К IV веку относятся свидетельства о богослужении в Великую Пятницу в древнем Иерусалиме. В это время Иерусалим стал полностью христианским городом, здесь были построены храмы, отмечены места, связанные с земной жизнью Христа и сюда стекалось множество паломников. В ночь на Великую Пятницу здесь совершалось бдение, которое называется «стациональным богослужением» — то есть богослужение с остановками, своего рода продолжительный крестный ход со службами на отдельных местах. Христиане Иерусалима могли позволить себе «роскошь» совершать богослужения на местах самих евангельских событий: прощальную беседу Христа с учениками читали на Елеонской горе, фрагмент о молитве и взятии под стражу – в Гефсиманском саду, суд у Каиафы – на месте дома первосвященника и так далее; всего таких остановок было 7. Кроме ночного бдения, которое стало прообразом нашего «Последования Святых Страстей» (утрени Великой Пятницы), еще совершалась днем служба чтений (прообраз великих часов) и вечерня днем. Таким образом, наши 3 современные службы Великой Пятницы восходят к аналогичным службам в древнем Иерусалиме.

В Константинополе вместо 7 циклов чтений появляется утреня с чтением 11 Евангелий; впоследствии для более «круглого» числа было добавлено 12-е Евангелие. Также в афоно-италийской версии Студийского Устава и в Иерусалимской Уставе в XI – XII вв. появляются великие часы, которые в отличие от нынешнего чина совершались более торжественно (с ектениями). Также в Константинополе на великой вечерне читается  составное Евангелие: за основу берется Мф., но добавляются фрагменты из Лк. (о покаянии благоразумного разбойника) и Ин. (о прободении ребра Спасителя). В целом уже в XII – XIII вв. богослужение во многих чертах соответствует нынешнему чину. В это же время появляется одна из наиболее известных  особенностей Великой Пятницы – отмена любой литургии; до XII века в Великую Пятницу было принято совершать литургию Преждеосвященных Даров и только с распространением Иерусалимского Устава утвердилось правило отмены любой литургии.

Самой поздней по времени возникновения особенностью богослужения Великой Пятницы является вынос Плащаницы; до XV века Плащаницу в богослужении не использовали в принципе, в XVI – XVII  вв. ее выносили в конце утрени Великой Субботы и только в XVIII веке сначала в Греции и Болгарии, потом уже на рубеже XVIII – XIX вв. и в Русской Церкви появляется практика выносить Святую Плащаницу в конце великой вечерни; при этом у греков принято выносить плащаницу при пении стихир на стиховне, тогда как у нас – чуть позже при пении тропарей по «Ныне отпущаеши…».

* * *

Во свя­тую и Ве­ли­кую Пят­ни­цу мы вос­по­ми­на­ем свя­тые, спа­си­тель­ные и страш­ные стра­да­ния Гос­по­да и Бо­га и Спа­са на­ше­го Иису­са Хри­ста, ко­то­рые Он доб­ро­воль­но пре­тер­пел за нас.

Опле­ва­ния, из­би­е­ния, по­ще­чи­ны, по­но­ше­ния, на­смеш­ки, баг­ря­ни­ца, трость, губ­ка, ук­сус, гвоз­ди, ко­пье, и по­сле все­го это­го Крест и смерть, — все это име­ло ме­сто в пят­ни­цу. По­сле то­го как Иисус, про­дан­ный дру­гом и уче­ни­ком за трид­цать среб­ре­ни­ков, был взят, Его от­ве­ли сна­ча­ла к пер­во­свя­щен­ни­ку Анне, ко­то­рый ото­слал Его к Ка­иа­фе, где Гос­подь был опле­ван, по­лу­чал по­ще­чи­ны, вдо­ба­вок был уни­жен и осме­ян, слы­ша: про­ре­ки нам, Хри­стос, кто уда­рил Те­бя? (Мф.26:68). Ту­да же при­шли и лже­сви­де­те­ли, ис­ка­жав­шие Его сло­ва: раз­рушь­те храм сей, и Я в три дня воз­двиг­ну его (Ин.2:19). А ко­гда Он на­звал Се­бя Сы­ном Бо­жи­им, то ар­хи­ерей разо­драл одеж­ды свои (в знак то­го, что) не мо­жет тер­петь бо­го­хуль­ства.

При на­ступ­ле­нии утра Иису­са от­ве­ли к Пи­ла­ту; и иудеи не во­шли в пре­то­рию, го­во­рит (еван­ге­лист Иоанн), чтобы не осквер­нить­ся, но чтобы (мож­но бы­ло) есть пас­ху (Ин.18:28). Или здесь под пас­хой он под­ра­зу­ме­ва­ет весь (се­ми­днев­ный) празд­ник, или она и на этот раз бы­ла в по­ло­жен­ное вре­мя (в пят­ни­цу ве­че­ром), но Хри­стос со­вер­шил за­кон­ную пас­ху на один день рань­ше, по­то­му что в пят­ни­цу хо­тел быть за­клан­ным од­новре­мен­но с (пас­халь­ным агн­цем).

Пи­лат, вый­дя (к ним), спро­сил, в чем (они) об­ви­ня­ют Иису­са, и по­сколь­ку не на­шел ни­че­го до­стой­но­го об­ви­не­ния, то по­слал Его к Иро­ду, а по­след­ний — сно­ва к Пи­ла­ту. Иудеи же стре­ми­лись убить Иису­са. Пи­лат ска­зал им: возь­ми­те Его вы, и рас­пни­те, и по за­ко­ну ва­ше­му су­ди­те Его (ср.: Ин.18:31,19:6). Они от­ве­ча­ли ему: нам не поз­во­ле­но пре­да­вать смер­ти ни­ко­го (Ин.18:31), по­буж­дая Пи­ла­та рас­пять (Его). Пи­лат спро­сил Хри­ста, Царь ли Он Иудей­ский. Он при­знал Се­бя Ца­рем, но Веч­ным, го­во­ря: Цар­ство Мое не от ми­ра се­го (Ин.18:36). Пи­лат, же­лая Его осво­бо­дить, сна­ча­ла ска­зал, что не на­хо­дит в Нем ни­ка­кой бла­го­вид­ной ви­ны, а по­том пред­ло­жил, по обы­чаю, ра­ди празд­ни­ка от­пу­стить им од­но­го уз­ни­ка, — но они вы­бра­ли Ва­рав­ву, а не Хри­ста (см.: Ин.18:38-40).

То­гда Пи­лат, пре­да­вая им Иису­са, преж­де ве­лел бить Его, по­том вы­вел к ним под стра­жей, оде­то­го в баг­ря­ни­цу, увен­чан­но­го тер­но­вым вен­цом, со вло­жен­ной в пра­вую ру­ку тро­стью, осме­ян­но­го во­и­на­ми, го­во­рив­ши­ми: ра­дуй­ся, Царь Иудей­ский! (см.: Ин.19:1-5; Мф.27:29; Мк.15:16-19). Од­на­ко, над­ру­гав­шись так, чтобы уто­лить их гнев, Пи­лат вновь ска­зал: я ни­че­го до­стой­но­го смер­ти не на­шел в Нем (Лк.23:22). Но они от­ве­ча­ли: Он дол­жен уме­реть, по­то­му что сде­лал Се­бя Сы­ном Бо­жи­им (Ин.19:7). Ко­гда они так го­во­ри­ли, Иисус мол­чал, а на­род кри­чал Пи­ла­ту: рас­пни, рас­пни Его! (Лк.23:21). Ибо через по­зор­ную смерть (ка­кой пре­да­ва­ли раз­бой­ни­ков) иудеи хо­те­ли опо­ро­чить Его, чтобы ис­тре­бить доб­рую па­мять о Нем. Пи­лат же, как бы при­сты­жая их, го­во­рит: Ца­ря ли ва­ше­го рас­пну? Они от­ве­ча­ли: нет у нас ца­ря, кро­ме ке­са­ря (Ин.19:15). По­сколь­ку об­ви­не­ни­ем в бо­го­хуль­стве они ни­че­го не до­би­лись, то на­во­дят на Пи­ла­та страх от ке­са­ря, чтобы хоть та­ким спо­со­бом ис­пол­нить свой безум­ный за­мы­сел, для че­го го­во­рят: вся­кий, де­ла­ю­щий се­бя ца­рем, про­тив­ник ке­са­рю (Ин.19:12). Меж­ду тем же­на Пи­ла­та, устра­шен­ная сна­ми, по­сла­ла ему ска­зать: не де­лай ни­че­го Пра­вед­ни­ку То­му, по­то­му что я ныне во сне мно­го по­стра­да­ла за Него (Мф.27:19); и Пи­лат, умыв ру­ки, от­ри­цал свою ви­нов­ность в (про­ли­тии) кро­ви Его (см.: Мф.27:24). Иудеи же кри­ча­ли: кровь Его на нас и на де­тях на­ших (Мф.27:25); ес­ли от­пу­стишь Его, ты не друг ке­са­рю (Ин.19:12).

