В 1879 го­ду Лео­нид Ми­хай­ло­вич же­нил­ся на На­та­лье Ни­ко­ла­евне Дох­ту­ро­вой, вну­ча­той пле­мян­ни­це ге­не­ра­ла Д.С. Дох­ту­ро­ва, ге­роя Оте­че­ствен­ной вой­ны 1812 го­да.

Во­ен­ная ка­рье­ра не удо­вле­тво­ря­ла Лео­ни­да Ми­хай­ло­ви­ча. С ран­не­го дет­ства он от­ли­чал­ся глу­бо­кой ре­ли­ги­оз­но­стью. По­те­ряв ро­ди­те­лей, он, по его сло­вам, при­вык ис­кать уте­ше­ние в ре­ли­гии. Пол­ков­ник гвар­дей­ско­го Пре­об­ра­жен­ско­го пол­ка стал ста­ро­стой Пре­об­ра­жен­ско­го со­бо­ра на Ли­тей­ном про­спек­те и жерт­во­вал нема­лые сред­ства на храм.
Чув­ство ми­ло­сер­дия, же­ла­ние по­мо­гать страж­ду­щим при­ве­ли Лео­ни­да Ми­хай­ло­ви­ча к изу­че­нию ме­ди­цин­ских на­ук, и впо­след­ствии он на­пи­сал кни­гу «Ме­ди­цин­ские бе­се­ды».

В 1891 го­ду Лео­нид Ми­хай­ло­вич объ­явил о сво­ем же­ла­нии оста­вить во­ен­ную служ­бу и, к ве­ли­ко­му удив­ле­нию близ­ких, вы­шел в от­став­ку в чине пол­ков­ни­ка ар­мии, ре­шив из­брать иной жиз­нен­ный путь – свя­щен­ство.

Же­на его тя­же­ло пе­ре­жи­ва­ла это ре­ше­ние. Отец Иоанн Крон­штадт­ский, ду­хов­ным сы­ном ко­то­ро­го был Лео­нид Ми­хай­ло­вич, ска­зал ей:

– Ваш муж дол­жен стать свя­щен­ни­ком, и вы не долж­ны пре­пят­ство­вать из­бран­но­му ва­шим му­жем пу­ти, так как на этом по­при­ще он до­стигнет боль­ших вы­сот.

Вый­дя в от­став­ку, Лео­нид Ми­хай­ло­вич пе­ре­ехал с се­мьей в Моск­ву и при­сту­пил к изу­че­нию бо­го­слов­ских на­ук, го­то­вясь к ру­ко­по­ло­же­нию. 28 фев­ра­ля 1893 го­да он был ру­ко­по­ло­жен в кремлев­ском Успен­ском со­бо­ре в сан свя­щен­ни­ка и при­пи­сан к кремлев­ской си­но­даль­ной церк­ви Дву­на­де­ся­ти апо­сто­лов.

Через два го­да о. Лео­нид был опре­де­лен свя­щен­ни­ком для ду­хов­но­го окорм­ле­ния во­ен­но­слу­жа­щих ар­тил­ле­рий­ско­го ве­дом­ства Мос­ков­ско­го во­ен­но­го окру­га.

Он со свой­ствен­ной ему энер­ги­ей ча­стью на свои сред­ства, ча­стью на по­жерт­во­ва­ния от­ре­ста­ври­ро­вал храм – во имя свя­ти­те­ля Ни­ко­лая на Ста­ром Ва­гань­ко­ве, при­над­ле­жав­ший Ру­мян­цев­ско­му му­зею и в те­че­ние трид­ца­ти лет сто­яв­ший за­кры­тым, в ко­то­ром и стал слу­жить. В том же го­ду неожи­дан­но скон­ча­лась На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на, оста­вив че­ты­рех до­че­рей, из ко­то­рых млад­шей бы­ло де­сять лет. По­ру­чив вос­пи­та­ние до­че­рей двум до­ве­рен­ным ли­цам, о. Лео­нид в том же го­ду по­сту­пил в Тро­и­це-Сер­ги­е­ву Лав­ру и при­нял ино­че­ство. 14 ав­гу­ста 1898 го­да он был по­стри­жен в ман­тию с име­нем Се­ра­фим.

По­сле смер­ти на­сто­я­те­ля Суз­даль­ско­го Спа­со-Ев­фи­мье­ва мо­на­сты­ря ар­хи­манд­ри­та До­си­фея обер-про­ку­рор Свя­тей­ше­го Си­но­да По­бе­до­нос­цев на­зна­чил на этот пост иеро­мо­на­ха Се­ра­фи­ма. Вско­ре он был воз­ве­ден в сан ар­хи­манд­ри­та и на­зна­чен бла­го­чин­ным мо­на­сты­рей Вла­ди­мир­ской епар­хии. Он на­шел древ­нюю оби­тель раз­ру­ша­ю­щей­ся, об­но­вил ее на со­бран­ные им по­жерт­во­ва­ния и за пять лет сво­е­го управ­ле­ния при­вел в цве­ту­щее со­сто­я­ние. Осо­бые уси­лия бы­ли пред­при­ня­ты им по бла­го­устрой­ству аре­стант­ско­го от­де­ле­ния Суз­даль­ской тюрь­мы-кре­по­сти: он ка­пи­таль­но от­ре­мон­ти­ро­вал зда­ние и устро­ил биб­лио­те­ку для уз­ни­ков. Та­кое от­но­ше­ние ар­хи­манд­ри­та Се­ра­фи­ма к уз­ни­кам сра­зу ска­за­лось: де­вять за­ко­ре­не­лых сек­тан­тов вер­ну­лись в пра­во­сла­вие, и это поз­во­ли­ло ему хо­да­тай­ство­вать пе­ред Свя­тей­шим Си­но­дом об осво­бож­де­нии осталь­ных. По его хо­да­тай­ству три­на­дцать че­ло­век бы­ли вы­пу­ще­ны на сво­бо­ду, и тюрь­ма пе­ре­ста­ла су­ще­ство­вать.

Став свя­щен­ни­ком, о. Лео­нид за­нял­ся со­став­ле­ни­ем «Ле­то­пи­си Се­ра­фи­мо-Ди­ве­ев­ско­го мо­на­сты­ря», ко­то­рая яви­лась са­мым зна­чи­тель­ным тру­дом его жиз­ни. О при­чине со­став­ле­ния ее он сам впо­след­ствии рас­ска­зы­вал сле­ду­ю­щее: «Ко­гда по­сле до­воль­но дол­гой го­судар­ствен­ной служ­бы я сде­лал­ся свя­щен­ни­ком в неболь­шой церк­ви за Ру­мян­цев­ским му­зе­ем, мне за­хо­те­лось съез­дить в Са­ров­скую пу­стынь, ме­сто по­дви­гов пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма, то­гда еще не про­слав­лен­но­го, и ко­гда на­сту­пи­ло ле­то, по­ехал ту­да. Са­ров­ская пу­стынь про­из­ве­ла на ме­ня силь­ное впе­чат­ле­ние. Я про­вел там несколь­ко дней в мо­лит­ве и по­се­щал все ме­ста, где под­ви­зал­ся пре­по­доб­ный Се­ра­фим. От­ту­да пе­ре­брал­ся в Ди­ве­ев­ский мо­на­стырь, где мне очень по­нра­ви­лось и мно­гое на­по­ми­на­ло о пре­по­доб­ном Се­ра­фи­ме, так за­бо­тив­шем­ся о ди­ве­ев­ских сест­рах. Игу­ме­ния при­ня­ла ме­ня очень при­вет­ли­во, мно­го со мной бе­се­до­ва­ла и, меж­ду про­чим, ска­за­ла, что в мо­на­сты­ре жи­вут три ли­ца, ко­то­рые пом­нят пре­по­доб­но­го: две ста­ри­цы-мо­на­хи­ни и мо­на­хи­ня Пе­ла­гея (в ми­ру Па­рас­ке­ва, Па­ша)^[2].

Осо­бен­но хо­ро­шо пом­нит его Па­ша, поль­зо­вав­ша­я­ся лю­бо­вью пре­по­доб­но­го и быв­шая с ним в по­сто­ян­ном об­ще­нии. Я вы­ра­зил же­ла­ние ее на­ве­стить, чтобы услы­шать что-ли­бо о пре­по­доб­ном из ее уст. Ме­ня про­во­ди­ли к до­ми­ку, где жи­ла Па­ша. Ед­ва я во­шел к ней, как Па­ша, ле­жав­шая в по­сте­ли (она бы­ла очень ста­рая и боль­ная), вос­клик­ну­ла:

– Вот хо­ро­шо, что ты при­шел, я те­бя дав­но под­жи­даю: пре­по­доб­ный Се­ра­фим ве­лел те­бе пе­ре­дать, чтобы ты до­ло­жил Го­су­да­рю, что на­сту­пи­ло вре­мя от­кры­тия его мо­щей и про­слав­ле­ния.

Я от­ве­тил Па­ше, что по сво­е­му об­ще­ствен­но­му по­ло­же­нию не мо­гу быть при­ня­тым Го­су­да­рем и пе­ре­дать ему в уста то, что она мне по­ру­ча­ет. Ме­ня со­чтут за су­ма­сшед­ше­го, ес­ли я нач­ну до­мо­гать­ся быть при­ня­тым Им­пе­ра­то­ром. Я не мо­гу сде­лать то, о чем она ме­ня про­сит.

На это Па­ша ска­за­ла:

– Я ни­че­го не знаю, пе­ре­да­ла толь­ко то, что мне по­ве­лел пре­по­доб­ный.

В сму­ще­нии я по­ки­нул ке­лью ста­ри­цы. По­сле нее по­шел к двум мо­на­хи­ням, пом­нив­шим пре­по­доб­но­го. Они жи­ли вме­сте и друг за дру­гом уха­жи­ва­ли. Од­на бы­ла сле­пая, а дру­гая вся скрю­чен­ная и с тру­дом пе­ре­дви­га­лась по ком­на­те: она за­ве­до­ва­ла преж­де ква­со­вар­ней и как-то, пе­ре­дви­гая в по­греб по сту­пень­кам лест­ни­цы тя­же­лую боч­ку с ква­сом, по­ле­те­ла вниз, и вслед за ней боч­ка, уда­рив­шая ее по сред­ним по­звон­кам спин­но­го хреб­та всею сво­ею тя­же­стью. Обе они бы­ли боль­шие мо­лит­вен­ни­цы, сле­пая мо­на­хи­ня по­сто­ян­но мо­ли­лась за усоп­ших, при этом ду­ши их яв­ля­лись к ней, и она ви­де­ла их ду­хов­ны­ми оча­ми. Кое-что она мог­ла со­об­щить и о пре­по­доб­ном.

