и­е­рей Асин­крит Ива­нов, ко­то­рый за день до кон­чи­ны пра­вед­ни­ка, в празд­ник По­кро­ва Пре­свя­той Вла­ды­чи­цы на­шей Бо­го­ро­ди­цы, при­ни­мал его по­след­нюю ис­по­ведь и при­ча­щал Свя­тых Та­ин; ко­гда гроб с те­лом усоп­ше­го адми­ра­ла при боль­шом сте­че­нии на­ро­да был вы­не­сен на ру­ках из го­ро­да, его хо­те­ли по­ло­жить на под­во­ду, но на­род про­дол­жал нести его до са­мой Са­нак­сар­ской оби­те­ли. Там встре­ти­ла бла­го­вер­но­го бо­яри­на Фе­о­до­ра мо­на­стыр­ская бра­тия. Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич был по­гре­бен у сте­ны со­бор­но­го хра­ма, ря­дом с род­ным ему пре­по­доб­ным стар­цем, чтобы быть им от­ныне вме­сте на­ве­ки.

По­сле пра­вед­ной кон­чи­ны Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча про­шло по­чти два сто­ле­тия. Его по­движ­ни­че­ская и вы­со­ко­ду­хов­ная жизнь, его доб­ро­де­те­ли не бы­ли за­бы­ты в род­ном оте­че­стве. Его за­ве­та­ми жи­ли рус­ские во­и­ны и фло­то­вод­цы, пра­во­слав­ная рус­ская ар­мия.

Ко­гда на­сту­пи­ли вре­ме­на го­не­ний на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, Са­нак­сар­ский мо­на­стырь, где упо­ко­ил­ся Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич, был за­крыт. Ча­сов­ня, вы­стро­ен­ная над мо­ги­лой адми­ра­ла, бы­ла до ос­но­ва­ния раз­ру­ше­на, чест­ные его остан­ки в 1930-е го­ды бы­ли осквер­не­ны без­бож­ни­ка­ми.

В го­ды Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны 1941–1945 го­дов во­ин­ская сла­ва Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча Уша­ко­ва бы­ла вспо­мя­ну­та, его имя, на­ря­ду с име­на­ми свя­тых бла­го­вер­ных кня­зей-во­и­нов Алек­сандра Нев­ско­го и Ди­мит­рия Дон­ско­го, вдох­нов­ля­ло к по­дви­гу за­щит­ни­ков Ро­ди­ны. Был учре­жден бо­е­вой ор­ден адми­ра­ла Уша­ко­ва, ко­то­рый стал выс­шей на­гра­дой для во­и­нов-мо­ря­ков.

То­гда же, в 1944 го­ду, воз­ник во­прос о ме­сте по­гре­бе­ния адми­ра­ла Уша­ко­ва. Бы­ла со­зда­на го­судар­ствен­ная ко­мис­сия, ко­то­рая про­из­ве­ла рас­коп­ки на тер­ри­то­рии Са­нак­сар­ско­го мо­на­сты­ря и вскры­тие мо­ги­лы адми­ра­ла Уша­ко­ва у сте­ны со­бор­но­го хра­ма. Чест­ные остан­ки Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча ока­за­лись нетлен­ны, что бы­ло от­ме­че­но в со­от­вет­ству­ю­щем до­ку­мен­те ко­мис­сии.

С это­го вре­ме­ни мо­ги­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва и, как след­ствие, весь Са­нак­сар­ский мо­на­стырь на­хо­ди­лись под при­смот­ром го­судар­ствен­ной вла­сти, что предот­вра­ти­ло раз­ру­ше­ние чти­мой пра­вед­ни­ком оби­те­ли.

В 1991 го­ду Са­нак­сар­ский мо­на­стырь был воз­вра­щен Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви. По­чи­та­ние свя­то­го пра­вед­ни­ка год от го­ду воз­рас­та­ет. На его мо­ги­ле  слу­жат­ся па­ни­хи­ды, мно­го­чис­лен­ные па­лом­ни­ки: ду­хо­вен­ство, мо­на­ше­ству­ю­щие, бла­го­че­сти­вые ми­ряне, сре­ди ко­то­рых ча­сто мож­но ви­деть во­и­нов-мо­ря­ков, – при­хо­дят по­кло­нить­ся Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу Уша­ко­ву, рев­ност­но­му слу­жи­те­лю Оте­че­ству и на­ро­ду Бо­жи­е­му, явив­ше­му со­бою ве­ли­кий при­мер во­ин­ской доб­ле­сти, ми­ло­сер­дия и хри­сти­ан­ско­го бла­го­че­стия. 