То­гда Пи­лат, ис­пу­гав­шись, от­пу­стил им Ва­рав­ву, а Иису­са пре­дал на рас­пя­тие (ср.: Мф.27:26), хо­тя втайне и знал, что Тот непо­ви­нен. Уви­дев это, Иуда, бро­сив среб­ре­ни­ки (в хра­ме), вы­шел, по­шел и уда­вил­ся (см.: Мф.27:3-5), по­ве­сив­шись на де­ре­ве, а по­сле, силь­но вздув­шись, лоп­нул. Во­и­ны же, на­сме­яв­шись над Иису­сом и бив тро­стью по го­ло­ве (Мф.27:27-30), воз­ло­жи­ли на Него крест; по­том, за­хва­тив Си­мо­на Ки­ри­не­яни­на, за­ста­ви­ли нести крест Его (ср.: Мф.27:32; Лк.23:26; Ин.19:17).

Око­ло тре­тье­го ча­са, при­дя на Лоб­ное ме­сто, там рас­пя­ли Иису­са и по обе сто­ро­ны от Него двух раз­бой­ни­ков, чтобы и Он был при­чтен к зло­де­ям (ср.: Мк.15:27-28; Ис.53:12). Во­и­ны раз­де­ли­ли одеж­ды Его из-за бед­но­сти (их), бро­сая жре­бий о цель­но­тка­ном хи­тоне, при­чи­няя Ему мно­же­ство вся­че­ских оскорб­ле­ний — не толь­ко этим, но и из­де­ва­ясь (над Ним), ко­гда Он ви­сел на кре­сте, го­во­ри­ли: э! раз­ру­ша­ю­щий храм и в три дня со­зи­да­ю­щий! спа­си Се­бя Са­мо­го. И еще: дру­гих спа­сал, а Се­бя не мо­жет спа­сти. И еще: ес­ли Он Царь Из­ра­илев, пусть те­перь сой­дет с Кре­ста, и уве­ру­ем в Него (Мк.15:29-31; Мф.27:40,42).

И ес­ли они дей­стви­тель­но го­во­ри­ли прав­ду, то по­до­ба­ло им без со­мне­ний об­ра­тить­ся к Нему, — ведь от­кры­лось, что Он Царь не толь­ко Из­ра­и­ля, но и все­го ми­ра. Ибо для че­го по­мерк­ло солн­це на три ча­са, да еще в пол­день? — Чтобы все узна­ли о (Его) стра­да­ни­ях. Зем­ля по­тряс­лась и кам­ни рас­се­лись, — чтобы об­на­ру­жи­лось, что Он мог это сде­лать и с иуде­я­ми; мно­гие те­ла (усоп­ших) вос­крес­ли — в до­ка­за­тель­ство все­об­ще­го вос­кре­се­ния и для яв­ле­ния си­лы Стра­дав­ше­го. За­ве­са в хра­ме разо­дра­лась (Мф.27:51), как буд­то храм гне­вал­ся (раз­ры­вая свою одеж­ду) за то, что стра­да­ет Про­слав­ля­е­мый в нем, и всем от­кры­лось неви­ди­мое преж­де (Свя­тое Свя­тых).

Итак, Хри­стос был рас­пят в тре­тий час, как го­во­рит свя­той Марк (см.: Мк.15:25), от ше­сто­го же ча­са тьма бы­ла до ча­са де­вя­то­го (Мф.27:45; ср.: Мк.15:33). То­гда и Лон­гин сот­ник, ви­дя солн­це (по­мерк­шее) и дру­гие зна­ме­ния, (устра­шил­ся) весь­ма и ска­зал: во­ис­ти­ну, Он был Сын Бо­жий (Мф.27:54; ср.: Мк.15:39; Лк.23:47). Один из раз­бой­ни­ков зло­сло­вил Иису­са, а дру­гой уни­мал его, ре­ши­тель­но за­пре­щая ему, и ис­по­ве­дал Хри­ста Сы­ном Бо­жи­им. Воз­на­граж­дая его ве­ру, Спа­си­тель обе­щал ему пре­бы­ва­ние с Со­бою в раю (см.: Лк.23:39-43).

В до­вер­ше­ние ко всем из­де­ва­тель­ствам, Пи­лат на­пи­сал и над­пись на кре­сте, гла­сив­шую: Иисус На­зо­рей, Царь Иудей­ский (Ин.19:19). Хо­тя (пер­во­свя­щен­ни­ки) и не поз­во­ля­ли Пи­ла­ту пи­сать так, но что Он го­во­рил: (Я Царь Иудей­ский), од­на­ко Пи­лат воз­ра­зил: что я на­пи­сал, то на­пи­сал (см.: Ин.19:21-22). По­том Спа­си­тель про­из­нес: жаж­ду, — и Ему да­ли ис­соп с ук­су­сом. Ска­зав: со­вер­ши­лось! — и пре­кло­нив гла­ву, (Он) пре­дал дух (см.: Ин.19:28-30).

Ко­гда все разо­шлись, при Кре­сте сто­я­ли Ма­терь Его, и сест­ра Ма­те­ри Его, Ма­рия Клео­по­ва, а так­же лю­би­мый уче­ник Гос­по­да Иоанн (см.: Ин.19:25-26). Обе­зу­мев­шие же иудеи, ко­то­рым недо­ста­точ­но бы­ло ви­деть те­ло на кре­сте, про­си­ли Пи­ла­та, так как то­гда бы­ла пят­ни­ца и ве­ли­кий празд­ник Пас­хи, (при­ка­зать) пе­ре­бить у осуж­ден­ных го­ле­ни, чтобы ско­рее на­сту­пи­ла смерть. И у дво­их пе­ре­би­ли го­ле­ни, по­то­му что они бы­ли еще жи­вы. Но, при­дя к Иису­су, как уви­де­ли Его уже умер­шим, не пе­ре­би­ли у Него го­ле­ней, но один из во­и­нов, по име­ни Лон­гин, уго­ждая безум­ным, под­нял ко­пье и прон­зил Хри­сту реб­ра с пра­вой сто­ро­ны, и тот­час ис­тек­ла кровь и во­да (см.: Ин.19:31-34).

Пер­вое по­ка­зы­ва­ет, что Он че­ло­век, а вто­рое — что Он вы­ше че­ло­ве­ка. Или кровь — для Та­ин­ства Бо­же­ствен­но­го при­ча­ще­ния, а во­да — для кре­ще­ния, ибо те два ис­точ­ни­ка по­ис­ти­не да­ют на­ча­ло Та­ин­ствам. И Иоанн, ви­дев­ший это, за­сви­де­тель­ство­вал, и ис­тин­но сви­де­тель­ство его (Ин.19:35), ведь на­пи­сал при­сут­ство­вав­ший там и ви­дев­ший все сво­и­ми гла­за­ми.

По­сле этих уди­ви­тель­ных со­бы­тий, как уже на­стал ве­чер, при­шел Иосиф из Ари­ма­феи — так­же уче­ник Иису­са, но тай­ный, осме­лил­ся вой­ти к Пи­ла­ту, бу­дучи из­ве­стен ему, и про­сил те­ла Иису­со­ва (ср.: Мк.15:42-43; Ин.19:38); и Пи­лат поз­во­лил взять те­ло (Ин.19:38). Иосиф, сняв его с кре­ста, по­ло­жил со вся­ким бла­го­го­ве­ни­ем. При­шел так­же и Ни­ко­дим, — при­хо­див­ший преж­де (к Иису­су) но­чью, — и при­нес некий со­став из смир­ны и алоэ, при­го­тов­лен­ный в до­ста­точ­ном ко­ли­че­стве (ср.: Ин.19:39). Об­вив (те­ло) пе­ле­на­ми с бла­го­во­ни­я­ми, как обык­но­вен­но по­гре­ба­ют иудеи, они по­ло­жи­ли его по­бли­зо­сти, в гро­бе Иоси­фа, вы­се­чен­ном в ска­ле, где еще ни­кто не был по­ло­жен (ср.: Лк.23:53; Ин.19:40). (Так устро­и­лось для то­го), чтобы, ко­гда Хри­стос вос­креснет, вос­кре­се­ние не мог­ло быть при­пи­са­но ко­му-ни­будь дру­го­му (ле­жав­ше­му вме­сте с Ним). Смесь же алоэ и смир­ны еван­ге­лист упо­мя­нул по­то­му, что она очень клей­кая, — чтобы мы, ко­гда услы­шим о пе­ле­нах и го­лов­ных по­вяз­ках, остав­лен­ных во гро­бе (см.: Ин.20:6-7), не ду­ма­ли, буд­то те­ло Хри­сто­во укра­де­но: ибо как мож­но бы­ло, не имея до­ста­точ­но вре­ме­ни, ото­рвать их, на­столь­ко силь­но при­лип­шие к те­лу?