Пе­ред отъ­ез­дом в Са­ров я был у о. Иоан­на Крон­штадт­ско­го, ко­то­рый, пе­ре­да­вая мне пять руб­лей, ска­зал:

– Вот при­сла­ли мне пять руб­лей и про­сят ке­лей­но мо­лить­ся за са­мо­убий­цу: мо­жет быть, вы встре­ти­те ка­ко­го-ни­будь нуж­да­ю­ще­го­ся свя­щен­ни­ка, ко­то­рый бы со­гла­сил­ся мо­лить­ся за несчаст­но­го.

При­дя к мо­на­хи­ням, я про­чи­тал пе­ред сле­пой за­пи­соч­ку, в ко­то­рую вло­жил пять руб­лей, дан­ных мне о. Иоан­ном. По­ми­мо это­го я на­звал имя сво­ей по­кой­ной ма­те­ри и про­сил мо­лить­ся за нее. В от­вет услы­шал:

– При­ди­те за от­ве­том через три дня.

Ко­гда я при­шел в на­зна­чен­ное вре­мя, то по­лу­чил от­вет:

– Бы­ла у ме­ня ма­туш­ка ва­ша, она та­кая ма­лень­кая, ма­лень­кая, а с ней Ан­ге­ло­чек при­хо­дил.

Я вспом­нил, что моя млад­шая сест­ра скон­ча­лась трех лет.

– А вот дру­гой че­ло­век, за ко­то­ро­го я мо­ли­лась, тот та­кой гро­мад­ный, но он ме­ня бо­ит­ся, все убе­га­ет. Ой, смот­ри­те, не са­мо­убий­ца ли он?

Мне при­шлось со­знать­ся, что он дей­стви­тель­но са­мо­убий­ца, и рас­ска­зать про бе­се­ду с о. Иоан­ном.

Вско­ре я уехал из Ди­ве­ев­ско­го мо­на­сты­ря и, воз­вра­ща­ясь в Моск­ву, неволь­но об­ду­мы­вал сло­ва Па­ши. В Москве они опять при­шли мне в го­ло­ву, и вдруг од­на­жды ме­ня прон­зи­ла мысль, что ведь мож­но за­пи­сать все, что рас­ска­зы­ва­ли о пре­по­доб­ном Се­ра­фи­ме пом­нив­шие его мо­на­хи­ни, разыс­кать дру­гих лиц из совре­мен­ни­ков пре­по­доб­но­го и рас­спро­сить их о нем, озна­ко­мить­ся с ар­хи­ва­ми Са­ров­ской пу­сты­ни и Ди­ве­ев­ско­го мо­на­сты­ря и за­им­ство­вать от­ту­да все, что от­но­сит­ся к жиз­ни пре­по­доб­но­го и по­сле­ду­ю­ще­го по­сле его кон­чи­ны пе­ри­о­да. При­ве­сти весь этот ма­те­ри­ал в си­сте­му и хро­но­ло­ги­че­ский по­ря­док, за­тем этот труд, ос­но­ван­ный не толь­ко на вос­по­ми­на­ни­ях, но и на фак­ти­че­ских дан­ных и до­ку­мен­тах, да­ю­щих пол­ную кар­ти­ну жиз­ни и по­дви­гов пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма и зна­че­ние его для ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни на­ро­да, на­пе­ча­тать и под­не­сти Им­пе­ра­то­ру, чем и бу­дет ис­пол­не­на во­ля пре­по­доб­но­го, пе­ре­дан­ная мне в ка­те­го­рич­ной фор­ме Па­шей. Та­кое ре­ше­ние еще под­креп­ля­лось тем со­об­ра­же­ни­ем, что цар­ская се­мья, со­би­ра­ясь за ве­чер­ним ча­ем, чи­та­ла вслух кни­ги бо­го­слов­ско­го со­дер­жа­ния, и я на­де­ял­ся, что и моя кни­га бу­дет про­чи­та­на.

Та­ким об­ра­зом за­ро­ди­лась мысль о «Ле­то­пи­си».

Для при­ве­де­ния ее в ис­пол­не­ние я вско­ре взял от­пуск и сно­ва от­пра­вил­ся в Ди­ве­е­во. Там мне был предо­став­лен ар­хив мо­на­сты­ря, так же как и в Са­ров­ской пу­сты­ни. Но преж­де все­го я от­пра­вил­ся к Па­ше и стал рас­спра­ши­вать ее обо всех из­вест­ных эпи­зо­дах жиз­ни пре­по­доб­но­го, тща­тель­но за­пи­сы­вал все, что она пе­ре­да­ва­ла мне, а по­том ей за­пи­си про­чи­ты­вал. Она на­хо­ди­ла все за­пи­сан­ное пра­виль­ным и, на­ко­нец, ска­за­ла:
– Все, что пом­ню о пре­по­доб­ном, те­бе рас­ска­за­ла, и хо­ро­шо ты и вер­но за­пи­сал, од­но нехо­ро­шо, что ты ме­ня рас­хва­ли­ва­ешь.

В это вре­мя игу­ме­ния Ди­ве­ев­ско­го мо­на­сты­ря от­пра­ви­лась в Ниж­ний Нов­го­род на яр­мар­ку, чтобы за­ку­пить го­до­вой за­пас ры­бы для мо­на­сты­ря, а ко­гда я в ее от­сут­ствие по­же­лал на­ве­стить Па­шу, то за­стал ее со­вер­шен­но боль­ной и страш­но сла­бой. Я ре­шил, что дни ее со­чте­ны. Вот, ду­ма­лось мне, ис­пол­ни­ла во­лю пре­по­доб­но­го и те­перь уми­ра­ет. Свое впе­чат­ле­ние я по­спе­шил пе­ре­дать ма­те­ри каз­на­чее, но она от­ве­ти­ла:

– Не бес­по­кой­тесь, ба­тюш­ка, без бла­го­сло­ве­ния ма­туш­ки игу­ме­нии Па­ша не умрет.

Через неде­лю игу­ме­ния при­е­ха­ла с яр­мар­ки, и я тот­час по­шел со­об­щить о сво­их опа­се­ни­ях от­но­си­тель­но Прас­ко­вии, уго­ва­ри­вая ее немед­лен­но схо­дить к уми­ра­ю­щей, дабы про­стить­ся с ней и узнать ее по­след­нюю во­лю, ина­че бу­дет позд­но.

– Что вы, ба­тюш­ка, что вы, – от­ве­ти­ла она, – я толь­ко при­е­ха­ла, уста­ла, не успе­ла осмот­реть­ся; вот от­дох­ну, при­ве­ду в по­ря­док все, то­гда пой­ду к Па­ше.

Через два дня мы по­шли вме­сте к Па­ше. Она об­ра­до­ва­лась, уви­дев игу­ме­нию. Они вспом­ни­ли ста­рое, по­пла­ка­ли, об­ня­лись и по­це­ло­ва­лись.

На­ко­нец игу­ме­ния вста­ла и ска­за­ла:

– Ну, Па­ша, те­перь бла­го­слов­ляю те­бя уме­реть.

Спу­стя три ча­са я уже слу­жил по Па­рас­ке­ве первую па­ни­хи­ду. Воз­вра­тив­шись в Моск­ву с со­бран­ным ма­те­ри­а­лом о пре­по­доб­ном Се­ра­фи­ме, я немед­лен­но при­сту­пил к сво­е­му тру­ду. Вско­ре я ов­до­вел и при­нял мо­на­ше­ство с име­нем Се­ра­фи­ма, из­брав его сво­им небес­ным по­кро­ви­те­лем. «Ле­то­пись» бы­ла из­да­на в 1896 го­ду и пре­под­не­се­на Го­су­да­рю, что по­вли­я­ло на ре­ше­ние во­про­са о про­слав­ле­нии пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма».
«Ле­то­пись» эта вы­дер­жа­ла два из­да­ния – в 1896 и 1903 го­дах – и пред­став­ля­ет со­бой по­дроб­ное опи­са­ние со­зда­ния мо­на­сты­ря в Ди­ве­е­ве – чет­вер­то­го уде­ла Бо­жи­ей Ма­те­ри на зем­ле. Кни­га по со­бран­но­му ма­те­ри­а­лу в срав­не­нии с из­вест­ны­ми тру­да­ми дру­гих ав­то­ров наи­бо­лее до­сто­вер­но от­ра­жа­ет все со­бы­тия, про­ис­шед­шие со дня ос­но­ва­ния мо­на­сты­рей в Са­ро­ве и Ди­ве­е­ве, рас­ска­зы­ва­ет о пер­во­устро­и­тель­ни­це, ма­туш­ке Алек­сан­дре, со­дер­жит жиз­не­опи­са­ние пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма и близ­ких ему лю­дей.

В 1902 го­ду ар­хи­манд­ри­ту Се­ра­фи­му бы­ло ви­де­ние, о ко­то­ром он впо­след­ствии рас­ска­зал сво­е­му ду­хов­но­му сы­ну про­то­и­е­рею Сте­фа­ну Ля­шев­ско­му: «По окон­ча­нии «Ле­то­пи­си» я си­дел в сво­ей ком­нат­ке в од­ном из ди­ве­ев­ских кор­пу­сов и ра­до­вал­ся, что за­кон­чил на­ко­нец труд­ней­ший пе­ри­од со­би­ра­ния и на­пи­са­ния о пре­по­доб­ном Се­ра­фи­ме. В этот мо­мент в ке­лию во­шел пре­по­доб­ный Се­ра­фим и я уви­дел его как жи­во­го. У ме­ня ни на ми­ну­ту не мельк­ну­ло мыс­ли, что это ви­де­ние – так все бы­ло про­сто и ре­аль­но. Но ка­ко­во же бы­ло мое удив­ле­ние, ко­гда ба­тюш­ка Се­ра­фим по­кло­нил­ся мне в по­яс и ска­зал:

– Спа­си­бо те­бе за ле­то­пись. Про­си у ме­ня все что хо­чешь за нее.

С эти­ми сло­ва­ми он по­до­шел ко мне вплот­ную и по­ло­жил свою ру­ку мне на пле­чо. Я при­жал­ся к нему и го­во­рю:

– Ба­тюш­ка, до­ро­гой, мне так ра­дост­но сей­час, что я ни­че­го дру­го­го не хо­чу, как толь­ко все­гда быть око­ло вас.

Ба­тюш­ка Се­ра­фим улыб­нул­ся в знак со­гла­сия и стал неви­дим. Толь­ко то­гда я со­об­ра­зил, что это бы­ло ви­де­ние. Ра­до­сти мо­ей не бы­ло кон­ца».

Ис­поль­зуя свои свя­зи в при­двор­ных кру­гах, ар­хи­манд­рит Се­ра­фим су­мел встре­тить­ся с им­пе­ра­то­ром Ни­ко­ла­ем II и скло­нил его в поль­зу от­кры­тия мо­щей.