Ис­точ­ник: http://st-nikolas.orthodoxy.ru

***

Краткое житие благоверной княгини Анны (в иночестве Евфросинии) Кашинской

Свя­тая бла­го­вер­ная кня­ги­ня Ан­на Ка­шин­ская, дочь Ро­стов­ско­го кня­зя Ди­мит­рия Бо­ри­со­ви­ча, в 1294 го­ду ста­ла су­пру­гой свя­то­го бла­го­вер­но­го ве­ли­ко­го кня­зя Ми­ха­и­ла Яро­сла­ви­ча Твер­ско­го. (Он был за­му­чен та­та­ра­ми в Ор­де в 1318 го­ду. Па­мять 22 но­яб­ря.) По­сле стра­даль­че­ской кон­чи­ны му­жа Ан­на уда­ли­лась в Твер­ской Со­фий­ский мо­на­стырь и при­ня­ла по­стриг с име­нем Ев­фро­си­ния. За­тем, пе­ре­се­лив­шись в Ка­шин­ский Успен­ский мо­на­стырь, свя­тая Ев­фро­си­ния по­стриг­лась в схи­му с име­нем Ан­на. 2 ок­тяб­ря 1368 го­да она мир­но ото­шла ко Гос­по­ду.

Сы­но­вья свя­той Ан­ны по­вто­ри­ли ис­по­вед­ни­че­ский по­двиг от­ца: Ди­мит­рий Ми­хай­ло­вич (Гроз­ные Очи) был убит в Ор­де 15 сен­тяб­ря 1325 го­да, а Алек­сандр Ми­хай­ло­вич, князь Твер­ской, вме­сте с сы­ном Фе­о­до­ром – 29 ок­тяб­ря 1339 го­да.

Чу­де­са при гро­бе свя­той Ан­ны на­ча­лись в 1611 го­ду, во вре­мя оса­ды Ка­ши­на ли­тов­ски­ми вой­ска­ми. Свя­тая кня­ги­ня яви­лась по­но­ма­рю Успен­ско­го со­бо­ра Ге­ра­си­му и ска­за­ла, что она мо­лит Спа­си­те­ля и Пре­свя­тую Бо­го­ро­ди­цу об из­бав­ле­нии го­ро­да от ино­пле­мен­ни­ков.

На Со­бо­ре 1649 го­да бы­ло по­ста­нов­ле­но от­крыть ее мо­щи для все­об­ще­го по­чи­та­ния и при­чис­лить бла­го­вер­ную кня­ги­ню Ан­ну к ли­ку свя­тых Рус­ской Церк­ви. Но в 1677 го­ду пат­ри­арх Иоаким по­ста­вил во­прос на Мос­ков­ском Со­бо­ре об упразд­не­нии ее по­чи­та­ния в свя­зи с обостре­ни­ем ста­ро­об­ряд­че­ско­го рас­ко­ла, ис­поль­зу­ю­ще­го имя Ан­ны Ка­шин­ской в сво­их це­лях. В 1909 го­ду, 12 июня, про­изо­шло вто­рич­ное ее про­слав­ле­ние и уста­нов­ле­но по­все­мест­ное празд­но­ва­ние.

Перенесение мощей

Свя­тая бла­го­вер­ная кня­ги­ня Ан­на Ка­шин­ская скон­ча­лась 2 ок­тяб­ря 1368 го­да. Свя­тые мо­щи ее бы­ли об­ре­те­ны 21 июля 1649 го­да. Тор­же­ствен­ное пе­ре­не­се­ние ее мо­щей из де­ре­вян­но­го Успен­ско­го со­бо­ра в ка­мен­ный Вос­кре­сен­ский со­сто­я­лось 12 июня 1650 го­да. К дню 12 июня бы­ло при­уро­че­но и вос­ста­нов­ле­ние цер­ков­но­го по­чи­та­ния свя­той Ан­ны.