Все это чу­дес­но со­вер­ши­лось в ту пят­ни­цу, и бо­го­нос­ные от­цы по­ве­ле­ли нам тво­рить па­мять обо всем этом с со­кру­ше­ни­ем серд­ца и уми­ле­ни­ем. За­ме­ча­тель­но и то, что Гос­подь рас­пял­ся в ше­стой день сед­ми­цы — в пят­ни­цу, так же как и в на­ча­ле в ше­стой день был со­здан че­ло­век. А в ше­стой час дня был по­ве­шен на кре­сте, как и Адам, го­во­рят, в этот час про­стер ру­ки, при­кос­нул­ся к за­прет­но­му дре­ву и умер, по­сколь­ку по­до­ба­ло ему сно­ва вос­со­здать­ся в тот же час, в ка­кой он пал. А в са­ду — как и Адам в раю. Горь­кое пи­тие — по об­ра­зу (Ада­мо­ва) вку­ше­ния. По­ще­чи­ны озна­ча­ли на­ше осво­бож­де­ние. Опле­ва­ние и по­зор­ное вы­ве­де­ние в со­про­вож­де­нии во­и­нов — по­чет для нас. Тер­но­вый ве­нец — устра­не­ние на­ше­го про­кля­тия. Баг­ря­ни­ца — как ко­жа­ные одеж­ды или на­ше цар­ское убран­ство. Гвоз­ди — окон­ча­тель­ное умерщ­вле­ние на­ше­го гре­ха. Крест — дре­во рай­ское. Прон­зен­ные реб­ра изо­бра­жа­ли Ада­мо­во реб­ро, из ко­то­ро­го (про­изо­шла) Ева, от ко­то­рой — пре­ступ­ле­ние. Ко­пье — устра­ня­ет от ме­ня ог­нен­ный меч (см.: Быт.3:24). Во­да из ре­бер — об­раз кре­ще­ния. Кровь и трость — ими Он, как Царь, под­пи­сал крас­ны­ми бук­ва­ми (гра­мо­ту), да­ро­вав нам древ­нее оте­че­ство. Есть пре­да­ние, что Ада­мо­ва го­ло­ва ле­жа­ла там, где был рас­пят Хри­стос — Гла­ва всех, и омы­лась ис­тек­шею кро­вью Хри­сто­вой, — по­че­му это ме­сто и име­ну­ет­ся Лоб­ным.

***

Преподобная Мария Египетская

Пре­по­доб­ная Ма­рия, про­зван­ная Еги­пет­ской, жи­ла в се­ре­дине V и в на­ча­ле VI сто­ле­тия. Ее мо­ло­дость не пред­ве­ща­ла ни­че­го хо­ро­ше­го. Ма­рии ис­пол­ни­лось лишь две­на­дцать лет, ко­гда она ушла из сво­е­го до­ма в го­ро­де Алек­сан­дрии. Бу­дучи сво­бод­ной от ро­ди­тель­ско­го над­зо­ра, мо­ло­дой и неопыт­ной, Ма­рия увлек­лась по­роч­ной жиз­нью. Неко­му бы­ло оста­но­вить ее на пу­ти к по­ги­бе­ли, а со­блаз­ни­те­лей и со­блаз­нов бы­ло нема­ло. Так 17 лет Ма­рия жи­ла в гре­хах, по­ка ми­ло­сти­вый Гос­подь не об­ра­тил ее к по­ка­я­нию.

Слу­чи­лось это так. По сте­че­нию об­сто­я­тельств Ма­рия при­со­еди­ни­лась к груп­пе па­лом­ни­ков, на­прав­ляв­ших­ся в Свя­тую Зем­лю. Плы­вя с па­лом­ни­ка­ми на ко­раб­ле, Ма­рия не пе­ре­ста­ва­ла со­блаз­нять лю­дей и гре­шить. По­пав в Иеру­са­лим, она при­со­еди­ни­лась к па­лом­ни­кам, на­прав­ляв­шим­ся в храм Вос­кре­се­ния Хри­сто­ва.

Лю­ди ши­ро­кой тол­пой вхо­ди­ли в храм, а Ма­рия у вхо­да бы­ла оста­нов­ле­на неви­ди­мой ру­кой и ни­ка­ки­ми уси­ли­я­ми не мог­ла вой­ти в него. Тут по­ня­ла она, что Гос­подь не до­пус­ка­ет ее вой­ти в свя­тое ме­сто за ее нечи­сто­ту.

Охва­чен­ная ужа­сом и чув­ством глу­бо­ко­го по­ка­я­ния, она ста­ла мо­лить Бо­га про­стить гре­хи, обе­щая в корне ис­пра­вить свою жизнь. Уви­дев у вхо­да в храм ико­ну Бо­жи­ей ма­те­ри, Ма­рия ста­ла про­сить Бо­го­ма­терь за­сту­пить­ся за нее пе­ред Бо­гом. По­сле это­го она сра­зу по­чув­ство­ва­ла в ду­ше про­свет­ле­ние и бес­пре­пят­ствен­но во­шла в храм. Про­лив обиль­ные сле­зы у гро­ба Гос­под­ня, она вы­шла из хра­ма со­вер­шен­но дру­гим че­ло­ве­ком.

Ма­рия ис­пол­ни­ла свое обе­ща­ние из­ме­нить свою жизнь. Из Иеру­са­ли­ма она уда­ли­лась в су­ро­вую и без­люд­ную Иор­дан­скую пу­сты­ню и там по­чти пол­сто­ле­тия про­ве­ла в пол­ном уеди­не­нии, в по­сте и мо­лит­ве. Так су­ро­вы­ми по­дви­га­ми Ма­рия Еги­пет­ская со­вер­шен­но ис­ко­ре­ни­ла в се­бе все гре­хов­ные по­же­ла­ния и со­де­ла­ла серд­це свое чи­стым хра­мом Ду­ха Свя­то­го.

Ста­рец Зо­си­ма, жив­ший в Иор­дан­ском мо­на­сты­ре св. Иоан­на Пред­те­чи, про­мыс­лом Бо­жи­им удо­сто­ил­ся встре­тить­ся в пу­стыне с пре­по­доб­ной Ма­ри­ей, ко­гда та уже бы­ла глу­бо­кой ста­ри­цей. Он был по­ра­жен ее свя­то­стью и да­ром про­зор­ли­во­сти. Од­на­жды он уви­дел ее во вре­мя мо­лит­вы как бы воз­вы­сив­шей­ся над зем­лей, а дру­гой раз – иду­щей через ре­ку Иор­дан, как по су­ше.

Рас­ста­ва­ясь с Зо­си­мой, пре­по­доб­ная Ма­рия по­про­си­ла его через год опять прий­ти в пу­сты­ню, чтобы при­ча­стить ее. Ста­рец в на­зна­чен­ное вре­мя вер­нул­ся и при­ча­стил пре­по­доб­ную Ма­рию Свя­тых Та­ин. По­том при­дя в пу­сты­ню еще через год в на­деж­де ви­деть свя­тую, он уже не за­стал ее в жи­вых. Ста­рец по­хо­ро­нил остан­ки св. Ма­рии там в пу­стыне, в чем ему по­мог лев, ко­то­рый сво­и­ми ког­тя­ми вы­рыл яму для по­гре­бе­ния те­ла пра­вед­ни­цы. Это бы­ло при­бли­зи­тель­но в 521 го­ду.

Так из ве­ли­кой греш­ни­цы пре­по­доб­ная Ма­рия ста­ла, с Бо­жи­ей по­мо­щью, ве­ли­чай­шей свя­той и оста­ви­ла та­кой яр­кий при­мер по­ка­я­ния.

Свт. Со­фро­ний Иеру­са­лим­ский - Жи­тие пре­по­доб­ной ма­те­ри на­шей Ма­рии Еги­пет­ской.