По по­ве­ле­нию им­пе­ра­то­ра в ав­гу­сте 1902 го­да бы­ло по­ру­че­но про­из­ве­сти пред­ва­ри­тель­ное осви­де­тель­ство­ва­ние остан­ков стар­ца Се­ра­фи­ма мит­ро­по­ли­ту Мос­ков­ско­му Вла­ди­ми­ру, епи­ско­пам Там­бов­ско­му Дмит­рию и Ни­же­го­род­ско­му На­за­рию вме­сте с суз­даль­ским ар­хи­манд­ри­том Се­ра­фи­мом Чи­ча­го­вым и про­ку­ро­ром Мос­ков­ской Си­но­даль­ной кон­то­ры Ши­рин­ским-Ших­ма­то­вым.

Осви­де­тель­ство­ва­ние остан­ков пре­по­доб­но­го по­ка­за­ло, что нетлен­ных мо­щей нет.

При об­суж­де­нии это­го во­про­са в Си­но­де воз­ник­ла сму­та. Прак­ти­че­ски весь Си­нод был про­тив. Ку­да ехать? За­чем? Мо­щей нетлен­ных нет, толь­ко ко­сти. Ехать в глушь, в лес!

На от­кры­тии на­ста­и­вал лишь сам го­су­дарь, с ним еди­но­мыс­лен­ны бы­ли толь­ко обер-про­ку­рор Саб­лер и мит­ро­по­лит Ан­то­ний (Вад­ков­ский).

Од­на­ко им­пе­ра­тор не оста­вил на­ме­ре­ния ка­но­ни­зи­ро­вать стар­ца Се­ра­фи­ма и вся­че­ски под­дер­жи­вал бла­го­го­вей­ную па­мять о нем. В ок­тяб­ре 1902 го­да он при­слал в дар Се­ра­фи­мо-Ди­ве­ев­ско­му мо­на­сты­рю лам­па­ду к на­хо­дя­щей­ся в Тро­иц­ком со­бо­ре иконе Бо­жи­ей Ма­те­ри «Уми­ле­ние», пе­ред ко­то­рой на мо­лит­ве скон­чал­ся отец Се­ра­фим. Лам­па­ду, по по­ве­ле­нию его ве­ли­че­ства, до­ста­вил в оби­тель ар­хи­манд­рит Се­ра­фим. В вос­кре­се­нье, 20 ок­тяб­ря, по со­вер­ше­нии бо­же­ствен­ной ли­тур­гии в со­бор­ном хра­ме о. Се­ра­фим тор­же­ствен­но уста­но­вил пе­ред об­ра­зом Бо­го­ма­те­ри лам­па­ду и воз­жег ее к ве­ли­кой ра­до­сти се­стер.

11 ян­ва­ря 1903 го­да к осви­де­тель­ство­ва­нию остан­ков стар­ца Се­ра­фи­ма при­сту­пи­ла на­зна­чен­ная Си­но­дом ко­мис­сия в со­ста­ве де­ся­ти че­ло­век под ру­ко­вод­ством мит­ро­по­ли­та Мос­ков­ско­го Вла­ди­ми­ра. Чле­ном этой ко­мис­сии был так­же и ар­хи­манд­рит Се­ра­фим. Ре­зуль­та­том явил­ся по­дроб­ный акт осви­де­тель­ство­ва­ния, пред­став­лен­ный на мо­нар­шее усмот­ре­ние. Го­су­дарь, про­чи­тав его, на­пи­сал: «Про­чел с чув­ством ис­тин­ной ра­до­сти и глу­бо­ко­го уми­ле­ния».

До­не­се­ние ко­мис­сии и же­ла­ние им­пе­ра­то­ра убе­ди­ли Си­нод при­нять ре­ше­ние о ка­но­ни­за­ции пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го.

Си­нод по­ста­но­вил: «Вви­ду ожи­да­е­мо­го ко дню про­слав­ле­ния и от­кры­тия свя­тых мо­щей пре­по­доб­но­го от­ца Се­ра­фи­ма, Са­ров­ско­го чу­до­твор­ца, сте­че­ния боль­шо­го ко­ли­че­ства по­се­ти­те­лей и бо­го­моль­цев, при­зна­но необ­хо­ди­мым при­нять ме­ры к над­ле­жа­ще­му устрой­ству пу­тей со­об­ще­ния и по­треб­ных по­ме­ще­ний... по­ру­чить ар­хи­манд­ри­ту Суз­даль­ско­го мо­на­сты­ря и про­ку­ро­ру Мос­ков­ской Си­но­даль­ной кон­то­ры кня­зю Ши­рин­ско­му-Ших­ма­то­ву при­нять за­ве­до­ва­ние все­ми под­го­то­ви­тель­ны­ми ме­ра­ми для устрой­ства и при­ве­де­ния к бла­го­по­луч­но­му окон­ча­нию мно­го­слож­ных дел, свя­зан­ных с пред­сто­я­щим тор­же­ством про­слав­ле­ния пре­по­доб­но­го от­ца Се­ра­фи­ма».

На этом не за­кон­чи­лись тру­ды о. Се­ра­фи­ма, свя­зан­ные с про­слав­ле­ни­ем пре­по­доб­но­го. Он на­пи­сал крат­кое жи­тие пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го и крат­кую ле­то­пись Се­ра­фи­мо-Ди­ве­ев­ско­го мо­на­сты­ря.

Воз­вра­тясь по­сле са­ров­ских тор­жеств в древ­ний Суз­даль, о. Се­ра­фим за­нял­ся под­го­то­ви­тель­ны­ми ра­бо­та­ми к пред­сто­я­ще­му празд­но­ва­нию 500-ле­тия со дня кон­чи­ны пре­по­доб­но­го Ев­фи­мия, Суз­даль­ско­го чу­до­твор­ца, и со­ста­вил жиз­не­опи­са­ние это­го свя­то­го. Но от­празд­но­вать в Суз­да­ле этот юби­лей ему не при­шлось. 14 фев­ра­ля 1904 го­да он был на­зна­чен на­сто­я­те­лем Вос­кре­сен­ско­го Но­во-Иеру­са­лим­ско­го мо­на­сты­ря, где про­был год, но за это вре­мя су­мел от­ре­ста­ври­ро­вать ве­ли­че­ствен­ный со­бор зна­ме­ни­той оби­те­ли.

28 ап­ре­ля 1905 го­да в Успен­ском со­бо­ре Мос­ков­ско­го Крем­ля мит­ро­по­ли­том Вла­ди­ми­ром (Бо­го­яв­лен­ским), епи­ско­пом Три­фо­ном (Тур­ке­ста­но­вым) и епи­ско­пом Се­ра­фи­мом (Го­лу­бят­ни­ко­вым) ар­хи­манд­рит Се­ра­фим был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Су­хум­ско­го.

При хи­ро­то­нии вла­ды­ка так опре­де­лил свой жиз­нен­ный путь: «Мно­го­раз­лич­но со­вер­ша­ет­ся при­зыв Бо­жий! Неис­сле­ди­мы пу­ти Про­ви­де­ния Бо­жия, пред­опре­де­ля­ю­щие пу­ти че­ло­ве­ку. Со мной вот уже в тре­тий раз в про­дол­же­ние по­след­них две­на­дца­ти лет про­ис­хо­дят пе­ре­во­ро­ты, ко­то­рые ме­ня­ют весь строй мо­ей жиз­ни. Хо­тя я ни­ко­гда не за­бы­вал мо­лит­вен­но про­сти­рать ру­ки к Бо­гу в на­деж­де на Его ми­ло­сер­дие и все­про­ще­ние, но мог ли се­бе пред­ста­вить, что мой пер­во­на­чаль­ный свет­ский путь, ка­зав­ший­ся есте­ствен­ным и вполне со­от­вет­ствен­ным мо­е­му рож­де­нию и вос­пи­та­нию, про­дол­жав­ший­ся так дол­го и с та­ким успе­хом, не тот, ко­то­рый мне пред­на­зна­чен Бо­гом? И как я дол­жен был убе­дить­ся в этом? Несо­мнен­но, пу­тем ис­пы­та­ний и скор­бей, ибо из­вест­но, что скор­би – это луч­шие про­воз­вест­ни­ки во­ли Бо­жи­ей, и от на­ча­ла ве­ка они слу­жи­ли лю­дям зна­ме­ни­ем из­бра­ния Бо­жия. Ис­пы­тав с вось­ми­лет­не­го воз­рас­та си­рот­ство, рав­но­ду­шие лю­дей, бес­по­мощ­ность и убе­див­шись в необ­хо­ди­мо­сти про­ло­жить се­бе жиз­нен­ный путь соб­ствен­ным тру­дом и мно­го­лет­ним уче­ни­ем, я по окон­ча­нии об­ра­зо­ва­ния, еще в мо­ло­до­сти, про­шел все ужа­сы во­ен­но­го вре­ме­ни, по­дви­ги са­мо­от­вер­же­ния, но, со­хра­нен­ный в жи­вых див­ным Про­мыс­лом Бо­жи­им, про­дол­жал свой пер­во­на­чаль­ный путь, пре­тер­пе­вая мно­го­чис­лен­ные и раз­но­об­раз­ные ис­пы­та­ния, скор­би и по­тря­се­ния, ко­то­рые окон­чи­лись се­мей­ным несча­стьем – вдов­ством. Пе­ре­не­ся столь­ко скор­бей, я вполне убе­дил­ся, что этот мир, ко­то­рый так труд­но пе­ре­стать лю­бить, де­ла­ет­ся через них на­шим вра­гом и что мне пред­опре­де­лен в мо­ей жиз­ни осо­бен­ный, тер­ни­стый путь... Тя­же­ло ис­пы­ты­вать пу­ти Бо­жии! Не по­то­му, что тре­бу­ет­ся без­услов­ная по­кор­ность, со­вер­шен­ное по­слу­ша­ние и все­це­лая пре­дан­ность в во­лю Бо­жию, да­ру­е­мые Са­мим Гос­по­дом; тя­же­ло по­то­му, что, как го­во­рит свя­ти­тель Фила­рет, мит­ро­по­лит Мос­ков­ский, мир, по­беж­ден­ный ве­рою, пле­нен­ный в ее по­слу­ша­ние, до­пу­щен­ный по­се­му в об­ласть ее, непре­мен­но внес в нее свой соб­ствен­ный дух; та­ким об­ра­зом, сей враг Хри­ста и хри­сти­ан­ства очу­тил­ся в пре­де­лах са­мо­го хри­сти­ан­ства, при­крыв­шись име­нем хри­сти­ан­ско­го ми­ра, он дей­ству­ет сво­бод­но и учре­жда­ет се­бе мир­ское хри­сти­ан­ство, ста­ра­ет­ся об­рат­но пе­ре­ро­дить сы­нов ве­ры в сы­нов ми­ра, сы­нов ми­ра не до­пу­стить до воз­рож­де­ния в ис­тин­ную жизнь хри­сти­ан­скую, а на непо­кор­ных ему во­ору­жа­ет­ся нена­ви­стью, лу­кав­ством, зло­сло­ви­ем, кле­ве­та­ми, пре­зре­ни­ем и вся­ким ору­ди­ем неправ­ды.
По­это­му жизнь лю­дей, взя­тых из ми­ра и по­став­лен­ных на ду­хов­ный путь, осо­бен­но мно­го­труд­ная и мно­госкорб­ная. По­доб­ное про­изо­шло и со мной. Иные опо­я­сы­ва­ли ме­ня и ве­ли ту­да, ку­да я не ожи­дал и не меч­тал ид­ти, и эти лю­ди бы­ли, ко­неч­но, вы­со­кой ду­хов­ной жиз­ни. Ко­гда по их свя­тым мо­лит­вам во мне от­кры­лось со­зна­ние, что Сам Гос­подь тре­бу­ет от ме­ня та­кой пе­ре­ме­ны в пу­ти ра­ди Его Бо­же­ствен­ных це­лей, что это необ­хо­ди­мо для всей мо­ей бу­ду­щей жиз­ни, для пред­на­зна­чен­ных мне еще ис­пы­та­ний и скор­бей, для мо­е­го со­рас­пя­тия Хри­сту, то несмот­ря ни на ка­кие пре­пят­ствия, по­став­лен­ные мне ми­ром, я ис­пол­нил свя­тое по­слу­ша­ние и сна­ча­ла при­нял свя­щен­ство, а по вдов­стве – мо­на­ше­ство. Дол­го я пе­ре­но­сил осуж­де­ния за эти важ­ные ша­ги в жиз­ни и хра­нил в глу­бине сво­е­го скорб­но­го серд­ца ис­тин­ную при­чи­ну их. Но на­ко­нец Сам Гос­подь оправ­дал мое мо­на­ше­ство в бли­жай­шем мо­ем уча­стии в про­слав­ле­нии ве­ли­ко­го чу­до­твор­ца пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма. Ныне, по все­бла­гой во­ле Гос­по­да, я при­зы­ва­юсь на вы­со­кое слу­же­ние Церк­ви Хри­сто­вой в сане епи­ско­па».