Полное житие благоверной княгини Анны (в иночестве Евфросинии) Кашинской

Свя­тая бла­го­вер­ная ве­ли­кая кня­ги­ня Ан­на – дочь Ро­стов­ско­го кня­зя Ди­мит­рия Бо­ри­со­ви­ча, пра­внуч­ка свя­то­го бла­го­вер­но­го кня­зя Ва­си­лия Ро­стов­ско­го, при­няв­ше­го му­че­ни­че­скую смерть за от­каз из­ме­нить свя­той пра­во­слав­ной ве­ре. По­бра­ти­мом де­да бла­го­вер­ной Ан­ны был свя­той Петр, ца­ре­вич Ор­дын­ский, кре­ще­ный та­та­рин, ка­но­ни­зи­ро­ван­ный Рус­ской Пра­во­слав­ной Цер­ко­вью. В 1294 го­ду бла­го­вер­ная княж­на Ан­на всту­пи­ла в брак с кня­зем Ми­ха­и­лом Твер­ским.

Мно­го скор­бей вы­па­ло на до­лю свя­той Ан­ны. В 1294 го­ду скон­чал­ся ее отец. В 1296 го­ду сго­рел до­тла ве­ли­ко­кня­же­ский те­рем со всем иму­ще­ством. Вско­ре по­сле это­го силь­но за­бо­лел мо­ло­дой князь. Во мла­ден­че­стве умер пер­ве­нец ве­ли­ко­кня­же­ской че­ты – дочь Фе­о­до­ра. В 1317 го­ду на­ча­лась тра­ги­че­ская борь­ба с кня­зем Юри­ем Мос­ков­ским. В 1318 го­ду бла­го­вер­ная кня­ги­ня про­ща­ет­ся на­веч­но со сво­им су­пру­гом, уез­жа­ю­щим в Ор­ду, где он был звер­ски за­му­чен. В 1325 го­ду стар­ший сын ее, Ди­мит­рий Гроз­ные Очи, встре­тив в Ор­де кня­зя Юрия Мос­ков­ско­го – ви­нов­ни­ка смер­ти от­ца, убил его, за что был каз­нен ха­ном. Год спу­стя жи­те­ли Тве­ри пе­ре­би­ли всех та­тар во гла­ве с дво­ю­род­ным бра­том ха­на Уз­бе­ка. По­сле это­го сти­хий­но­го вос­ста­ния вся твер­ская зем­ля бы­ла опу­сто­ше­на ог­нем и ме­чом, жи­те­ли ис­треб­ле­ны или угна­ны в плен. Та­ко­го по­гро­ма Твер­ское кня­же­ство не ис­пы­ты­ва­ло ни­ко­гда. В 1339 го­ду в Ор­де по­ги­ба­ют ее вто­рой сын Алек­сандр и внук Фе­о­дор: им от­ру­би­ли го­ло­вы и те­ла их раз­ня­ли по су­ста­вам.

Бла­го­вер­ная ве­ли­кая кня­ги­ня бы­ла при­уго­тов­ле­на к мо­на­ше­ству всей сво­ей преды­ду­щей жиз­нью. По кон­чине му­жа ис­пы­та­ния сле­до­ва­ли од­но за дру­гим и, ка­за­лось, их невоз­мож­но пе­ре­жить, не пре­дав­шись от­ча­я­нию, од­на­ко Ан­на вы­нес­ла все. «В жен­ском есте­стве му­же­скую кре­пость име­ла еси...» – так убла­жа­ет Цер­ковь свя­тую Ан­ну Ка­шин­скую за ее ду­шев­ную стой­кость. Вско­ре по­сле му­че­ни­че­ской кон­чи­ны сы­на и вну­ка Ан­на при­ня­ла мо­на­ше­ство сна­ча­ла в Тве­ри, а за­тем по прось­бе млад­ше­го сы­на Ва­си­лия пе­ре­бра­лась в спе­ци­аль­но вы­стро­ен­ный для нее мо­на­стырь. Здесь она и пре­ста­ви­лась в 1368 го­ду в схи­ме, те­ло ее бы­ло по­гре­бе­но в Успен­ском мо­на­стыр­ском хра­ме.