***

Преподобный Варсонофий Оптинский

Пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий был од­ним из ве­ли­ких оп­тин­ских стар­цев. По от­зы­ву пре­по­доб­но­го Нек­та­рия, «из бле­стя­ще­го во­ен­но­го в од­ну ночь, по со­из­во­ле­нию Бо­жию, он стал ве­ли­ким стар­цем». Отец Вар­со­но­фий но­сил в ми­ру имя Пав­ла, и это чу­до, с ним быв­шее, на­по­ми­на­ет чу­дес­ное при­зва­ние его небес­но­го по­кро­ви­те­ля апо­сто­ла Пав­ла, ко­то­рый во­лею Бо­жи­ей за ночь пре­вра­тил­ся из го­ни­те­ля хри­сти­ан Савла в апо­сто­ла Пав­ла.

Ста­рец Вар­со­но­фий об­ла­дал всей пол­но­той да­ров, при­су­щих Оп­тин­ским стар­цам: про­зор­ли­во­стью, чу­до­тво­ре­ни­ем, спо­соб­но­стью из­го­нять нечи­стых ду­хов, ис­це­лять бо­лез­ни. Он спо­до­бил­ся ис­тин­ных про­ро­честв о рае. Его ви­де­ли на мо­лит­ве оза­рён­ным незем­ным све­том. По смер­ти сво­ей он несколь­ко раз яв­лял­ся оп­тин­ским ино­кам.

Яр­кую ха­рак­те­ри­сти­ку дал ему игу­мен Ин­но­кен­тий (Пав­лов), ду­хов­ное ча­до стар­ца: «Это был ги­гант ду­ха. Без его со­ве­та и бла­го­сло­ве­ния и сам на­сто­я­тель мо­на­сты­ря отец Ксе­но­фонт ни­че­го не де­лал, а о его ду­хов­ных ка­че­ствах и ве­ли­ком оба­я­нии, ко­то­рое он имел на всех сво­их ду­хов­ных чад, мож­но су­дить по крат­ко­му вы­ра­же­нию из над­гроб­но­го сло­ва: «ги­ган­та ма­лы­ми де­рев­ца­ми не за­ме­нишь».

Путь в Оп­ти­ну стар­ца Вар­со­но­фия ока­зал­ся длин­нее всех осталь­ных Оп­тин­ских стар­цев: он при­шёл сю­да по бла­го­сло­ве­нию пре­по­доб­но­го Ам­вро­сия на со­рок седь­мом го­ду жиз­ни, ко­гда уже силь­ная се­ди­на про­би­лась в его во­ло­сах. Ка­ким же был этот путь?

По­чти со­всем не со­хра­ни­лось до­ку­мен­тов и сви­де­тельств о жиз­ни стар­ца до по­ступ­ле­ния его в чис­ло бра­тии Оп­ти­ной Пу­сты­ни, а это со­рок шесть лет, – мно­гое здесь оста­ёт­ся неиз­вест­ным. Но отец Вар­со­но­фий сам неред­ко рас­ска­зы­вал о се­бе в бе­се­дах с ду­хов­ны­ми ча­да­ми – их за­пи­си и до­нес­ли до нас све­де­ния о его жиз­ни до Оп­ти­ной.

Пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий, в ми­ру Па­вел Ива­но­вич Пли­хан­ков, ро­дил­ся в 1845 го­ду в Са­ма­ре в день па­мя­ти пре­по­доб­но­го Сер­гия Ра­до­неж­ско­го, ко­то­ро­го он все­гда счи­тал сво­им по­кро­ви­те­лем. Мать его На­та­лия скон­ча­лась при ро­дах, а сам ре­бё­нок остал­ся жив бла­го­да­ря Та­ин­ству Кре­ще­ния, ко­то­рое немед­лен­но со­вер­шил над ним свя­щен­ник. Отец его про­ис­хо­дил из ка­за­ков, за­ни­мал­ся тор­гов­лей.

Дед и пра­дед маль­чи­ка бы­ли весь­ма бо­га­ты. По­чти все до­ма по Ка­зан­ской ули­це при­над­ле­жа­ли се­мье Пли­хан­ко­вых. Все чле­ны се­мьи бы­ли бла­го­че­сти­вы­ми и глу­бо­ко ве­ру­ю­щи­ми людь­ми, мно­го по­мо­га­ли на­хо­див­ше­му­ся на этой же ули­це хра­му Ка­зан­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри. Се­мья счи­та­ла, что их род на­хо­дит­ся под осо­бым по­кро­ви­тель­ством Ка­зан­ско­го об­ра­за Бо­жи­ей Ма­те­ри.

По­сле смер­ти ма­те­ри отец же­нил­ся вто­рич­но, и в ли­це ма­че­хи Гос­подь по­слал мла­ден­цу глу­бо­ко ве­ру­ю­щую, доб­рей­шей ду­ши на­став­ни­цу, ко­то­рая за­ме­ни­ла ему род­ную мать. И вот Пав­лу­ша с ран­не­го воз­рас­та – на­сто­я­щий пра­во­слав­ный че­ло­век. Он хо­дит с ма­мой (так на­зы­вал он ма­че­ху) в цер­ковь, ре­гу­ляр­но при­ча­ща­ет­ся, чи­та­ет до­маш­нее пра­ви­ло. Позд­нее он вспо­ми­нал: «Лю­би­ла ма­ма и до­ма мо­лить­ся. Чи­та­ет, бы­ва­ло, ака­фист, а я рас­пе­ваю то­нень­ким го­лос­ком на всю квар­ти­ру: «Пре­свя­тая Бо­го­ро­ди­це, спа­си нас!» Пя­ти лет Пав­лу­ша на­чал при­слу­жи­вать в ал­та­ре и неред­ко слы­шал, как лю­ди пред­ска­зы­ва­ли: «Быть те­бе свя­щен­ни­ком!»

Зна­ме­на­тель­ный слу­чай про­изо­шёл с ре­бён­ком, ко­гда ему бы­ло око­ло ше­сти лет. Он сам вспо­ми­нал позд­нее: «Был я в са­ду с от­цом. Вдруг по ал­лей­ке идёт стран­ник. И див­но, как он мог по­пасть в сад, ко­гда сад окру­жён боль­ши­ми со­ба­ка­ми, ко­то­рые без лая ни­ко­го не про­пус­ка­ют. Ти­хо по­до­шёл стран­ник к от­цу и, по­ка­зы­вая на ме­ня руч­кой, го­во­рит: «Помни, отец, это ди­тя в своё вре­мя бу­дет тас­кать ду­ши из ада!» И по­сле этих слов он вы­шел. По­том мы его ни­где не мог­ли най­ти. И Бог его зна­ет, кто это был за стран­ник».

Де­вя­ти лет Пав­лу­шу за­чис­ли­ли в гим­на­зию, учил­ся он очень хо­ро­шо, мно­го чи­тал, пре­крас­но знал ми­ро­вую ли­те­ра­ту­ру. Позд­нее, бу­дучи стар­цем, он ча­сто го­во­рил о поль­зе книж­ных зна­ний, в первую оче­редь – жи­тий свя­тых. Об учё­бе в гим­на­зии он вспо­ми­нал: «Ле­том нас пе­ре­се­ля­ли на ка­ни­ку­лы в жи­во­пис­ное ка­зён­ное име­ние... Там бы­ла пре­крас­ная бе­рё­зо­вая ал­лея... Вос­пи­тан­ни­ки обык­но­вен­но вста­ва­ли в шесть ча­сов, а я вста­вал в пять ча­сов, ухо­дил в ту ал­лею и, стоя меж тех бе­рёз, мо­лил­ся. И то­гда я мо­лил­ся так, как ни­ко­гда уже бо­лее не мо­лил­ся: то бы­ла чи­стая мо­лит­ва невин­но­го от­ро­ка. Я ду­маю, что там я се­бе и вы­про­сил, вы­мо­лил у Бо­га мо­на­ше­ство».

За­тем бы­ла учё­ба в Орен­бург­ском во­ен­ном учи­ли­ще, штаб­ные офи­цер­ские кур­сы в Пе­тер­бур­ге. По­сте­пен­но по­вы­ша­ясь в чи­нах, он ско­ро стал на­чаль­ни­ком мо­би­ли­за­ци­он­но­го от­де­ле­ния, а за­тем пол­ков­ни­ком. О по­ступ­ле­нии в мо­на­стырь он то­гда ещё не ду­мал, пред­став­лял се­бе мо­на­ше­скую жизнь так: «страш­ная ску­ка, – там толь­ко редь­ка, пост­ное мас­ло да по­кло­ны» Но он уже был при­зван, – ча­сто неза­мет­но, но ино­гда весь­ма яв­ствен­но Гос­подь вёл его имен­но в мо­на­стырь. От­сю­да и мно­го­чис­лен­ные «стран­но­сти» офи­це­ра Пав­ла Ива­но­ви­ча Пли­хан­ко­ва.