Вла­ды­ка, ед­ва по­явив­шись в Гру­зии, столк­нул­ся с по­ло­же­ни­ем гроз­ным: ре­во­лю­ция 1905 го­да вско­лых­ну­ла гру­зин­ский на­цио­на­лизм; и епи­скоп со всей при­су­щей ему энер­ги­ей при­нял­ся бо­роть­ся про­тив сму­ты.
На Су­хум­ской ка­фед­ре епи­скоп Се­ра­фим про­слу­жил недол­го и в 1906 го­ду был пе­ре­ве­ден в Орел. В Ор­лов­ской епар­хии он про­был до 1908 го­да. Это вре­мя вла­ды­ка де­я­тель­но за­ни­мал­ся устрой­ством цер­ков­но-при­ход­ской жиз­ни, ор­га­ни­зо­вал в епар­хии при­ход­ские со­ве­ты с воз­ло­же­ни­ем на них обя­зан­но­стей цер­ков­ной бла­го­тво­ри­тель­но­сти.

Впо­след­ствии епи­скоп Се­ра­фим на ос­но­ва­нии сво­е­го опы­та в Ор­лов­ской епар­хии со­ста­вил «Об­ра­ще­ние к ду­хо­вен­ству епар­хии по во­про­су о воз­рож­де­нии при­ход­ской жиз­ни». В «Об­ра­ще­нии» пункт за пунк­том рас­смат­ри­ва­лись все сто­ро­ны при­ход­ской жиз­ни, по­дроб­но объ­яс­ня­лось, что та­кое воз­рож­де­ние при­ход­ской жиз­ни, цель его и что на­до сде­лать для до­сти­же­ния же­ла­е­мых ре­зуль­та­тов.

По мне­нию вла­ды­ки Се­ра­фи­ма, «необ­хо­ди­мо вер­нуть­ся к цер­ков­но-об­ще­ствен­ной жиз­ни древ­не­рус­ско­го при­хо­да, чтобы при­ход­ская об­щи­на за­ни­ма­лась еди­но­душ­но не толь­ко про­све­ще­ни­ем, бла­го­тво­ри­тель­но­стью, мис­си­о­нер­ством, но и нрав­ствен­но­стью сво­их со­чле­нов, вос­ста­нов­ле­ни­ем прав стар­ших над млад­ши­ми, ро­ди­те­лей над детьми, вос­пи­та­ни­ем и ру­ко­вод­ством мо­ло­до­го по­ко­ле­ния, утвер­жде­ни­ем хри­сти­ан­ских и пра­во­слав­ных уста­нов­ле­ний.

Для воз­рож­де­ния пас­тыр­ства и при­ход­ской жиз­ни тре­бу­ет­ся преж­де все­го объ­еди­не­ние пас­ты­рей с па­со­мы­ми. Это­му мо­гут спо­соб­ство­вать пас­тыр­ские со­бра­ния и съез­ды. Воз­рож­де­ние при­ход­ской жиз­ни долж­но ис­хо­дить от епи­ско­па. Ес­ли по­след­ний не объ­еди­нит­ся со сво­и­ми по­мощ­ни­ка­ми-пас­ты­ря­ми, то они не объ­еди­нят­ся меж­ду со­бой и с при­хо­жа­на­ми; ес­ли епи­скоп не про­ник­нет­ся этой иде­ей воз­рож­де­ния при­хо­да, не бу­дет сам бе­се­до­вать во вре­мя съез­да епар­хии с пас­ты­ря­ми, да­вать им са­мые по­дроб­ные прак­ти­че­ские ука­за­ния, не станет с пол­ным са­мо­от­вер­же­ни­ем пе­ре­пи­сы­вать­ся с недо­уме­ва­ю­щи­ми свя­щен­ни­ка­ми, сы­новне во­про­ша­ю­щи­ми ар­хи­пас­ты­ря в сво­их за­труд­не­ни­ях, не бу­дет пе­ча­тать в «Епар­хи­аль­ных ве­до­мо­стях» свои на­став­ле­ния и ука­за­ния, все то, что он хо­тел бы по­яс­нить и вве­сти, то при­ход­ское ожив­ле­ние не про­изой­дет и жиз­нен­ное на­ча­ло не про­никнет в на­ши омерт­ве­лые об­щи­ны».
В 1907 го­ду прео­свя­щен­но­го Се­ра­фи­ма на­зна­чи­ли чле­ном Си­но­да; через год – епи­ско­пом Ки­ши­нев­ским и Хо­тин­ским. В Ки­ши­не­ве, как ра­нее в Ор­ле, он за­нял­ся воз­рож­де­ни­ем при­хо­дов, имея уже бо­га­тый опыт. Вла­ды­ка объ­ез­жал епар­хию, бе­се­до­вал со свя­щен­но­слу­жи­те­ля­ми, ино­ка­ми, ми­ря­на­ми и уча­щи­ми­ся.

К это­му вре­ме­ни от­но­сит­ся ис­то­рия из­гна­ния стар­ца Вар­со­но­фия (Пли­хан­ко­ва) из Оп­ти­ной пу­сты­ни и пе­ре­во­да его в Го­лутвин мо­на­стырь. По из­ло­же­нию И.М. Кон­це­ви­ча, епи­скоп Се­ра­фим при­нял в ней де­я­тель­ное уча­стие на сто­роне го­ни­те­лей стар­ца. По рас­ска­зу свя­щен­ни­ка Ва­си­лия Шу­ст­и­на, ду­хов­но­го сы­на о. Вар­со­но­фия, де­ло об­сто­я­ло ина­че: «На­шлись лю­ди, ко­то­рым муд­рость ба­тюш­ки (о. Вар­со­но­фия. – И. Д.) не да­ва­ла жить, и враг не дре­мал. По­се­лил­ся в ски­ту некто Ми­тя Кос­но­языч­ный из го­ро­да Ко­зель­ска. Был он пья­ни­ца и тай­но раз­вра­щал мо­на­хов. Ба­тюш­ка не мог это­го тер­петь и вы­се­лил его из ски­та. Сей­час же про­тив ба­тюш­ки от­кры­то опол­чил­ся це­лый ле­ги­он... В Оп­ти­ну при­е­ха­ла од­на из жен­щин пе­тер­бург­ско­го ре­ли­ги­оз­но-по­ли­ти­че­ско­го круж­ка гра­фи­ни Иг­на­тье­вой и со­бра­ла про­тив ба­тюш­ки все об­ви­не­ния, ка­кие толь­ко мож­но бы­ло из­мыс­лить. При­ез­жав­ший в Оп­ти­ну епи­скоп Се­ра­фим (Чи­ча­гов) обе­лил ба­тюш­ку, но де­ло его от­зы­ва из Оп­ти­ной уже бы­ло где-то ре­ше­но. Отец Вар­со­но­фий дол­жен был по­ки­нуть скит...»^[3]

В Ки­ши­не­ве вла­ды­ка Се­ра­фим про­слу­жил до 1912 го­да, ко­гда был на­зна­чен ар­хи­епи­ско­пом Твер­ским и Ка­шин­ским.

Ре­во­лю­ция 1917 го­да за­ста­ла ар­хи­епи­ско­па Се­ра­фи­ма в Санкт-Пе­тер­бур­ге; вер­нув­шись в Тверь, он узнал, что епар­хи­аль­ный съезд про­го­ло­со­вал за уда­ле­ние его из епар­хии и Си­нод, ру­ко­во­ди­мый обер-про­ку­ро­ром Льво­вым, от­пра­вил его на по­кой.

Ар­хи­епи­скоп Се­ра­фим был из­бран чле­ном По­мест­но­го Со­бо­ра 1917/18 го­дов. По­сле Со­бо­ра он был воз­ве­ден в сан мит­ро­по­ли­та с на­зна­че­ни­ем в Вар­ша­ву, но из-за сло­жив­шей­ся по­ли­ти­че­ской об­ста­нов­ки не смог от­пра­вить­ся к ме­сту на­зна­че­ния, по­се­лил­ся в Москве и слу­жил в раз­лич­ных хра­мах.