Имя бла­го­вер­ной кня­ги­ни Ан­ны с те­че­ни­ем вре­ме­ни бы­ло за­бы­то до то­го, что к гроб­ни­це ее от­но­си­лись непо­чти­тель­но, и толь­ко в 1611 го­ду вслед­ствие яв­ле­ния ее бла­го­че­сти­во­му кли­ри­ку про­бу­ди­лось в жи­те­лях го­ро­да Ка­ши­на осо­бое бла­го­го­ве­ние к сво­ей небес­ной по­кро­ви­тель­ни­це, неви­ди­мо за­щи­щав­шей их от вра­гов и спа­сав­шей их го­род от ра­зо­ре­ния. Слух о чу­де­сах от мо­щей бла­го­вер­ной кня­ги­ни Ан­ны до­шел до бла­го­че­сти­во­го ца­ря Алек­сея Ми­хай­ло­ви­ча и свя­тей­ше­го пат­ри­ар­ха Ни­ко­на, и на Мос­ков­ском Со­бо­ре 1649 го­да по­ста­нов­ле­но бы­ло от­крыть мо­щи кня­ги­ни Ан­ны. Пе­ре­не­се­ние мо­щей бла­го­вер­ной Ан­ны Ка­шин­ской со­сто­я­лось 12 июня 1650 го­да. За всю ис­то­рию Рус­ской Церк­ви до на­ших дней ни од­на свя­тая не удо­сто­и­лась столь бли­ста­тель­но­го и пыш­но­го тор­же­ства.

Од­на­ко вско­ре свя­тая бла­го­вер­ная Ан­на Ка­шин­ская неожи­дан­но ста­но­вит­ся сим­во­лом рас­коль­ни­ков, и пат­ри­арх Иоаким в 1677 го­ду уни­что­жа­ет ка­но­ни­за­цию свя­той, за­пре­ща­ет по­кло­не­ние свя­тым мо­щам Ан­ны Ка­шин­ской. Это необы­чай­ное со­бы­тие – един­ствен­ное в ис­то­рии Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви.

Хо­тя цер­ков­ная раз­вен­чан­ность бла­го­вер­ной кня­ги­ни Ан­ны дли­лась 230 лет, бла­го­дар­ная на­род­ная па­мять хра­ни­ла креп­кую ве­ру в пред­ста­тель­ство пред Гос­по­дом сво­ей небес­ной по­кро­ви­тель­ни­цы. Пе­ред вступ­ле­ни­ем в брак, на служ­бу, пе­ред по­стри­гом, пе­ред на­ча­лом учеб­ных за­ня­тии, при­ни­мая ка­кое-ни­будь се­рьез­ное ре­ше­ние, не го­во­ря уже о вся­ких бе­дах, бо­лез­нях и скор­бях, ве­ру­ю­щие шли мо­лить­ся ко гро­бу бла­го­вер­ной Ан­ны.

В 1908 го­ду по­чи­та­ние бла­го­вер­ной кня­ги­ни Ан­ны бы­ло вос­ста­нов­ле­но, и уже в 1909 го­ду в го­ро­де Гроз­ном в об­ла­сти Тер­ско­го ка­за­че­ства воз­ник­ла жен­ская об­щи­на в честь свя­той бла­го­вер­ной кня­ги­ни Ан­ны Ка­шин­ской. В 1910 го­ду был освя­щен храм во имя свя­той Ан­ны Ка­шин­ской в Пе­тер­бур­ге.

В тре­вож­ные го­ды вой­ны и ре­во­лю­ции об­раз бла­го­вер­ной кня­ги­ни Ан­ны стал рус­ским лю­дям да­же бли­же и по­нят­нее. Вспо­ми­на­лось, что бла­го­вер­ная Ан­на то­же про­во­жав му­жа и сы­но­вей в ту опас­ную неиз­вест­ность, от­ку­да ча­сто не воз­вра­ща­ют­ся, хо­ро­ни­ла и опла­ки­ва­ла их, то­же при­нуж­де­на бы­ла бе­жать и скры­вать­ся, в то вре­мя как вра­ги гро­ми­ли и жгли ее зем­лю.