Па­вел Ива­но­вич был мо­ло­дым во­ен­ным, со­слу­жив­цы его про­жи­га­ли жизнь в раз­вле­че­ни­ях, но он при­хо­дил в сво­ём бы­ту к всё боль­ше­му ас­ке­тиз­му. Ком­на­та его на­по­ми­на­ла ке­ллию мо­на­ха про­сто­той убран­ства, по­ряд­ком, а так­же мно­же­ством икон и книг. Шли го­ды. То­ва­ри­щи его один за дру­гим пе­ре­же­ни­лись.

Позд­нее ста­рец вспо­ми­нал об этом вре­ме­ни: «Ко­гда мне бы­ло трид­цать пять лет, ма­туш­ка об­ра­ти­лась ко мне: «Что же ты, Пав­лу­ша, всё сто­ро­нишь­ся жен­щин, ско­ро и ле­та твои вый­дут, ни­кто за те­бя не пой­дёт». За по­слу­ша­ние, я ис­пол­нил же­ла­ние ма­те­ри... В этот день у од­них зна­ко­мых да­вал­ся зва­ный обед. «Ну, – ду­маю, – с кем мне при­дёт­ся ря­дом си­деть, с тем и вступ­лю в про­стран­ный раз­го­вор». И вдруг ря­дом со мной, на обе­де, по­ме­стил­ся свя­щен­ник, от­ли­чав­ший­ся вы­со­кой ду­хов­ной жиз­нью, и за­вёл со мной бе­се­ду о мо­лит­ве Иису­со­вой... Ко­гда же обед кон­чил­ся, у ме­ня со­зре­ло твёр­дое ре­ше­ние не же­нить­ся».

Во­ен­ная служ­ба, бле­стя­щая ка­рье­ра. По служ­бе он был на са­мом бле­стя­щем сче­ту, и не за го­ра­ми был для него ге­не­раль­ский чин. Пря­мая воз­мож­ность к стя­жа­нию всех мир­ских благ. И... от­каз от все­го. Со­слу­жив­цы и зна­ко­мые ни­как не мог­ли по­нять: что же за «изъ­ян» в строй­ном, кра­си­вом пол­ков­ни­ке, весь об­лик ко­то­ро­го так ды­шал ка­ким-то уди­ви­тель­ным внут­рен­ним бла­го­род­ством? Же­нить­ся не же­нит­ся, ба­лов и зва­ных обе­дов, рав­но как и про­чих свет­ских раз­вле­че­ний, из­бе­га­ет. В те­атр, бы­ва­ло, хо­дил, да и тот бро­сил. За спи­ной у Пав­ла Ива­но­ви­ча да­же по­го­ва­ри­ва­ли по­рой: «С ума со­шел, а ка­кой был че­ло­век!..»

Од­на­жды по­ехал Па­вел Ива­но­вич в опер­ный те­атр по при­гла­ше­нию сво­е­го во­ен­но­го на­чаль­ства. Сре­ди раз­вле­ка­тель­но­го пред­став­ле­ния он вдруг по­чув­ство­вал невы­ра­зи­мую тос­ку. Позд­нее он вспо­ми­нал: «В ду­ше как буд­то кто-то го­во­рил: «Ты при­шёл в те­атр и си­дишь здесь, а ес­ли ты сей­час умрёшь, что то­гда? Гос­подь ска­зал: "В чём за­ста­ну, в том и сужу"... С чем и как пред­станет ду­ша твоя Бо­гу, ес­ли ты сей­час умрёшь?»

И он ушёл из те­ат­ра и боль­ше ни­ко­гда не хо­дил ту­да. Про­шли го­ды, и Пав­лу Ива­но­ви­чу за­хо­те­лось узнать, ка­кое чис­ло бы­ло то­гда, чья бы­ла па­мять. Он спра­вил­ся и узнал, что бы­ла па­мять свя­ти­те­лей Гу­рия и Вар­со­но­фия, Ка­зан­ских чу­до­твор­цев. И Па­вел Ива­но­вич по­нял: «Гос­по­ди, да ведь это ме­ня свя­той Вар­со­но­фий вы­вел из те­ат­ра! Ка­кой глу­бо­кий смысл в со­бы­ти­ях на­шей жиз­ни, как она рас­по­ла­га­ет­ся – точ­но по ка­ко­му-то осо­бен­но­му та­ин­ствен­но­му пла­ну».

Бы­ли и ещё зна­ки. За­шёл как-то Па­вел Ива­но­вич в Ка­зан­ский мо­на­стырь на ис­по­ведь и узнал слу­чай­но, что на­сто­я­те­ля мо­на­сты­ря зо­вут игу­мен Вар­со­но­фий. Ко­гда Па­вел Ива­но­вич за­ме­тил, что это имя труд­ное на слух, ему от­ве­ти­ли: «Чем же труд­ное? Для нас при­выч­ное... Ведь в на­шем мо­на­сты­ре по­чи­ва­ют мо­щи свя­ти­те­ля Вар­со­но­фия и ар­хи­епи­ско­па Гу­рия...» С это­го дня Па­вел Ива­но­вич стал ча­сто мо­лить­ся у мо­щей Ка­зан­ско­го чу­до­твор­ца, ис­пра­ши­вая у него по­кро­ви­тель­ства се­бе: «Свя­ти­те­лю от­че Вар­со­но­фие, мо­ли Бо­га о мне!» По­се­щая этот мо­на­стырь, он неволь­но об­ра­тил вни­ма­ние на его бед­ность и стал по­мо­гать: ку­пил лам­пад­ку, ки­от на боль­шую ико­ну, ещё что-то... «И так по­лю­бил всё в этом мо­на­сты­ре! Во­ис­ти­ну: где бу­дет со­кро­ви­ще ва­ше, тут бу­дет и серд­це ва­ше».

Те­перь со­слу­жив­цы уже не зва­ли Пав­ла Ива­но­ви­ча ни на пи­руш­ки, ни в те­атр. За­то у него по­яви­лись ма­лень­кие дру­зья. Ден­щик Пав­ла Ива­но­ви­ча, Алек­сандр, доб­рой ду­ши че­ло­век, по­мо­гал ему най­ти бед­ных де­тей, ко­то­рые жи­ли в бед­ных до­мах и хи­жи­нах, в под­ва­лах. Впо­след­ствии ста­рец рас­ска­зы­вал: «Я очень лю­бил устра­и­вать дет­ские пи­ры. Эти пи­ры до­став­ля­ли оди­на­ко­во и мне, и де­тям ра­дость... А так­же я им рас­ска­зы­вал о чём-ни­будь по­лез­ном для ду­ши, из жи­тий свя­тых или во­об­ще о чём-ни­будь ду­хов­ном. Все слу­ша­ют с удо­воль­стви­ем и вни­ма­ни­ем. Ино­гда же для боль­шей на­зи­да­тель­но­сти я при­гла­шал с со­бой ко­го-ли­бо из мо­на­хов или иеро­мо­на­хов и предо­став­лял ему го­во­рить, что про­из­во­ди­ло ещё боль­шее впе­чат­ле­ние... Пе­ред на­ми по­ля­на, за ней ре­ка, а за ре­кой Ка­зань со сво­им чуд­ным рас­по­ло­же­ни­ем до­мов, са­дов и хра­мов... И хо­ро­шо мне то­гда бы­ва­ло, – сколь­ко ра­до­сти – и чи­стой ра­до­сти – ис­пы­ты­вал я то­гда и сколь­ко бла­гих се­мян бы­ло бро­ше­но то­гда в эти дет­ские вос­при­им­чи­вые ду­ши!»

В Москве Па­вел Ива­но­вич встре­тил­ся со свя­тым и пра­вед­ным от­цом Иоан­ном Крон­штадт­ским. Эта судь­бо­нос­ная встре­ча за­пом­ни­лась ему на всю жизнь, позд­нее он на­пи­шет: «Ко­гда я был ещё офи­це­ром, мне по служ­бе на­до бы­ло съез­дить в Моск­ву. И вот на вок­за­ле я узнаю, что отец Иоанн слу­жит обед­ню в церк­ви од­но­го из кор­пу­сов. Я тот­час по­ехал ту­да. Ко­гда я во­шёл в цер­ковь, обед­ня уже кон­ча­лась. Я про­шёл в ал­тарь. В это вре­мя отец Иоанн пе­ре­но­сил Свя­тые Да­ры с пре­сто­ла на жерт­вен­ник. По­ста­вив Ча­шу, он вдруг под­хо­дит ко мне, це­лу­ет мою ру­ку, и, не ска­зав ни­че­го, от­хо­дит опять к пре­сто­лу. Все при­сут­ству­ю­щие пе­ре­гля­ну­лись и го­во­ри­ли по­сле, что это озна­ча­ет ка­кое-ни­будь со­бы­тие в мо­ей жиз­ни, и ре­ши­ли, что я бу­ду свя­щен­ни­ком... А те­перь ви­дишь, как неис­по­ве­ди­мы судь­бы Бо­жии: я не толь­ко свя­щен­ник, но и мо­нах».