Во вре­мя Пер­вой ми­ро­вой вой­ны из Поль­ши бы­ло эва­ку­и­ро­ва­но в Рос­сию по­чти все пра­во­слав­ное ду­хо­вен­ство. По­сле за­клю­че­ния Брест­ско­го ми­ра воз­ник во­прос о воз­вра­ще­нии в Поль­шу ду­хо­вен­ства и иму­ще­ства Пра­во­слав­ной Церк­ви. Мит­ро­по­лит Се­ра­фим по­дал за­яв­ле­ние в Со­вет На­род­ных Ко­мис­са­ров с прось­бой раз­ре­шить ему вме­сте с ду­хо­вен­ством вы­ехать в Поль­шу, но по­лу­чил от­каз. Вско­ре на­ча­лась граж­дан­ская вой­на, и все хло­по­ты по пе­ре­ез­ду в По­льшу при­шлось от­ло­жить. Вла­ды­ка по­се­лил­ся в Чер­ни­гов­ском ски­ту око­ло Тро­и­це-Сер­ги­е­вой Лав­ры, где про­жил, по­чти не вы­ез­жая, до кон­ца 1920 го­да. В ян­ва­ре 1921 го­да он по­лу­чил пред­пи­са­ние Си­но­да о необ­хо­ди­мо­сти уско­рить воз­вра­ще­ние в Вар­ша­ву пра­во­слав­но­го ду­хо­вен­ства и цер­ков­но­го иму­ще­ства. До него до­хо­ди­ли слу­хи о бед­ствен­ном по­ло­же­нии пра­во­слав­но­го на­се­ле­ния Поль­ши, ко­то­рое за вре­мя вой­ны по­чти ли­ши­лось хра­мов и ду­хо­вен­ства. Мит­ро­по­лит об­ра­тил­ся к управ­ля­ю­ще­му де­ла­ми Сов­нар­ко­ма Гор­бу­но­ву и в На­род­ный Ко­мис­са­ри­ат ино­стран­ных дел с прось­бой вы­яс­нить во­прос об от­прав­ке в Поль­шу. И по­лу­чил от­вет, что де­ло мо­жет быть рас­смот­ре­но по при­бы­тии в Моск­ву офи­ци­аль­но­го поль­ско­го пред­ста­ви­тель­ства. Вес­ной 1921 го­да в Моск­ву при­бы­ли пред­ста­ви­те­ли Поль­ши; вла­ды­ка по­се­тил их и объ­яс­нил необ­хо­ди­мость воз­вра­ще­ния в Поль­шу ду­хо­вен­ства. Тот­час по­сле по­се­ще­ния по­ля­ков у него был про­из­ве­ден обыск и изъ­ято два пись­ма: од­но – гла­ве ка­то­ли­че­ской церк­ви в Поль­ше кар­ди­на­лу Ка­пов­ско­му, дру­гое – про­то­и­е­рею Врублев­ско­му, пред­став­ляв­ше­му в Вар­ша­ве ин­те­ре­сы пра­во­слав­но­го ду­хо­вен­ства. 11 мая 1921 го­да вла­ды­ка был вы­зван на до­прос в ЧК к неко­е­му Шпиц­бер­гу для объ­яс­не­ний от­но­си­тель­но пи­сем.

По­сле ухо­да мит­ро­по­ли­та Шпиц­берг со­ста­вил за­клю­че­ние, что ни­ко­им об­ра­зом нель­зя от­пус­кать Чи­ча­го­ва в Поль­шу, где он бу­дет дей­ство­вать «как эмис­сар рос­сий­ско­го пат­ри­ар­ха» и «ко­ор­ди­ни­ро­вать – про­тив рус­ских тру­дя­щих­ся масс за гра­ни­цей фронт низ­вер­жен­ных рос­сий­ских по­ме­щи­ков и ка­пи­та­ли­стов под фла­гом «дру­жи­ны дру­зей Иису­са». Шпиц­берг по­тре­бо­вал за­клю­чить мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма в Ар­хан­гель­ский конц­ла­герь. С этим со­гла­си­лись на­чаль­ник 7-го от­де­ла СО ВЧК Сам­со­нов и его за­ме­сти­тель Агра­нов. В то же вре­мя сек­рет­ный со­труд­ник ЧК до­нес, что вла­ды­ка аги­ти­ру­ет про­тив изъ­я­тия цер­ков­ных цен­но­стей. 24 июня 1921 го­да со­сто­я­лось за­се­да­ние су­деб­ной Трой­ки ВЧК в со­ста­ве Сам­со­но­ва, Апе­те­ра и Фельд­ма­на, ко­то­рые по­ста­но­ви­ли: «За­клю­чить граж­да­ни­на Чи­ча­го­ва в Ар­хан­гель­ский конц­ла­герь сро­ком на два го­да», но не от­да­ли рас­по­ря­же­ние о его аре­сте и эта­пи­ро­ва­нии. И вла­ды­ка про­дол­жал жить на во­ле и слу­жить в хра­мах Моск­вы, меж­ду тем как срок за­клю­че­ния уже на­чал от­счет; мит­ро­по­ли­та аре­сто­ва­ли толь­ко 12 сен­тяб­ря 1921 го­да и по­ме­сти­ли в Та­ган­скую тюрь­му.

Сра­зу же по­сле его аре­ста На­та­лья и Ека­те­ри­на Чи­ча­го­вы ста­ли хло­по­тать пе­ред Ка­ли­ни­ным о смяг­че­нии уча­сти от­ца. Они про­си­ли, чтобы вла­сти осво­бо­ди­ли его или хо­тя бы оста­ви­ли в за­клю­че­нии в Москве, учи­ты­вая воз­раст и бо­лез­ни. Ка­ли­нин на­пи­сал, что мож­но оста­вить в мос­ков­ской тюрь­ме «при­бли­зи­тель­но на пол­го­ди­ка». 13 ян­ва­ря на­чаль­ни­ком 6-го сек­рет­но­го от­де­ле­ния ВЧК Рут­ков­ским по рас­по­ря­же­нию ВЦИК бы­ло со­став­ле­но за­клю­че­ние по «де­лу» мит­ро­по­ли­та: «С упро­че­ни­ем по­ло­же­ния ре­во­лю­ци­он­ной со­ввла­сти в усло­ви­ях на­сто­я­ще­го вре­ме­ни гр. Чи­ча­гов бес­си­лен пред­при­нять что-ли­бо ощу­ти­тель­но враж­деб­ное про­тив РСФСР. К то­му же, при­ни­мая во вни­ма­ние его стар­че­ский воз­раст 65 лет, по­ла­гаю, по­ста­нов­ле­ние о вы­сыл­ке на 2 го­да при­ме­нить услов­но, осво­бо­див гр. Чи­ча­го­ва Л.М. из-под стра­жи». 14 ян­ва­ря 1922 го­да пре­зи­ди­ум ВЧК по­ста­но­вил осво­бо­дить мит­ро­по­ли­та из-под стра­жи; 16 ян­ва­ря он вы­шел на сво­бо­ду. Всю зи­му вла­ды­ка тя­же­ло бо­лел.
Од­на­ко ГПУ во­все не со­би­ра­лось от­пус­кать его на во­лю – и здесь не име­ли зна­че­ния ни воз­раст, ни бо­лез­ни свя­ти­те­ля, а толь­ко це­ли са­мо­го учре­жде­ния. Его пре­сле­до­ва­ли и ссы­ла­ли не из-за про­ти­во­прав­ных по­ступ­ков, а стре­мясь на­не­сти Церк­ви как мож­но боль­ший урон. 22 ап­ре­ля 1922 го­да Рут­ков­ский дал но­вое за­клю­че­ние по «де­лу» мит­ро­по­ли­та: «При­ни­мая во вни­ма­ние, что Бе­ла­ви­ным, сов­мест­но с Си­но­дом, по-преж­не­му ве­дет­ся ре­ак­ци­он­ная по­ли­ти­ка про­тив со­вет­ской вла­сти и что при на­ли­чии в Си­но­де из­вест­но­го ре­ак­ци­о­не­ра Чи­ча­го­ва ло­яль­ное к вла­сти ду­хо­вен­ство^[4] не осме­ли­ва­ет­ся от­кры­то про­яв­лять свою ло­яль­ность из-за бо­яз­ни ре­прес­сий со сто­ро­ны Чи­ча­го­ва, а так­же и то, что глав­ная при­чи­на по­сле­до­вав­ше­го осво­бож­де­ния Чи­ча­го­ва от на­ка­за­ния его, яко­бы острое бо­лез­нен­ное со­сто­я­ние, не на­хо­дит се­бе оправ­да­ния по­сле его осво­бож­де­ния и ни­сколь­ко не ме­ша­ет Чи­ча­го­ву за­ни­мать­ся де­ла­ми управ­ле­ния ду­хо­вен­ства, по­ла­гаю... Чи­ча­го­ва Лео­ни­да Ми­хай­ло­ви­ча... за­дер­жать и от­пра­вить этап­ным по­ряд­ком в рас­по­ря­же­ние Ар­хан­гель­ско­го гу­б­от­де­ла для все­ле­ния на ме­сто­жи­тель­ство, как адми­ни­стра­тив­но­го ссыль­но­го сро­ком по 24 июня 1923 г.»

25 ап­ре­ля су­деб­ная кол­ле­гия ГПУ под пред­се­да­тель­ством Ун­ш­лих­та при­го­во­ри­ла мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма к ссыл­ке в Ар­хан­гель­скую об­ласть.
В мае 1922 го­да вла­ды­ка при­был в Ар­хан­гельск в са­мый раз­гар аре­стов и су­деб­ных про­цес­сов по де­лам об изъ­я­тии цер­ков­ных цен­но­стей. И сра­зу же ГПУ воз­на­ме­ри­лось его до­про­сить, чтобы узнать его мне­ние о ме­ро­при­я­ти­ях, ка­са­ю­щих­ся изъ­я­тия цер­ков­ных цен­но­стей. Мит­ро­по­лит был бо­лен, явить­ся в ГПУ не мог и из­ло­жил свое суж­де­ние пись­мен­но. «Жи­вя в сто­роне от цер­ков­но­го управ­ле­ния и его рас­по­ря­же­ний, – пи­сал он, – я толь­ко из­да­ли на­блю­дал за со­бы­ти­я­ми и не участ­во­вал в во­про­се об изъ­я­тии цен­но­стей из хра­мов для по­мо­щи го­ло­да­ю­ще­му на­се­ле­нию. Все на­пи­сан­ное в совре­мен­ной пе­ча­ти по об­ви­не­нию епи­ско­пов и ду­хо­вен­ства в несо­чув­ствии к по­жерт­во­ва­нию цер­ков­ных цен­но­стей на на­род­ные нуж­ды пре­ис­пол­ня­ло мое серд­це же­сто­кой оби­дой и бо­лью, ибо мно­го­лет­ний слу­жеб­ный опыт мой, близ­кое зна­ком­ство с ду­хо­вен­ством и на­ро­дом сви­де­тель­ство­ва­ли мне, что в пра­во­слав­ной Рос­сии не мо­жет быть ве­ру­ю­ще­го хри­сти­а­ни­на, и тем бо­лее епи­ско­па или свя­щен­ни­ка, до­ро­жа­ще­го мерт­вы­ми цен­но­стя­ми, цер­ков­ны­ми укра­ше­ни­я­ми, ме­тал­лом и кам­ня­ми бо­лее, чем жи­вы­ми бра­тья­ми и сест­ра­ми, стра­да­ю­щи­ми от го­ло­да, уми­ра­ю­щи­ми от ис­то­ще­ния и бо­лез­ней... Чув­ство­ва­лось, что по чьей-то вине про­изо­шло ро­ко­вое недо­ра­зу­ме­ние...»