На­ко­нец утвер­дил­ся Па­вел Ива­но­вич в мыс­ли ид­ти в мо­на­стырь, но в ка­кой, ку­да – здесь бы­ла пол­ная неопре­де­лён­ность. В пе­ри­од этих раз­ду­мий по­пал­ся в ру­ки Пав­лу Ива­но­ви­чу один ду­хов­ный жур­нал, а в нем – ста­тья об Оп­ти­ной пу­сты­ни и пре­по­доб­ном стар­це Ам­вро­сии. «Так вот кто ука­жет мне, в ка­кой мо­на­стырь по­сту­пить», – по­ду­мал мо­ло­дой во­ен­ный и взял от­пуск.

Ко­гда он толь­ко под­хо­дил к Оп­тин­ско­му ски­ту, на­хо­див­ша­я­ся в «хи­бар­ке» стар­ца Ам­вро­сия од­на бла­жен­ная неожи­дан­но с ра­до­стью про­из­нес­ла:

– Па­вел Ива­но­вич при­е­ха­ли. 

– Вот и сла­ва Бо­гу, – спо­кой­но ото­звал­ся пре­по­доб­ный Ам­вро­сий... 

Оба они ду­хом зна­ли, что при­е­хал бу­ду­щий ста­рец.

Ко­гда Па­вел Ива­но­вич при­шёл в ке­ллию стар­ца, то на­шёл там, кро­ме от­ца Ам­вро­сия, ещё и от­ца Ана­то­лия (Зер­ца­ло­ва). Оба они встре­ти­ли его, как он вспо­ми­нал, «очень ра­дост­но», а недо­мо­гав­ший отец Ам­вро­сий да­же встал, ока­зы­вая осо­бый по­чёт при­е­хав­ше­му.

Здесь же, в «хи­бар­ке», и услы­шал Па­вел Ива­но­вич по­ра­зив­шие его сло­ва пре­по­доб­но­го: «Ис­кус дол­жен про­дол­жать­ся ещё два го­да, а по­сле при­ез­жай­те ко мне, я вас при­му». Да­но бы­ло и по­слу­ша­ние – жерт­во­вать на опре­де­лён­ные хра­мы неко­то­рые сум­мы из сво­е­го до­воль­но вы­со­ко­го жа­ло­ва­ния пол­ков­ни­ка.

В 1881 го­ду Па­вел за­бо­лел вос­па­ле­ни­ем лёг­ких. Ко­гда по прось­бе боль­но­го пол­ков­ни­ка ден­щик на­чал чи­тать Еван­ге­лие, по­сле­до­ва­ло чу­дес­ное ви­де­ние, во вре­мя ко­то­ро­го на­сту­пи­ло ду­хов­ное про­зре­ние боль­но­го. Он уви­дел от­кры­ты­ми небе­са и со­дрог­нул­ся весь от ве­ли­ко­го стра­ха и све­та. Вся жизнь про­нес­лась мгно­вен­но пе­ред ним. Глу­бо­ко про­ник­нут был Па­вел Ива­но­вич со­зна­ни­ем по­ка­я­ния за всю свою жизнь и услы­шал го­лос свы­ше, по­веле­ва­ю­щий ему ид­ти в Оп­ти­ну пу­стынь. У него от­кры­лось ду­хов­ное зре­ние. По сло­вам стар­ца Нек­та­рия, «из бле­стя­ще­го во­ен­но­го в од­ну ночь, по со­из­во­ле­нию Бо­жи­е­му, он стал стар­цем».

К удив­ле­нию всех, боль­ной стал быст­ро по­прав­лять­ся, а по вы­здо­ров­ле­нии по­ехал в Оп­ти­ну. Пре­по­доб­ный Ам­вро­сий ве­лел ему по­кон­чить все де­ла в три ме­ся­ца, с тем, что, ес­ли он не при­е­дет к сро­ку, то по­гибнет. И вот тут на­ча­лись пре­пят­ствия. По­ехал он в Пе­тер­бург за от­став­кой, а ему пред­ло­жи­ли бо­лее бле­стя­щее по­ло­же­ние и за­дер­жи­ва­ют от­став­ку. То­ва­ри­щи сме­ют­ся над ним, упла­та де­нег за­дер­жи­ва­ет­ся, он не мо­жет за­вер­шить свои де­ла, ищет де­нег взай­мы и не на­хо­дит. Но его вы­ру­ча­ет ста­рец Вар­на­ва из Геф­си­ман­ско­го ски­та, ука­зы­ва­ет ему, где до­стать де­нег, и то­же то­ро­пит ис­пол­нить Бо­жие по­ве­ле­ние. Лю­ди про­ти­вят­ся его ухо­ду из ми­ра, на­хо­дят ему да­же неве­сту. Толь­ко ма­че­ха, за­ме­нив­шая ему род­ную мать, ра­до­ва­лась и бла­го­сло­ви­ла его на ино­че­ский по­двиг.

С Бо­жи­ей по­мо­щью пол­ков­ник Пли­хан­ков пре­одо­лел все пре­пят­ствия и явил­ся в Оп­ти­ну пу­стынь в по­след­ний день сво­е­го трёх­ме­сяч­но­го сро­ка. Ста­рец Ам­вро­сий ле­жал в гро­бу в церк­ви, и Па­вел Ива­но­вич при­ник к его гро­бу. Де­ся­то­го фев­ра­ля 1892 го­да он был за­чис­лен в чис­ло брат­ства Иоан­но-Пред­те­чен­ско­го ски­та и одет в под­ряс­ник. Каж­дый ве­чер в те­че­ние трех лет хо­дил Па­вел для бе­сед к стар­цам: сна­ча­ла к пре­по­доб­но­му Ана­то­лию, а за­тем к пре­по­доб­но­му Иоси­фу, пре­ем­ни­кам стар­ца Ам­вро­сия.

Пре­по­доб­ный Ана­то­лий дал но­во­на­чаль­но­му по­слу­ша­ние быть ке­лей­ни­ком иеро­мо­на­ха Нек­та­рия, по­след­не­го ве­ли­ко­го оп­тин­ско­го стар­ца. Око­ло от­ца Нек­та­рия его ке­лей­ник про­шёл в те­че­ние де­ся­ти лет все сте­пе­ни ино­че­ские: через год, два­дцать ше­сто­го мар­та 1893 го­да, Ве­ли­ким по­стом, по­слуш­ник Па­вел был по­стри­жен в ря­со­фор, в де­каб­ре 1900 го­да, по бо­лез­ни, по­стри­жен в ман­тию с име­нем Вар­со­но­фий, два­дцать де­вя­то­го де­каб­ря 1902 го­да ру­ко­по­ло­жен в иеро­ди­а­ко­на, а пер­во­го ян­ва­ря 1903 го­да был ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­мо­на­ха.

В 1903 го­ду пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий был на­зна­чен по­мощ­ни­ком стар­ца и од­новре­мен­но ду­хов­ни­ком Ша­мор­дин­ской жен­ской пу­сты­ни и оста­вал­ся им до на­ча­ла вой­ны с Япо­ни­ей.

В 1904 го­ду на­чи­на­ет­ся рус­ско-япон­ская вой­на, и пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий за по­слу­ша­ние от­прав­ля­ет­ся на фронт: об­слу­жи­вать ла­за­рет име­ни пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го, ис­по­ве­до­вать, при­ча­щать, со­бо­ро­вать ра­не­ных и уми­ра­ю­щих сол­дат. Он сам неод­но­крат­но под­вер­га­ет­ся смер­тель­ной опас­но­сти.

По воз­вра­ще­нии по­сле окон­ча­ния вой­ны в Оп­ти­ну Пу­стынь, в 1907 го­ду, отец Вар­со­но­фий был воз­ве­дён в сан игу­ме­на и на­зна­чен Свя­тей­шим Си­но­дом на­сто­я­те­лем Оп­тин­ско­го ски­та. К это­му вре­ме­ни сла­ва о нем раз­но­сит­ся уже по всей Рос­сии. Ушли в веч­ные оби­те­ли свя­той пра­вед­ный отец Иоанн Крон­штадт­ский, пре­по­доб­ный ста­рец Вар­на­ва Геф­си­ман­ский. Стра­на при­бли­жа­лась к страш­ной войне и неиз­ме­ри­мо бо­лее страш­ной ре­во­лю­ции, жи­тей­ское мо­ре, вол­ну­е­мое вих­ря­ми безум­ных идей, уже «воздви­за­лось на­па­стей бу­рею», лю­ди уто­па­ли в его вол­нах...