В Ар­хан­гель­ске мит­ро­по­лит про­жил до кон­ца ап­ре­ля 1923 го­да, а за­тем с раз­ре­ше­ния ВЦИК пе­ре­ехал в Моск­ву; ни в ка­ких цер­ков­ных де­лах уча­стия не при­ни­мал, на служ­бу ез­дил в Да­ни­лов мо­на­стырь к сво­е­му ду­хов­ни­ку ар­хи­манд­ри­ту Ге­ор­гию Лав­ро­ву и ар­хи­епи­ско­пу Фе­о­до­ру (Поз­де­ев­ско­му), сам по­чти ни­где не бы­вал и у се­бя ма­ло ко­го при­ни­мал.
Мно­гое в жиз­ни се­ми­де­ся­ти­лет­не­го стар­ца бы­ло свя­за­но с пре­по­доб­ным Се­ра­фи­мом Са­ров­ским. Да­же те­перь, два­дцать лет спу­стя по­сле ка­но­ни­за­ции пре­по­доб­но­го, ГПУ ста­ви­ло ему в ви­ну ор­га­ни­за­цию тор­жеств: «1б ап­ре­ля 1924 го­да гр. Чи­ча­гов Лео­нид Ми­хай­ло­вич был аре­сто­ван сек­рет­ным от­де­лом ОГПУ по име­ю­щим­ся ма­те­ри­а­лам: в 1903 го­ду Чи­ча­го­ву бы­ло по­ру­че­но ру­ко­вод­ство и ор­га­ни­за­ция от­кры­тия мо­щей Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го...»

Аре­сто­ван­ный мит­ро­по­лит да­вал объ­яс­не­ния сле­до­ва­те­лю ГПУ Ка­зан­ско­му от­но­си­тель­но сво­е­го уча­стия в от­кры­тии мо­щей пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма: «Я при­ни­мал непо­сред­ствен­ное уча­стие в от­кры­тии мо­щей Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го по рас­по­ря­же­нию Си­но­да, утвер­жден­но­му Ни­ко­ла­ем; по­след­ний узнал о мо­ей бли­зо­сти к Ди­ве­ев­ско­му мо­на­сты­рю от быв­шей кня­ги­ни Ми­ли­цы Ива­нов­ны. Я знаю, что Се­ра­фим был осо­бо чти­мым угод­ни­ком у Ро­ма­но­вых. При­бли­зи­тель­но лет за 5 до от­кры­тия мо­щей Се­ра­фи­ма я на­пи­сал из раз­ных ис­точ­ни­ков «Ле­то­пись Се­ра­фи­мо-Ди­ве­ев­ско­го мо­на­сты­ря».

След­ствие ин­те­ре­со­ва­лось, нет ли в «Ле­то­пи­си» на­ме­ков на ре­во­лю­ци­он­ные со­бы­тия, на совре­мен­ную сму­ту в го­су­дар­стве, в Церк­ви и в об­ще­стве в свя­зи с рас­ска­зом о том, что вы­ко­пан­ную по бла­го­сло­ве­нию пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма ка­нав­ку ан­ти­христ не пе­рей­дет. Вла­ды­ка от­ве­чал: «Го­во­ря о «ка­нав­ках»... я под­ра­зу­ме­ваю рас­по­ря­же­ние Се­ра­фи­ма о вы­ры­тии ка­нав и пред­ска­за­ния его в свя­зи с бу­ду­щей ис­то­ри­ей Лав­ры, ко­то­рая долж­на быть вы­стро­е­на на этом око­пан­ном ме­сте, о судь­бе этой Лав­ры и ка­на­вок в дни ан­ти­хри­ста. Но ни­ка­ких на­ме­ков на сму­ту в го­су­дар­стве, в Церк­ви, в об­ще­стве моя кни­га не со­дер­жит».

8 мая 1924 го­да пат­ри­арх Ти­хон по­дал в ОГПУ хо­да­тай­ство об осво­бож­де­нии на­хо­див­ше­го­ся в Бу­тыр­ской тюрь­ме мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма, пре­ста­ре­ло­го и боль­но­го, за ло­яль­ное от­но­ше­ние ко­то­ро­го к су­ще­ству­ю­щей граж­дан­ской вла­сти он, пат­ри­арх Ти­хон, ру­ча­ет­ся.

Пись­мо бы­ло по­лу­че­но Туч­ко­вым на сле­ду­ю­щий день и остав­ле­но без по­след­ствий, де­ло шло сво­им че­ре­дом. На­ко­нец, 17 июля 1924 го­да упол­но­мо­чен­ный ОГПУ Гудзь пред­ло­жил осво­бо­дить мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма из-под стра­жи, и вско­ре тот был осво­бож­ден. В это вре­мя вла­сти при­ка­за­ли жи­ву­щим в Москве ар­хи­ере­ям по­ки­нуть го­род. Вла­ды­ка хо­тел по­се­лить­ся в Ди­ве­ев­ском мо­на­сты­ре, но игу­ме­ния мо­на­сты­ря Алек­сандра (Тра­ков­ская) ему в этом от­ка­за­ла.

Мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма при­ня­ла игу­ме­ния Ар­се­ния (Доб­ро­нра­во­ва) в Вос­кре­сен­ский-Фе­о­до­ров­ский жен­ский мо­на­стырь, на­хо­див­ший­ся око­ло го­ро­да Шуи Вла­ди­мир­ской об­ла­сти^[5].

Вла­ды­ка при­е­хал с до­че­рью На­та­льей (в мо­на­ше­стве Се­ра­фи­ма), ко­то­рая бы­ла очень близ­ка к от­цу и мно­го по­мо­га­ла ему в за­клю­че­нии и ссыл­ке.

В мо­на­сты­ре мит­ро­по­лит ча­сто слу­жил, а в вос­крес­ные и празд­нич­ные дни все­гда. По­сле та­ких служб устра­и­вал­ся празд­нич­ный обед, на ко­то­ром при­сут­ство­вал и мит­ро­по­лит Се­ра­фим.

Пре­крас­ный зна­ток пе­ния и сам со­чи­ни­тель ду­хов­ной му­зы­ки, мит­ро­по­лит Се­ра­фим боль­шое вни­ма­ние уде­лял цер­ков­но­му хо­ру, ра­зу­чи­вая с мо­на­стыр­ски­ми пев­чи­ми пес­но­пе­ния и про­во­дя спев­ки.

Бла­жен­ны го­ды, ко­то­рые он про­жил в мо­на­сты­ре. Ред­кост­ный мир ца­рил сре­ди се­стер, лю­бив­ших и по­чи­тав­ших свою игу­ме­нию как первую по­движ­ни­цу и са­мо­го сми­рен­но­го в мо­на­сты­ре че­ло­ве­ка. И ка­кое удо­воль­ствие бы­ло слу­шать мит­ро­по­ли­та, ко­гда он чи­тал вто­рую часть «Ле­то­пи­си Се­ра­фи­мо-Ди­ве­ев­ско­го мо­на­сты­ря», опи­сы­ва­ю­щую со­бы­тия, пред­ше­ство­вав­шие ка­но­ни­за­ции пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма. В «Ле­то­пи­си» бы­ла по­дроб­но опи­са­на та сму­та, ко­то­рая про­изо­шла в Си­но­де, ко­гда при­шло вре­мя все­цер­ков­но про­сла­вить пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма. До ре­во­лю­ции ру­ко­пись не бы­ла до­пу­ще­на к пе­ча­ти цен­зу­рой, а по­сле ре­во­лю­ции пре­кра­ти­лось хри­сти­ан­ское кни­го­пе­ча­та­ние. «Ле­то­пись» впо­след­ствии бы­ла аре­сто­ва­на на од­ном из обыс­ков и про­па­ла.

В 1928 го­ду мит­ро­по­лит Се­ра­фим был на­зна­чен управ­ля­ю­щим Санкт-Пе­тер­бург­ской епар­хи­ей. За два го­да, что он про­жил в мо­на­сты­ре, все при­вык­ли к вла­ды­ке и по­лю­би­ли его. Уча­стие в бо­го­слу­же­ни­ях и са­ма жизнь мно­го зна­ю­ще­го мит­ро­по­ли­та, участ­ни­ка тор­же­ствен­ной ка­но­ни­за­ции пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма, вос­по­ми­на­ния о встре­чах с людь­ми, знав­ши­ми пре­по­доб­но­го, и чте­ние «Ле­то­пи­си» весь­ма укра­ша­ли мно­госкорб­ную в на­сто­я­щих усло­ви­ях мо­на­стыр­скую жизнь. Про­во­ды бы­ли тро­га­тель­ные и груст­ные. Мо­на­хи­ни по­ни­ма­ли, что рас­ста­ют­ся с ним на­все­гда. Вме­сте с вла­ды­кой игу­ме­ния Ар­се­ния от­пу­сти­ла мо­на­хинь Се­ва­сти­а­ну и Ве­ру, ко­то­рые по­мо­га­ли ему в мо­на­сты­ре и впо­след­ствии по­мо­га­ли ему по хо­зяй­ству до са­мо­го его аре­ста.

В то вре­мя, ко­гда дру­гие ар­хи­ереи ко­ле­ба­лись в при­зна­нии ка­но­нич­но­сти вла­сти мит­ро­по­ли­та Сер­гия (Стра­го­род­ско­го), мит­ро­по­лит Се­ра­фим при­знал ее сра­зу. Че­ло­век по­ряд­ка, при­вык­ший мыс­лить в ка­те­го­ри­ях стро­гой иерар­хии, он счи­тал вос­ста­нов­ле­ние цен­тра­ли­зо­ван­ной вла­сти наи­бо­лее важ­ным де­лом. По от­но­ше­нию к вла­сти вла­ды­ка при­дер­жи­вал­ся прин­ци­па: «За­кон су­ров, но это за­кон».

Свою первую ли­тур­гию в Пе­тер­бур­ге он со­вер­шил в Пре­об­ра­жен­ском со­бо­ре на Ли­тей­ном про­спек­те, где ко­гда-то был ста­ро­стой.

Ре­зи­ден­ция мит­ро­по­ли­та бы­ла в Но­во­де­ви­чьем мо­на­сты­ре. В первую же неде­лю прав­ле­ния он со­брал здесь свя­щен­ни­ков го­ро­да и, ука­зав им, что «не их де­ло цер­ков­ная по­ли­ти­ка и не им осуж­дать ар­хи­ере­ев», на­чал от­чи­ты­вать за те непо­ряд­ки, ко­то­рые успел под­ме­тить за ли­тур­ги­ей. Он ка­те­го­ри­че­ски за­пре­тил про­ве­де­ние ис­по­ве­ди во вре­мя ли­тур­гии, так же как и об­щую ис­по­ведь.

Вла­ды­ка слу­жил каж­дое вос­кре­се­нье в од­ном из хра­мов го­ро­да или при­го­ро­да. По­сле служ­бы он про­по­ве­до­вал. В крат­ких и силь­ных сло­вах он разъ­яс­нял смысл Та­ин­ства, как силь­на мо­лит­ва по­сле пре­су­ществ­ле­ния Да­ров:

– Дух Свя­той, – го­во­рил мит­ро­по­лит, — пре­су­ществ­ля­ет на пре­сто­ле Да­ры, но Он схо­дит и на каж­до­го из нас, об­нов­ля­ет на­ши ду­ши, ум­ствен­ные си­лы, вся­кая мо­лит­ва, ес­ли она про­из­но­сит­ся от все­го серд­ца, бу­дет ис­пол­не­на.