Как в спа­си­тель­ную га­вань, стре­ми­лись они в бла­го­сло­вен­ный Оп­тин­ский скит к пре­по­доб­но­му Вар­со­но­фию за ис­це­ле­ни­ем не толь­ко те­лес, но и ис­тер­зан­ных, ис­том­лен­ных гре­хом душ, стре­ми­лись за от­ве­том на во­прос: как жить, чтобы спа­стись? Он ви­дел че­ло­ве­че­скую ду­шу, и, по мо­лит­вам, ему от­кры­ва­лось в че­ло­ве­ке са­мое со­кро­вен­ное. А это да­ва­ло ему воз­мож­ность воз­дви­гать пад­ших, на­прав­лять с лож­но­го пу­ти на ис­тин­ный, ис­це­лять бо­лез­ни, ду­шев­ные и те­лес­ные, из­го­нять бе­сов.

Его дар про­зор­ли­во­сти осо­бен­но про­яв­лял­ся при со­вер­ше­нии им Та­ин­ства Ис­по­ве­ди. С.М. Ло­пу­хи­на рас­ска­зы­ва­ла, как, при­е­хав 16-лет­ней де­вуш­кой в Оп­ти­ну, она по­па­ла в «хи­бар­ку», в ко­то­рой при­ни­мал ста­рец. Пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий уви­дел ее и по­звал в ис­по­ве­даль­ню и там пе­ре­ска­зал всю жизнь, год за го­дом, про­сту­пок за про­ступ­ком, не толь­ко ука­зы­вая точ­но да­ты, ко­гда они бы­ли со­вер­ше­ны, но так­же на­зы­вая и име­на лю­дей, с ко­то­ры­ми они бы­ли свя­за­ны. А за­вер­шив этот страш­ный пе­ре­сказ, ве­лел: «Зав­тра ты при­дешь ко мне и по­вто­ришь мне все, что я те­бе ска­зал. Я хо­тел те­бя на­учить, как на­до ис­по­ве­до­вать­ся»...

А вот ка­кие по­ра­зи­тель­ные вос­по­ми­на­ния об ис­по­ве­ди у стар­ца оста­ви­ла его ду­хов­ная дочь:

– До­шли мы до ски­та, враг вся­че­ски от­вле­кал ме­ня и вну­шал уй­ти, но, пе­ре­кре­стив­шись, я твёр­до всту­пи­ла в хи­бар­ку... Пе­ре­кре­сти­лась я там на ико­ну Ца­ри­цы Небес­ной и за­мер­ла. Во­шёл ба­тюш­ка, я стою по­сре­ди ке­ллии... Ба­тюш­ка по­до­шёл к Тих­вин­ской и сел...

– По­дой­ди по­бли­же.

Я роб­ко по­до­шла.

– Стань на ко­ле­ноч­ки... У нас так при­ня­то, мы си­дим, а око­ло нас, по сми­ре­нию, ста­но­вят­ся на ко­ле­ноч­ки.

Я так пря­мо и рух­ну­ла, не то, что ста­ла... Взял ба­тюш­ка ме­ня за оба пле­ча, по­смот­рел на ме­ня без­гра­нич­но лас­ко­во, как ни­кто ни­ко­гда не смот­рел, и про­из­нёс:

– Ди­тя моё ми­лое, ди­тя моё слад­кое, де­точ­ка моя дра­го­цен­ная! Те­бе два­дцать шесть?

– Да, ба­тюш­ка.

- Те­бе два­дцать шесть, сколь­ко лет те­бе бы­ло че­тыр­на­дцать лет то­му на­зад?

Я, се­кун­ду по­ду­мав­ши, от­ве­ти­ла:

– Две­на­дцать.

– Вер­но, и с это­го го­да у те­бя есть гре­хи, ко­то­рые ты ста­ла скры­вать на ис­по­ве­ди. Хо­чешь, я ска­жу те­бе их?

– Ска­жи­те, ба­тюш­ка, – несме­ло от­ве­ти­ла я.

И то­гда ба­тюш­ка на­чал по го­дам и да­же по ме­ся­цам го­во­рить мои гре­хи так, как буд­то чи­тал их по рас­кры­той кни­ге...

Ис­по­ведь, та­ким об­ра­зом, шла два­дцать пять ми­нут. Я бы­ла со­вер­шен­но уни­что­же­на со­зна­ни­ем сво­ей гре­хов­но­сти и со­зна­ни­ем то­го, ка­кой ве­ли­кий че­ло­век пе­ре­до мной.

Как осто­рож­но от­кры­вал он мои гре­хи, как бо­ял­ся, оче­вид­но, сде­лать боль­но и в то же вре­мя как власт­но и су­ро­во об­ли­чал в них, а, ко­гда ви­дел, что я же­сто­ко стра­даю, при­дви­гал ухо своё к мо­е­му рту близ­ко-близ­ко, чтобы я толь­ко шеп­ну­ла:

– Да...

А я ведь в сво­ём са­мо­мне­нии ду­ма­ла, что вы­де­ля­юсь от лю­дей сво­ей хри­сти­ан­ской жиз­нью. Бо­же, ка­кое ослеп­ле­ние, ка­кая сле­по­та ду­хов­ная!

– Встань, ди­тя моё!

Я вста­ла, по­до­шла к ана­лою.

– По­вто­ряй за мной: «Серд­це чи­сто со­зи­жди во мне, Бо­же, и дух прав об­но­ви во утро­бе мо­ей». От­ку­да эти сло­ва?

– Из Пя­ти­де­ся­то­го псал­ма.

– Ты бу­дешь чи­тать этот пса­лом утром и ве­че­ром еже­днев­но. Ка­кая ико­на пе­ред то­бой?

– Ца­ри­цы Небес­ной.

– А ка­кая это Ца­ри­ца Небес­ная? Тих­вин­ская. По­вто­ри за мной мо­лит­ву...

Ко­гда я на­кло­ни­ла го­ло­ву и ба­тюш­ка, на­крыв ме­ня епи­тра­хи­лью, стал чи­тать раз­ре­ши­тель­ную мо­лит­ву, я по­чув­ство­ва­ла, что с ме­ня сва­ли­лись та­кие неимо­вер­ные тя­же­сти, мне де­ла­ет­ся так лег­ко и непри­выч­но...

– По­сле все­го, что Гос­подь от­крыл мне про те­бя, ты за­хо­чешь про­слав­лять ме­ня, как свя­то­го, это­го не долж­но быть – слы­шишь? Я че­ло­век греш­ный, ты ни­ко­му не ска­жешь...Со­кро­ви­ще ты моё... по­мо­зи и спа­си те­бя Гос­подь! 

Мно­го-мно­го раз бла­го­сло­вил ме­ня опять ба­тюш­ка и от­пу­стил...

Во вре­мя бе­сед с ду­хов­ны­ми детьми ста­рец Вар­со­но­фий го­во­рил: "Есть раз­ные пу­ти ко спа­се­нию. Од­них Гос­подь спа­са­ет в мо­на­сты­ре, дру­гих в ми­ру... Вез­де спа­стись мож­но, толь­ко не остав­ляй­те Спа­си­те­ля. Цеп­ляй­тесь за ри­зу Хри­сто­ву – и Хри­стос не оста­вит вас.

Го­во­ря о ми­ре, счи­таю дол­гом ска­зать, что под этим сло­вом я под­ра­зу­ме­ваю слу­же­ние стра­стям, где бы оно ни со­вер­ша­лось, мож­но и в мо­на­сты­ре жить по-мир­ски. Сте­ны и чер­ные одеж­ды са­ми по се­бе не спа­са­ют.

Вер­ный при­знак омерт­ве­ния ду­ши есть укло­не­ние от цер­ков­ных служб. Че­ло­век, ко­то­рый охла­де­ва­ет к Бо­гу, преж­де все­го на­чи­на­ет из­бе­гать хо­дить в цер­ковь, сна­ча­ла ста­ра­ет­ся прий­ти к служ­бе по­поз­же, а за­тем и со­всем пе­ре­ста­ет по­се­щать храм Бо­жий. Ищу­щие Хри­ста об­ре­та­ют Его, по нелож­но­му еван­гель­ско­му сло­ву: "Сту­чи­те и от­вер­зет­ся вам, ищи­те и об­ря­ще­те", "В до­ме От­ца Мо­е­го оби­те­лей мно­го". И за­меть­те, что здесь Гос­подь го­во­рит не толь­ко о небес­ных, но и о зем­ных оби­те­лях, и не толь­ко о внут­рен­них, но и о внеш­них.