И ко­гда мит­ро­по­лит по­сле бла­го­сло­ве­ния Да­ров пре­кло­нял ко­ле­ни, при­па­дая к пре­сто­лу, все мо­ля­щи­е­ся па­да­ли ниц.

Осо­бен­ную важ­ность он ви­дел в со­хра­не­нии Та­инств, как они за­по­ве­да­ны цер­ков­ной тра­ди­ци­ей и свя­ты­ми от­ца­ми. Свя­щен­ник Ва­лен­тин Свен­циц­кий пи­сал о вла­ды­ке, что тот в сво­ем до­кла­де про­тив об­щей ис­по­ве­ди, меж­ду про­чим, го­во­рил: «Ни­ка­кой об­щей ис­по­ве­ди не су­ще­ство­ва­ло ни в древ­но­сти, ни впо­след­ствии, и ни­где о ней не упо­ми­на­ет­ся на про­тя­же­нии всей ис­то­рии Пра­во­слав­ной Церк­ви... Уста­нов­ле­ние об­щей ис­по­ве­ди яв­ля­ет­ся яв­ной за­ме­ной но­во­за­вет­но­го Та­ин­ства вет­хо­за­вет­ным об­ря­дом».

По пят­ни­цам в Зна­мен­ской церк­ви у Мос­ков­ско­го вок­за­ла, где был при­дел пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма, мит­ро­по­лит чи­тал ака­фист пре­по­доб­но­му. Чи­тал на­изусть, а по­сле ака­фи­ста бе­се­до­вал с на­ро­дом.

Осо­бо по­чи­тал вла­ды­ка Ца­ри­цу Небес­ную и ча­сто го­во­рил о боль­шой люб­ви Бо­жи­ей Ма­те­ри к зем­ле Рус­ской. «Эта лю­бовь яви­лась в мно­го­чис­лен­ных ико­нах Бо­жи­ей Ма­те­ри на Свя­той Ру­си. Но рос­ли на­ши гре­хи и без­за­ко­ния: Бо­жия Ма­терь от­сту­пи­ла от нас, и скры­лись свя­тые чу­до­твор­ные ико­ны Ца­ри­цы Небес­ной, и по­ка не бу­дет зна­ме­ния от свя­той чу­до­твор­ной ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри, не по­ве­рю, что мы про­ще­ны. Но я ве­рю, что та­кое вре­мя бу­дет и мы до него до­жи­вем».

Всю жизнь мит­ро­по­лит бо­рол­ся за чи­сто­ту пра­во­сла­вия. Свя­той пра­вед­ный Иоанн Крон­штадт­ский неза­дол­го до сво­ей смер­ти, бла­го­слов­ляя его в по­след­ний раз, ска­зал:

– Я мо­гу по­кой­но уме­реть, зная, что ты и прео­свя­щен­ный Гер­мо­ген^[6] бу­де­те про­дол­жать мое де­ло, бу­де­те бо­роть­ся за пра­во­сла­вие, на что я вас и бла­го­слов­ляю.

Всю жизнь вла­ды­ка за­ни­мал­ся бла­го­тво­ри­тель­но­стью. Еще бу­дучи во­ен­ным, он об­ра­тил вни­ма­ние на бес­по­мощ­ность лиц во­ен­но­го ве­дом­ства, рас­стро­ив­ших свое здо­ро­вье во вре­мя про­хож­де­ния служ­бы. Он учре­дил бла­го­тво­ри­тель­ное об­ще­ство по­мо­щи во­ен­ным, ко­то­рые бы­ли не в со­сто­я­нии вслед­ствие бо­лез­ни слу­жить и бы­ли вы­нуж­де­ны вы­хо­дить в от­став­ку до при­об­ре­те­ния прав на пен­сию.

Мит­ро­по­лит Се­ра­фим за­бо­тил­ся о де­тях-си­ро­тах, ро­ди­те­ли ко­то­рых по­гиб­ли на войне. Ши­ро­кая бес­плат­ная ме­ди­цин­ская прак­ти­ка вла­ды­ки бы­ла на­прав­ле­на на об­лег­че­ние стра­да­ний страж­ду­щих. Во вре­мя рус­ско-япон­ской вой­ны по его бла­го­сло­ве­нию фор­ми­ро­ва­лись са­ни­тар­ные по­ез­да, и он сам со­би­рал по­жерт­во­ва­ния.

При­да­вая огром­ное зна­че­ние воз­рож­де­нию при­ход­ской жиз­ни, вла­ды­ка Се­ра­фим счи­тал необ­хо­ди­мым через при­ход­ские со­ве­ты ор­га­ни­зо­вы­вать шко­лы, биб­лио­те­ки и сто­ло­вые.

Сам от­ве­дав го­речь уз и ссыл­ки, он с лю­бо­вью и бла­го­го­ве­ни­ем хо­ро­нил умер­ше­го в тюрь­ме ар­хи­епи­ско­па Ила­ри­о­на (Тро­иц­ко­го). Те­ло его вы­да­ли род­ствен­ни­кам в гру­бо ско­ло­чен­ном гро­бу. Ко­гда гроб от­кры­ли, ни­кто не узнал вла­ды­ку, так из­ме­ни­ли его внеш­ность за­клю­че­ние и бо­лезнь. Вла­ды­ка Се­ра­фим при­нес свое бе­лое об­ла­че­ние и бе­лую мит­ру. По об­ла­че­нии те­ло ар­хи­епи­ско­па по­ло­жи­ли в дру­гой гроб. От­пе­ва­ние со­вер­шал сам мит­ро­по­лит Се­ра­фим в со­слу­же­нии ше­сти ар­хи­ере­ев и мно­же­ства ду­хо­вен­ства.

У вла­ды­ки Се­ра­фи­ма бы­ло мно­го ду­хов­ных де­тей. Со­хра­ни­лось его пись­мо из ссыл­ки (Ар­хан­гельск, 1922 год) ду­хов­но­му сы­ну Алек­сею Бе­ля­е­ву^[7]. Вот вы­держ­ка из него: «Все мы лю­ди, и нель­зя, чтобы жи­тей­ское мо­ре не пе­ни­лось сво­и­ми сра­мо­та­ми, грязь не всплы­ва­ла бы на­ру­жу и этим не очи­ща­лась бы глу­би­на це­лой сти­хии.

Ты же будь толь­ко с Хри­стом, еди­ной Прав­дой, Ис­ти­ной и Лю­бо­вью, а с Ним все пре­крас­но, все по­нят­но, все чи­сто и уте­ши­тель­но. Отой­ди умом и серд­цем, по­мыс­ла­ми от зла, ко­то­рое власт­ву­ет над без­бла­го­дат­ны­ми, и за­боть­ся об од­ном – хра­нить в се­бе, по ве­ре, бо­же­ствен­ную бла­го­дать, через ко­то­рую все­ля­ет­ся в нас Хри­стос и Его мир.

Не ви­деть это­го зла нель­зя; но ведь вполне воз­мож­но не до­пус­кать, чтобы оно от­вле­ка­ло от Бо­жи­ей прав­ды. Да, оно есть и ужас­но по сво­им про­яв­ле­ни­ям, но как несчаст­ны те, ко­то­рые ему под­чи­ня­ют­ся. Ведь мы не от­ка­зы­ва­ем­ся изу­чать ис­ти­ну и слу­шать ум­ных лю­дей, по­то­му что су­ще­ству­ют сре­ди нас су­ма­сшед­шие в боль­ни­це и на сво­бо­де. Та­кие фак­ты не от­вра­ща­ют от жиз­ни; сле­до­ва­тель­но, с пу­ти прав­ды и добра не долж­но нас сби­вать то, что вре­ме­на­ми злая си­ла про­яв­ля­ет свое зем­ное мо­гу­ще­ство. Бог по­ру­га­ем не бы­ва­ет, а че­ло­век что по­се­ет, то и по­жнет.
Учись внут­рен­ней мо­лит­ве, чтобы она бы­ла не за­ме­че­на по тво­ей внеш­но­сти и ни­ко­го не сму­ща­ла. Чем бо­лее мы за­ня­ты внут­рен­ней мо­лит­вой, тем пол­нее, ра­зум­нее и от­рад­нее на­ша жизнь во­об­ще. И вре­мя про­хо­дит неза­мет­нее, быст­рее. Для то­го осо­бен­но по­лез­на Иису­со­ва мо­лит­ва и соб­ствен­ные ко­рот­кие из­ре­че­ния «по­мо­ги мне, Гос­по­ди» или «за­щи­ти и укре­пи», или «на­учи» и проч.

Мо­ля­щий­ся внут­ренне, смот­рит на все внеш­нее рав­но­душ­но, рас­се­ян­но, ибо эта мо­лит­ва не ум­ствен­ная, а сер­деч­ная, от­де­ля­ю­щая от по­верх­но­сти зем­ли и при­бли­жа­ю­щая к неви­ди­мо­му Небу.

Учись про­щать всем их недо­стат­ки и ошиб­ки и вви­ду под­чи­не­ния их злой си­ле, и, несо­мнен­но, ненор­маль­но­го со­сто­я­ния ду­ха. Го­во­ри се­бе:
«По­мо­ги ему, Гос­по­ди, ибо он ду­хов­но бо­лен!» Та­кое со­зна­ние по­ме­ша­ет осуж­де­нию, ибо су­дить мо­жет толь­ко тот, кто сам со­вер­шен и не оши­ба­ет­ся, все зна­ет, а глав­ное, зна­ет на­вер­ное, что че­ло­век дей­ству­ет не по об­сто­я­тель­ствам, сло­жив­шим­ся во­круг него, а по сво­е­му про­из­во­ле­нию, по сво­ей стра­сти».

В Пе­тер­бур­ге мит­ро­по­лит про­слу­жил пять лет; 14 ок­тяб­ря 1933 го­да ука­зом Си­но­да он был от­прав­лен на по­кой. 24 ок­тяб­ря он со­вер­шил свою по­след­нюю служ­бу в Спа­со-Пре­об­ра­жен­ском со­бо­ре и ве­че­ром вы­ехал в Моск­ву. Пер­вое вре­мя вла­ды­ка жил в ре­зи­ден­ции мит­ро­по­ли­та Сер­гия (Стра­го­род­ско­го), по­ка подыс­ки­ва­ли жи­ли­ще. В на­ча­ле 1934 го­да он по­се­лил­ся в Ма­ла­хов­ке, а за­тем пе­ре­ехал на стан­цию Удель­ная, где арен­до­вал пол­да­чи. Это бы­ли две неболь­шие ком­на­ты и кух­ня. В од­ной ком­на­те бы­ла устро­е­на спаль­ня вла­ды­ки, с боль­шим ко­ли­че­ством книг, икон и ра­бо­чим пись­мен­ным сто­лом. Дру­гая ком­на­та от­ве­де­на под сто­ло­вую-го­сти­ную. Здесь сто­я­ли обе­ден­ный стол, фис­гар­мо­ния и ди­ван; на стене ви­сел боль­шой об­раз Спа­си­те­ля в бе­лом хи­тоне^[8], на­пи­сан­ный вла­ды­кой.

Спо­кой­ны­ми и без­мя­теж­ны­ми бы­ли по­след­ние ме­ся­цы жиз­ни мит­ро­по­ли­та в Удель­ной. Са­мое скорб­ное это бы­ли ста­рость и свя­зан­ные с нею бо­лез­ни. Он силь­но стра­дал от ги­пер­то­нии, одыш­ки, по­след­нее вре­мя от во­дян­ки, так что пе­ре­дви­гал­ся с тру­дом и из до­ма по­чти не вы­хо­дил. Днем к нему при­хо­ди­ли ду­хов­ные де­ти, иные при­ез­жа­ли из Пе­тер­бур­га; по­се­ща­ли вла­ды­ку мит­ро­по­ли­ты Алек­сий (Си­ман­ский) и Ар­се­ний (Стад­ниц­кий), при­ез­жая на за­се­да­ния Си­но­да. Ве­че­ра­ми, ко­гда все рас­хо­ди­лись, мит­ро­по­лит са­дил­ся за фис­гар­мо­нию и дол­го-дол­го иг­рал из­вест­ную ду­хов­ную му­зы­ку или со­чи­нял сам. И то­гда мир и по­кой раз­ли­ва­лись по­всю­ду. Бла­го­дат­ная жизнь под­хо­ди­ла к кон­цу. Ее оста­ва­лось немно­го. И что еще сде­лать, как еще при немо­щах и бо­лез­нях по­тру­дить­ся Гос­по­ду. И так хо­те­лось един­ствен­но­го – быть ря­дом с пре­по­доб­ным, ко­то­ро­му он по­слу­жил ко­гда-то.

Но что же мо­жет воз­не­сти в те оби­те­ли, где он оби­та­ет, всю жизнь рас­пи­нав­ший в се­бе плоть с ее страстьми и по­хотьми? Толь­ко му­че­ни­че­ство. Пер­во­хри­сти­ан­ский ве­нец.

Мит­ро­по­ли­та аре­сто­ва­ли глу­бо­кой осе­нью 1937 го­да. Ему бы­ло во­семь­де­сят че­ты­ре го­да, и несколь­ко по­след­них дней он чув­ство­вал се­бя со­вер­шен­но боль­ным, так что со­труд­ни­ки НКВД за­труд­ни­лись уво­зить его в аре­стант­ской ма­шине – вы­зва­ли ско­рую по­мощь и от­вез­ли в Та­ган­скую тюрь­му. Они ре­ши­ли его убить. До­прос был фор­маль­но­стью. 7 де­каб­ря Трой­ка НКВД по­ста­но­ви­ла: мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма – рас­стре­лять.

Все­го в тот день Трой­кой НКВД по Мос­ков­ской об­ла­сти бы­ло при­го­во­ре­но к рас­стре­лу несколь­ко де­сят­ков че­ло­век. При­го­во­рен­ных раз­де­ли­ли на несколь­ко пар­тий. В пер­вый день, 9 де­каб­ря, рас­стре­ля­ли пять че­ло­век, на сле­ду­ю­щий день – со­рок од­но­го че­ло­ве­ка, на дру­гой день еще пять че­ло­век и сре­ди них мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма. Рас­стре­ли­ва­ли непо­да­ле­ку от де­рев­ни Бу­то­во ря­дом с Моск­вой в про­стор­ной то­гда ду­бо­вой ро­ще, ко­то­рую огра­ди­ли со всех сто­рон глу­хим за­бо­ром^[9]. На ду­бах бы­ли устро­е­ны смот­ро­вые пло­щад­ки, от­ку­да охра­на зо­ны при­смат­ри­ва­ла, чтобы во вре­мя рас­стре­лов и по­том при за­хо­ро­не­нии сю­да не при­бли­жа­лись по­сто­рон­ние. Рас­стре­ли­ва­ла бри­га­да па­ла­чей, ино­гда при­ез­жа­ло рас­стре­ли­вать на­чаль­ство.

Неза­дол­го до аре­ста мит­ро­по­лит Се­ра­фим го­во­рил: «Пра­во­слав­ная Цер­ковь сей­час пе­ре­жи­ва­ет вре­мя ис­пы­та­ний. Кто оста­нет­ся сей­час ве­рен Свя­той Апо­столь­ской Церк­ви – тот спа­сен бу­дет. Мно­гие сей­час из-за пре­сле­до­ва­ний от­хо­дят от Церк­ви, дру­гие да­же пре­да­ют ее. Но из ис­то­рии хо­ро­шо из­вест­но, что и рань­ше бы­ли го­не­ния, но все они окон­чи­лись тор­же­ством хри­сти­ан­ства. Так бу­дет и с этим го­не­ни­ем. Оно окон­чит­ся, и пра­во­сла­вие сно­ва вос­тор­же­ству­ет. Сей­час мно­гие стра­да­ют за ве­ру, но это – зо­ло­то очи­ща­ет­ся в ду­хов­ном гор­ни­ле ис­пы­та­ний. По­сле это­го бу­дет столь­ко свя­щен­но­му­че­ни­ков, по­стра­дав­ших за ве­ру Хри­сто­ву, сколь­ко не пом­нит вся ис­то­рия хри­сти­ан­ства».

По­сле аре­ста мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма оста­лись две его ке­лей­ни­цы, мо­на­хи­ни Ве­ра и Се­ва­сти­а­на. Мо­на­хи­ню Ве­ру аре­сто­ва­ли через несколь­ко дней по­сле аре­ста мит­ро­по­ли­та. Мо­на­хи­ня Се­ва­сти­а­на не за­хо­те­ла ее оста­вить и по­сле­до­ва­ла за ней доб­ро­воль­но. Обе бы­ли при­го­во­ре­ны к за­клю­че­нию в ла­герь. Мать Се­ва­сти­а­на там умер­ла, а мать Ве­ра вер­ну­лась через пять лет по окон­ча­нии сро­ка за­клю­че­ния и умер­ла в 1961 го­ду у сво­их род­ствен­ни­ков в Вят­ской об­ла­сти.

Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский)

«Му­че­ни­ки, ис­по­вед­ни­ки и по­движ­ни­ки бла­го­че­стия Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви ХХ сто­ле­тия. Жиз­не­опи­са­ния и ма­те­ри­а­лы к ним. Кни­га 2». Тверь. 2001. С. 423–450

При­ме­ча­ния

^[1] Чи­ча­гов Па­вел Ва­си­лье­вич (1765-1849), адми­рал, мор­ской ми­нистр, член Го­судар­ствен­но­го Со­ве­та, с 1811 го­да глав­но­ко­ман­ду­ю­щий Чер­но­мор­ским фло­том, а так­же Ду­най­ской ар­ми­ей в Бес­са­ра­бии, Мол­да­вии и Ва­ла­хии. По за­клю­че­нии Бу­ха­рест­ско­го ми­ра на­мест­ник Бес­са­ра­бии и ге­не­рал-гу­бер­на­тор, ав­тор тру­дов по бес­са­раб­ской ис­то­рии в пер­вые го­ды по при­со­еди­не­нии этой об­ла­сти к Рос­сии. С 1814 го­да и до сво­ей кон­чи­ны жил за гра­ни­цей.
^[2] Не пу­тать с из­вест­ной бла­жен­ной Па­шей Са­ров­ской, скон­чав­шей­ся в 1915 го­ду.
^[3] За­пис­ки об о. Иоанне Крон­штадт­ском и об оп­тин­ских стар­цах. Из­да­ние пра­во­слав­но-мис­си­о­нер­ско­го кни­го­из­да­тель­ства, г. Бе­лая Цер­ковь, ко­ролев­ство С.Х.С., 1929.
^[4] Име­ют­ся в ви­ду об­нов­лен­цы, с по­мо­щью ко­то­рых ГПУ рас­счи­ты­ва­ло раз­ру­шить Рос­сий­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь.
^[5] Ныне Ива­нов­ская об­ласть.
^[6] Епи­скоп Гер­мо­ген (Долга­нёв) – за­му­чен без­бож­ни­ка­ми 16(29) июня 1918 го­да.
^[7] Впо­след­ствии он стал свя­щен­ни­ком. Скон­чал­ся 15 де­каб­ря 1987 го­да в Пюх­тиц­ком жен­ском мо­на­сты­ре, где жил по­след­ние го­ды на по­кое.
^[8] Ныне об­раз на­хо­дит­ся в мос­ков­ском хра­ме про­ро­ка Илии в Обы­ден­ском пе­ре­ул­ке.
^[9] В Бу­то­во рас­стре­лы и за­хо­ро­не­ния ста­ли про­из­во­дить­ся с кон­ца 1936 го­да. До это­го рас­стре­лян­ных хо­ро­ни­ли на сво­бод­ных участ­ках клад­бищ Моск­вы. По­на­ча­лу в Бу­то­во был обу­стро­ен «стрел­ко­вый по­ли­гон», чтобы при­учить на­се­ле­ние окрест­ных де­ре­вень к вы­стре­лам. Устрой­ством мест рас­стре­ла за­ни­мал­ся ис­пол­ня­ю­щий обя­зан­но­сти ко­мен­дан­та У НКВД по Мос­ков­ской об­ла­сти Са­дов­ский А.В. Ру­ко­во­ди­ли рас­стре­ла­ми на­чаль­ник УРКМ Се­ме­нов М.И. и на­чаль­ник АХО НКВД по Мос­ков­ской об­ла­сти Берг И.Д. Рас­стре­лы про­из­во­ди­лись спе­ци­аль­ной груп­пой, в ко­то­рую вхо­ди­ли ис­пол­няв­ший обя­зан­но­сти на­чаль­ни­ка по охране зо­ны «Бу­то­во» Ши­нин С.А., а так­же Чес­но­ков Ф.Я. и Ильин И. При­го­во­рен­ных при­во­зи­ли ав­то­за­ка­ми, ино­гда по со­рок-пять­де­сят че­ло­век в ма­шине. Все­го в день при­во­зи­ли по три­ста-че­ты­ре­ста че­ло­век. За­хо­ро­не­ния про­из­во­ди­лись во рвах дли­ной око­ло пя­ти­сот мет­ров каж­дый. Неболь­шие груп­пы рас­стре­лян­ных хо­ро­ни­ли в ямах. По­сле рас­стре­ла охран­ни­ки зо­ны уби­ра­ли тру­пы и за­сы­па­ли рвы /Ар­хив УКГБ по Москве и Мос­ков­ской обл. Арх. № П-67528. Л. 2-5, 283-285, Ар­хив УКГБ по Ом­ской обл. Арх. № 271080/.

Ис­точ­ник: http://www.fond.ru