Каж­дую ду­шу ста­вит Гос­подь в та­кое по­ло­же­ние, окру­жа­ет та­кой об­ста­нов­кой, ко­то­рая наи­бо­лее спо­соб­ству­ет ее пре­успе­я­нию. Это и есть внеш­няя оби­тель, ис­пол­ня­ет же ду­шу по­кой ми­ра и ра­до­ва­ния – внут­рен­няя оби­тель, ко­то­рую го­то­вит Гос­подь лю­бя­щим и ищу­щим Его.

Нуж­но пом­нить, что Гос­подь всех лю­бит и о всех пе­чет­ся, но, ес­ли и по-че­ло­ве­че­ски рас­суж­дая, опас­но дать ни­ще­му мил­ли­он, чтобы не по­гу­бить его, а сто руб­лей лег­че мо­гут по­ста­вить его на но­ги, то тем бо­лее Все­ве­ду­щий Гос­подь луч­ше зна­ет, ко­му что на поль­зу. Нель­зя на­учить­ся ис­пол­нять за­по­ве­ди Бо­жии без тру­да, и труд этот трех­стат­ный: мо­лит­ва, пост и трез­ве­ние.

Са­мое труд­ное – мо­лит­ва. Вся­кая доб­ро­де­тель от про­хож­де­ния об­ра­ща­ет­ся в на­вык, а в мо­лит­ве нуж­но по­нуж­де­ние до са­мой смер­ти. Ей про­ти­вит­ся наш вет­хий че­ло­век, и враг осо­бен­но вос­ста­ет на мо­ля­ще­го­ся. Мо­лит­ва – вку­ше­ние смер­ти для диа­во­ла, она по­ра­жа­ет его. Да­же свя­тые, как, на­при­мер, пре­по­доб­ный Се­ра­фим, и те долж­ны бы­ли по­нуж­дать се­бя на мо­лит­ву, не го­во­ря уже о нас, греш­ных.

Вто­рое сред­ство – пост. Пост бы­ва­ет дво­я­кий: внеш­ний – воз­дер­жа­ние от ско­ром­ной пи­щи и внут­рен­ний – воз­дер­жа­ние всех чувств, осо­бен­но зре­ния, от все­го нечи­сто­го и сквер­но­го. Тот и дру­гой нераз­рыв­но свя­за­ны друг с дру­гом. Неко­то­рые по­ни­ма­ют толь­ко пост внеш­ний. При­хо­дит, на­при­мер, та­кой че­ло­век в об­ще­ство, на­чи­на­ют­ся раз­го­во­ры, осуж­де­ние ближ­них, он при­ни­ма­ет в них де­я­тель­ное уча­стие. Но вот на­сту­па­ет вре­мя ужи­на. Го­стю пред­ла­га­ют кот­ле­ты, жар­кое... Он ре­ши­тель­но за­яв­ля­ет, что не ест ско­ром­но­го.

– Ну, пол­но­те, – уго­ва­ри­ва­ют хо­зя­е­ва, – ску­шай­те, ведь не то, что в уста, а то, что из уст.

– Нет, я на­счет это­го строг.

И не по­ни­ма­ет та­кой че­ло­век, что он уже на­ру­шил внут­рен­ний пост, осуж­дая ближ­не­го.

Вот по­че­му так важ­но трез­ве­ние. Тру­дясь для сво­е­го спа­се­ния, че­ло­век ма­ло-по­ма­лу очи­ща­ет свое серд­це от за­ви­сти, нена­ви­сти, кле­ве­ты, и в нем на­саж­да­ет­ся лю­бовь».

Оп­ти­ну за все вре­мя сво­ей мо­на­ше­ской жиз­ни пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий по­ки­дал лишь несколь­ко раз – толь­ко по по­слу­ша­нию. В 1910 го­ду, так­же за по­слу­ша­ние, ез­дил на стан­цию Аста­по­во для на­пут­ствия уми­рав­ше­го Л.Н. Тол­сто­го. Впо­след­ствии он с глу­бо­кой гру­стью вспо­ми­нал: «Не до­пу­сти­ли ме­ня к Тол­сто­му... Мо­лил вра­чей, род­ных, ни­че­го не по­мог­ло... Хо­тя он и Лев был, но не смог разо­рвать коль­цо той це­пи, ко­то­рою ско­вал его са­та­на».

В 1912 го­ду пре­по­доб­но­го Вар­со­но­фия на­зна­ча­ют на­сто­я­те­лем Ста­ро-Го­лутви­на Бо­го­яв­лен­ско­го мо­на­сты­ря. Сми­рен­но про­сил он оста­вить его в ски­ту для жи­тель­ства на по­кое, про­сил поз­во­лить ему остать­ся хо­тя бы и в ка­че­стве про­сто­го по­слуш­ни­ка. Но, несмот­ря на ве­ли­кие ду­хов­ные да­ро­ва­ния стар­ца, на­шлись недо­воль­ные его де­я­тель­но­стью: пу­тем жа­лоб и до­но­сов он был уда­лен из Оп­ти­ной.

Му­же­ствен­но пе­ре­но­ся скорбь от раз­лу­ки с лю­би­мой Оп­ти­ной, ста­рец при­ни­ма­ет­ся за бла­го­устрой­ство вве­рен­ной ему оби­те­ли, крайне рас­стро­ен­ной и за­пу­щен­ной. И как преж­де, сте­ка­ет­ся к пре­по­доб­но­му Вар­со­но­фию на­род за по­мо­щью и уте­ше­ни­ем. И как преж­де, он, сам уже из­не­мо­гав­ший от мно­го­чис­лен­ных му­чи­тель­ных неду­гов, при­ни­ма­ет всех без от­ка­за, вра­чу­ет те­лес­ные и ду­шев­ные неду­ги, на­став­ля­ет, на­прав­ля­ет на тес­ный и скорб­ный, но един­ствен­но спа­си­тель­ный путь.

Здесь, в Ста­ро-Го­лутвине, со­вер­ша­ет­ся по его мо­лит­вам чу­до ис­це­ле­ния глу­хо­не­мо­го юно­ши. «Страш­ная бо­лезнь – след­ствие тяж­ко­го гре­ха, со­вер­шен­но­го юно­шей в дет­стве», – по­яс­ня­ет ста­рец его несчаст­ной ма­те­ри и что-то ти­хо шеп­чет на ухо глу­хо­не­мо­му. «Ба­тюш­ка, он же вас не слы­шит, – рас­те­рян­но вос­кли­ца­ет мать, – он же глу­хой...». – «Это он те­бя не слы­шит, – от­ве­ча­ет ста­рец – а ме­ня слы­шит», – и сно­ва про­из­но­сит что-то ше­по­том на са­мое ухо мо­ло­до­му че­ло­ве­ку. Гла­за то­го рас­ши­ря­ют­ся от ужа­са, и он по­кор­но ки­ва­ет го­ло­вой... По­сле ис­по­ве­ди пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий при­ча­ща­ет его, и бо­лезнь остав­ля­ет стра­даль­ца.

Мень­ше го­да управ­лял ста­рец оби­те­лью. Стра­да­ния его во вре­мя пред­смерт­ной бо­лез­ни бы­ли по­ис­ти­не му­че­ни­че­ски­ми. От­ка­зав­ший­ся от по­мо­щи вра­ча и ка­кой бы то ни бы­ло пи­щи, он лишь по­вто­рял: «Оставь­те ме­ня, я уже на кре­сте...» При­ча­щал­ся ста­рец еже­днев­но.

Пер­во­го (че­тыр­на­дца­то­го) ап­ре­ля 1913 го­да пре­дал он свою чи­стую ду­шу Гос­по­ду. По­хо­ро­нен был пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий в Оп­ти­ной, ря­дом со сво­им ду­хов­ным от­цом и учи­те­лем, пре­по­доб­ным Ана­то­ли­ем (Зер­ца­ло­вым). В 1996 го­ду пре­по­доб­ный Вар­со­но­фий был при­чис­лен к ли­ку мест­но­чти­мых свя­тых Оп­ти­ной пу­сты­ни, а в ав­гу­сте 2000 го­да Юби­лей­ным Ар­хи­ерей­ским Со­бо­ром Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви про­слав­лен для об­ще­цер­ков­но­го по­чи­та­ния. Мо­щи его по­ко­ят­ся во Вла­ди­мир­ском хра­ме Оп­ти­ной пу­сты­ни.